Текст книги "Десять жизней Ван Мина"

Ван Цзясян по возвращении в Яньань рассказал Мао Цзэдуну эти обстоятельства. Вот почему Мао Цзэдун запретил ему делать сообщение предварительно на заседании Политбюро и велел ему сделать сообщение только на шестом пленуме ЦК. Ван Цзясян так и сделал. Поэтому Мао Цзэдун говорил весной 1949 года на втором пленуме ЦК КПК седьмого созыва: (С. 456.)

– [Ван] Цзясян имеет две большие заслуги: во‑первых, на совещании в Цзуньи помог [Мао Цзэдуну] в борьбе против Бо [Гу]; во‑вторых, на шестом пленуме ЦК помог Мао [Цзэдуну] в борьбе против Ван [Мина].

Тем не менее, на седьмом съезде КПК в 1945 году Мао Цзэдун снял Ван Цзясяна с постов члена Политбюро ЦК и члена ЦК, оставив его только кандидатом в члены ЦК. Поэтому после седьмого съезда КПК, однажды (осенью 1945 года), когда я ездил в Ванцзяпин (место расположения главного политуправления Восьмой армии) на обсуждение работы по выработке проекта будущей конституции, Ван Цзясян рассказал мне о процессе выдвижения Мануильским упомянутого предложения. По его словам, когда по возвращении в Яньань он рассказал Мао Цзэдуну о том, как все это происходило, Мао Цзэдун сказал ему:

– Не обязательно сообщать об этом сначала на заседании Политбюро. А когда вы будете выступать на шестом пленуме ЦК, скажите просто, что это – предложение Димитрова, больше ни слова лишнего не произносите.

Ван Цзясян так и поступил.

Мао Цзэдун же знал заранее, когда в Чунцине созывается 2‑ая сессия НПКС. Поэтому он предложил нам, кому предстояла поездка в Чунцин на эту сессию, выступить на шестом пленуме ЦК первыми. Затем, дождавшись нашего отъезда с пленума, он только (тогда) велел Ван Цзясяну сообщить на пленуме мнение Мануильского. Таким образом, в период с шестого пленума ЦК КПК шестого созыва (октябрь – начало ноября 1938 года) до кануна «упорядочения стиля» (сентябрь 1941 года) Мао Цзэдун практически стал исполнять обязанности генсека.

Зимой (ноябрь) 1953 года перед возвращением на родину, мы посетили Розу Юльевну. Она рассказала:

– Когда Димитров в 1943 году узнал о действиях Мао Цзэдуна против Коминтерна и против интернационалистов в КПК, он был сильно обеспокоен. (С. 457.) Но, к сожалению, Коминтерн уже был распущен. (С. 457–458.) Он думал: каким же способом можно оказать давление на Мао Цзэдуна и поддержать Ван Мина? Он придумал писать личные письма. Зимой 1943 года он отправил письмо от имени Фани. Затем направил от имени сына Мао Цзэдуна письмо Мао Цзэдуну, в нем передавался тебе привет от Димитрова. После он подумал, что этого недостаточно. Весной 1944 года он написал тебе еще письмо от своего имени; я видела только конверт, не видела содержания. Но Димитров не получил твоего ответа. Поэтому после поражения Германии, осенью 1945 года, перед возвращением в Болгарию, он написал тебе еще одно письмо, которое было передано через ЦК ВКП(б). Но все равно не получил твоего ответа. Приехав в Болгарию в 1945 году, он из Болгарии направил тебе еще одно письмо через ЦК ВКП(б). К сожалению, опять не получил твоего ответа! Только теперь Георгий Михайлович поверил: писать тебе письма бесполезно, ты все равно не получаешь их. Может быть, все эти письма находятся в вашем ЦК? Когда вернетесь домой, потребуй у Мао Цзэдуна эти письма.

(По рассказу Ван Мина осенью 1965 года.) (С. 458.)

Ван Мин и его супруга Мэн Циншу считали необходимым сохранить в памяти то, что тогда происходило.

Здесь важно подчеркнуть, что ни Сталин, ни Димитров не сказали ни слова по вопросу о «назначении» Мао Цзэдуна генеральным секретарем ЦК КПК.

Эти слова произнес Мануильский в беседе с Ван Цзясяном перед его отъездом из СССР в Яньань.

