Текст книги "Десять жизней Ван Мина"

Ван Мин выступал утром третьего дня работы пленума. Участники вечернего заседания того же дня с удивлением обращали свои взоры на стены зала, на которых появились портреты Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. До этого висел один портрет Мао Цзэдуна. Но в тот вечер Мао Цзэдун стал еще багровее от гнева. Увидев Ван Мина, он очень сердито сказал:

– Вы должны выступить второй раз. Потому что в этом вашем выступлении содержались яды. Вы не признаете идей Мао Цзэдуна и не покаялись в своих ошибках.

Вместе с тем, он провел подготовку своих людей. Говорят, на заседаниях следующего дня Чэнь Бода и другие, по указанию Мао Цзэдуна, в своих выступлениях обрушились с бранью на Ван Мина, развернув «борьбу» против Ван Мина. (С. 561.)

К сожалению, из‑за приступа малярии, сопровождавшейся высокой температурой, Ван Мин три дня подряд не смог присутствовать на пленуме; поэтому неизвестно, что именно говорили Чэнь Бода и другие.

На седьмой день работы пленума Ван Мин, у которого только что спала температура, снова пошел на заседание, поскольку Мао Цзэдун требовал от него выступить второй раз; причем от него ясно потребовали:

1. Признания «идей Мао Цзэдуна»;

2. Признания за собой «лево» – оппортунистических ошибок в период гражданской войны и правооппортунистических – в период антияпонской войны.

Мао Цзэдун заранее готовился к этому заседанию. Когда Ван Мин снова пришел на пленум, по указанию Мао Цзэдуна Лю Шаоци, Чжоу Эньлай, Жэнь Биши занялись «критикой» Ван Мина (заодно показав свою «позицию»). Когда началось второе выступление Ван Мина, Как Шэн, Чэнь Бода и другие стали «задавать вопросы», шуметь и ругаться, стараясь помешать ему. Ван Мин дал отповедь каждому из них. Вот как это, примерно, происходило тогда.

Мао Цзэдун:

– Теперь слово товарищу Ван Мину.

Но первым снова вскочил Лю Шаоци и опять заявил:

– Товарищ Ван Мин до сих пор не признает идей Мао Цзэдуна. Недавно он приходил к председателю Мао побеседовать и по‑прежнему не признавал…

Этим, видимо, хотели спровоцировать других, чтобы тоже участвовали в обструкции, но никто не откликнулся.

Поднявшись на трибуну, Ван Мин сказал:

– Председатель Мао потребовал от меня выступить второй раз, чтобы я признал идеи Мао Цзэдуна и признался в ошибках времен гражданской и антияпонской войн. Во-первых, по вопросам об идеях Мао Цзэдуна и о гражданской войне. (С. 562.) Хотя мои взгляды и отличаются от взглядов председателя Мао, но, поскольку имеется резолюция ЦК, то я, как член партии, конечно, подчиняюсь резолюции, о чем я заявил еще в 1945 году. (С. 562–563.) Во-вторых, что касается вопросов об антияпонской войне, то до сих пор еще нет решения ЦК. Подождем решения ЦК, там посмотрим. О своих мнениях я говорил также в беседах с председателем Мао. Если ЦК с ними не согласен, то мне также остается только подчиниться его решению.

Сюй Тэли:

– Вы проводили как «лево» – оппортунистическую, так и правооппортунистическую линии. Вы должны повсюду разъезжать и рассказывать об этом, послужить «учителем наоборот» для людей.

Ван Мин:

– Прекрасно! Спросите председателя Мао: согласен ли он, чтобы я всюду рассказывал об этом?

Мао Цзэдун промолчал.

Чжоу Эньлай:

– Известно ли вам, что после ваших бесед с председателем Мао, он страдал бессонницей и две недели плохо спал? Вы очень виноваты в этом!

Жэнь Биши:

– Почему вы не берете примера с меня? Поговорили бы о каких‑нибудь конкретных вопросах, например, об аграрной реформе. Зачем столько говорить о вопросах теории?

