Текст книги "Десять жизней Ван Мина"

С ноября 1938 года по март 1943 года членами Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК были: Мао Цзэдун, Чжан Вэньтянь, Чжоу Эньлай, Чэнь Юнь, Цинь Бансянь, Чэнь Шаоюй.

Генеральным секретарем ЦК КПК по май 1940 года был Чжан Вэньтянь. С мая 1940 года по март 1943 года им был Мао Цзэдун. С марта 1943 года Мао Цзэдун стал главным ответственным лицом (то есть главным руководителем) в ЦК КПК, председателем Политбюро и Секретариата ЦК КПК. Секретариат с марта 1943 года стал состоять из трех человек: Мао Цзэдуна, Лю Шаоци и Жэнь Биши.

Здесь возникает необходимость вновь обратиться к тому, что произошло в КПК и с КПК в 1930‑х гг.

Партия была вынуждена «уйти» из крупных городов, ее ЦК обосновался в удаленном от крупных центров Жуйцзине. Это происходило по той причине, что Чан Кайши, Гоминьдану, Китайской Республике удалось распространить свою власть на крупные города и не допускать ни их захвата коммунистами, ни активной, тем более, легальной, деятельности КПК в этих городах.

Так КПК как бы «ушла в отрыв» от городов. Стала «партией сельских районов» или части сельских районов Китая. Затем Чан Кайши удалось выдавить КПК из самого крупного из этих районов, именовавшегося Центральным Советским районом.

КПК была вынуждена, спасая свои кадры, или хотя бы часть их, уйти в отдаленные места на северо-западе Китая. Для этого пришлось проделать то, что именовалось Великим походом в несколько тысяч километров.

Этот поход, или этот переход, это перемещение центра руководства КПК, то есть, в определенном смысле, самой КПК, вдаль от городов, вдаль от центров, оказалось очень важным моментом и в истории КПК, и в истории современного Китая, и, в известной степени, в мировой истории.

Дело в том, что это оказалось движением в сторону полной независимости и самостоятельности, отдельности, обособленности, исключительности КПК.

Она полностью размежевалась с Гоминьданом, с той частью нации Китая, которая представала тогда в качестве Китайской Республики. Это означало, что началась бескомпромиссная смертельная война за власть между КПК и Гоминьданом.

Надо попутно заметить, что Чан Кайши, очевидно, в какой‑то степени, не верно оценил то, что тогда произошло. Возможно, у него появилась мысль о том, что с претензиями КПК на власть, если говорить о серьезной угрозе существовавшей власти, покончено. Чан Кайши мог недооценивать угрозу со стороны Мао Цзэдуна и его сторонников. Одновременно, Чан Кайши в результате этого удаления КПК от крупных городов в Китае, очевидно, почувствовал себя несколько более свободным в своих действиях и взаимоотношениях с внешним для Китая миром, в том числе, с государствами Европы, прежде всего, с Германией и с Англией, а также с Индией. И, в особенности, с США и с Советским Союзом.

Переход на Северо-Запад Китая оказался тем шагом, благодаря которому, или вследствие которого, Мао Цзэдун, его сторонники, а, по сути дела, и КПК, и вообще нация Китая, перешли в новое состояние по отношению к СССР.

Они «оторвались» от СССР. Они под воздействием и собственных традиционных взглядов на нашу страну и под воздействием Мао Цзэдуна, стали смотреть на наш народ и нашу страну, как на тех, от которых необходимо держаться подальше, проявлять полную независимость и самостоятельность, не допускать никакой зависимости от СССР. А это означало конец действию принципов пролетарского интернационализма в сфере идеологии, переход к взгляду на нашу страну, как на нацию, которая якобы исторически враждебна Китаю или пытается установить свой контроль и свое господство над Китаем.

Очевидно также, что попытки Ван Мина призвать к единству нации Китая в войне против японцев, оказались в этой ситуации, с точки зрения Мао Цзэдуна, чем‑то «внешним», временным, но не касавшемся сути того, что происходило с партий, внутри Китая. Мао Цзэдун отделил борьбу за власть внутри Китая от всех внешних обстоятельств, включая и войну против Японии, включая и отношения с СССР, включая и Вторую мировую войну.

