Текст книги "Десять жизней Ван Мина"

2) В 1938 году кроме немногих лиц (Мао Цзэдун, Кан Шэн и др.) никто не знал о том, что Мануильский всегда поддерживал Мао Цзэдуна и был против Ван Мина. Даже Димитров и Ван Цзясян об этом толком не знали, так как Ван Мин не говорил ни с ними, ни тем более с другими о внутренних спорах среди руководителей Коминтерна. А Мао Цзэдун и Кан Шэн пользовались поддержкой Мануильского и творили свои темные дела. (С. 472.) Во время «компании по упорядочению стиля» они открыто афишировали поддержку Мао Цзэдуна со стороны Мануильского и т. п. (С. 472–473.)

В этой телеграмме Ван Мин дал ясно понять Сталину и Димитрову, что он видел маневры, которые предпринимал Мануильский в отношении Мао Цзэдуна, оказывая ему поддержку, и Ван Мина, лишая его поддержки. Ван Мин, по сути дела, предлагал Сталину и Димитрову сделать выбор между ним, Ван Мином, и Мао Цзэдуном. Очевидно, что за этим крылась и мысль о том, что поддержка Мао Цзэдуна в будущем обернется и против Сталина и Димитрова, и против ВКП(б) и Коминтерна, и против России (СССР) как нации.

3) Ван Мин рассказал далее о том, что в начале октября 1941 года была получена телеграмма Димитрова, адресованная ЦК КПК, в которой содержалось предложение об усилении военных действий на китайско-японском фронте с целью воспрепятствовать Японии открыть второй фронт против СССР. Ван Мин поддерживал это предложение, а Мао Цзэдун был против него. Поэтому между Ван Мином и Мао Цзэдуном развернулась открытая острая борьба. После 6 дней острого спора, Мао Цзэдун решил прибегнуть к злодеянию, неоднократно вредил здоровью Ван Мина, отравлял его. В результате он стал тяжело больным, прикованным до сих пор к койке; а Мао Цзэдун тем временем усиливает свою деятельность по «упорядочению стиля», направленную против компартии, против Советского Союза, против Ван Мина и др. (С. 473.)

Ван Мин обращал внимание Сталина и Димитрова на то, что внутри КПК происходила ожесточенная борьба между ним, Ван Мином, который считал необходимым откликнуться на пожелание Москвы сдерживать Японию от нападения на СССР, и Мао Цзэдуном, который был против этого. Так Ван Мин показывал, что во время войны 1941–1945 гг., которую наша страна вела против гитлеровской Германии, Мао Цзэдун не только оставался в стороне от СССР, но и фактически создавал для японцев ситуацию, когда у них были развязаны руки при рассмотрении вопроса о том, как действовать в отношении Советского Союза.

В конце телеграммы Ван Мин поставил вопрос: можно ли прислать самолет для доставки его в Москву на лечение?

Когда Ван Мин кончил, Сунь Пин сказал:

– Мы пойдем домой, приведем в порядок запись вашего рассказа. Затем принесем вам на просмотр, и только после этого отправим.

Ван Мин согласился. Затем он спросил Сунь Пина:

– Говорят, что вы женились на Чэнь Шуюнь. А вы знаете, что она из системы Кан Шэна? А о том, что она еще преподавательница Цзян Цин по английскому языку и жена Кэ Боняня?

Сунь Пин ответил:

– Я все знаю. Ну, посмотрим, кто кого.

10 дней спустя, Орлов один принес запись беседы. Но он не давал ее Ван Мину в руки прочитать, а лишь читал ему вслух, сидя на большом расстоянии от него. Ван Мин попросил его:

– Садитесь поближе, пожалуйста. А то у меня плохой слух. (С. 473.)

Орлов придвинулся поближе. Когда он кончил читать, Ван Мин спросил его:

– Почему вы исключили три важные пункта?

Дело в том, что они исключили следующие пункты:

1. О поддержке Мао Цзэдуна со стороны Мануильского.

2. Об острой борьбе между Ван Мином и Мао Цзэдуном и об отравлении Ван Мина Мао Цзэдуном.

3. О выступлениях Мао Цзэдуна за «союз Германии, Италии, Японии и СССР» и за «античанкайшистский единый фронт в союзе с Японией и Ван Цзинвэем».