Ван Мин:

– Во-первых, это председатель Мао потребовал от меня рассказать, как я понимаю идеи Мао Цзэдуна. Во-вторых, я не могу говорить о вопросах аграрной реформы. Если скажу, что в работе по аграрной реформе не было ошибок, это было бы обманом и себя и других; если же скажу, что были ошибки…

Тут Чэнь Бода спешно (см. P. S. в конце данного параграфа) вставил: (С. 563.)

– Все, что вы там делали, было ошибочным!

Ван Мин:

– Вот, видите! Я еще не начал говорить, а он уже утверждает, что у нас там все было ошибочным.

Мао Цзэдун:

– С ним выяснять правоту невозможно: никто не сможет его переспорить; стоит ему привести два – три контраргумента – и вам уже нечем ответить. По словам Ван Мина из наших с ним бесед выходит, что кампания по упорядочению стиля представляет собой интригу. Я скажу, что это была не тайная интрига, а «явная интрига». Почему явная? Потому что я тогда открыто говорил на собраниях, что хочу заменить Ван Мина и занять его место, и написал «Резолюцию по некоторым вопросам истории»; в будущем напишу еще историю. Как же можно называть все это тайной интригой? По-моему, все это можно считать лишь явной интригой.

Ван Мин:

– Какое же мое «место» вы хотели занять? Ведь я не был генсеком.

Мао Цзэдун:

– И Бо Гу, и Ло Фу были лишь номинально генсеками. После четвертого пленума ЦК КПК шестого созыва главнокомандующим в партии практически был Ван Мин. Вы были фактически генсеком.

Ван Мин:

– А я и не знал об этом!

Встал Дэн Цзыхой и, приняв стойку «смирно», сказал:

– Товарищ Ван Мин, это факт. До кампании по упорядочению стиля мы все считали, что товарищ Ван Мин – вождь Компартии Китая.

Ван Мин:

– Ого! А мне об этом даже не было известно.

Взрыв смеха всего зала.

Линь Бяо: (С. 564.)

– Товарищ Ван Мин, по вопросам истории партии я ничего не знаю.

Ван Мин:

– Я мог бы поговорить с вами. Но, спросите председателя Мао, согласен ли он на это?

Мао Цзэдун снова промолчал. На некоторое время в зале установилась тишина.

Мао Цзэдун:

– Признание им идей Мао Цзэдуна вынужденное. Признание резолюции седьмого пленума ЦК КПК шестого созыва тоже вынужденное, а не искреннее. Вот, к примеру, во время бесед со мной в последнее время, он все еще не признавал.

У Юйчжан:

– Верно! Этот пункт я могу подтвердить. Когда вышла работа «О новодемократизме», я считал ее очень хорошей, очень обрадовался. Я полагал, что в ней много новых постановок вопросов. Я принес ее товарищу Ван Мину почитать. Кто мог подумать, что он скажет, будто в ней много принципиальных ошибок!

Ван Мин:

– С вами я говорил о некоторых пунктах. Но с председателем Мао я говорил гораздо больше; более того, я специально написал ему письмо, в котором изложил свою критику «О новодемократизме». Спросите председателя Мао: так ли это?

Мао Цзэдун:

– Да. Так. Письмо еще хранится у меня.

Жао Шуши:

– На седьмом конгрессе Коминтерна он подговаривал людей вести кампанию за избрание его генсеком.

Ван Мин:

– По этому делу спросите‑ка старину У: как это происходило?

У Юйчжан: (С. 565.)

– Да, по этому поводу я полностью в курсе дела. Товарищ Ван Мин ничего предварительно не знал. То была моя ошибка. Дело происходило вот как. Во время работы седьмого конгресса Коминтерна генеральный секретарь Французской компартии товарищ Торез спросил меня: «Кто генеральный секретарь вашей партии?» Я сказал, что у нашей партии нет генерального секретаря.

(Тогда еще не было известно, что генсек есть, поскольку как Бо Гу, так и Ло Фу становились генсеками без предварительной консультации с Коминтерном, а после не докладывали об этом Коминтерну. Обо всем стало известно только позже из присланных из Китая материалов.)

