Текст книги "Десять жизней Ван Мина"

9. В Китае: 1953 –1956 гг.

В конце 1953 года Ван Мин возвратился в Китай.

Он, конечно же, стремился на родину, надеялся на участие в работе.

Однако, зная об отношении Мао Цзэдуна к Ван Мину, невозможно не задаться вопросами о том, как и почему оказалось возможным возвращение Ван Мина в КНР в конце 1953 года, его пребывание в Китае на протяжении двух лет и затем отъезд в СССР в начале 1956 года, как оказалось до конца его жизни, а он умер в 1974 году.

Итак, Ван Мин, естественно для него, был всегда настроен на возвращение в Китай. Пребывание в Советском Союзе он рассматривал как временное, необходимое и в целях лечения и тогда, когда возникала угроза его жизни. Вместе с тем Ван Мин никогда не сотрудничал ни с какими советскими «органами». Он оставался на уровне «одного из вождей» Компартии Китая. Им никто в СССР не «командовал». С его решениями относительно времени пребывания в Советском Союзе соглашались без возражений.

Что же касается периода пребывания в Советском Союзе с конца 1953 по начало 1956 года, то здесь очевидно необходимо принять во внимание то, чем, прежде всего, характеризовались эти годы и для самого СССР, и для взаимоотношений КПСС – СССР, с одной стороны, и КПК – КНР, с другой стороны.

В марте 1953 года умер Сталин. Во взаимоотношениях советской и китайской стороны возникла новая обстановка. Всем понадобилось время для того, чтобы ее осмыслить и «встать на некий новый путь».

Обе стороны при этом ощущали, что возникли новые возможности, открываются новые пути к созданию новых взаимоотношений.

Каждая сторона стремилась действовать по‑своему и в то же время в расчете на благоприятное отношение к ней со стороны партнера и союзника. Особенно это было характерно для советской стороны.

Руководители КПСС – СССР после смерти Сталина, в общем и целом были настроены на то, чтобы после ухода с политической сцены Сталина как бы «наконец‑то свободно вздохнуть, дышать всей грудью». И это относилось и к делам внутри СССР, и к взаимоотношениям с Китаем.

Практически всем руководителям КПСС – СССР казалось, что и они освободились от давящего бремени воли Сталина, и надо было снять этот «камень» и с отношений с КПК – КНР.

Во всяком случае, Хрущеву, вероятно, представлялось, что Сталин «давил» и «на китайцев». Поэтому Хрущев думал, что следует продемонстрировать руководителям КПК – КНР, прежде всего, Мао Цзэдуну, что советская сторон согласна осуждать что‑то в действиях Сталина в отношении Китая и исправлять недостатки, идти навстречу всем пожеланиям китайской стороны. Хрущев при этом надеялся, что демонстрация доброй воли в этом отношении, готовность выполнять фактически любые пожелания Мао Цзэдуна, да еще и по своей инициативе делать что‑то, что должно было, по мнению Хрущева, понравиться Мао Цзэдуну, все это должно было устранить все «шероховатости» во взаимоотношениях, создать действительно прочные отношения взаимного доверия и союза. Хрущев в особенности надеялся на то, что увеличение помощи Китаю со стороны СССР поставит отношения на путь, когда у сторон не будет никаких «критических мнений» по отношению друг к другу.

Хрущев, придя к власти над КПСС – СССР, не был готов к тому, чтобы правильно действовать во взаимоотношениях с Мао Цзэдуном. Он не изучил должным образом историю и характер отношений с КПК, начиная с момента ее создания. Ему, а вслед за ним и всему населению СССР, пришлось поплатиться за это, на своем горьком опыте понять, с кем приходится иметь дело в лице Мао Цзэдуна.