– Это все изъял мой начальник – Владимиров, – ответил Орлов.

В записях Орлова были и другие ошибки, которые он не дал Ван Мину исправить. Поэтому Ван Мин не подписал телеграмму и впоследствии больше не посылал никаких телеграмм через Сунь Пина и Орлова. (С. 474.)

Владимиров больше не приходил к Ван Мину. Когда Орлов ознакомил Ван Мина с содержанием телеграммы, которую собирались отправить в СССР, Ван Мин обратил внимание на то, что в этом документе опущено главное. В него не включено то, ради чего Ван Мин и хотел отправить такую телеграмму.

Речь шла о взаимоотношениях Мао Цзэдуна и Мануильского, о борьбе Ван Мина против Мао Цзэдуна, об отравлении Ван Мина Мао Цзэдуном и о том, с кем Мао Цзэдун собирался вступать в единый фронт.

Ван Мин отказался подписать такую телеграмму.

Судя по книге Мэн Циншу, у Ван Мина создалось впечатление, что Владимиров сообщил в Москву только о желании Ван Мина выехать в СССР на лечение.

Довольно трудно судить о ряде моментов, имеющих отношение к этой истории.

Возможно, Владимиров хотел создать впечатление, что в Москву отправлена просьба о лечении Ван Мина в Советском Союзе. Может быть, Владимиров хотел бы, чтобы в Яньани, у Мао Цзэдуна, до которого, так или иначе, могли доходить какие‑то слухи, сложилось мнение, что речь шла о болезни Ван Мина, о ее лечении и больше ни о чем.

Возможно все то, что было сказано Ван Мином относительно борьбы внутри руководства КПК и о борьбе, или о разных взглядах, в руководстве Коминтерна, было слишком чувствительным, и Владимиров не хотел именно в виде телеграммы за подписью Ван Мина доводить это до Москвы.

Уже после двадцать второго съезда КПСС. 28 января 1962 года И. С. Щербаков (зав. Сектором Отдела ЦК КПСС) посетил Ван Мина (который в то время жил в Кунцеве, Заречье, дача № 1 дома отдыха УД ЦК КПСС). Ван Мин сказал ему, что после отравления и заболевания осенью 1941 года, вплоть до весны 1945 года он не писал никаких «заявлений». Перед седьмым пленумом ЦК КПК шестого созыва в 1945 году Мао Цзэдун лично и другие, присланные им люди, все требовали, чтобы Ван Мин написал заявление с признанием своих «ошибок». Ван Мин по‑прежнему отказывался писать. Лишь 10 апреля 1945 года Сунь Пин (Владимиров) принес телеграмму Димитрова (См. также главу XIX, п. 4; стр. 516 труда Мэн Циншу), в которой предлагалось Ван Мину сделать временную уступку, Ван Мин написал заявление о подчинении решению седьмого пленума ЦК КПК шестого созыва. (С. 474.) При этом учитывалось, что Коминтерн распущен, не было больше партийного органа, более вышестоящего, чем созываемый вскоре съезд КПК, куда можно было обратиться со своими мнениями, а у Ван Мина не было не только возможности, но и сил для того, чтобы изложить свои мнения на седьмом съезде КПК… (С. 474–475.)

Щербаков тогда очень удивлено спросил:

– Владимиров тоже приходил к вам?!

Во время этой же беседы Щербаков подтвердил, что телеграмма Ван Мина от января 1943 года была получена, но говорил, что она содержала только просьбу о приезде на лечение в Москву. Он признался также в том, что Орлов и другие отрицали факт отравления Ван Мина (!). Поэтому Ван Мин рассказал Щербакову о том, как Орлов во время лечения Ван Мина допустил ошибку и был против того, чтобы об этой его ошибке было записано в «Заключении» консилиума; как Орлов заявил тогда, что если не будет изъята запись о нем, то он не только не поставит свою подпись на «Заключении», но и будет отрицать факт отравления Ван Мина…

В начале марта 1967 года к Ван Мину (в Серебряный бор, дача № 93, тоже находившаяся в ведении УД ЦК КПСС) приезжал Ю. В. Андропов (в то время секретарь ЦК КПСС). Ван Мин снова спросил, была ли получена его телеграмма от января 1943 года. Андропов ответил, что «телеграмма есть», но не касался ее содержания.