Можно предположить, что и Сталин, и Димитров стремились создать впечатление, что они были вынуждены обстоятельствами, прежде всего, оценкой ситуации в самом Китае, в Яньани, согласиться на «назначение» Мао Цзэдуна руководителем КПК.

Очевидно также, что они исходили из того, что их мнение, каким бы оно ни было, не могло предотвратить такого «назначения». Не могло изменить факта – фактического прихода Мао Цзэдуна к власти над ЦК КПК уже в 1935 году на совещании в Цзуньи.

Со стороны Сталина и Димитрова это была, вероятно, «хорошая мина» при «плохой игре».

Вероятно также, и об этом уже упоминалось, что Сталину и Димитрову пришлось согласиться с признанием Мао Цзэдуна вождем КПК для того, чтобы хотя бы формально сохранять благоприятную атмосферу во взаимоотношениях в надежде на то, что когда‑нибудь удастся вернуться к действительно или реально товарищеским, дружественным и союзническим отношениям.

Важно также обратить внимание на слова Мао Цзэдуна в одном из разговоров в 1950 году, который считал, что Ван Цзясян сначала действовал против него, но потом «исправился», перешел на сторону Мао Цзэдуна и сначала поддержал его на совещании в Цзуньи в борьбе Мао Цзэдуна против Бо Гу. А затем поддержал Мао Цзэдуна в его борьбе против Ван Мина.

Из этого также следует, что Мао Цзэдун, оказавшись в положении того, кто мог путем интриг влиять на расстановку сил в руководстве КПК, проявил свои «главные способности» и сосредоточился на устранении из состава руководства всех, в ком он видел своих соперников. Сначала Бо Гу, потом Ван Мина.

Наконец, можно отметить и то, что Димитров, возможно согласовав это со Сталиным, пытался дать понять Мао Цзэдуну, что он не желает, чтобы Ван Мин «исчез», хочет, чтобы он оставался в составе руководства КПК.

Один из разделов своей работы Мэн Циншу назвала: «Два «языка» и много «языков»». (В китайском языке иной раз, когда говорят о людях, то употребляют счетное слово «коу цзы – рот». Например, Лао Шэ как‑то сказал: «Во цзя ли ю у гэкоуцзы – У меня в семье пять ртов».)

Зимой 1950 года, приехав из Пекина в Москву, мы посетили Розу Юльевну. Когда мы рассказали ей кое‑что о существе «кампании по упорядочению стиля» в Яньани, она сказала:

– Если все, что вы говорите, – правда, то, как вы же вы смогли еще в Москву приехать?

Аналогичные вопросы в то время задавали нам и другие советские товарищи. Тогда мы и сами еще не знали о заговоре Мао Цзэдуна «убивать бомбой, взятой взаймы» и о конфликте между Трумэном и Макартуром (см. книгу Ван Мина «Полвека КПК и предатель Мао Цзэдун»). Есть китайское выражение: «убивать ножом, взятым взаймы». (С. 458.) Но здесь уместнее писать о бомбе, которую Мао Цзэдун в октябре 1950 года хотел взять «взаймы» у США. (С. 458–459.) Поэтому мы могли ответить Розе Юльевне только исходя из общей обстановки того времени, например: Ван Мин уже «дискредитирован» Мао Цзэдуном; Китай и СССР в настоящее время в дружбе и т. д. Роза Юльевна говорила:

– Конечно! Из приезжающих, про Мао Цзэдуна «плохое» говорят только ваши два «языка». А хорошее про него говорят много «языков»! Вот почему он не побоялся отпустить вас сюда[1]1
  Ранее о том же Ян Шанкунь говорил Ван Мину еще перед его отъездом из Пекина в Москву: «Они («эмиссары» Мао Цзэдуна) на той стороне уже полгода ведут подготовку [общественного мнения] до вашего приезда; как вы теперь там будете рассказывать, доказывать что‑то?!»


[Закрыть].

– Ван Мин! – далее добавила она, – а вообще Мао Цзэдун тебя очень боится, потому‑то его удар в первую очередь и пришелся по тебе!