Здесь, попутно, необходимо сказать о том, что Ван Мин стремился доводить свое мнение о Мао Цзэдуне, о его действительном отношении к России (СССР), указывая на враждебность Мао Цзэдуна по отношению к России (СССР-КПСС). У Сталина были правильные представления о Мао Цзэдуне, был собственный опыт общения с Мао Цзэдуном. У Хрущева ничего этого не было. К тому же у Хрущева изначально было извращенное представление о характере наших двусторонних отношений. Хрущев считал, что Сталин «что‑то навязывал» Мао Цзэдуну, что у Мао Цзэдуна якобы были основания быть недовольным Сталиным. Хрущев относил все это на счет личных действий Сталина, думал, что дело в налаживании личных отношений между ним и Мао Цзэдуном. Хрущев не понимал главного, то есть того, что Мао Цзэдун был настроен враждебно по отношению к СССР и считал, что Хрущев должен подчиниться ему, Мао Цзэдуну и там, где речь шла о международном коммунистическом движении, его теории, и во взаимоотношениях между КНР и СССР, и на международной арене в целом, то есть в сфере внешней политики, стратегии в области международных отношений.

Хрущев не встречался с Ван Мином, не познакомился с его взглядами, упустил возможность гораздо раньше, чем это произошло в дальнейшем, понять, какова суть отношения и политики Мао Цзэдуна по отношению к России (СССР).

Со своей стороны, Мао Цзэдун использовал ряд шагов Хрущева, выдвигал свои «пожелания». Например, закрыть в СССР Московский институт востоковедения, где готовились, в частности, кадры специалистов по Китаю, китаеведов. Закрыть Институт китаеведения, идя навстречу пожеланиям китайской стороны, которая сообщала, что если советской стороне интересно что‑то узнать о Китае, то ЦК КПК предоставит соответствующие материалы и ими советская сторона будет удовлетворена. Думается, что к разряду таких действий можно отнести и назначение во второй половине 1953 года Юдина послом в КНР. Хрущев сделал это как нечто, с его точки зрения, «приятное» Мао Цзэдуну. На самом деле фактически в годы работы Юдина послом СССР в КНР у Советского Союза фактически не было в Китае настоящего посла. Юдин не был дипломатом, не разбирался в сути отношений и просто приспосабливался к любым желаниям Мао Цзэдуна.

По инерции первые годы пребывания Хрущева у власти оказались продолжением движения обеих сторон, конечно, по‑разному, по накатанному к тому времени пути «вечной и нерушимой дружбы» и «бескорыстной помощи» со стороны «советского старшего брата».

Вместе с тем, именно в эти годы, когда фактически внимание к вопросу о Китае, к взаимоотношениям с Китаем в руководстве ЦК КПСС ослабло, Мао Цзэдун получил возможность начать решительно перестраивать политику в отношении Советского Союза.

Именно в такой обстановке к концу 1953 года создались представлявшиеся многим благоприятными условия для возвращения в Китай Ван Мина.

Хрущеву Ван Мин был «не нужен». Мао Цзэдун предпочитал иметь Ван Мина «у себя под рукой». Сам Ван Мин надеялся на возможность продолжать играть свою роль в Китае.

А дальше в двусторонних отношениях произошли вполне естественные события, если учитывать настрой и действия руководителей и той и другой стороны, то есть, прежде всего, Хрущева и Мао Цзэдуна.

Хрущев, исходя из своего понимания ситуации в СССР, пришел к мысли о необходимости изменить отношение к деятельности Сталина. На двадцатом съезде КПСС Хрущев выступил с докладом, в котором раскритиковал культ личности.

Мао Цзэдун неуклонно все годы после смерти Сталина и вплоть до 1956 года внушал членам КПК, населению Китая мысль о том, что и у Сталина были «недостатки» и вообще за Россией (СССР) якобы есть «исторические долги» Китаю. С точки зрения Мао Цзэдуна, КПСС – СССР должны были после смерти Сталина «следовать» за Мао Цзэдуном, особенно когда речь шла о теории и действиях международного коммунистического движения, и когда речь шла о реальном вожде всех коммунистов земного шара.

Столкновение Хрущева и Мао Цзэдуна, а, по сути дела, попытки Мао Цзэдуна навязывать нашему народу свою волю, стали неизбежными.

Поэтому после двух лет пребывания в КНР нахождение там Ван Мина стало фактически невозможным, потому что над ним нависла угроза его физического уничтожения.

На этом фоне и можно рассматривать воспоминания Мэн Циншу о Ван Мине и его пребывании в СССР с конца 1953 года по начало 1956 года.