Товарищ Торез сказал: «Разве товарищ Ван Мин не очень достоин? Почему бы вам не избрать его генеральным секретарем?» Я подумал: верно! Я собрал У Кэцзяня, Оуян Синя и других товарищей поговорить, предложил всем поставить свои подписи. Как раз в это время подошел товарищ Ли Лисань, который сказал, что здесь выдвигать нельзя, надо выдвигать в Китае. Он сообщил об этом товарищу Ван Мину. В тот день товарищ Ван Мин отдыхал дома после удаления зуба. Услышав об этом, он немедленно вызвал меня по телефону, критиковал мои действия как неправильные. Он сказал: в партии еще очень много ветеранов. Зачем же выдвигать меня? К тому же это – дело пленума ЦК КПК, а не конгресса Коминтерна. Он потребовал от нас немедленно прекратить такие действия. Вот спросите товарища Ли Лисаня: так ли это было?

Ли Лисань, кивнув головой, ответил:

– Да, так.

Ши Чжэ:

– Я подниму один вопрос. Димитров говорил, что антияпонский национальный единый фронт выдвинут не Ван Мином, а Сталиным.

Ван Мин: (С. 566.)

– Я уверен, что товарищ Димитров не мог так говорить. Беседуя с товарищами из делегации КПК перед нашим возвращением на родину, он официально поручил нам передать ЦК КПК: товарищ Ван Мин выдвинул политику антияпонского национального единого фронта, что является большой заслугой не только перед Компартией Китая, но также перед китайским народом и всей китайской нацией. Однако сам я никогда не считал это моей заслугой. Кто бы ни поднимал этот вопрос, я всегда говорил, что это не чья‑то личная заслуга. Потому что, на мой взгляд, работа каждого коммуниста, если она оказалась плодотворной, должна считаться заслугой марксизма-ленинизма, Коминтерна, партии, рабочего класса и народа, но не должна рассматриваться как собственная заслуга.

Чэнь И:

– О, Чжан Шигуй!

(Чжан Шигуй – военачальник династии Тан. В войне с корейцами часто победы одерживались благодаря полководческому таланту его повара Сюе Жэньгуя, но в реляциях все заслуги приписывались Чжан Шигую; позже Сюе Жэньгуй стал военачальником.)

Ван Мин не расслышал, спросил стоявшего возле президиума Чжоу Эньлая:

– Что сказал товарищ Чэнь И?

Чжоу Эньлай улыбнулся:

– Он упомянул Чжан Шигуя. Знаете?

Ван Мин:

– Товарищ Чэнь И, вы правильно сказали, на свете действительно существуют чжан шигуи. Но это не я.

В зале опять на некоторое время воцарилась тишина. Нарушив общее молчание, заговорил Пэн Дэхуай:

– Товарищ Ван Мин, знаете ли вы, что из‑за ошибок периода гражданской войны, у нас даже ноги отощали от беготни?

Ван Мин: (С. 567.)

– Под чьим командованием вы бегали? Если вы бегали под моим командованием, то я отрежу пару кусков со своих ног и отдам вам.

Жао Шуши:

– Когда я поехал в Париж к У Кэцзяню (Для участия в редактировании и выпуске газеты «Цзюго шибао»), он назвал себя человеком Ван Мина, а меня – человеком Кан Шэна.

Ван Мин:

– Я не знаю, действительно ли У Кэцзянь так говорил. Если он действительно так сказал, значит у него неважная партийность.

Лю Гочжан:

– Этот товарищ – У Кэцзянь – сейчас работает под моим руководством. У него очень хорошая партийность.

Ван Мин:

– Если он говорил такие слова в прошлом, значит, в прошлом у него была неважная партийность. Раз теперь партийность стала хорошей, это очень хорошо.

P. S. По сравнению с другими участниками пленума, «поспешность» Чэнь Бода вставить «живое слово» в присутствии Мао Цзэдуна наиболее показательна, – особенно на фоне его обычного, свойственного именно ему, поведения в дискуссиях. Так, в 1946 году в Янцзялине под Яньанью, он не раз заходил к Ван Мину побеседовать на различные идейно-теоретические темы. Тогда их беседы-дискуссии нередко заканчивались единообразным путем: Чэнь Бода, пятясь от Ван Мина и раскачивая обеими ладонями (делая движения ладонями), говорил:

– Нет, нет. Говорить я не мастак. Я пойду домой и напишу вам письмо. Я пойду домой, напишу вам… (С. 568.)