В конце 1950 года Роза Юльевна Димитрова тоже говорила, что известно лишь о телеграмме Ван Мина с просьбой доставить его в Москву на лечение. Отсюда видно, что в телеграмме, отправленной Сунь Пином и Орловым в январе 1943 года, содержался только этот пункт, или было очень мало чего другого.

Дополнительно о реальном содержании отправленной в январе 1943 года «телеграммы» можно ориентировочно оценить по следующим дневниковым записям Г. Димитрова:

От 15 января 1943 года (Дневник, с. 349 – см. принятые сокращения в начале главы XXX, с 349):(С. 475.)

«Большаков (Разведывательное управление). Сообщение из Яньани о серьезном заболевании Ван Мина. Необходимо лечение в Чэнду или в СССР, но будто бы Мао Цзэдун и Кан Шэн не хотят отпускать его из Яньани из страха, что он даст неблагоприятную для них информацию. Посоветовали представителям Разведывательного управления не вмешиваться в такие внутренние дела китайских коммунистов».

И от первого февраля 1943 года (дневник, с. 352):

«– Получена телеграмма от Ван Мина из Китая о существующих в руководстве Китайской компартии разногласиях. Утверждается, что Мао Цзэдун проводит политику, не соответствующую линии Коминтерна на укрепление антияпонского национального единого фронта. Просит вмешательства с нашей стороны, чтобы избежать раскола в партии.

Телеграмма адресована Сталину и мне».

После начала проведения Мао Цзэдуном контрреволюционной «культурной революции» (в 1966 году), Ван Мин вновь вспоминал о содержании телеграммы, отправленной Сунь Пином и Орловым. Он думал: что, если бы в то время (8–9 января 1943 года) не поднимать вопроса о женитьбе Сунь Пина на Чэнь Шуюнь, то согласился бы Сунь Пин телеграфировать в Москву другие важные пункты? Если бы уговорить яньаньских врачей не записывать в «Заключении» консилиума об ошибочном назначении сульфидина или не упоминать при этом фамилию Орлова, то доложил бы он в Москву об отравлении Ван Мина?

После подписания «Заключения» консилиума яньаньских врачей по поводу болезни Ван Мина, Сунь Пин и Орлов пришли к Ван Мину. Орлов потребовал изъять то место из «Заключения» консилиума, которое касается его. Ван Мин сказал ему:

– Я еще поговорю с врачами об этом.

Тогда же Сунь Пин говорил Орлову: (С. 476.)

– Успокойся! Ван Мин же больше не поедет в Москву. Заключение консилиума тем более не попадет в Москву!

В действительности, в «Заключении» консилиума вовсе не ставился знак равенства между технической ошибкой Орлова и умышленным вредительством Цзинь Маоюе.

Теперь представляется, что было бы лучше заменить в «Заключении» консилиума слово «Орлов» на слова «один врач». Но если бы другие врачи не согласились? А как же Сунь Пин? Посмел бы он сообщить Сталину и Димитрову о поддержке Мануильским Мао Цзэдуна? Ведь тогда Мануильский (как секретарь ИККИ) был все‑таки начальником Сунь Пина (как представителя Коминтерна в Китае – по совместительству).

Сунь Пин не только не пришел 18 января 1943 года вместе с Орловым к Ван Мину с проектом телеграммы (запись беседы с Ван Мином), но после беседы (8–9 января 1943 года) он долгое время вообще не приходил. Только в июле 1943 года, после окончания консилиума яньаньских врачей, он, как выше уже упоминалось, приходил вместе с Орловым к Ван Мину. После этого его опять долго не было. Мы спросили Орлова: почему Сунь Пин не приходит?

– Сунь Пин уехал в освобожденный район на северо-западе провинции Шаньси, – сказал Орлов. Он говорил также:

– Самолета больше не будет.

Мы никогда не слышали о том, что советский самолет прилетал в Яньань за Ван Мином (как об этом сообщается в книге П. П. Владимирова «Особый район Китая», М. 1973,с.189–190.)(С. 477.)