За три года в Москве (6 ноября 1950 года – 29 ноября 1953 года) Ван Мин получил необходимое лечение и отдых. Мы снова вернулись в Пекин.

За три года в партии и стране, как и вне их, произошли многие события. Поэтому многие товарищи, услышав о возвращении Ван Мина в Пекин, торопились узнать его взгляды на эти события.

Прежде всего, это относилось к вопросу о перерастании китайской революции. Многие помнили, как Ван Мин на втором пленуме ЦК критиковал Мао Цзэдуна за отказ от социалистического пути и его попытку пойти по так называемому «новодемократическому» пути. В конце 1952 года Лю Шаоци по возвращении в Пекин уже передал мнение И. В. Сталина: с момента создания КНР в Китае уже началось строительство социализма. Многие товарищи, видя, что Ван Мин был прав, и к тому же он только что вернулся из СССР, испытывали горячее пожелание увидеть его.

Мао Цзэдуну было неудобно открыто выступать против таких встреч, и он дал указание заместителю начальника Санитарного управления Фу Ляньчжану разослать всем ответственным товарищам циркуляр (от 14 декабря 1953 года), в котором под предлогом неполного восстановления здоровья Ван Мина после возвращения из СССР запретил ответственным товарищам посещать Ван Мина. Поэтому Линь Боцюй 15 декабря написал Ван Мину письмо, в котором говорилось:

«Вчера вечером прочитал ваше собственноручное письмо и узнал, что по пути на родину вы чувствовали себя здоровым и благополучным, чем весьма успокоен. Сегодня до полудня звонил в Мэнгунфу, дом 2 (по этому адресу мы жили в Пекине. —Прим. МэнЦиншу.), где сказали, что вы вышли. (С. 609.) Одновременно получил от товарища Фу Ляньчжана циркуляр, где сказано, что вы после возвращения в Пекин должны отдохнуть некоторое время и пока лучше избегать встреч и бесед. Каково же на самом деле ваше здоровье – надеюсь, сообщите мне». (С. 610.)

Вероятно, в Китае после смерти Сталина понадобилось время для того, чтобы осознать произошедшее, изменения в ситуации, выработать линию поведения. В каком‑то смысле КПК тоже как бы «осиротела». Все‑таки при жизни Сталина за много лет создавалось впечатление, что так будет продолжаться вечно. И вот Сталина не стало.

В этот момент Ван Мин и возвратился в Китай.

К этому времени вопрос о социализме и новодемократизме практически остался в прошлом. Все считали, что говорить следует о социализме. Вопрос возникал о том, как именно строить этот социализм. По этому вопросу возникали и должны были возникать различные мнения.

Мао Цзэдун после возвращения Ван Мина в Пекин, прежде всего, принял меры с тем, чтобы никто из видных руководителей ЦК КПК не посещал Ван Мина и не вступал с ним в разговоры.

Так Ван Мин фактически по возвращении в Пекин оказался в своего рода изоляции или в «вакууме».

По возвращении в Пекин Ван Мин продолжал работать, несмотря на болезни. Сотрудники Комиссии законодательных предположений часто приходили к нам домой на заседания или беседы. К сожалению, в течение двух лет (1954–1956) произошли 7 приступов холецистита; при этом 4 раза лечились дома, а 3 раза в Пекинской больнице. Все 3 раза пришлось госпитализироваться ввиду сильной рвоты и необходимости вливания через вену (глюкоза с физиологически раствором).

Во время госпитализации в апреле 1954 года тоже состоялся консилиум. В нем участвовали … специалисты – всего более 20 человек. Были на нем также двое почтенных товарищей – Дун Биу и Линь Боцюй; еще был Пэн Чжэнь. Все участники консилиума, за исключением Дун Биу и Линь Боцюя, требовали от нас с Ван Мином согласия на операцию. Я спросила (заместителя министра здравоохранения) Хэ Чэна: каковы шансы положительного исхода операции. Он ответил, что только 30 %. Добавив при этом:

– Можно оперировать в двух местах: удалить желчный пузырь и вскрыть брюшную полость для удаления каловых масс.

– Даже при шансах в 99 % не пойдем на операцию! – заявила я. (С. 611.)