В книге Мэн Циншу, со ссылками на подлинные слова Ван Мина, подробно рассказано о том, что происходило на этом пленуме ЦК КПК.

Обращает на себя внимание то, что Мао Цзэдун явно не был способен спорить с Ван Мином, как, впрочем, и вообще спорить с оппонентами. В случае с Ван Мином, прежде всего, по вопросам теории и истории партии. И в том, и в другом вопросе Мао Цзэдун уступал Ван Мину и сам признавал, что не может опровергнуть аргументы Ван Мина.

Главная схватка, главные упреки в адрес Ван Мина на пленуме состояли в утверждениях, что он не признает «идеи Мао Цзэдуна» и не «уступает» место главного руководителя партии Мао Цзэдуну.

Все это было проявлением реальной ситуации, положения дел внутри руководства партии, где накануне победы над Гоминьданом во внутренней войне, накануне прихода к власти над Китаем, у партии был не один вождь, а два претендента на роль высшего руководителя: Ван Мин и Мао Цзэдун. Именно так сложилась история партии.

Именно нерешенность этого вопроса и побуждала Мао Цзэдуна фактически вынести этот вопрос на обсуждение на пленуме ЦК КПК с тем, чтобы, на основе этого обсуждения или этих нападок на Ван Мина, как бы утвердить положение Мао Цзэдуна как вождя партии.

Здесь важно обратить внимание на то, что Ван Мин довел до участников пленума свою мысль о том, что в том, что касалось «идей Мао Цзэдуна», то он, то есть Ван Мин, был вынужден в обстоятельствах того времени в 1945 году согласиться с соответствующим решением пленума.

Вместе с тем Ван Мин полностью отвергал утверждения Мао Цзэдуна и его приверженцев о том, что Ван Мин якобы проводил «не правильные» линии в истории партии. Ван Мин указывал при этом на то, что по этим вопросам пока не существует решения пленума ЦК партии.

Наконец, особенно важно подчеркнуть, что фактически все члены руководства партии, собственно все члены партии, в том числе Мао Цзэдун, признавали ведущую роль Ван Мина в истории и деятельности КПК.

В КПК в то время сложилось мнение о том, что именно Ван Мин по праву, прежде всего как теоретик, является главным и первым по рангу руководителем партии, что, по сути дела, именно Ван Мин, а не Бо Гу и не Ло Фу, был в соответствующие периоды истории фактическим «генеральным секретарем» ЦК КПК. Ван Мин, со своей стороны, указывал на то, что таких решений руководящие органы партии не принимали.

Однако суть дела на пленуме состояла в том, что Мао Цзэдун добивался от своих приверженцев публичного осуждения Ван Мина, осуждения его отношения к «идеям Мао Цзэдуна», непризнания Ван Мина руководителем партии и признания таким руководителем Мао Цзэдуна.

Именно это нужно было Мао Цзэдуну перед тем, как ЦК КПК обосновался в Пекине, перед тем, как встал вопрос об образовании КНР. Мао Цзэдун хотел, чтобы участники пленума ЦК партии подтвердили, хотя бы в ходе дискуссии или обмена мнениями, на пленуме, что они признают свои вождем только «председателя Мао», признают своей идеологией «идеи Мао Цзэдуна».

Важно подчеркнуть, что Ван Мин тогда остался на своих позициях и фактически не согласился с утверждениями Мао Цзэдуна и его приверженцев. Никакого официального решения по этим вопросам на этом пленуме принято не было.

Важно также обратить внимание на то, что вся борьба внутри руководства КПК, внутри КПК, на протяжении всего времени существования партии с 1921 года по 1949 год, была борьбой именно внутри самой партии. Никто извне никаких решений вместо КПК не принимал.

Мануильский довел до членов ЦК КПК мнение о том, что генеральным секретарем партии должен быть Мао Цзэдун. Однако этот вопрос решался только внутри самой КПК.

К тому же мнение Мануильского было, прежде всего, его личным мнением. Возможно, что в Москве понимали, что с фактической ситуацией внутри руководства КПК приходится считаться и соглашаться.