Поэтому приезд Ван Мина в Китай оказался чем‑то малозначащим, с точки зрения Мао Цзэдуна, для его главного дела – борьбы за власть над КПК, над Китаем, за отделение от Интернационала и от СССР. Малозначащим не в том смысле, что на Ван Мина можно было не обращать внимания, а в том смысле, что оказалось возможным представить членам КПК Ван Мина как уже «не китайца», как якобы «сына Сталина» (кем его и называл Мао Цзэдун).

В Москве Сталин, вероятно, почувствовал все это.

Поэтому он попытался сохранить видимость связей между ВКП(б), СССР, с одной стогны, и КПК, с другой стороны. Поэтому он и сообщил пленуму ЦК КПК, что отныне никто с советской стороны, или со стороны таких людей, как Ван Мин, не будут претендовать на какую бы то ни было роль внутри КПК.

Сталин ощутил, очевидно, что впереди не только Вторая мировая война, но и борьба внутри Китая за власть. И, принимая во внимание это будущее, следовало попытаться хоть как‑то закрепить мирные отношения взаимной заинтересованности с китайцами, в данном случае, прежде всего, с членами КПК.

Итак, КПК под воздействием Мао Цзэдуна оказалась в ситуации, когда она получила возможность и была вынуждена там, где это касалось кадров партии, заняться своими внутренними делами.

Это означало, что Мао Цзэдун, добившись признания фактически Сталиным своего главного положения в КПК, считал, что отныне Ван Мин – это нечто, что существует, но что не способно играть существенной роли. На всякий случай, Мао Цзэдун отравил Ван Мина, лишил его возможности действовать в качестве полноценного здорового человека.

Мао Цзэдун также стал исходить из того, что отныне КПК полностью независима и самостоятельна и внутри Китая, прежде всего, во взаимоотношениях с Гоминьданом, и полностью независима и самостоятельна во взаимоотношениях с СССР, с ВКП(б).

Все это побудило Мао Цзэдуна заняться укреплением своих позиций внутри КПК.

Здесь и возник вопрос о взаимоотношениях между Мао Цзэдуном и Лю Шаоци.

Случилось так, что с одной стороны Мао Цзэдун видел своим противником Ван Мина и сумел в основном нейтрализовать его. С другой стороны, возник вопрос о взаимоотношениях с Лю Шаоци.

Оказалось, что и Мао Цзэдун, и Лю Шаоци, склонялись к тому, что соотношение сил внутри партии таково, что каждому из них приходится, он вынужден, и в то же время ему необходимо, договариваться с партнером.

Возникло взаимное понимание необходимости приспособиться друг к другу, хотя бы на время.

Дело в том, что за каждым из них, за Мао Цзэдуном и за Лю Шаоци шла определенная часть партии, ряд партийных организаций.

Ван Мин говорил о «блоке Мао Цзэдуна – Лю Шаоци». Ван Мин видел в этом блоке нечто, что было враждебно ему.

На самом деле, все обстояло несколько иначе.

Ван Мин после возвращения в Китай в 1937 году, больше практически не мог претендовать на место реального высшего руководителя ЦК КПК.

Лю Шаоци имел свои взгляды. Во многом он проводил реалистичную разумную политику. В тоже время он исходил из того, что Мао Цзэдуна победить внутри КПК невозможно и следует находить с Мао Цзэдуном компромисс.

Таким образом, можно видеть то, что тогда происходило и следующим образом.

Ван Мин сыграл свою роль, особенно тогда, когда речь шла о создании единого национального антияпонского фронта.

Однако Ван Мин был вне Китая тогда, когда внутри партии был произведен крутой поворот, после которого (а мы имеем в виду совещание в Цзуньи в 1935 году) Ван Мин, по сути дела, оказался как бы вне партии. Вне круга тех, кто определял политику партии. Собственно говоря, Мао Цзэдун фактически стал руководителем партии в 1935 году. Изменить ситуацию было уже невозможно.

Итак, Ван Мин оказался, в сущности, не опасен для Мао Цзэдуна, перестал быть реальным его соперником в борьбе за власть внутри партии.