Зимой 1953 года перед нашим возвращением в Китай мы рассказали Розе Юльевне, как мы узнали зимой 1952 года от Лю Шаоци, что Мао Цзэдун пытался уничтожить нас с помощью американских бомб. Она сказала с удивлением:

– Неужели бывает такой коммунист?!

(Воспоминание и запись Мэн Циншу, январь 1975 года.) (С. 459.)

Все это – детали обстановки того времени.

Из этих деталей складывается впечатление, что к 1949–1950 гг. Мао Цзэдун, с одной стороны, уже добился того, что Ван Мин оказался полностью изолирован в руководстве КПК, то есть добился того, что у Ван Мина уже не было никакой возможности играть существенную роль при принятии решений.

При этом Мао Цзэдун организовал работу «по Ван Мину» таким образом, что практически все приезжавшие в Москву из Китая коммунисты говорили одно и то же: славили Мао Цзэдуна и осуждали Ван Мина.

Ван Мин понимал, что Мао Цзэдуну удалось дискредитировать его в Китае. Ван Мин также понимал, что в момент образования КНР и сразу после этого, особенно в связи с начавшейся войной на Корейском полуострове, Мао Цзэдун нуждался в помощи со стороны СССР, поэтому сохранялась атмосфера дружбы. В этой атмосфере Мао Цзэдуну, очевидно учитывая и настроения Сталина, пришлось оставить Ван Мина существовать в Китае и даже по просьбе Ван Мина отпустить его в СССР в конце 1950 года.

В то же время Ван Мин считал, что Мао Цзэдун рассчитывал, что именно в тот момент, когда Ван Мин будет ехать через Маньчжурию в СССР, американцы начнут бомбежки железнодорожных линий, и, таким образом, Ван Мин будет убит американцами. На первый взгляд такое предположение людям вне Китая может показаться преувеличением, выдумкой, однако Ван Мин хорошо знал и Китай, и Мао Цзэдуна. Исключать, что у Мао Цзэдуна был такой замысел, нельзя.

Попутно необходимо отметить, что некоторые люди в руководстве КПК и тогда фактически сочувствовали Ван Мину или проявляли свое уважение к нему. К числу таких людей относились и Лю Шаоци и Ян Шанкунь.

Итак, Димитров, его супруга находились в дружественных отношениях с Ван Мином.

В то же время некоторые высокопоставленные чиновники из ВКП(б) продолжали проводить линию на то, чтобы в одно и то же время и дискредитировать Ван Мина и добиваться благосклонности к ним со стороны Мао Цзэдуна. Вероятно, одним из таких чиновников был Мануильский (конечно, остается вопрос о том, какую позицию при этом занимал Сталин; одно можно констатировать: Сталин сам открыто такую работу не проводил).

Итак, Ван Мин вспоминал:

В начале 1940 года, перед возвращением Чжоу Эньлая из Москвы в Китай, Мануильский поручил ему отвезти туда «четыре мнения о Ван Мине»; а именно:

1‑ое. Каким образом Ван Мин после ареста (первого января 1930 года в Шанхае) вышел из тюрьмы? – Этот вопрос надо еще расследовать.

2‑ое. Надо расследовать отношения между Ван Мином и Пятницким с Мифом (поскольку они оба к тому времени уже были арестованы). (С. 459.)

3‑е. Надо расследовать систематическую деятельность Ван Мина против Мао Цзэдуна в Москве.

4‑е. Судя по имеющимся сведениям (информации), Кан Шэн – человек Ван Мина; то, что Кан Шэн стал заведующим Социальным отделом ЦК, отражает намерение Ван Мина и Кан Шэна ликвидировать Мао Цзэдуна (этот же клеветнический слух распространяла тогда и гоминьдановская группировка братьев Чэнь Лифу – Чэнь Гофу. – Прим. Мэн Циншу.)

По этому поводу ночью 4 октября 1941 года Мао Цзэдун, когда он лично принес телеграмму Димитрова (адресованную ЦК КПК), говорил:

– Вернувшись из Москвы, (Чжоу) Эньлай привез с собой четыре мнения Мануильского о вас. Димитров не согласен с мнениями Мануильского. Но, когда Эньлай перед отъездом лежал в больнице для обследования, Мануильский прислал работника Отдела кадров Коминтерна, который сказал Эньлаю, чтобы он передал мнения Мануильского только одному Мао Цзэдуну и больше никому не говорил.