Одним словом, даже это вписывался в позицию ВКП(б) и Коминтерна, которые всегда подчеркивали полную самостоятельность КПК и исходили из необходимости сохранять с КПК с любым ее руководством, отношения союза идейных единомышленников.

Именно в такой сложной обстановке Ван Мину и пришлось жить и работать в момент, когда КПК пришла к власти в континентальном Китае.

Весной 1949 года после второго пленума ЦК КПК седьмого созыва, состоявшегося в Сибайпо. НОАК заняла Пекин. Туда перебрался ЦК КПК. Руководители ЦК и все сотрудники учреждений ЦК партии одни за другими последовали в Пекин. Из-за приступа болезни Ван Мина, наша семья покинула Сибайпо последней.

…как только мы ушли, крестьяне разрушили Сибайпо, а дома сожгли.

…именно его (Мао Цзэдуна) серьезные ошибки в вопросах аграрной реформы породили среди крестьян недовольство и ненависть. (С. 569.)

…(неподалеку от Сибайпо) была первая экспериментальная точка Лю Шаоци при проведении аграрной реформы; было совершено много серьезных ошибок, пагубно подорвавших интересы крестьян, подавляющее большинство местных середняков и бедняков были настроены негативно. (С. 569–570.)

Мы по дороге заставали повсеместно закрытые ворота и ставни – картина трагического запустения. К счастью, Ян Шанкунь – в то время зав. Канцелярией ЦК КПК – оставил нам отделение охраны (12 бойцов), которые сопровождали нас до самого Пекина. В противном случае, гнев крестьян обрушился бы на наши головы; хотя мы как раз первыми выступили против ошибочного курса аграрной реформы Мао Цзэдуна, Лю Шаоци и Кан Шэна. (С. 570.)

Ван Мин утверждал, что в Китае осуществлялась социалистическая революция, после победы которой начиналось социалистическое строительство.

Это означало, что революция в Китае с приходом КПК к власти заканчивалась. Начинался период строительства.

Мао Цзэдун ставил вопрос иначе. У него получалось, что пока с приходом КПК к власти над Китаем в стране побеждала революция новодемократизма. С ее победой наступал этап новодемократического строительства. Затем должна была наступить новая революция: социалистическая революция.

Таким образом, в принципе, у Ван Мина упор делался на строительство, на окончательное завершение революции. У Мао Цзэдуна оказывалось, что страна после прихода КПК к власти должна была находиться на протяжении 30–50 лет в ожидании очередной революции.

Термины революция и строительство, разная трактовка этих терминов разделяли Ван Мина и Мао Цзэдуна.

При этом их разделяло и отношение к вопросу о политике в отношении крестьянства.

Мао Цзэдун считал единственно верным расслаивать деревню, возбуждать ненависть одной части крестьян по отношению к другой части крестьян.

Ван Мин считал необходимым проводить в деревне по отношению к крестьянству такую политику, чтобы максимально сокращать число тех, к кому надо было относиться враждебно.

Иначе говоря, Мао Цзэдун сохранял в деревне или стремился сохранять в деревне то, опираясь на что можно было бы продолжать революцию. Ван Мин был нацелен на строительство.

Показательным в данном случае выступает то, что в том районе, где располагался ЦК КПК, после его перемещения в Пекин, крестьяне восстали и сожгли дома функционеров партии, а их самих могли убить, так как были недовольны тем, как осуществлялась реформа в деревне. Ван Мин возлагал ответственность за неправильную политику по отношению к крестьянам на Мао Цзэдуна, Лю Шаоци и Кан Шэна.

Этот вопрос заслуживает дополнительного изучения. Особенно соотношение взглядов Ван Мина и Лю Шаоци.

В то же время очевидно, что Кан Шэн действовал, выполняя указания Мао Цзэдуна, что выливалось в массовые репрессии, против которых и выступали крестьяне.

В 1947–1948 гг., очевидно, по своего рода договоренности внутри высшего руководства партии, Ван Мин возглавил Юридическую комиссию при ЦК КПК. Это означало признание его таланта и необходимости предоставить ему именно такую работу. Глубокий ум и способности Ван Мина осмысливать сложные проблемы позволяли ему с успехом выполнять эту работу.