Из открытых теперь архивов и публикаций последних лет известно, что в организации вывоза Ван Мина из Яньани в Москву на лечение принимали в то время деятельное участие Г. Димитров (Генсек ИККИ, а после роспуска Коминтерна в мае 1943 года – член Политбюро и зав. Отделом международной информации ЦК ВКП(б)), В. Г. Деканозов (зам. наркома иностранных дел СССР), А. С. Панюшкин (посол СССР в Китае), И. И. Ильичев (начальник ГРУ Наркомата обороны СССР) и другие товарищи. (С. 477–478.)

Их усилия не увенчались успехом – в целом из‑за саботажа Мао Цзэдуна. Подробное же изложение и разбор всех обстоятельств выходят уже за рамки данного повествования …

Лишь в апреле 1945 года, накануне седьмого пленума ЦК КПК шестого созыва, Сунь Пин вдруг пришел проведать Ван Мина и принес телеграмму Димитрова, о чем уже говорилось выше.

В 1950 году в Пекине я встретила однажды Орлова, но он не захотел со мной разговаривать. Больше мы с ним не виделись.

В 1953 году, услышав о том, что Сунь Пин находится на лечении в Барвихе, Ван Мин хотел навестить его; но, из‑за приступа своей болезни, он не смог пойти к нему.

(По воспоминаниям Ван Мина 1962–1974 гг., обработано Мэн Циншу в январе 1975 года.) (С. 478.)

Здесь необходимо привести высказывания П. П. Владимирова из его книги «Особый район Китая. 1942–1945». – Издательство Агентства печати Новости. Москва, 1973 год. Стр. 187–190.

19 августа (1943 года).

Группа представителей КПК при Гоминьдане во главе с Ван Мином в 1938 году находилась в Ханькоу, а Мао Цзэдун – в Яньани, где укреплял свои позиции перед схваткой с «московской группой».

Обе группы руководства КПК считали себя вполне правомочными на собственную политическую линию. Линия, проводимая Ван Мином и его группой, выражалась в искреннем проведении тактики единого фронта с Гоминьданом и активных военных действий против японских захватчиков. Эта линия основывалась на решениях ИККИ и подчинялась решениям ИККИ.

Мао Цзэдун всячески уклонялся от борьбы с захватчиками и готовил армию к гражданской войне против Гоминьдана.

В острой форме разногласия между председателем ЦК КПК и Ван Мином проявились в конце 1941 года, когда Мао, считая СССР обреченным на гибель, отбросил всякую политическую маскировку и приступил к перестройке партии, согласно своим целям, хотя сама борьба завязалась много раньше. В эту пору особо зловещую роль стал играть Кан Шэн, успевший с помощью Цзян Цин добиться исключительной власти. Этот скрытный, неизменно вежливый, очень нервный и энергичный китаец вывез из СССР глубокую неприязнь ко всему советскому. Кан Шэн принимает сторону Мао Цзэдуна. И не только принимает, а становится «осеним министром» Коммунистической партии Китая, «когтями и зубами» («когти и зубы» – определение телохранителей императора. – Ред.) Мао Цзэдуна. Он знает о каждом все и действует беспощадно. А в этом больше всего нуждался и нуждается председатель ЦК КПК…

В ту пору Чжу Дэ активно примыкал к «московской группировке», Лю Шаоци находился в Новой 4‑й НРА, а Чжоу Эньлай – в Чунцине.

Кан Шэн не только занял пост шефа цинбаоцзюй (информбюро или разведывательное управление. – Ред.), но и подчинил себе войсковую разведку 8‑й НРА и Новой 4‑й НРА.

Именно Кан Шэн заверил ЦК КПК в абсолютной политической благонадежности актрисы Цзян Цин.

21 августа.

Численность разоблаченных гоминьдановских и японских «агентов» во многих организациях достигает ста процентов, но нигде не меньше девяноста – Кан Шэн хозяин своему слову. Итак. 90 процентов отборных партийных кадров – «шпионы». Что за глумление над здравым смыслом!

Непосредственный проводник идей председателя ЦК КПК – Лю Шаоци, технический исполнитель – Жэнь Биши, каратель – Кан Шэн.

26 августа.