Далее Мао Цзэдун говорил также:

– Мануильский говорил про вас по четырем вопросам, которые, по нашему мнению, не составляют никакого вопроса. Я не испытываю интереса к ним. Я расследовал только один вопрос, а именно, – его утверждение о том, что вы в Москве создали группировку против меня. Я спросил многих, – все говорили, что не было такого. (С. 460.) Они сказали, что вы критиковали меня по политическим вопросам, – на заседаниях делегации КПК и в ваших статьях, хотя фамилии моей не упоминали. (С. 460–461.) Это факт. Из этого расследования я узнал, что между вами и Мануильским было много споров. Так что на этот раз Мануильский просто мстит вам.

Мао Цзэдун говорил только об этом одном пункте. Об остальных трех «мнениях» Мануильского говорил позже Чжоу Эньлай; он же говорил еще:

– Вопрос о ваших отношениях с Мануильским зависит не только от нашей точки зрения об этом, но также от точки зрения Москвы.

Мао Цзэдун рассчитывал, что я напишу для него какие‑нибудь материалы с критикой Мануильского. А я не только никогда не написал никаких слов с критикой кого бы то ни было из руководителей Коминтерна, но считал Мао Цзэдуна не имеющим никакого морального права знать что‑либо по такому вопросу, как содержание споров между мной и Мануильским. Хотя о некоторых вопросах, о которых знал Кан Шэн, он рассказал Мао Цзэдуну.

Мао Цзэдун утверждал, что из «четырех мнений» Мануильского, кроме пункта 3, ни одно не вызывает у него интереса. Но, еще до «упорядочения стиля» он, помимо открытой пропаганды «четырех мнений» Мануильского о Ван Мине, сам еще сфабриковал множество клеветнических измышлений для оскорбления Ван Мина.

Однако фактом остается и то, что именно во время активной подготовки Мао Цзэдуном к «упорядочению стиля», в 1940 году, Мануильский предоставил ему свои так называемые «четыре мнения о Ван Мине», содержащие злобные нападки на Ван Мина. (С. 461.) После шестого пленума ЦК КПК шестого созыва, это означало дальнейший удар по Ван Мину и новую поддержку Мао Цзэдуна, что давало Мао Цзэдуну дополнительные «аргументы» и «подпорки» в проведении им «кампании по упорядочению стиля» и в его борьбе против Ван Мина и других интернационалистов. Этот исторический факт после «кампании по упорядочению стиля» стал известен не только многим китайским коммунистам, но стал достоянием и многих вражеских секретных служб. (С. 462.)

Естественно то, что Ван Мин сосредоточился на своих отношениях с Мануильским.

Здесь необходимо еще раз попытаться понять, что же происходило во второй половине 1930‑х гг. и в дальнейшем.

С одной стороны, Япония уже вела войну на территории Китая. В Москве пришлось реагировать на это.

Ван Мин предложил показавшуюся и Сталину разумной, или выгодной, мысль о необходимости внутри Китая отказаться от классовой, ожесточенной и первостепенной борьбы между КПК и Гоминьданом, и перейти к признанию первостепенной важности оказания военного отпора Японии путем создания внутри Китая единого национального антияпонского фронта.

Чан Кайши откликнулся на «голос из Москвы», на голос Сталина и Ван Мина, то есть на предложение провести переговоры о создании единого фронта борьбы против японцев.

С другой стороны, для Сталина возник вопрос о том, как вести себя по отношению к КПК, к Мао Цзэдуну. Пришлось осознать и понять, что Мао Цзэдун, очевидно, «навсегда» стал вождем КПК. С этим пришлось считаться.

Возможно, что Сталин либо сам придумал, либо принял чье‑то предложение, отправить Ван Мина в Китай.

Тем самым Сталин демонстрировал, что он не вмешивается во внутренние дела Китая, во внутренние дела КПК. Сталин также тем самым добивался и перенесения вопроса о борьбе между Ван Мином и Мао Цзэдуном в Китай, в Яньань. Создавалось впечатление, да и реальная обстановка, при которой никто в Москве никакие «козни» против Мао Цзэдуна и его сторонников не строил.

Одновременно Ван Мин возвращался в 1937 году в Китай с ореолом того политика, который предложил создать единый национальный антияпонский фронт.