Юридическая комиссия при ЦК КПК начала свою работу еще в 1947 году в Хоуганьцюани; но лишь 12 декабря 1948 года Секретариат ЦК КПК принял «Решение» об организации и задачах Юридической комиссии при ЦК. В этом «Решении» определялось:

1. Юридическая комиссия при ЦК является рабочим органом под руководством Секретариата ЦК по изучению и разрешению вопросов законодательства и юстиции по всей стране.

2. Задачи Юридической комиссии при ЦК В области законодательства: разработка законодательных принципов или статей общекитайского характера в соответствии с указаниями ЦК. С. 570.)

…Юридическая комиссия при ЦК состояла из 9 членов. …Ван Мин был ее председателем. Мэн Циншу одним из членов. (С. 571.)

После провозглашения 1 октября 1949 года Китайской Народной Республики, при Центральном народном правительстве (ЦНП) была создана Комиссия законодательных предположений, а Ван Мин стал ее председателем, одновременно – зам. Председателя Политико-правового комитета ЦНП (председателем комитета был Дун Биу). Вышеупомянутая Юридическая комиссия при ЦК КПК была упразднена, а ее функции переданы Комиссии законодательных предположений. Основные задачи новой Комиссии были те же… (С. 571.)

Юридическая комиссия при ЦК КПК разослала циркуляр об упразднении (гоминьдановского) «Свода шести законов», автором циркуляра был Ван Мин. Увидев этот документ, Лю Шаоци говорил:

– Товарищ Ван Мин! Этот документ хорошо написан. Напишите побольше таких документов, и ваш авторитет восстановится.

Он добавил также: (С. 571.)

– Вы можете хорошо сделать любую работу, потому что вы овладели одной вещью – марксизмом-ленинзмом. (С. 572.)

В конце 1949 год (либо в начале января 1950 года) Лю Шаоци, пользуясь тем, что Мао Цзэдун задержался в Москве и все еще не вернулся, собрал в Пекине кадровых работников на собрание, в каком‑то большом конференц-зале за воротами Цяньмэнь. Собралось, по меньшей мере, более тысячи человек. Лю Шаоци предложил Ван Мину выступить с докладом в связи с упразднением «Свода шести законов», а также изложить марксистско-ленинские взгляды на государство и право.

Лю Шаоци сам председательствовал на собрании. Он разъяснил большую важность вопроса о государстве и праве, и потому «сегодня пригласили товарища Ван Мина выступить с докладом».

Доклад Ван Мина занял два часа. Не было обсуждения, были лишь несколько вопросов от слушателей. Доклад и ответы на вопросы заняли вместе около трех часов (ни рукописи, ни тезисов не было)…

Еще летом 1949 года, по прибытии в Пекин, Лю Шаоци заявил:

– Юридическая комиссия должна сделать две работы: во‑первых, организовать Новое научное общество по юриспруденции; во‑вторых, создать Политико-правовой институт.

Ван Мин организовал оба учреждения, а потом предал их под постоянную опеку Шэнь Цзюньжу, Се Цзюецзая и др. (С. 572.)

При создании КНР возникла задача создать основы законодательства нового государства и при этом принять во внимание те законы, которые действовали в Китайской Республике.

Здесь важно обратить внимание на то, что именно в тот момент в конце 1949 года, когда Мао Цзэдун находился в СССР, в Китае Ван Мин и Лю Шаоци практически в сотрудничестве начали создавать основы государства и права применительно к новому государству, то есть к Китайской Народной Республике.

Так на практике оказывалось, что в КНР появлялись одновременно два подхода к вопросам государства и права. Один – подход Ван Мина и Лю Шаоци. Другой – Мао Цзэдуна.

Наряду с работой по разработке основ подхода к вопросам государства и права Ван Мин в самом начале существования КНР придавал очень большое значение делу укрепления дружбы между народами КНР и СССР.

Ван Мин приложил усилия ради китайско-советской дружбы.