Прилет советского самолета в Яньань нарушил весь уклад яньаньской жизни. Следовало расстаться с больным Ван Мином, а на это Мао Цзэдун пойти не мог. Врачей без конца вызывали к руководящим работникам. От них требовали подтвердить, что Ван Мин тяжко болен и Ван Цзясян нездоров, и им обоим нельзя лететь, они не перенесут тягот перелета, они нуждаются в покое и т. п.

Мао внешне не проявляет своей тревоги, хотя выглядит озабоченным. Зато Кан Шэн развил кипучую деятельность. Он, конечно, Ван Мина никогда не выпустит. Для него Ван Мин заклятый враг.

Активность Кан Шэна свелась к сбору различных доказательств против отъезда Ван Мина. Эти доказательства он буквально выколачивает из всех, так или иначе связанных с Ван Мином.

30 августа.

Ван Мин оставлен в Яньани. Экипаж нашего самолета медлил с вылетом сколько мог, но председатель ЦК КПК добился своего.

Кан Шэн тоже может перевести дух. Ван Мин под его надзором и, так сказать, обезврежен.

П. П. Владимиров также писал, что Ван Мин в январе 1943 года «через Орлова передал мне просьбу помочь с выездом на лечение в СССР, но отъезд оформить так, чтобы самому избежать мести Мао Цзэдуна». (Там же. С. 120.)

Безусловным при всем этом оказывается то, что в момент, когда шла Вторая мировая война, когда произошел коренной поворот в этой войне, грядущее поражение держав оси стало очевидным, в Китае, в Яньани, в «особом районе Китая».

Можно обратить внимание на сам этот термин: «особый район Китая».

Так была названа книга П. П. Владимирова, изданная в СССР в 1973 году. (П. П. Владимиров умер в 1953 году.) В 1975 году в СССР была издана книга Ван Мина «Полвека КПК и предательство Мао Цзэдуна». (Ван Мин умер в 1974 году.)

Именно в первой половине 1970‑х гг. в СССР осознали необходимость ознакомления населения страны с взглядами и политикой Мао Цзэдуна. Поэтому тогда и были изданы две этих книги.

«Особый район Китая» в 1940‑х гг. ограничивался, главным образом, Яньанью и ее окрестностями.

Он был особым, то есть отдельным, исключительным, отличным от всех остальных. Тогда это была лишь часть Китая. С тех пор он расширился, превратился в район, захватывающий континентальный Китай. Его особость или исключительность – это следование по «пути Мао Цзэдуна», по пути осуществления глобальной стратегии Мао Цзэдуна и его последователей.

Итак, с приходом Мао Цзэдуна к власти сначала над КПК, затем над континентальной частью Китая, речь пошла о превращении всей этой части в нечто особенное, исключительное на Земле; речь пошла об «эпохе Мао Цзэдуна»; речь идет о существовании «особого района» на нашей планете, о его существовании в пространстве и во времени, о его расширении и о его «вечном существовании».

Последователи Мао Цзэдуна сохраняют в Уставе КПК имя Мао Цзэдуна. Оправдывают его политику, в частности, нападение на наш народ и нашу страну в 1969 году.

Таким образом, в Китае, начиная, по крайней мере, с 1930‑х гг., происходили процессы, которые требовали осмысления с точки зрения стратегии мировых масштабов.

Оказывалось, что пока в мире шла война между гитлеровцами и японскими милитаристами, с одной стороны, и антигитлеровской коалицией, союзниками, с другой стороны, в Китае возникла реальная опасность прихода к власти сил, возглавлявшихся Мао Цзэдуном. Причем эти силы не только не находились в союзнических отношениях с СССР, но в принципе готовились к противостоянию с СССР. А это противостояние было для этих сил лишь этапом на пути осуществления глобальной стратегии Мао Цзэдуна и его сторонников. Речь шла о стратегии, целью которой было превращение Китая в политический, экономический, военный центр земного шара.

Далее, важно обратить внимание на то, что внутри Китая, в самой КПК, в ее руководстве нашлись люди, которые понимали суть политики Мао Цзэдуна. Таким человеком, прежде всего, был Ван Мин.

Важно попутно отметить, что среди людей нашей страны, «занимавшихся» Китаем, тоже нашелся человек, который понимал это. Это был Владимиров.