Лю Шаоци был таким человеком. Союз Мао Цзэдуна – Лю Шаоци, а, точнее, вынужденное сосуществование их обоих внутри высшего руководства партии, было в то время неизбежным.

При этом Лю Шаоци занимал позиции, которые, в частности, давали возможность нашей стороне развивать мирные, дружественные, союзнические отношения с КПК.

В этом смысле Лю Шаоци как бы продолжал ту линию, которую проводил Ван Мин.

Мао Цзэдун в своем докладе «О новом этапе» объявил о приходе этапа невозможности наступления друг на друга воюющих сторон в китайско-японской войне – для того, чтобы не только наперед оправдать свою пассивность в антияпонских военных действиях, но и подготовить почву для проведения в будущем (в 1940 году) политики капитуляции перед японскими агрессорами.

Он поручил Лю Шаоци выступить на пленуме и извратить смысл одного из двух лозунгов, выдвинутых Г. Димитровым в согласии с Ван Мином. Лозунг «Все через антияпонский национальный единый фронт» (что означало все через генеральную линию КПК на исторический период антияпонской войны) представили как якобы требование «Все через Чан Кайши и Янь Сишаня (губернатор провинции Шаньси)» (другой лозунг был «Все подчинить антияпонскому национальному единому фронту»). (С. 427.)

Мао Цзэдун умышленно отождествлял политику антияпонского национального единого фронта с Чан Кайши и Янь Сишанем, что было совершенно нелепо.

Он выдвигал в своем докладе и заключительном слове лозунги о необходимости борьбы «против заморских догм и догматизма», «из марксизма впитать экстракты и удалять отбросы» и «китаизации марксизма». Утверждал: «партия рождается из винтовки» и вычеркнул при помощи речи Лю Шаоци все элементы демократии из принципа демократического централизма как организационного принципа партии, для того, чтобы подготовить почву для открытой борьбы против марксизма-ленинизма, Коминтерна, ВКП(б) и Советского Союза и против КПК как партии ленинизма (а не «маоцзэдунизма») – с одной стороны; а также подготовить основание для создания «китаизированного марксизма-маоцзэдунизма» – в виде его произведения под названием «О новодемократизме» (1939–1940 гг.), для возвышения армии и личности Мао Цзэдуна над партией и оформления своего рода его личной военной диктатуры в партии в сороковые годы – с другой. (С. 428.)

Здесь важным представляется обратить внимание на то, что в 1938 году, выступая с докладом на пленуме ЦК КПК, Мао Цзэдун в условиях, когда единый национальный антияпонский фронт уже существовал, фактически заменял активное сопротивление Японии мыслью о том, что Китае в ходе военного противостояния Китая и Японии, дескать, создалась такая ситуация, при которой ни та, ни другая сторона, то есть ни Китай, ни Япония, не могут наступать в ходе этой войны.

По сути дела, это было не только оправдание бездействия, но и отказ от войны против Японии на том ее этапе.

Мало того, Мао Цзэдун использовал выступление Лю Шаоци для того, чтобы подменить призыв Коминтерна, то есть Ван Мина и Димитрова, «все делать через единый фронт», утверждением, что Ван Мин, дескать, призывал действовать через Чан Кайши и Янь Сишаня.

Так Мао Цзэдун пытался дискредитировать политику единого фронта, утверждая, что линия Ван Мина на единый фронт, по сути дела, дескать, была линией на подчинение Чан Кайши и Янь Сишаню.

На самом деле, Ван Мин вовсе не действовал так, как это пытался представить Мао Цзэдун.

На этом пленуме Мао Цзэдун активно пропагандировал лозунги, которые, по сути дела, помогали создавать атмосферу, способствовавшую установлению в партии военной дисциплины и беспрекословного подчинения лично Мао Цзэдуну. При этом, как отмечал Ван Мин, все это делалось в русле навязывания КПК идеологии, которая подразумевала враждебное отношение к нашему народу и нашей стране.

Один из разделов книги, где речь идет о воспоминаниях Ван Мина, называется: «Мануильский, Ван Мин и Мао Цзэдун».

Ван Мин вплоть до «культурной революции» Мао Цзэдуна ни с кем не говорил на эту тему.