Обстановка в Китае становилась при этом еще более сложной. Китайцы должны были при таких обстоятельствах заниматься сложной политической борьбой внутри Китая, прежде всего, внутри КПК.

Нельзя исключать и того, что Мануильский действовал по заданию Сталина, беря на себя весь груз ответственности за линию «критики Ван Мина и поддержки Мао Цзэдуна».

На этом фоне можно обратиться к рассказу Ван Мина о событиях того времени.

Вполне вероятно, что в 1940 году Мануильский через Чжоу Эньлая довел до Мао Цзэдуна своего рода «мнение» Сталина о Ван Мине.

Похоже на то, что в этом «мнении» нашла свое отражение и подозрительность Сталина, и его расчет на подозрительность Мао Цзэдуна, и на создание своего рода «совпадения» «двух подозрительностей» – Сталина и Мао Цзэдуна.

Итак, формально Мануильский (а, вероятно, по сути дела, Сталин) предлагал Мао Цзэдуну подозревать Ван Мина в том, что его не случайно выпустили из гоминьдановской тюрьмы.

Далее до Мао Цзэдуна доводилась мысль о том, что у Ван Мина во время него пребывания в СССР были связи с теми, кого Сталин уже осудил как «врагов народа».

До Мао Цзэдуна была также доведена мысль о том, что в Москве согласны с расследованием Мао Цзэдуном деятельности Ван Мина против Мао Цзэдуна в Москве.

Наконец, до Мао Цзэдуна был доведен слух о том, что это Ван Мин сумел продвинуть Кан Шэна на пост руководителя спецслужбы КПК с целью убить самого Мао Цзэдуна. (Попутно тут «на суд» или «на расправу» Мао Цзэдуна отдавались оба представителя КПК в Коминтерне: Ван Мин и Кан Шэн.)

Таким образом, Сталин, вероятно, с одной стороны, использовал позицию Ван Мина по вопросу о едином фронте борьбы против японцев, чтобы обрести определенные позиции и во взаимоотношениях с Чан Кайши и во взаимоотношениях с Мао Цзэдуном, и, с другой стороны, пришел к выводу, что отныне ему придется иметь дело, прежде всего, с Мао Цзэдуном. Поэтому понадобилось показать Мао Цзэдуну, что Сталин готов к взаимодействию с Мао Цзэдуном. (Собственно говоря, это и был «ответ Сталина» на вопрос, который Мао Цзэдун поставил перед ним при первой встрече в Москве в 1949 году, когда Мао Цзэдун пожаловался на то, что его «притесняли и не давали высказаться», на что Сталин тогда и сказал: «Победителей не судят».)

Представляется, что именно по этой причине Сталин в 1938 году и довел до ЦК КПК свое мнение, свое согласие с тем, чтобы главным руководителем КПК считать только Мао Цзэдуна, а в 1940 году через Мануильского и Чжоу Эньлая (характерно, что каждый из них играл похожую роль – один при Сталине, другой – при Мао Цзэдуне) довел до Мао Цзэдуна свои подозрения относительно Ван Мина. Иными словами, сначала Сталин довел до Мао Цзэдуна мысль о том, что он больше не поддерживает Ван Мина как руководителя КПК, а далее довел до Мао Цзэдуна мысль о том, что он фактически отдает Ван Мина «на растерзание» Мао Цзэдуну, даже предложив «вопросы» к Ван Мину.

Казалось, что у Мао Цзэдуна в 1940 году появилась возможность арестовать Ван Мина и отдать его в руки своих органов политического сыска с последующей расправой над ним. Однако Сталин исходил при этом из того, что на такой шаг «при живом Сталине» Мао Цзэдун пойти не может. Так Сталин в одно и то же время и «шел навстречу» желаниям Мао Цзэдуна, и сохранял Ван Мина «на всякий случай».

После того, как Чжоу Эньлай довел только и лично до Мао Цзэдуна слова Мануильского о Ван Мине, Мао Цзэдун долго думал и на практике ничего не предпринимал.

