Текст книги "Десять жизней Ван Мина"

Летом 1936 года Сталин из‑за недоразумения выражал несогласие с этими тремя условиями. Поэтому Димитров на одном из заседаний Секретариата ИККИ того времени также высказал свою критику. Но когда Димитров доложил Сталину о сделанных Ван Мином на заседании Секретариата ИККИ подробных разъяснениях по этому вопросу, Сталин больше не выражал несогласия. Теперь он тем более предложил послать эти три условия Гоминьдану.

При публикации добавили еще и четвертое условие: во всекитайских масштабах прекратить восстания, направленные на свержение гоминьдановского правительства. (С. 219.)

По прямому указанию Сталина 5 марта 1937 года Секретариат ИККИ отправил ЦК КПК телеграмму. В ней содержались все три «условия – уступки» Гоминьдану со стороны КПК, предложенные Ван Мином летом 1936 года. В этой телеграмме говорилось, что КПК готова начать конкретные переговоры на основе выдвинутых третьим пленумом ЦИК Гоминьдана условий. (С. 220.)

«Что касается трех принципов Сунь Ятсена, то КПК и ранее не считала их неприемлемыми для себя, и она готова бороться за осуществление этих принципов национального освобождения (освобождения нации), демократической свободы (свободы и демократии) и благосостояния народа. Что касается вопроса о классовой борьбе, то КПК неоднократно доказала свое искреннее стремление к объединению всех слоев китайского народа в единый национальный фронт для совместной борьбы против внешней агрессии. В этих целях КПК уже неоднократно призывала к прекращению гражданской войны, самовольно объявила о прекращении конфискации помещичьих земель и т. д.

Секретариат ИККИ». (С. 221.)

Таким образом, очевидно, что процесс осознания необходимости создания единого национального антияпонского фронта в Китае был длительным и сложным. Ван Мин был первым политиком, который выступил с таким предложением.

Постепенно и в СССР, и в КПК, и в Гоминьдане пришли к выводу о необходимости создания единого национального антияпонского фронта в Китае. Это играло свою роль в истории Китая. Это сыграло свою роль и в ходе Второй мировой войны.

Димитров в беседе с делегацией КПК в Коминтерне 13 ноября 1937 года поручил товарищам из делегации передать ЦК КПК: «Товарищ Ван Мин выдвинул политику антияпонского национального единого фронта. Это является не только большой заслугой перед компартией Китая, но и большой заслугой перед всем китайским народом и всей китайской нацией».

Мао Цзэдун в то время в своих выступлениях не мог не признавать открыто: «У товарища Ван Мина две большие заслуги перед партией: во‑первых, он руководил борьбой против линии Ли Лисаня; во‑вторых, он выдвинул политику антияпонского национального единого фронта». (С. 225.)

Одновременно он особо подчеркивал: «Выдвинутая товарищем Ван Мином политика антияпонского национального единого фронта является великим открытием. (С. 225–226.) Без этой политики наша партия и Красная Армия не могли бы преодолеть трудные условия в северной части провинции Шэньси. Без этой политики не было бы антияпонской войны всего китайского народа». (С. 226.)

Однако когда Мао Цзэдун проводил «кампанию по упорядочению стиля» (1941–1945 гг.), направленную на фальсификацию истории КПК, на борьбу против ленинизма, Коминтерна, Советского Союза и КПК, он изменил свои взгляды по всем вопросам истории КПК. В это время он уже совершенно беззастенчиво утверждал, что это им была выдвинута политика антияпонского национального единого фронта. (С. 226.)

Ван Мин оказался «впереди» Мао Цзэдуна в вопросе о соотношении классовой борьбы в Китае и антияпонской войны.

Мао Цзэдун, в свое время, был вынужден признавать эту заслугу Ван Мина перед народом Китая, перед КПК.

В то же время впоследствии Мао Цзэдун попытался приписать себе выдвижение политики единого национального антияпонского фронта.

Ван Мина необоснованно обвиняли в том, что он якобы предлагал расстрелять Чан Кайши, когда того арестовали в Сиани в декабре 1936 года. (С. 237.)

И это свидетельствовало о том, что ситуация тогда и в Москве была настолько сложная, что возникали и такого рода слухи. Ван Мину приходилось опровергать все это.

От Коминтерна главным военным советником руководства КПК в Шанхае был М. Штерн. Его заместитель О. Браун (псевдоним – Ли Дэ) был в главном штабе китайской Красной Армии и непосредственно участвовал в руководстве военными действиями.