Ван Мин при этом исходил из того, что

спорные вопросы между руководителями Коминтерна не должны служить предметом разговора с посторонними;

наличие не одинаковых мнений среди руководителей – явление нормальное, спор разрешается с решением спорных вопросов. (С. 429.)

В отношении товарищей, стоявших против него и даже преследовавших его, Ван Мин всегда придерживался принципа: «Важно не с кем, а о чем». (С. 430.)

Собственно говоря, здесь затрагивается болезненный и деликатный в коммунистическом мире вопрос о взаимоотношениях внутри руководства Коминтерна и внутри руководства ВКП(б), а еще конкретнее, об отношениях Сталина и его представителя в Коминтерне Мануильского.

Факты, о которых рассказал Ван Мин, позволяют представить себе реальную картину того, что происходило в этой области в то время.

7 августа 1935 года Ван Мина вызвали к Сталину. Сталин сказал:

– Наверняка дело идет к войне. Нам нужно избрать небольшой исполком, чтобы во время войны легче созывать. В исполком (ИККИ) от ВКП(б) – 5 членов и 2 кандидата, от компартий Франции, Германии и Китая – 4 члена и два кандидата».

При этом Сталин назвал фамилию Ван Мина в качестве одного из членов предложенного им секретариата. (С. 442.)

Сталин также сказал тогда Ван Мину:

– Товарищ Ван Мин! Насчет антияпонского национального единого фронта, о котором вы говорили со мной в президиуме (седьмого конгресса Коминтерна), я уже сказал вам, что я согласен с вами. В дальнейшем надо будет подумать о конкретных условиях для создания этого единого фронта. С вашей просьбой о помощи китайской Красной армии я согласен. Надо потом обсудить, как конкретно это сделать. Вот, пока все. (С. 443.)

В 1935 году Сталин при общении с Ван Мином говорил, что дело идет к войне.

Следовательно, именно такое представление о ситуации в мире, в том числе в Китае, формировало политику в отношении, в данном случае, Коминтерна.

На случай войны Сталин предполагал создать исполком Коминтерна, в котором советская сторона имела бы на одного человека больше, чем остальные. При этом «остальными» виделись Франция, Германия и Китай, коммунистические партии в этих странах. Сталин назвал Ван Мина одним из членов планировавшегося на случай войны, так сказать, «малого» секретариата Коминтерна.

Это, в частности, лишний раз подтверждало, что в нашей стране всегда считались с Китаем. Он оказывался необходимым даже тогда, когда приходилось отбирать «самых главных» среди членов Коминтерна.

Таким образом, в СССР не только уважали полную самостоятельность КПК в ее внутренних делах, но и считали, что она должно занимать место среди важнейших руководителей Коминтерна.

Можно также предположить, что отношение к надвигавшейся тогда мировой войне сближало Сталина и Ван Мина. Очевидно, что здесь находило свое проявление понимание того, что война – это угроза существованию наций. Вопрос о нации, о ее выживании виделся, как вопрос первостепенной важности. Поэтому оказывалось, что нужно было, в ситуации, когда надвигалась мировая война, думать о нашей стране, о Китае, о Франции, о Германии.

Что же касается Китая, то оказалось, что именно Ван Мин выдвинул мысль о первостепенности же создания в Китае единого национального антияпонского фронта. Сталин согласился с этой мыслью Ван Мина. Так начинали создаваться условия для интернационального и внутри китайского признания мысли о необходимости упомянутого фронта.

И, наконец, постоянной оказывалась мысль о необходимости для КПК создать и укреплять свои вооруженные силы. В то время их обычно, в Коминтерне, именовали Красной армией Китая. И здесь Сталин и Ван Мин находили понимание. Сталин считал необходимым оказывать помощь в создании Красной армии Китая. А Ван Мин считал необходимым принимать такую помощь со стороны СССР.

Так, в целом, оказывалось, что обе стороны, Сталин и Ван Мин, тогда исходили из важности обеспечения выживания нации, о совместных действиях внутри Китая и в отношениях СССР и Китая против войны со стороны Японии, а также о закреплении военных союзнических отношений между СССР и КПК.