Все это также означает, что, так или иначе, в Москве, прежде всего Сталин, оказались в курсе происходившего.

Здесь и возникает вопрос о том, как вести себя руководителям нашей страны или тем, кто находится у власти в нашей стране, понимая, что собой представлял Мао Цзэдун, и что собой представляют его последователи, что происходит в Китае в борьбе между ними и теми, кто имеет другие взгляды.

Этот вопрос возник в нашей стране, начиная, по крайней мере, с 1930‑х гг. Он продолжает стоять и в настоящее время.

Тут необходимо видеть, что играли и играют роль попытки отделить отношения на высшем уровне или знание о положении дел наверху от знания положения дел массой людей в нашей стране. Эта масса уже оказывалась обманутой, введенной в заблуждение и оказавшейся не готовой понять: как же так, почему рабоче-крестьянская армия Народного Китая или армия нашего стратегического союзника, связанного с нами Договором о дружбе, союзе и взаимной помощи, подписанным в 1950 году, начала стрелять в наших пограничников в 1969 году.

Уроки прошлого у нас так и не усвоены, не осмыслены. Из них не сделаны выводы. Подлинной защиты коренных интересов нашего народа: вечного мира, абсолютной независимости и полного равноправия с партнерами на мировой арене, теми, кто находится у власти в нашей стране, до сих пор так и не происходит. Необходимо и сохранять мир в двусторонних отношениях и защищать коренные интересы народа нашей страны.

Далее в книге Мэн Циншу приводится мнение нашего историка В. Н. Никифорова, который обратил внимание на тот факт, что в СССР специально создавали культ Мао Цзэдуна.

Профессор-историк В. Н. Никифоров в 1974 году опубликовал статью «Маоистская легенда и советская историография (1935–1939 гг.) 21. (Информационный бюллетень ИДВ АН СССР, № 60, 1974, с. 107–131.)

Там, в частности, сказано:

До 1935 года, … в литературе мы не обнаружили каких‑либо признаков, которые свидетельствовали бы о чрезмерном возвышении личности Мао.

…Особенностью этих первых очерков было то, что Мао Цзэдун не противопоставлялся в них другим китайским революционерам, не выдавался за единственного вождя, за основателя партии, тем более не выдавался в качестве самостоятельного мыслителя, создателя собственной концепции революции, как это стало делаться впоследствии.

Несколько иную ноту вносит напечатанная в декабре 1935 года статья «Вождь китайского народа Мао Цзэдун», появление которой первоначально связано со стремлением Коминтерна поднять авторитет деятелей, практически на месте возглавивших китайских коммунистов и Красную армию… (С. 482.)

Естественно, что именно к Чэнь Юню – первому, после длительного перерыва, прибывшему из района расположения ЦК КПК ответственному работнику КПК – обратились за статьей, которая должна была быть написана в соответствии с рекомендацией о «повышении авторитета» Мао. … (С. 482–483.) Однако по каким‑то соображениям было решено, что в качестве автора выступит не китайский коммунист, а советский журналист А. М. Хамадан, до 1932 года возглавлявший Информбюро советского консульства в Харбине[2]2
  Александр Моисеевич Хамадан (Файнгар) родился в 1908 году в Дербенте; в 1932–1937 гг. – зам зав. иностранным отделом «Правды». Вот круг «соображений» и замкнулся: зав. иностранным отделом «Правды» в то время был М. З. Мануильский (1892–1955) – мл. брат Д. З. Мануильского (1883–1959).


[Закрыть]. (С. 483.) …

Использовав рукописи Чэнь Юня как материал, А. М. Хамадан написал статью о Мао Цзэдуне. Насколько нам известно, эта статья явилась первой в мировой историографии попыткой сообщить биографические сведения о Мао и дать общую оценку его деятельности». Тем самым значение статьи выходило далеко за рамки частного журналистского выступления, приобретая научный и важный политический аспект. Статья была опубликована «Правдой» и журналом «Коммунистический Интернационал»…

Читая статью, трудно отделаться от впечатления, что, вопреки заголовку, речь в ней идет не о Мао Цзэдуне, а о ком‑то совсем другом, не имеющим ни одной точки совпадения с Мао ни в биографии, ни в среде, в которой он живет… (С. 483.)