Между тем одна из излюбленных и ключевых тем «критиков» Ван Мина в КНР заключается в измышлении о «передаче» Ван Мином «всей полноты военной власти партии иностранцу» Ли Дэ. А ошибочные стратегические и тактические решения Ли Дэ, мол, с военной точки зрения, и вынудили к эвакуации из Центрального советского района. Причем ради сохранения «логической стройности» этой версии» вообще умалчивается о самом существовании главного военного советника М. Штерна, а так же и о том, что Ван Мин и О. Браун просто не были знакомы друг с другом. Между ними не было ни одной встречи, не было и переписки. Отто Браун был мужественным и преданным борцом за китайскую революцию. (С. 273.)

Здесь восстанавливается историческая правда, в частности, дается оценка Ван Мином того, что в свое время О. Браун сделал в Китае.

Начиная с 1932 года и до ухода китайской Красной Армии из Советских районов, Ван Мин несколько раз собирался вернуться в Китай. Условий для этого не было.

В 1937 году принесли плоды усилия по созданию Антияпонского национального единого фронта. Удалось отправиться обратно в Китай – и легальным путем – только 14 ноября 1937 года, благодаря устному заявлению Чжан Чуна, представителя Чан Кайши, присланного в Москву на переговоры с Правительством СССР, который сказал:

Чан Кайши прислал телеграмму, в которой предложил мне от его имени пригласить господина Чэнь Шаоюя вернуться в страну и принять участие в работе по руководству войной сопротивления Японии.

Чан Кайши при этом велел Чжан Чуну «сопровождать господина Чэнь Шаоюя на специальном самолете при возвращении на родину». Сталин и Димитров решили, что Ван Мин должен легальным образом возвратиться на родину, воспользовавшись этим вежливым приглашением Чан Кайши. (С 275.) А он, несомненно, знал, что в условиях сотрудничества между Гоминьданом и КПК и начала антияпонской войны Ван Мин может очень быстро вернуться на родину, независимо от того пригласит он его или нет. (С. 275–276.)

Вечером 13 ноября Димитров пригласил Ван Мина к себе в гости. Он поручил товарищам из делегации КПК в Коминтерне, возвращающимся в Китай, передать ЦК КПК: «Товарищ Ван Мин выдвинул политику антияпонского национального единого фронта, что является большой заслугой не только перед Компартией Китая, но также перед китайским народом и всей китайской нацией». (С. 276.)

Итак, в 1931 году Ван Мин, выполняя приказ Коминтерна, приехал из Китая в СССР.

Он находился там до 1937 года. К этому времени и в КПК, и в СССР, и Чан Кайши признали авторитет Ван Мина, особенно его заслуги в выдвижении политики единого национального антияпонского фронта. Ван Мин вырос за это время в фигуру, отражавшую интересы не только КПК, но и нации Китая. При этом у него были возможности достигать взаимопонимания со Сталиным и договариваться с Чан Кайши.

Ван Мин оказался необходим и КПК, и Чан Кайши в Китае, в том числе и как тот политик, с которым можно договариваться при совпадении интересов сторон.

В СССР сочли важным согласиться на то, чтобы Ван Мин вернулся в Китай легально, причем, даже с участием в этом Чан Кайши.

7. В Китае: 1937–1950 гг.

Жизнь Ван Мина сложилась таким образом, что у него оказались «два дома»: один дом в Китае, другой дом в России (в СССР).

Он сам выбрал себе такую судьбу. Его интересы, то, чем он занимался, чем он жил, требовали от него находиться, жить и действовать то в одной, то в другой стране.

При этом он всегда стремился исходить из того, что он понимал, как коренные интересы нации Китая. Да, речь шла о претворении в жизнь принципов марксизма-ленинизма, но это в главном совпадало с интересами народа Китая. Китая как страны, то есть нации Китая.

Ван Мин вернулся в Китай в 1937 году, спустя шесть лет после того, как он уехал в СССР. В Советском Союзе он встречался с рядом трудностей и сложностей и во взаимоотношениях между китайцами, находившимися в Москве, и во взаимоотношениях с руководителями различных коммунистических партий, работавших в Коминтерне, то есть в международном сообществе, и во взаимоотношениях с руководителями ВКП(б) – СССР. Однако все это не шло ни в какое сравнение с тем, с чем ему пришлось столкнуться после возвращения в Китай в 1937 году.