11 ноября 1937 года перед отъездом Ван Мина в Китай, Димитров и Ван Мин были у Сталина. В беседе (участвовали также Кан Шэн и Ван Цзясян) решили некоторые вопросы, затем Сталин сказал: «У вас в Китае еще немало троцкистов. Для успеха в антияпонской войне троцкистов надо расстрелять всех до одного». Сталин также спросил, почему в СССР еще остались китайские троцкисты. Ван Мин ответил: «Потому что Мануильский их защищает». (С. 439.)

Сталин беспощадно в нашей стране уничтожал тех, в ком он видел своих врагов. В частности, троцкистов. При этом он требовал, чтобы в коммунистических партиях, в том числе в Коммунистической партии Китая, расправлялись с троцкистами. По мнению Сталина, уничтожение троцкистов было одним из условий успеха в войне сопротивления Японии.

Одновременно Сталин обращал внимание на то, что в Советском Союзе в то время «еще остались китайские троцкисты». Ван Мин здесь не преминул сказать, что так происходит «потому, что Мануильский их защищает».

Мануильский в то время был членом президиума и секретарем ИККИ, то есть представителем ВКП(б) в Коминтерне.

Так Ван Мин констатировал, что у него с Мануильским, а, следовательно, и с теми, кого поддерживал в КПК Мануильский, и кто в КПК поддерживал Мануильского, были непримиримые разногласия.

Ван Мин при этом, прежде всего, очевидно, стремился сохранять и углублять взаимопонимание со Сталиным. Здесь, с точки зрения Ван Мина, речь шла о взаимопонимании и взаимной поддержке двух наций: Китая и России (СССР).

В 1942 году, когда Димитров узнал, что Мао Цзэдун начал «кампанию по упорядочению стиля», он был очень взволнован, рассержен и сказал Мануильскому:

– Мануильский! Ты погубил хорошие кадры Коминтерна, а вырастил крупную антикоминтерновскую фигуру – Мао Цзэдуна!

И с тех пор между Димитровым и Мануильским произошел разрыв. (С. 452.)

Здесь раскрывается закулисная борьба и внутри Коминтерна и внутри ВКП(б).

Очевидно, что в руководстве Коминтерна существовали разные оценки руководителей КПК.

При этом Димитров склонялся к тому, чтобы поддерживать Ван Мина, а Мануильский – к тому, чтобы поддерживать Мао Цзэдуна. Сталин сохранял положение арбитра. Очевидно также, что Сталин понимал позицию Ван Мина, но считал необходимым, или был вынужден, считаться с реальным положением дел в КПК, то есть с тем, что Мао Цзэдуну удалось захватить власть над КПК.

Очевидно также, что Димитров с началом Мао Цзэдуном движения внутри КПК в 1941–1945 гг., называвшегося «упорядочением стиля», понимал, что это Мао Цзэдун «отрывает» КПК от Коминтерна, от ВКП(б) и противопоставляет КПК, свой «китаизированный марксизм» или «маоцзэдунизм» марксизму-ленинизму в толковании его Сталиным и Димитровым. Очевидно также, что позиции Димитрова и Сталина совпадали. В то же время Мануильский до 1952 года оставался членом ЦК КПСС. Все это говорило и о сложностях политической борьбы и о том, что из‑за таких «сложностей» создавались условия для продвижения Мао Цзэдуна к единоличной власти в КПК.

В 1942 году Мао Цзэдун открыто провозглашал: «За популярность Мао Цзэдуна в США надо благодарить Эдгара Сноу, а в СССР – Мануильского». Он говорил также: «В Советском Союзе имеются две группировки, одна из них поддерживает Ван Мина, другая – Чжоу Давэня (Чугунова); Чжоу Давэня поддерживают Кирсанова, Ярославский, Мануильский, Куусинен, и другие. Ван Мина поддерживают Пятницкий, Димитров, Сталин, Миф и другие». Мао Цзэдун говорил, что «поддержка Чжоу Давэня является правильной».

По мнению Ван Мина, Кан Шэн мог рассказать Мао Цзэдуну, что Мануильский часто требовал от делегации КПК в Коминтерне больше пропагандировать Мао Цзэдуна, «популяризировать» его имя; требовал, чтобы на всех воззваниях и документах ставили подпись Мао Цзэдуна, в том числе даже и на «Воззвании 1 августа» (1935 года), которое принадлежало перу Ван Мина. (С. 454.)