Ван Мин был членом Главного правления (Центрального правления) Общества китайско-советской дружбы. Сразу же после освобождения Пекина, в 1949 году, несмотря на болезни, он выступал с докладами на единую тему: «Китайско-советская дружба, внутренняя и международная обстановка и наши задачи» на различных собраниях; в том числе: в Пекинском городском обществе китайско-советской дружбы, перед третьей группой кадровых работников, отправляющихся на юг Китая (более тысячи человек), на собрании работников пяти центральных политико-правовых учреждений (Верховный народный суд, Верховная народная прокуратура, Комиссия законодательных предположений, Министерство юстиции, Министерство внутренних дел), в Пекинском университете.

После его доклада на собрании работников пяти центральных политико-правовых учреждений, почтенный Шэнь Цзюньжу сказал:

– Товарищ Ван Мин, ваш доклад очень хороший. Такую постановку вопроса мы слышим впервые.

По аналогичной теме (китайско-советская дружба) Шэнь Цзюньжу в иных местах слышал нечто совсем другое: СССР не желает помогать Китаю; советские специалисты работают у нас по найму за наши деньги; Советский Союз получает от сотрудничества двух стран больше выгоды, чем Китай, и т. п. (С. 573.)

Сразу же после создания КНР в КНР столкнулись два взгляда на советско-китайские отношения.

С одной стороны, Ван Мин обосновывал необходимость дружбы между народами двух стран. Он полагал, что это отвечает интересам внутри Китая и интересам внешней политики Китая.

Позиция Ван Мина фактически была противопоставлена взглядам Мао Цзэдуна на советско-китайские отношения.

Мао Цзэдун поощрял распространение утверждений о том, что Советский Союз якобы не желает помогать КНР, что советские специалисты работали в Китае за деньги, что Советский Союз получает от сотрудничества СССР и КНР больше выгоды, чем китайская сторона.

Ван Мину также принадлежит заслуга разработки основных положений закона о браке.

Ван Мин работал над проектом Закона КНР о браке.

Ван Мин после нескольких месяцев напряженной работы, выступил (13 апреля 1950 года) с докладом на седьмом заседании Центрального народного правительства.

(Этот Закон, то есть Закон о браке, был введен в действие 1 мая 1950 года; лишь 2 сентября 1980 года, то есть 30 лет спустя, третья сессия ВСНП пятого созыва приняла его новую редакцию с незначительными изменениями, учитывающими новые реалии в стране и опыт его применения за прошедшие годы, что говорит о его высоком качестве и «добротности».)

Доклад состоял из следующих разделов: (C. 573.)

1. Процесс работы над проектом Закона КНР о браке.

2. Значение Закона о браке.

3. Принципиальные положения Закона о браке.

4. Конкретные положения по вопросам о заключении брака и о семье.

5. Конкретные положения о разводе и связанных с ним вопросах.

6. Вопросы правоприменения Закона о браке.

Очень подробно, с точки зрения теории и практики, Ван Мин разъяснил значение нового Закона о браке. По окончании доклада, совершено незнакомый до того левый гомииньдановец (из группировки Сунь Кэ) Фу Бинчан, при всех, похлопывая себя по животу, громко сказал:

– Вот сегодня действительно выслушал с удовольствием; я полностью удовлетворен! (C. 574.)

Особенность деятельности Ван Мина и выработанных под его руководством документов состояла и в том, что ему удавалось на высоком уровне составлять законы, причем он учитывал все реалии Китая и до 1949 года и после объявления о создании КНР. То, что делал Ван Мин в области создания свода законов и закона о браке, получало одобрение авторитетов как внутри КПК (Лю Шаоци), так и внутри Гоминьдана (Фу Бинчан).

Летом 1950 года Ван Мин вместе с советским советником Н. Г. Судариковым, председателем Верховного народного суда Шэнь Цзюньжу и др. совершили поездку в города Тяньцзинь и Таншань для инспектирования работы народных судов низших инстанций, во время которой выправили немало неправильно вынесенных приговоров. (С. 574.)

Летом 1950 года Ван Мин выступил с докладом на первом Всекитайском совещании работников юстиции. (С. 574.)

Экспертиза и разработка законодательных документов.