Дело было в том, что именно за те годы, пока Ван Мина не было в Китае, к власти над КПК фактически пришел Мао Цзэдун. Его личность, его характер давили на руководство Компартии Китая. Подозрительность Мао Цзэдуна ко всем и вся стала играть важнейшую роль, воздействуя на обстановку, на атмосферу в партии.

Мао Цзэдун направлял свои главные усилия на то, чтобы путем интриг захватывать власть и удерживать ее в своих руках, безжалостно расправляясь со всеми, в ком он видел своих противников.

Именно так он относился к Ван Мину. Практически почти все руководители КПК, находившиеся в Яньани, отражая взгляды и настроения Мао Цзэдуна, относились к Ван Мину, как к «инородному элементу».

Ван Мину пришлось работать именно в атмосфере того «дома, который построил Мао Цзэдун», и в котором на него смотрели, главным образом, как на кого‑то «чужого» и «чуждого», а то и как на «агента или лакея иностранцев»; недаром Мао Цзэдун называл и считал Ван Мина «сыном Сталина» и фактически требовал от своих приверженцев именно так относиться к Ван Мину.

Ван Мин выехал из Москвы 14 ноября 1937 года. Шестилетнюю дочь Юйфан (Фаню) оставили в семье Димитровых, где ее очень любили и были готовы растить и воспитывать ее.

Группа доехала до Алма-Аты поездом, затем на самолете ТБ-3 до города Дихуа (ныне Урумчи) – главного города Синьцзяна.

Из Москвы выехали пять человек: Ван Мин, Кан Шэн, Цзэн Шань. Мэн Циншу, Цао Иоу (жена Кан Шэна). В Урумчи к ним присоединился Чэнь Юнь. Вместе с ними летел и представитель Чан Кайши.

Губернатор Синьцзяна Шэн Шицай поддерживал хорошие отношения с СССР и с КПК. Поэтому принимал группу радушно. В Синьцзяне находились 600 человек, оставшихся от Западной колонны китайской Красной Армии. (С. 276.)

Советские летчики впервые проложили тогда маршрут Москва – Яньань (из Урумчи через Ланьчжоу).

Группа прилетела в Яньань 29 ноября 1937 года. Группу встречали руководители КПК: Чжан Вэньтянь, Чжоу Эньлай, Чжу Дэ, Пэн Дэхуай и др. Мао Цзэдун при встрече сказал:

Сегодня мы встречаем радость, спустившуюся с неба, товарища Ван Мина – разработчика политики антияпонского национального единого фронта. (С. 277.)

Через несколько дней Ван Мин вылетел в Ухань для встречи с Чан Кайши.

С зимы 1937 года по осень 1938 года Ван Мин выполнял также обязанности секретаря Чанцзянского бюро ЦК КПК и секретаря партийной группы делегации КПК в Национальном политико-консультативном собрании Китая (НПКС).

Эти факты свидетельствовали о том, что Мао Цзэдун в то время был вынужден именно так приветствовать возвращение Ван Мина в Китай.

В первый период после возвращения Ван Мин сосредоточился на осуществлении сотрудничества с Гоминьданом.

В октябре 1938 года, после эвакуации из Уханя, то есть после падения этого города в войне с японской армией, Ван Мин, Чжоу Эньлай, Бо Гу и другие вернулись в Яньань на открывавшийся тогда шестой пленум ЦК КПК шестого созыва (29 сентября – 6 ноября 1938 года).

На пленуме Ван Мин заявил, что состоящий из многих сотен миллионов людей народ Китая, пользующийся поддержкой СССР, если только он будет продолжать стойко сражаться, то, он, в конечном счете, непременно нанесет поражение японскому империализму. Одновременно он подверг критике ошибочную политическую линию, содержавшуюся в произведениях Мао Цзэдуна: «О затяжной войне» и «О новом этапе».

На пленуме Ван Мин предложил кооптировать в члены ЦК Дун Биу, У Юйчжана и Линь Боцюя. Предложение было поддержано. Они были кооптированы. (С. 325.)

Перед пленумом не проводилось заседание Политбюро. Ван Мин, Чжоу Эньлай, Бо Гу спешили выехать на вторую сессию НПКС в Чунцин.

Мао Цзэдун знал, что нанести удар по авторитету Ван Мина на заседании Политбюро было невозможно. Поэтому он устроил дело без созыва заседания Политбюро.