Мэн Циншу, несмотря на утверждения специалистов о том, что кишечник пуст, сам сделала клизму Ван Мину. Вышло очень много каловых масс, и температура тела начала снижаться.

В больницу пришли сыновья. Минмину не было еще 15 лет, Лянляну только восемь лет. (С. 611.)

Мэн Циншу увидела, что температура у больного уже нормальная, он даже немного поел. И она официально сказала директору больницы:

– Не идем на операцию.

Неожиданно Хэ Чэн заявил:

– Вы не согласны на операцию, – вы на самих себя и берите ответственность.

Оказывается он уже составил письмо в ЦК партии, потребовав от нас подписей на нем. Нам с Ван Мином пришлось поставить подписи. Поставив подпись, я радовалась тому, что операции не будет. Но, с другой стороны, не могла унять свое сердцебиение; поскольку в письме в ЦК было написано, что в случае чего – отвечаем сами. В то время я возлагала надежды на китайскую медицину и ее лекарства. Хотя отлично знала и большие трудности в этом отношении. Прежде всего, и Минздрав, и больница были против китайской медицины. Мао Цзэдун переименовал китайскую медицину в «старую медицину». А европейскую назвал «новой»; тем самым китайская медицина попала в разряд подлежащих пренебрежению и ликвидации. Это вызвало отрицательную реакцию всех врачей китайской медицины (700–800 тысяч человек). (С. 611.) Но до 1955 года Минздрав и Пекинская больница отказывались приглашать врачей китайской медицины. (С. 611–612.) Мы могли лишь через личные связи приглашать их, тайком принимать их лекарства. Мао Цзэдун позже стал хвалиться своим «заботливым отношением к китайской медицине» – разве это не смешно?! (С. 612.)

По сути дела, Ван Мину уже тогда пришлось, главным образом, заботиться о своем здоровье, все силы направлять на то, чтобы бороться с болезнями.

Одновременно уже тогда начало складываться положение, когда к Ван Мину относились как к «человеку из прошлого» или как к человеку, страдавшему от болезней и потому уже не способному реально участвовать в политической деятельности и жизни. Некоторые люди ему сочувствовали, но реального участия в политической жизни ЦК КПК он уже не принимал, влияния оказывать не мог.

Из книги Мэн Циншу также видно, что и для самого Ван Мина и для его супруги тогда одним из главных, если не самым главным, стал вопрос о болезни Ван Мина, о ее лечении, а также о доказательстве того, что причиной болезни было отравление по указанию Мао Цзэдуна.

Здесь обращает на себя внимание поведение Чжоу Эньлая в одном из его разговоров с Ван Мином.

Весной – летом 1955 года, во время очередной госпитализации Ван Мина в Пекинской больнице, к нему в плату не раз заходил Чжоу Эньлай. Как минимум одна их беседа достойна того, чтобы остаться в анналах истории. О ней Ван Мин вспоминал в домашнем кругу:

– Сейчас самая большая проблема в том, что в Москве совсем не разбираются в китайских делах. Мало того, что они сами не разбираются; начинаешь им разъяснять, – они еще и не верят! Вот, например, когда я в прошлом году, в апреле был в Москве, они задали мне вопрос: «А правда ли, что у Ван Мина было отравление?» Представь себе, они до сих пор даже этого не знают! – сказал Чжоу Эньлай.

– А кто задал вопрос? – спросил Ван Мин.

– Есть там один заведующий сектором ЦК. Я их фамилии совершенно не могу запомнить, – ответил Чжоу Эньлай.

– Может быть, «Щер-ба-ков»?[3]3
  И. С. Щербаков (1912–1996) позже был послом СССР в К?? (1978?1986). НР (1978–1986).


[Закрыть] – предположил Ван Мин.

– Да, очень похоже на то, как ты назвал. Я ему сказал: да, правда; был консилиум врачей. Было заключение консилиума, мы потом принимали решения, и вообще было много документов по этому делу. (С. 620.) Но он все равно не поверил мне! – продолжал Чжоу Эньлай. (С. 620–621.)

– Как ты узнал, что он не поверил? – спросил Ван Мин.