В октябре 1941 года, получив телеграмму Димитрова. Мао Цзэдун пришел к Ван Мину и сказал, что из «четырех пунктов», переданных Мануильским, его заинтересовал лишь один, а именно утверждение о том, что в Москве Ван Мин якобы настраивал людей против него. Мао Цзэдун проверил это и понял, что этим Ван Мин не занимался.

Одновременно Мао Цзэдун, очевидно в расчете и на Ван Мина, и на Сталина, сказал, что он рассматривает демарш Мануильского, как проявление только его личной неприязни к Ван Мину. Так Мао Цзэдун «заморозил» вопрос, но угроза Ван Мину продолжала оставаться. Мао Цзэдун, вероятно, учитывая возможную реакцию Сталина, не принимал никаких практических действий прямо репрессивного характера против Ван Мина, но в тоже время распространял внутри КПК слухи, порочившие Ван Мина.

Одним из вопросов, по которым тогда существовали разные мнения, был вопрос о вооруженных силах КПК, о Красной армии Китая или Китайской Красной армии.

В 1936 году Мануильский говорил Сталину: китайские красноармейцы до сих пор носят нашивки на рукавах со словами: «С оружием (в руках) защищаем Советский Союз».

Мануильский говорил об этом также мне (Ван Мину), Димитрову и Чжоу Эньлаю. Хотя ему разъясняли, как все это было, тем не менее, он часто заговаривал об этом как о курьезе. Он говорил:

– Сталин сказал: «Пусть они сами защищаются от японцев. А мы достаточно сильны, чтобы самим защищаться!».

Я (Ван Мин) специально спрашивал об этом товарищей, прибывших из Советских районов Китая. Они говорили: «Это было давно – еще во время событий на КВЖД в 1929 году, но потом давно уже упразднили».

Мануильский же говорил:

– Ван Мин, вы писали статью, выдвигая такой лозунг. Это ваша вина.

Хотя я (Ван Мин) ему разъяснял, что все это было еще во время событий на КВЖД, он, тем не менее, уже в 1940 году, все еще поручил Чжоу Эньлаю отвезти с собой эту критику. Во время «кампании по упорядочению стиля» Чжоу Эньлай (все) еще рассказывал про эту критику! (С. 462.)

Одним из вопросов, на котором Мануильский строил свою критику в адрес Ван Мина, был вопрос о позиции Ван Мина относительно Китайской Красной армии.

В 1929 году произошли события на КВЖД. Власти Маньчжурии попытались силой забрать контроль над КВЖД. При этом попытались «прощупать» прочность границы с СССР. Советская сторона защитила правовые основы работы КВЖД, дала вооруженный отпор попыткам напасть на СССР.

Коммунистическая партия Китая, во всяком случае, Ван Мин, тогда считала, что ей следует защищать СССР, так как речь шла о совпадавших интересах народов двух стран, совпадавших интересах СССР и КПК. Тогда‑то и появился лозунг: «С оружием (в руках) защищаем Советский Союз». Нарукавные повязки с таким призывом носили бойцы Китайской Красной армии. Собственно говоря, в условиях того времени это было проявление в лозунговом плане боевого братства СССР и КПК в их общей классовой борьбе против действий властей Северо-Востока Китая. В КПК нападение на СССР, попытка захватить власть над КВЖД, рассматривалась как вылазка классового врага, «белокитайцев».

Это было частное проявление понимания в СССР, а также в КПК совпадения интересов двух этих сторон.

Одновременно, еще с середины 1920‑х гг., существовал вопрос о Китайской Красной армии. В КПК были люди, которые понимали необходимость создания вооруженных сил Китайской компартии. В СССР всегда последовательно и неизменно занимали позицию предложения помощи в деле создания и укрепления Китайской Красной армии. Речь шла о создании и продолжении боевого братства, союзнических военных отношений между коммунистами двух стран.

В то же время в 1936 году Мануильский говорил Сталину, что китайские красноармейцы до сих пор носят нашивки на рукавах со словами: «С оружием защищаем Советский Союз». На это Сталин реагировал следующим образом: «Пусть они сами защищаются от японцев. А мы достаточно сильны, чтобы самим защищаться!»

Ситуация в 1929 году и в 1936 году была различная.

В 1936 году китайцам, как нации, приходилось защищаться от военного нападения, от агрессии Японии. В этот момент СССР непосредственно в этой войне не участвовал.