Мануильский требовал вывешивать портрет Мао Цзэдуна рядом с портретами Эрнста Тельмана и Хосе Диаса. В 1935 году из‑под пера Кан Шэна впервые вышло выражение «Мао Цзэдун – великий вождь китайского народа», что тоже было сделано согласно требованию Мануильского.

Когда Гао Цзыли, Тэн Дайюань и другие товарищи приехали в Москву из Центрального советского района, они были удивлены тем, что в Москве «поднимают на щит» Мао Цзэдуна. Они говорили, что в Центральном советском районе Мао Цзэдун вовсе не пользуется таким уважением. (С. 454.) Поэтому Тэн Дайюань, не желая примириться с исключительным расхваливанием Мао Цзэдуна – Чжу Дэ, в своих статьях также ставил имя Пэн Дэхуая; поскольку он считал, что Пэн Дэхуай был человек более способный и заслуженный, чем Мао Цзэдун и Чжу Дэ. (С. 454–455.)

Здесь раскрываются важные детали и обстоятельства того, что в то время происходило в Москве и в Яньани.

Конечно, многое проявляется в поступках и высказываниях отдельных людей, через их личные взаимоотношения. Важнее, однако, то, что стояло за этими поступками, высказываниями, что касалось судеб народов и стран, то есть наших двух наций: России и Китая.

И здесь важно, прежде всего, обратить внимание на то, что именно в 1942 году, то есть как раз тогда, когда Мао Цзэдун считал вероятным поражение СССР в войне против гитлеровской армии, когда он нацеливал КПК на обособленность и противостояние с ВКП(б), СССР, Мао Цзэдун считал важным добиваться своей личной популярности в США и в СССР. Иными словами, уже тогда, да даже еще раньше, то есть в 1930‑х гг., Мао Цзэдун использовал все возможности для того, чтобы возвышать себя, добиваться признания в США и в СССР Мао Цзэдуна единственным главным вождем народа Китая.

Мао Цзэдун добивался этого, используя тех людей в других странах, которые фактически преклонялись и перед Мао Цзэдуном, и перед тем, что в их глазах было нацией Китая. Таким американцем был журналист Эдгар Сноу. Таким деятелем внутри ВКП(б) был Мануильский. Мао Цзэдун в равной степени был признателен Эдгару Сноу и Мануильскому за то, что они создали популярность Мао Цзэдуна. Один – в США. Другой – в СССР.

Мао Цзэдун, а также его последователи всегда самым внимательным образом следили и следят за тем, кто из политических деятелей и как ведет себя в нашей стране, когда дело касается Мао Цзэдуна, его приверженцев и последователей, то есть вопроса о следовании нашей страны указаниям из Пекина, от Мао Цзэдуна и иже с ним.

И здесь Мао Цзэдун прямо говорил, что в свое время в ВКП(б) – СССР нашлись тех, кто поддерживали Ван Мина, а это были Пятницкий, Димитров, Сталин, Миф. И те, кто не поддерживали Ван Мина – Кирсанова, Ярославский, Мануильский, Куусинен.

Так Мао Цзэдун положил начало делению руководителей нашего государства, правившей в нем политической партии или силы, на две группировки. Той группировки, которая подчинялась Мао Цзэдуну и его последователям. И той группировки, которая была настроена против Мао Цзэдуна и его последователей. Очевидно, что такой подход те или иные деятели в КПК – КНР сохраняют и в настоящее время.

При этом в КПК – КНР считают, что «правильной» в нашей стране являлась группировка тех, кто выступал против Ван Мина, то есть за Мао Цзэдуна. В истории КПК был период, когда нашу сторону критиковали, говоря: «Тун чжи, ни цзоу цо ла лу – Товарищ, ты ошибся дорогой!».

У Мао Цзэдуна речь шла не о взаимоотношениях двух самостоятельных сил или сторон – Китая и России (СССР), – а о подчинении советской или российской стороны ему, Мао Цзэдуну, его воле.