– Ха! В этом отношении у меня же опыт десятилетий. Я как увидел, что он насупил брови, опустил глаза, пошевелил ноздрями, так и понял, что он мне не поверил, – пояснил Чжоу Эньлай.

При этом Чжоу Эньлай выразительно уставился на Ван Мина, словно хотел еще сказать: «Вы же сами недавно и долго были там; значит, вам тоже не поверили? Иначе, зачем меня спрашивали!»

Далее Чжоу Эньлай обратился к сидевшему здесь же, в палате, Фу Ляньчжану:

– Почему этот доктор Цзинь все еще работает в нашей центральной системе? Я же в 1952 году распорядился снять его с должности в Пекинской больнице. Но, говорят, он тут же стал начальником Второй Центральной больницы! Почему такое происходит?!

Фу Ляньчжан сидел с поникшей головой, не отвечал. Руки его нервно подергивались …

Как оказалось, столь резкое высказывание главы правительства вовсе не помешало Цзинь Маоюе продвигаться в карьере и в дальнейшем войти в руководящий состав Минздрава КНР (см. газету «Жэньминь жибао» от 12, 16, 18 февраля 1973 года).

Ранее было сказано (см. с. 600):

«…спустя девять лет после перенесенного отравления ртуть из организма Ван Мина все еще не вывелась полностью!»

К этому можно добавить, что ртуть находили (в Кремлевской поликлинике) при анализе мочи позже, в 1956 году, спустя уже 15 лет! Тогда, «чтобы исключить объяснение этого феномена возможным попаданием ртути в анализ из окружающей обстановки» (как сказали в поликлинике), с помощью специального детектора обследовали все поверхности в комнате Ван Мина (на даче № 1 ДО УД ЦК КПСС «Заречье»): стены, потолок, паркет, коврик, мебель, постельные принадлежности, а также на кухне, в коридоре и т. д. Не нашли ничего. Значит, ртуть по‑прежнему выводилась из организма. (С. 621.)

Здесь необходимо обратить внимание на то, что весной и летом 1955 года Ван Мина неоднократно посещал Чжоу Эньлай.

После приезда Ван Мина в Пекин по указанию Мао Цзэдуна руководящим работникам было «рекомендовано» не общаться с Ван Мином. Исключение было сделано для сотрудников Комиссии законодательных предположений невысокого ранга, которые приходили к Ван Мину в значительной степени лишь с тем, чтобы создавать впечатление, что Ван Мин, дескать, «участвует в работе».

Визиты Чжоу Эньлая к Ван Мину в середине 1955 года имели иной смысл. Очевидно, что Чжоу Эньлай делал это не по своей инициативе, не по собственной воле, а выполняя указания Мао Цзэдуна. Собственно говоря, это в то время оказались единственные «встречи на высоком уровне» между Ван Мином и «представителем» Мао Цзэдуна.

Чжоу Эньлай приходил к Ван Мину для того, чтобы «прощупать» его настроения и доложить о них Мао Цзэдуну. Именно по этой причине Чжоу Эньлай в 1955 году сказал Ван Мину:

«Сейчас самая большая проблема в том, что в Москве совсем не разбираются в китайских делах. Мало того, что сами не разбираются, начинаешь им объяснять – они еще и не верят».

В словах Чжоу Эньлая нашли свое отражение настроения и выводы Мао Цзэдуна спустя два года после смерти Сталина.

Сталин исчез с политической сцены. Мао Цзэдун «освободился» от «давящего бремени» Сталина, от ощущения, что он «находился в котле», крышка которого была «придавлена с непреоборимой силой». Это было своего рода «моральное давление», но для Мао Цзэдуна, в его представлениях и высказываниях, оно существовало.

И вот «крышка» «приоткрылась», «давление» исчезло. Можно было действовать «без оглядки» на Сталина и на ту атмосферу и в Китае, и в нашей стране, и в мире, которая существовала при жизни Сталина. Можно было начать осуществлять свои глобальные замыслы.

Здесь для Мао Цзэдуна было важно выработать и проводить в жизнь установку, которой костяк партии Мао Цзэдуна должен был руководствоваться в своем отношении к «России (СССР) без Сталина».