Сталин считал, что следует отделять позицию и политику китайской стороны, нации Китая, КПК, от позиции СССР в вопросе о войне против японцев. При этом, с точки зрения Сталина, следовало отделять отношения между такими двумя нациями, как Китай и Япония, от отношений СССР и Японии. СССР сочувствовал китайской стороне, фактически в те годы оказался единственным союзником китайцев в войне против Японии. Однако непосредственно и официально в этой войне не участвовал. Советский Союз уважал независимость и самостоятельность Китая.

Собственно говоря, Ван Мин полностью разделял такое мнение.

Мануильский же пытался посеять у Сталина сомнение относительно Ван Мина и представить дело таким образом, как будто бы Ван Мин должен нести ответственность за извращение позиции Сталина, призывая китайцев в 1936 году вести войну против японцев якобы в интересах Советского Союза, то есть действуя не в интересах нации Китая или не в интересах нации Китая в первую очередь.

Мануильский поручил Чжоу Эньлаю довести до КПК эту его критику якобы взглядов Ван Мина. Чжоу Эньлай, очевидно с одобрения Мао Цзэдуна, говорил об этом в Китае в 1940 году и в первой половине 1940‑х гг. во время кампании борьбы за «упорядочение стиля».

Так оказывалось, что Мануильский стремился поддерживать Мао Цзэдуна в его усилиях опорочить Ван Мина. Извратить его позицию, подать ее в том духе, что Ван Мин, дескать, действовал не в интересах нации Китая, не в интересах китайцев, а стремился заставить Китайскую Красную армию сражаться, прежде всего, в целях «защиты Советского Союза».

Трудно сказать, каким здесь было мнение и позиция Сталина. Во всяком случае, он допускал высказывания Мануильского в беседе с ним. Он также не мешал Мануильскому доводить эти взгляды до Чжоу Эньлая с последующей передачей их для сведения Мао Цзэдуна. В то же время Сталин не допускал создания представления о том, что наша страна находится в зависимости от Китая, от его военной помощи нам. Речь шла о совпадении интересов двух народов и об их равноправном сотрудничестве.

Когда Чэнь Юнь в 1936 году прибыл в Москву, Мануильский заявил: просить помощи для китайской Красной Армии – значит провоцировать войну между Китаем и СССР.Однако Сталин еще во время седьмого конгресса Коминтерна обещал помочь китайской Красной армии. Позже Сталин и Ворошилов не только разрешили, но оружие уже было вывезено на границу Синьцзяна. И только вследствие того, что Мао Цзэдун не сообщил западной колонне Красной армии, чтобы она подошла к Синьцзяну за оружием, была сорвана эта помощь, а не наоборот…

Объективная ситуация того времени, то есть осенью 1936 года, была следующей.

Чан Кайши не прекращал нападки на Красную армию. Он продолжал проводить свою политику непротивления японской агрессии и следовал курсу: «Чтобы противостоять внешней агрессии, необходимо сначала утихомирить внутренние беспорядки».

Империалисты оказывали всестороннюю помощь Чан Кайши для «ликвидации коммунистов». А Красная армия из‑за отсутствия тяжелого вооружения не могла ни брать, ни защищать сколько‑нибудь крупные стратегические пункты. Переговоры между Гоминьданом и КПК тогда еще не начинались (да и любые политические переговоры, не подкрепленные соответствующей силой, не могли бы привести к успеху).

Синьцзянский руководитель Шэн Шицай в то время имел хорошие отношения с Советским Союзом. Он согласен был помогать нам.

После того, как Чан Кайши начал вести антияпонскую войну, Советский Союз официально оказывал ему широкую помощь, вовсе не опасаясь спровоцировать японо-советскую войну. Руководители СССР постоянно заявляли, что Советский Союз – на стороне жертв агрессии, и это не порождало войну между СССР и империалистическим агрессором. (С. 463.) Во всем надо конкретно исходить из обстановки, времени и места – для правильных выводов. (С. 464.)

Очевидно, что в КПК Ван Мин и другие руководители выступали за то, чтобы воспользоваться предложением Советского Союза поставлять вооружение для китайской Красной армии.

Мануильский, вероятно, пытался играть на настроениях Сталина, который исходил из желания не допускать ни войны между СССР и Китаем, ни войны между СССР и Японией.