Затем он велел Ван Цзясяну передать на пленуме ЦК мнение Д. З. Мануильского о том, что будущий, то есть Седьмой, съезд КПК должен будет избрать Мао Цзэдуна генсеком партии.

Позднее жена Димитрова Роза Юльевна рассказывала, это не было мнением Димитрова, а было мнением Мануильского.

Мао Цзэдун, пользуясь тем, что Ван Мин и другие уехали в Чунцин, открыто и тайно нападал на Ван Мина.

Он также втайне начал создавать «блок Мао – Лю» (то есть блок с Лю Шаоци), а также в порядке подготовки к будущему «упорядочению стиля» партии, провозгласил лозунг о «китаизации марксизма», а в ходе самой «кампании по упорядочению стиля» (1941–1945 гг.) уже откровенно подменял ленинизм «маоцзэдунизмом». (С. 326.)

Летом 1939 года Ван Мин вернулся из Чунцина в Яньань, выступил на заседании Политбюро ЦК с докладом «О пятом пленуме ЦИК Гоминьдана и проблемах антияпонской войны в последующий период», по которому и была принята соответствующая резолюция Политбюро. (С. 326.)

С 1938 года и до того, как он подвергся отравлению в 1941 году, Ван Мин исполнял ряд обязанностей.

Заведовал отделом единого фронта ЦК КПК.

Руководил работой по Северо-Западному Китаю, по Южному региону, по Северо-Восточному Китаю. Был секретарем партийной группы КПК в НПКС.

Был председателем Общества изучения марксизма-ленинизма. (С. 327.)

С 1938 года по 1941 год было временем, когда Ван Мин имел возможность выступать на пленуме ЦК партии в 1938 году и на заседании Политбюро ЦК КПК в 1939 году.

Представляется, что именно как результат создания атмосферы сотрудничества между КПК и Гоминьданом, создания единого национального антияпонского фронта, Ван Мин обладал возможностью, по крайней мере, внешне, оказывать влияние на политику партии. В то же время Мао Цзэдуну удалось «отодвинуть» Ван Мина от решения многих важных внутрипартийных вопросов, «отодвинуть» Ван Мина от реального руководства ЦК КПК, ограничить сферу его влияния, главным образом, «сотрудничеством» с Гоминьданом.

Более того, Мао Цзэдуну удалось использовать высказанное в Москве Д. З. Мануильским мнение о признании Мао Цзэдуна, будущим генеральным секретарем ЦК КПК, представив мнение Мануильского как мнение Димитрова и Сталина, для того, чтобы создать обстановку, в которой дело шло именно к утверждению Мао Цзэдуна в качестве единственного главного руководителя КПК, теперь уже в официальном порядке, а не только фактически.

В какой‑то степени это было следствием политики Сталина. Сталин стремился исходить из совпадения национальных интересов России и Китая. В тоже время он исходил из необходимости никоим образом не вмешиваться во «внутренние дела» КПК, не давать ни малейшего повода обвинять его, СССР, ВКП(б) в установлении или в стремлении установить контроль и господство советской стороны над Китаем, над КПК.

В такой обстановке у Мао Цзэдуна и появлялась возможность путем интриг занять место вождя КПК. Здесь главную роль играло то, что Мао Цзэдун сосредоточился на интригах, закулисных махинациях, выдвижении фальшивых обвинений в адрес Ван Мина, как якобы идейного и политического «сына Сталина». Мао Цзэдун играл также на присущей многим в Китае чувстве ненависти к тем, кто «прислуживает» иностранцам, в данном случае советским, Сталину.

Ван Мин считал, что именно в эти годы начало складываться то, что он считал «союзом Мао Цзэдуна – Лю Шаоци» (на этом мы подробнее остановимся в дальнейшем), а также велась подготовка к кампании «упорядочения стиля», целью которой была «китаизация марксизма», то есть навязывание КПК в качестве идеологической основы «идей Мао Цзэдуна» и осуждение ВКП(б) и ее идеологии.

Наконец, Мао Цзэдун, не будучи в состоянии опровергнуть правильные взгляды Ван Мина по многим вопросам, пошел на то, чтобы отравить Ван Мина, физически вывести его из нормального физического состояния.

С осени 1941 года до лета 1943 года Мао Цзэдун через Ли Фучуня направлял лечащего врача Цзинь Маоюе и много раз подвергал Ван Мина отравлению.