К середине 1955 года Мао Цзэдун такую установку выработал. Проверить, как она работает, как она воздействует, в частности, на Ван Мина, Мао Цзэдун и решил, послав к Ван Мину Чжоу Эньлая.

Мао Цзэдуну представлялось важным, во‑первых, довести эту установку до Ван Мина, а далее до всех тех в КПК, кто, так или иначе, разделял взгляды Ван Мина на Советский Союз, то есть считал нормальными мирные, дружественные, союзнические отношения с СССР. Речь шла о кардинальной перемене в отношении к Советскому Союзу, к нашему народу и нашей стране.

Установка Мао Цзэдуна состояла в утверждении, что теперь, когда Сталина не было, в СССР «потеряли опору», «находятся в состоянии неопределенности». Более того, там просто не понимают, совсем не понимают, что «происходит в Китае», «не разбираются в китайских делах». Подразумевалось также, что настало время дать понять Москве, что отныне она должна «следовать» за «председателем Мао», за Китаем.

Чжоу Эньлай также сказал, что тогда, когда он разъясняет руководителям в Москве «китайские дела», они «не верят».

Итак, Мао Цзэдун через Чжоу Эньлая доводил до Ван Мина две главных мысли.

Во-первых, в Советском Союзе совсем не способны сами разобраться в «китайских делах».

Во-вторых, в Советском Союзе не верят тому, что им говорится фактически «от имени Мао Цзэдуна».

Далее в беседе с Ван Мином Чжоу Эньлай «хитро» вводил «вопрос о болезни Ван Мина».

Чжоу Эньлай доводил до сведения Ван Мина, что теперь, когда Сталина не было, в Москве не верили в то, что Ван Мин был отравлен. Мысль Чжоу Эньлая состояла в том, чтобы внушать Ван Мину, что со смертью Сталина он лишился поддержки со стороны СССР, что ему там «не доверяют».

А это, в свою очередь, должно было приводить Ван Мина к мысли о том, что в Москве после смерти Сталина взяли курс на достижение договоренности с Мао Цзэдуном и фактически «бросили» Ван Мина. Отсюда для Ван Мина, с точки зрения Мао Цзэдуна – Чжоу Эньлая, должен был следовать вывод о том, что Ван Мину остается только «покориться» Мао Цзэдуну.

Когда Ван поинтересовался тем, кто в Москве задал вопрос о том, был ли Ван Мин отравлен, то Чжоу Эньлай сказал, что это был заведующий сектором ЦК КПСС.

В то время заведующий сектором ЦК КПК, занимавшийся «китайскими делами», был фактически главным работником аппарата ЦК КПСС, ведавшим отношениями с Китаем. Естественно, что в беседе с Чжоу Эньлаем он мог задать только тот вопрос, который был поставлен руководством КПСС и должен был быть доведен до Чжоу Эньлая, до Мао Цзэдуна через этого работника ЦК КПСС. Это понимали и Ван Мин и Чжоу Эньлай.

Чжоу Эньлай попутно счел нужным продемонстрировать свое отношение к «этим русским вообще». Чжоу Эньлай сказал: «Я их фамилии совершенно не могу запомнить». В то время заведующий сектором ЦК КПСС И. С. Щербаков был главным практическим «связующим звеном» между руководством КПСС и КПК с нашей стороны. Чжоу Эньлай, конечно же, прекрасно знал и самого Щербакова и его фамилию. Он сказал так и для того, чтобы потом, когда он докладывал Мао Цзэдуну о беседе с Ван Мином, упомянуть и о своем выпаде по отношению «к этим русским» и лишний раз «сделать приятное» Мао Цзэдуну, показав, что он идет в отношении «этих русских» «впереди всех» остальных сторонников Мао Цзэдуна.

То, что Чжоу Эньлай прекрасно знал, с кем он беседовал в Москве, следовало также из слов Чжоу Эньлая в беседе с Ван Мином: «У меня опыт десятилетий». Я вижу, когда мне «не верят», сужу об этом по мимике, по выражению их лиц.