Все это лишний раз показывает, что в СССР в 1935 году, то есть тогда, когда Мао Цзэдун фактически захватил власть над КПК, прежде всего, военную власть, когда ЦК КПК обосновался на Северо-Западе Китая и начал формироваться «особый район Китая», было принято решение считаться с тем, что произошло с руководством КПК, то есть признать Мао Цзэдуна вождем КПК.

Изменения в руководстве КПК произошли в результате борьбы внутри самой КПК. ВКП(б), Коминтерн не играли тут роли. В Москве были вынуждены считаться с тем, что произошло в Китае.

Очевидно, что при этом исходили из того, что, в любом случае, связи с КПК необходимо сохранять и укреплять, оставив вопрос о руководстве партией исключительно в руках самих китайцев, не вмешиваясь во внутренние дела КПК. В нашей стране всегда понимали, что именно таким, и только таким, должно быть наше отношение к внутренним делам Китая.

Ван Мин бы очень удивился, что ученые-историки до сих пор ищут подлинные причины роспуска Коминтерна в мае 1943 года. В начале 1950‑х годов в Москве от бывших коллег по Коминтерну он слышал только одну «версию»: И. В. Сталин решился на его роспуск ради вступления США в войну против фашистской Германии. Как это решение оформлялось в ИККИ и братских партиях идеологически и процедурно – история уже вторичного плана. (С. 488.) Если бы телеграмма Ван Мина от января 1943 года дошла до адресатов в подлинном виде, может быть, не было бы роспуска Коминтерна – чашу весов могли перевесить другие мотивы. (С. 488–489.) Роспуск был тактической мерой. «Феникс» должен был «возродиться» после войны в новой форме и на новых принципах; этого не получилось тоже из‑за саботажа со стороны Мао Цзэдуна, чего (о чем) в 1943 году в Москве не могли предвидеть. Тем не менее, «руководство из одного центра» МКД (международным коммунистическим движением) на деле продолжалось еще более 20 лет (со сложностями – не доставало «легитимности» и идейно-теоретического «обеспечения»), это уже не секрет. Не говоря уже о том, какие страшные бедствия от маоизма в Китае и в мире (10 лет войны США во Вьетнаме; миллион загубленных жизней в Индонезии; треть населения убита в Кампучии; миллионы тонн зарытых в фортификациях на советско-китайской границе металлоконструкций; и т. д.) впоследствии могли бы предотвратить, если бы тогда телеграмма дошла. (С. 489.)

Ван Мин придавал большое значение тому шагу, который он сделал в январе 1943 года.

Ван Мин думал, что при учете его соображений относительно действий Мао Цзэдуна, можно было бы не распускать Коминтерн, не ликвидировать центр руководства международным коммунистическим движением.

Собственно говоря, речь тут шла о том, что деятельность коммунистических партий могла бы быть иной, народам ряда стран не был бы нанесен громадный ущерб.

Исходя из того, как сложилась история, важным представляется обратить внимание на то, что Ван Мин считал последствиями осуществления маоизма.

Ван Мин говорил при этом о десяти годах войны США во Вьетнаме. Очевидно, что Ван Мин при этом имел в виду то, что политика Мао Цзэдуна имела своим следствием, в частности, многолетнюю войну во Вьетнаме, войну, которую вьетнамские коммунисты не смогли бы вести, если бы не поддержка им со стороны Мао Цзэдуна.

Ван Мин говорил далее о миллионе загубленных жизней в Индонезии. Речь шла о том, что руководство Коммунистической партии Индонезии не совершило бы политические ошибки, которые привели к этим жертвам, если бы оно не действовало в русле политики Мао Цзэдуна.

Ван Мин говорил о трети населения, убитой в Кампучии. Мао Цзэдун несет ответственность за преступления режима, который он поддерживал и насаждал в Кампучии.

Наконец. Ван Мин говорит о колоссальных средствах, которые пришлось потратить СССР для укрепления границы с государством Мао Цзэдуна.

В целом, Ван Мин, говоря о последствиях прихода Мао Цзэдуна к власти в Китае, говорил о нашей стране, о соседях Китая: Вьетнаме, Кампучии, Индонезии.