Здесь же Ван Мин упоминает о том, что фактически почти одновременно с тем, как в СССР Сталина стали называть великим вождем, Мануильский, используя Кан Шэна, который делал это, очевидно, с удовольствием, ввел термин «Мао Цзэдун – великий вождь китайского народа». Понятие вождя появилось в ВКП(б), в Коминтерне, в КПК одновременно применительно к Сталину и Мао Цзэдуну. Так создавалась ситуация, при которой после того, как один из вождей, то есть старший по возрасту – Сталин, уйдет, все в нашей стране и в Китае, будут продолжать считать Мао Цзэдуна вождем. В настоящее время это находит свое выражение в стремлении некоторых людей в нашей стране после исчезновения КПСС считать КПК той силой, которая, дескать, продолжает нести все то же знамя. Очевидно, что и в этой связи некоторые в нашей стране, как писала газета «Жэньминь жибао», заявляют: «Будущее принадлежит Китаю!».

Что же касается Мануильского, то он в свое время исходил из того, что нашей стороне следовало признать Мао Цзэдуна великим вождем китайского народа, а, следовательно, и иметь в виду, что для народа нашей страны великим вождем должен являться и Мао Цзэдун.

Важным представляется и упоминание Ван Мином о том, что в 1930‑х гг., в Китае, в КПК, вплоть до того времени, как из Москвы пришла весть о том, что отныне следует относиться к Мао Цзэдуну, как к вождю, не было такого всеобщего преклонения перед Мао Цзэдуном.

Тэн Дайюань (видный деятель КПК, в годы КНР министр путей сообщения), отражая настроения в Центральном советском районе Китая, считал, что Пэн Дэхуай был более талантлив и имел большие заслуги перед КПК, народом Китая, чем Мао Цзэдун и чем Чжу Дэ.

Все это, в той или иной степени, отражало реальное положение дел в Китае, в КПК. Все это говорило о том, что вопрос об отношении к Китаю, к Мао Цзэдуну, его глобальной стратегии, его последователям, уже на протяжении многих десятилетий продолжает оставаться важнейшим, если говорить о настроениях среди тех, кто оказывался или оказывается у власти в нашей стране.

Состоявшийся в октябре 1938 года шестой пленум ЦК КПК шестого созыва явился важнейшим рубежом в процессе захвата Мао Цзэдуном власти в партии. На этом пленуме Ван Цзясян, выполняя поручение Мануильского, данное им при помощи имен Димитрова и Коминтерна, сообщил: «ЦК КПК должен сплотиться вокруг товарища Мао Цзэдуна. Седьмой съезд КПК должен избрать товарища Мао Цзэдуна генеральным секретарем ЦК».

По указке Мао Цзэдуна Ван Цзясян не говорил о подлинной подоплеке дела и не выступил с сообщением на Политбюро ЦК. Только на шестом пленуме ЦК КПК шестого созыва, дождавшись отъезда Ван Мина, Чжоу Эньлая, Бо Гу и других с пленума в Чунцин (для участия в работе 2‑ой сессии НПКС), он выступил с этим сообщением.

Коминтерн пользовался очень высоким авторитетом среди членов КПК после четвертого пленума ЦК КПК шестого созыва. Еще во время борьбы против лилисаневской линии мы призывали членов партии быть стопроцентно преданными генеральной линии Коминтерна. В течение всех последующих за четвертым пленумом лет, ЦК партии тоже постоянно выступал с таким призывом. Поэтому, когда Ван Цзясян сделал упомянутое сообщение, никто из участников пленума не высказал возражений. К тому же Мао Цзэдун перед этим еще подготовил Лю Шаоци выступить на пленуме с утверждением, что «Все подчинить единому фронту – это еще приемлемо, но все через единый фронт – это равносильно (тому, что) все через Чан Кайши и Янь Сишаня»; а Пэн Дэхуая он провоцировал дать на пленуме «пушечный выстрел» заявлением, что «Есть люди, презирающие партизанскую войну, – подобно Чэнь Дусю, называвшему Красную армию бандитскими отрядами» и т. д. (С. 455.) Сам Мао Цзэдун на пленуме демагогически поднял вопрос о «независимости и самостоятельности в едином фронте». (С. 455–456.) В его докладе и заключительном слове было немало завуалированных нападок на Ван Мина. Поскольку я (Ван Мин) к тому времени уже покинул пленум, то не имел возможности опровергать и разъяснять. (С. 456.)