Из этого также следовало, что Мао Цзэдун, его приверженцы самым внимательным образом всегда изучали, а их последователи продолжают изучать всех представителей нашей стороны, видя в них якобы «врагов» нации Китая, обращая внимание не только на их действия, но и на слова, и даже на жесты, на выражение лица, на мимику, на физические проявления настроений и чувств.

Тема «отравление» в этой (не крупноформатной) книге занимает (суммарно) заметный объем в силу своей принципиальной значимости в исторических событиях, которым книга посвящена. «Сомневающиеся» в достоверности фактов умышленного отравления Ван Мина были не только вчера, они есть и сегодня – даже среди профессоров-китаеведов (от Москвы до Оттавы). Причины разные. Наихудший вариант причины – когда она в предвзятости идеологического и/или политического толка, тогда никакие документы и аргументы не помогут снять «сомнение». (С. 621.) Книга обращена к свободным от шор читателям, для которых на первом месте – познание истины. (С. 621–622.)

Вместе с тем, реализация «предупреждения» от ф. 4–91 (С. 420 книги Мэн Циншу) практикой «культурной революции» (1966–1976) оказалась сатанински неделимой. Гибель отзаведомо ложного и умышлено губительного «лечения»(это широко известно из публикаций в КНР в годы после кончины Мао Цзэдуна) настигла Хэ Луна (9 июня 1969 года), Лю Шаоци (12 ноября 1969 года), Пэн Дэхуая (19 ноября 1974 года), Чжоу Эньлая (8 января 1976 года) – вот «верхушка айсберга»; но она, в конечном счете, была увенчана самим Мао Цзэдуном (9 сентября 1976 года). Последние два года его жизни, солидарными усилиями удержавшихся к тому времени «в креслах» высших руководителей страны ветеранов, его держали в неведении даже о диагнозе его заболевания («болезнь Лу Герига»). Они же не позволяли проводить адекватного лечения (см. например, Юн Чжан, Джон Холидей. Неизвестный Мао. М., 2007. С. 648–650.).

Такова «высшая справедливость» Истории и ее цена.

Прежде, чем «доконать» губительным «лечением», маоисты вот так (то есть, издеваясь на массовых митингах) обращались с Пэн Дэхуаем – выдающимся полководцем и подлинным героем китайской революции, принципиальным коммунистом и бесстрашным защитником интересов народа, еще в 1959 году выступившим с аргументированной критикой «большого скачка» и прочей безрассудной для жизни народа политики Мао Цзэдуна. (С. 622.)

Мао Цзэдун, прежде всего, занимался на протяжении всей своей политической деятельности тем, что боролся за власть и за удержание власти. В центре его внимания в ходе такой борьбы были действия в отношении тех, в ком он видел своих главных врагов.

Для «политического бескультурья» времен правления Мао Цзэдуна одним из наиболее часто применявшихся методов борьбы против тех, кого предписывалось видеть «врагом трех: партии, социализма, идей Мао Цзэдуна», было доведение их теми или иными способами до смерти, в том числе и отравление, и «оказание медицинской помощи со спецификой Мао Цзэдуна».

В свое время члена Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК Ван Мина «лекари от Мао Цзэдуна» отравили.

Министр обороны маршал Пэн Дэхуай в тюрьме перед смертью кричал: «Я не буду принимать лекарства от Мао Цзэдуна!».

Маршал Хэ Лун умер в тюрьме и в результате неправильного лечения.

Председателя КНР Лю Шаоци фактически сгноили в тюрьме.

Еще одним приемом Мао Цзэдуна было вытеснение человека за пределы Китая, как в случае с Ван Мином.

Наконец, человека лишали возможности заниматься любимым делом, работой, политической деятельностью. Так поступали со всеми перечисленными, прежде всего, с Ван Мином и Лю Шаоци. В дальнейшем, уже «великий продолжатель дела Мао Цзэдуна» Дэн Сяопин фактически так же поступил сначала с генеральным секретарем ЦК КПК Ху Яобаном, а затем с генеральным секретарем ЦК КПК Чжао Цзыяном.

После смерти Сталина, в частности, в 1953 году и в 1954 году, Мао Цзэдун сделал ряд шагов в целях навязывания пропагандой членам партии искаженного представления о своей позиции в истории партии. В книге Мэн Цинщу эти действия Мао Цзэдуна характеризуются китайской пословицей: «Спрятав голову, стрелять дуплетом».