Ван Мин сообщал и об отзыве Сталина о Мануильском.

Димитров в своем дневнике 26 апреля 1939 года, в частности, записал:

Сталин: Мы знаем Мануильского. Он – человек настроения – из одной крайности в другую крайность! Ветрогон!

Он вас (Димитрова) «оседлал».

Димитров: Не то, чтобы «оседлал», но он пользуется моим заболеванием, из‑за чего я не в состоянии быть на своем посту по необходимости.

Сталин: Да, он умелый ловкач и интриган.

Димитров: Он оставляет впечатление, что действует согласованно с ЦК [ВКП(б)].

Сталин: Какое там согласованно с ЦК?

Держите его крепко!

Не давать ему свободу!

Он может и навредить! После 1 мая мы подумаем направить в Коминтерн другого нашего товарища!

* * *

27 апреля 1939 г.

Дмитрий Захарович смущен, но старается держаться, как будто ничего не произошло.

(Пишет объяснения для Иосифа Виссарионовича.)

Так что при получении подлинной телеграммы Ван Мина от января 1943 года могла актуализироваться намеченная было на май 1939 года кадровая реформа в ИККИ, за которой последовало бы (вместо поспешного роспуска Коммунистического Интернационала) идеологическое и организационное оздоровление КПК через структуры ИККИ. Вся последующая история (не только КПК) пошла бы по иному, более благоприятному для всех сценарию – без бедствий и трагедий от «развитого» маоизма. (С. 492.)

Здесь более важным, чем предположения о том, как могли бы развиваться события, представляется поведение Сталина.

Он предпочитал предоставлять определенную «свободу действий» своим подчиненным, стравливал их, не торопился принимать решения.

Причина недоставки телеграммы Ван Мина от января 1943 года до адресатов будет понятнее при воспроизведении пропущенных (в условиях 1974–1979 гг.) деталей диалога между Ван Мином и П. П. Владимировым (9 января 1943 года). Тогда после слов Владимирова (см. с. 473):

– Я все знаю. Ну, посмотрим, кто кого. – Ван Мин сказал еще:

– Ведь для работников вашего профиля есть запрет жениться на иностранке. Разве не так?

Владимиров буквально вздрогнул от неожиданности и спросил недовольным голосом:

– А вы откуда знаете об этом?

Ван Мин ответил:

– Я не специально узнавал об этом. Просто один раз товарищ Ворошилов при мне подошел к товарищу Сталину и сказал про одного военного товарища, который, несмотря на предупреждение об этом запрете, в командировке за границей завел себе жену. Сталин в ответ сказал: «Таких нарушителей надо расстреливать!» Вот я с тех пор знаю, что есть такой запрет.

Нельзя исключить, что с этого момента в сознании Владимирова могла возникнуть мысль о нежелательности «дать ход» тексту телеграммы и возможному отправлению Ван Мина в Москву (помимо перечисленных на стр. 476–477 предположений).

Аналогично, слова Владимирова (см. с. 477) Орлову:

– Успокойся! Ван Мин же больше не поедет в Москву. Заключение консилиума тем более не попадет в Москву! – В действительности были сказаны в ответ на следующее заявление Орлова:

– Ведь если Сталин узнает об этом, он может подумать, что я тоже участвовал в отравлении Ван Мина.

П. П. Владимиров и А. Я. Орлов были не из робкого десятка. Это широко известно (среди китайцев – тоже). Тем не менее, а данных суровых исторических ситуациях они не сумели оказаться на должной морально-духовной высоте. Это, к сожалению, тоже факт. (С. 493.)

На самом деле, представляется, что П. П. Владимиров правильно оценивал действия Мао Цзэдуна и докладывал о своих выводах в центр. Очевидно, что оценка П. П. Владимировым Мао Цзэдуна была известна Сталину.

Поведение П. П. Владимирова и А. Я. Орлова в Яньани можно объяснить тем, что они находились в окружении шпионов Кан Шэна и должны были проявлять максимальную осторожность и осмотрительность.

Как бы там ни было, а П. П. Владимиров пытался сделать главное в то время, то есть отправить Ван Мина в СССР. Другое дело, что эта попытка не удалась.