Мао Цзэдун использовал в ходе борьбы за власть над КПК то, что существовало к моменту проведения пленума ЦК КПК в октябре 1938 года, то есть привычку, общепризнанную тогда в КПК преданность Коминтерну.

Так, Мао Цзэдун, по сути дела, проводя линию на неподчинение Коминтерну, использовал привычку к подчинению Коминтерну тогда, когда у него появилась возможность со ссылкой на мнение якобы Коминтерна внушать членам ЦК КПК, что Коминтерн предписывает им считать своим вождем именно и только Мао Цзэдуна. И члены ЦК КПК подчинились этому указанию.

Попутно важно обратить внимание на то, что на упомянутом пленуме ЦК КПК Мао Цзэдуну удалось использовать выступления Лю Шаоци и Пэн Дэхуая.

Возможно, Лю Шаоци и сам так думал, но, вероятно также, что Лю Шаоци пошел навстречу Мао Цзэдуну, добиваясь союза с ним, заявив, что он против того, чтобы все делалось «через Чан Кайши и Янь Сишаня». Иными словами, Лю Шаоци исказил лозунг Ван Мина, который призывал к единому национальному антияпонскому фронту, что вовсе не означало подчинение решениям Чан Кайши как руководителя национального правительства и решениям Янь Сишаня, как руководителя практически властей Северо-Западного Китая.

Пэн Дэхуай, конечно же, был за укрепление Красной армии Китая. Пэн Дэхуай был против линии Чэнь Дусю в вопросе о вооруженных силах КПК. Мао Цзэдуну удалось на упомянутом пленуме подтолкнуть Пэн Дэхуая к выступлению, которое Мао Цзэдун использовал с целью дискредитировать позицию Ван Мина, представить ее как якобы продолжение линии Чэнь Дусю, хотя на самом деле Ван Мин такой позиции не занимал, и сам был противником линии Чэнь Дусю.

Одним словом, Мао Цзэдун путем интриг развернул борьбу против Ван Мина на шестом пленуме ЦК КПК шестого созыва. Сумел возвысить себя и нанести урон положению и престижу Ван Мина. А это, в свою очередь, означало укрепление позиций Мао Цзэдуна настроенного, по сути дела, враждебно и по отношению к ВКП(б) и по отношению к Коминтерну.

Все это наполняется дополнительным содержанием, когда Мэн Циншу вспоминает о встречах в супругой Димитрова Розой Юльевной (вспомним, что в семье Димитровых росла и воспитывалась дочь Ван Мина Ван Фан – Фаня):

В конце 1950 года, после нашего приезда в Москву, Роза Юльевна при встрече с нами говорила:

– Когда Мануильский предложил Мао Цзэдуна на пост генерального секретаря, Георгий Михайлович (Димитров) сказал: «Я этого человека плохо знаю. Но знаю, что в его работах много ошибок» А Мануильский говорил: «Представитель КПК Ван Мин тоже согласен со мной». Мануильский много раз вместе с Ван Цзясяном приходили к Димитрову с этим вопросом. Но Димитров не соглашался. В последний день перед отъездом Ван Цзясяна, Мануильский сначала один пришел к Димитрову, плакал и говорил: «Обязательно надо избрать Мао Цзэдуна генсеком КПК…». Он предложил Димитрову выдвинуть это предложение от своего имени. Димитров ответил: «Предложи от своего имени». Мануильский говорил: «Я же не генеральный секретарь ИККИ, и китайскими делами не ведаю, мне неудобно. Когда будешь разговаривать с Ван Цзясяном, ты обязательно должен дать ему понять, что ты согласен со мной. Я прошу тебя только кивнуть головой – и будет достаточно». Затем, когда Ван Цзясян пришел к Димитрову перед отъездом, Мануильский при нем опять говорил: «Надо избрать Мао Цзэдуна генсеком». При этих словах Мануильский смотрел на Димитрова, давая ему понять, что просит его кивнуть головой. В конце концов, Георгий Михайлович разок кивнул…