Одновременно Мануильский играл на всем этом, фактически оказывая поддержку Мао Цзэдуну, и нанося ущерб позициям Ван Мина в КПК.

Мао Цзэдун всячески препятствовал созданию тесных практических связей между военными СССР и КПК, в частности, получению китайцами вооружения из СССР. Ван Мин напомнил, что Сталин направил такое вооружение на границу с Синьцзяном и только из‑за позиции Мао Цзэдуна западная колонна Красной армии Китая не получила это вооружение.

Вопрос о китайской Красной армии, о вооруженных силах КПК, о сотрудничестве, о союзнических отношениях боевого братства между коммунистами СССР и Китая, был очень важным вопросом в истории взаимоотношений ВКП(б) и КПК.

Мануильский предлагал: «В Политбюро ЦК КПК, кроме Мао Цзэдуна, надо включать только генералов. Больше никого не надо». Это мнение он высказывал как до, так и после седьмого конгресса Коминтерна. Он полагал, что военачальники и военные кадры КПК все поддерживают Мао Цзэдуна. Поэтому, высказывая такое мнение, он проявлял заботу также о Мао Цзэдуне.

Но военные кадры КПК, особенно старые, все получали марксистско-ленинское, интернационалистическое воспитание. Авторитет ЦК партии после четвертого пленума ЦК КПК шестого созыва был очень высок; никогда военные кадры или военачальники не выступали против руководства ЦК партии.

Это сознавал и Мао Цзэдун. Путем интриг он узурпировал на «совещании в Цзуньи» пост генерального политкомиссара Красной армии, а впоследствии и пост председателя Военного совета ЦК КПК. После шестого пленума ЦК КПК шестого созыва он практически захватил еще обязанности генсека.

Тем не менее, несмотря на все это, ему пришлось дожидаться начала советско-германской войны и неудач Советского Союза в ее первый период, вдобавок он должен был еще отравить Ван Мина, чтобы создать условия для открытого проведения «кампании по упорядочению стиля». Все это означало, что наличие военной и партийной власти все же не делало его положение прочным, поскольку кадры и члены КПК следовали, прежде всего, правильной, как считал Ван Мин, ленинской, линии партии.

От «кампании по упорядочению стиля» Мао Цзэдуна до его «культурной революции», в течение 25 лет с лишним, проходило еще множество чисток и «упорядочений». (С. 464.) Все эти годы Мао Цзэдун то и дело совершал ошибки, занимался антимарксистской, антиленинской, антикоммунистической, антисоветской деятельностью, но так и не сумел мирным путем претворить в жизнь свой «маоцзэдунизм». (С. 464–465.) Он вынужден был обратиться под названием «культурная революция» к контрреволюционному перевороту, чтобы сохранять свое господство при помощи военно-террористической диктатуры. Это тоже доказывало, что Мао Цзэдун так и не сумел получить поддержку большинства кадров и членов КПК, как и военачальников и военных кадров. (По рассказу Ван Мина зимой 1969 года.) (С. 465.)

Судя по воспоминаниям Ван Мина, очевидно, что у него в поле зрения всегда находился вопрос о вооруженных силах КПК, о военачальниках и их роли в процессах, происходивших в Китае.

Это вполне естественно. Во всяком случае, практически весь двадцатый век Китай существовал в ситуации, когда важнейшие события в истории страны происходили военным путем или «смешанным» путем, то есть как бы одновременно и военным и не военным путями.

Можно упомянуть о том, что военачальники играли важную роль, начиняя, по крайней мере, с Синьхайской революции» 1911 года.

Затем Сунь Ятсену пришлось осознать, что ему необходимы и армия, и партия, и помощь извне, то есть из СССР. Причем и тут важную роль играли военные советники, обучение офицерских кадров, поставки вооружения, предоставление финансовой помощи в целях укрепления вооруженных сил.

Чан Кайши пришел к власти в опоре на вооруженные силы. Затем сложилась ситуация, когда и у Гоминьдана, и у КПК были свои вооруженные силы.

Если оставить в стороне вопрос о войне против Японии, где военные естественно играли свою роль, то необходимо подчеркнуть, что после окончания Антияпонской войны вопрос о власти в Китае также решался путем, прежде всего, войны.