Комиссия законодательных предположений, помимо разработки Закона о браке, проводила также экспертизу организационных положений всех учреждений Центрального народного правительства, разработала проекты Уголовного кодекса, Уголовно-процессуального кодекса, Гражданского кодекса и некоторых других законодательных документов. К сожалению, кроме Закона о браке, который был принят и обнародован, все остальные законодательные акты не были приняты. Здесь главная причина заключалась в негативном отношении Мао Цзэдуна к законам вообще. Он говорил: «Законы – это то, что связывает по рукам и по ногам». Поэтому он постоянно решал все вопросы собственной волей; вследствие чего в ходе так называемых массовых кампаний типа «упорядочения стиля», аграрной реформы, «борьбы против трех зол и пяти зол», не говоря тем более о «культурной революции» – неизменно происходили произвольные избиения и убийства людей, то есть образцы беспредельного беззакония! (С. 588.)

На этом этапе проявились разногласия между Ван Мином и Мао Цзэдуном по вопросу об отношении к законам вообще.

Ван Мин был сторонником разработки и принятия, введения в действие всех необходимых людям законов.

Мао Цзэдун негативно относился к законам вообще. Он говорил: «Законы – это то, что связывает по рукам и по ногам». С точки зрения Мао Цзэдуна, его воля должна была быть законом и в Его партии и в Его государстве.

Ван Мин оказывался в этом отношении в числе самых цивилизованных людей в мире, а Мао Цзэдун выступал как один из диктаторов, которые считали, что все должны беспрекословно подчиняться Его «указаниям», Его воле, Его установкам.

Борьба между Ван Мином и Мао Цзэдуном была борьбой между сторонником мысли о том, что править в государстве должен Закон, и сторонником того, что все люди в государстве должны подчиняться одному правителю, а для него не должно быть никаких обязывавших законов.

P. S. В «сяншаньский» период пребывания руководства КПК в Пекине (весна – лето 1949 года), как‑то Ван Мин сидел у Лю Шаоци за беседой. Вошел Ван Цзясян с отчетом о своей работе. На вопрос Лю Шаоци:

– Что нового?

Ван Цзясян ответил:

– Приходили от Всемирного Совета Мира. Всемирной федерации профсоюзов, Международной демократической федерации женщин, Всемирной федерации демократической молодежи и некоторых других подобных организаций с предложениями проводить у нас их очередные заседания. Я взял и всем отказал! Хлопот ведь не оберешься! (С. 588.)

– Правильно! А то хлопот не оберешься! – поддержал его Лю Шаоци.

С гомерическим хохотом, рассказав в домашнем кругу об этом диалоге, Ван Мин заключил:

– Ну и лодыри же они оба! Какое, казалось, хорошее дело – разнести по миру правду о нашей победе; а им – лишь бы поменьше работы!

Такой апатией на пике победы революции страдали, видимо, не только эти двое. Вот что говорил Мао Цзэдун даже год спустя (шестого июня 1950 года) на третьем пленуме ЦК КПК седьмого созыва:

– Товарищ Сталин и многие зарубежные товарищи ощущают, что победа китайской революции – исключительно великая. У нас же многие товарищи, поскольку привыкли вариться в этой борьбе, как раз не так ощущают это…

Ван Цзясян, став в 1951 году зав. Отделом внешних связей ЦК КПК, в апреле 1953 года был назначен по совместительству председателем Центральной директивной комиссии по международным мероприятиям (!).

Конечно, не только этим объясняется, почему ВСМ, ВФП, МДФЖ, ВФДМ и другие подобные организации никогда не проводили конгрессов и заседаний в КНР (как не было там и ни одного Всемирного фестиваля молодежи и студентов). Коренная причина – в принципиальном внутреннем неприятии этих организаций Мао Цзэдуном из‑за их «просоветского» происхождения. Ван Цзясян же (по своим личностным качествам) оказался подходящим исполнителем этого принципа на практике. (С. 589.)

То, о чем здесь рассказано, дает возможность глубже понять значение Ван Мина, как умного человека, как политического деятеля, который по праву оказался в кругу выдающихся политиков – членов руководства Коминтерна: Димитрова, Тольятти, Тореза и других.