В декабре 1954 года Отдел пропаганды ЦК КПК разослал циркуляр на тему «Как разъяснять идеи Мао Цзэдуна». Вот его содержание:

«Относительно вопроса, как следует разъяснять «идеи Мао Цзэдуна», впредь можно в устной форме отвечать следующим образом: в Уставе партии ясно указано, что «идеи Мао Цзэдуна» есть сочетание воедино марксистско-ленинской теории и практики китайской революции, их содержание идентично марксизму-ленинизму. Товарищ Мао Цзэдун указал: впредь не надо применять такую формулировку, как «идеи Мао Цзэдуна», чтобы не вызывать недоразумений. Мы считаем: впредь товарищи по партии при написании статей и при выступлениях с докладом должны следовать в действиях указанию товарища Мао Цзэдуна. Что касается разъяснений Устава партии и важных документов и резолюций партии из прошлого, то нет необходимости что‑то поменять, но надо внимательно разъяснять, что им идеи Мао Цзэдуна и есть идеи марксизма-ленинизма, во избежание недоразумения, выражающегося в том, что в том и в другом, возможно, есть различие. При написании статей и выступлениях, когда необходимо упоминать товарища Мао Цзэдуна, можно применять такие выражения, как «произведения Мао Цзэдуна» и т. п.».

Этот циркуляр помещался в «Сюаньчуань тунсюнь» («Вести пропаганды») № 38 от 20 декабря 1954 года. Причина появления этого документа была в том, что порочный курс Мао Цзэдуна на отказ от социализма и за «новодемократический» путь для страны породили у множества товарищей сомнение и неприязнь в отношении «идей Мао Цзэдуна». (С. 623.) Поэтому Мао Цзэдун, подобно вору, на котором шапка горит, объявил об изменении формулировки «идеи Мао Цзэдуна» на «произведения Мао Цзэдуна» – для усыпления людей. (С. 623–624.) Но, используя свое отступление для нападения, он сфабриковал тогда же «антипартийный блок Гао Гана – Жао Шуши», предав репрессиям вместе с ними также Пань Ханьняня и других товарищей.

Еще в 1953 году Мао Цзэдун направлял Ло Жунхуаня и Ло Жуйцина на борьбу против Лю Шаоци, вынудив последнего согласиться с тем, чтобы в будущем отдать Дэн Сяопину пост генсека ЦК партии. В 1954 году после сфабрикованной кампании против «антипартийного блока Гао Гана – Жао Шуши», Ло Жунхуань заменил Гао Гана. А Жао Шуши и Пань Ханьнянь были ликвидированы как свидетели проводившейся Мао Цзэдуном в начале 1940‑х годов национально-предательской линии «союз с Японией и Ван Цзинвэем» (подробнее обо всем этом см. в книге Ван Мина «Полвека КПК и предательство Мао Цзэдуна»). (С. 624.)

Вопрос об «идеях Мао Цзэдуна» требует взгляда на эту формулировку с разных сторон.

Само появление ее было вызвано стремлением Мао Цзэдуна заставить партию признать ее идеологией только взгляды Мао Цзэдуна, усвоить подспудную мысль о том, что все, что существовало в качестве идейной основы деятельности КПК до появления Мао Цзэдуна и его «идей» – это нечто «не верное», «не китайское», и потому должно быть заменено «идеями Мао Цзэдуна».

Итак, прежде всего, Мао Цзэдун вел борьбу за навязывание членам КПК себя самого как единственного «правильного» вождя и своих «идей» как единственной идеологии партии.

В истории партии возник вопрос о соотношении понятий новодемократизм и социализм. Одна из граней этого вопроса оказалась противопоставлением этих двух понятий как характеристики этапа, на который вступала «китайская революция» с приходом КПК и Мао Цзэдуна к власти в Китае.

По ряду причин и своих соображений Мао Цзэдун предпочитал тогда говорить не о социализме, а о новодемократизме. Когда же КПК пришла к власти в Китае, когда была создана Китайская Народная Республика, тогда стало очевидно, что приходится объявить о наступлении периода строительства социализма.