С лета 1948 года до начала 1956 года направлял лечащего врача Хуан Шуцзэ и других и несколько раз подвергал Ван Мина отравлению. (С. 328.)

Стратегия Мао Цзэдуна применительно к нашему народу и нашей стране состояла в том, чтобы постепенно внушать своим сторонникам, всем членам партии, населению Китая мысль о том, что наша страна, СССР, якобы попыталась использовать слабость нации Китая. Необходимость для нее прибегать к внешней помощи в борьбе за единство Китая, за создание центрального правительства Китая, а также в борьбе против агрессии со стороны Японии, и, как бы предоставляя помощь нации Китая, как бы действуя в интересах Китая, а на самом деле, исходя исключительно из своих своекорыстных интересов, на самом деле стремилась господствовать над нацией Китая.

Согласно мысли Мао Цзэдуна, из этого вытекала необходимость покончить с зависимостью от нашей страны, с ее «господством» в Китае. Все это Мао Цзэдун представлял своим сторонникам как борьбу якобы за независимость и самостоятельность, за освобождение Китая от господства и контроля со стороны СССР – ВКП(б) (России).

Такая стратегия требовала осуществления ряда шагов как в двусторонних отношениях с нами, так и внутри Китая.

Внутри Китая Мао Цзэдун изобрел «внутреннего врага» – в число тех, кто включался им в этот «ограниченный контингент», входил, возможно, прежде всего, Ван Мин.

Именно Ван Мин стал первым в длинной цепи «внутренних врагов» в представлении Мао Цзэдуна, которых во времена его «культурной революции» согласно его воле именовали «современными ревизионистами», «су сю – советскими ревизионистами».

Так Мао Цзэдун поступил и по той причине, что ему в качестве внутреннего (многочисленного) врага нужно было назначить часть ханьцев, часть подавляющего большинства населения Китая, а не ограничиться каким‑либо национальным меньшинством.

В Китае Мао Цзэдуна, в отличие от Германии Гитлера не было «своих евреев». Мао Цзэдуну, по‑своему борясь за «чистоту и правильность нации», пришлось заменить их «современными ревизионистами», «советскими ревизионистами» из числа ханьцев или природных китайцев.

Дискредитация Ван Мина, лишение его возможности реально принимать участие в работе механизма, который управлял, сначала, КПК, а потом и КНР, было осуществлением стратегии Мао Цзэдуна.

Мао Цзэдун оставлял Ван Мина внутри Китая, не вытеснял его за границу. В то же время он сначала лишил Ван Мина возможности участвовать в практической руководящей работе, а затем отравил его, подорвал его здоровье, превратил его, в значительной степени больного человека, который существовал, делал все, что мог, но не мог полноценно жить и участвовать в управлении партией и государством. Процесс отравления был растянут с 1941 года по 1956 год.

Ван Мин, в этом смысле, был на протяжении ряда десятилетий нужен Мао Цзэдуну, как главная мишень, как главный объект осуждения СССР и его политики в отношении Китая.

В середине мая 1942 года старый врач Ли Динмин как‑то спросил Ван Мина:

Может ли в будущем случиться война между социалистическими странами?

Ван Мин ответил:

Нет! Если только они все подлинно социалистические. (С. 336.)

Даже между родными братьями бывают драки! – возразил Ли Динмин.

Поспорив немного, они невесело расстались. Сегодня мы видим, что этот вопрос, заданный стариком Ли, содержал в себе глубокий смысл. (С. 337.)

На жизненном пути Ван Мина ему встречались разные люди. Среди них были и его единомышленники. Были и мудрые люди, которые задавались важнейшими вопросами.

Здесь следует обратить внимание на то, что именно тогда, когда нашему народу, нашей стране пришлось вести смертельную схватку – войну 1941–1945 гг., Мао Цзэдун одновременно и провел внутри КПК идейное переформирование партии в идейного противника ВКП(б) – СССР, и отравил Ван Мина. Очевидно, что это произошло и по той причине, что Ван Мин оказался главным препятствием внутри КПК на пути осуществления Мао Цзэдуном его стратегии.

В 1941–1942 гг. Мао Цзэдун считал, поражение нашей страны в войне с гитлеровской Германией если не неизбежным, то вполне вероятным.

И вот в обстановке того времени старый китаец, врач, действительно старавшийся вылечить Ван Мина, задал ему вопрос: «Может ли в будущем случиться война между социалистическими странами?»

Ван Мин ответил: «Нет! Если только они все подлинно социалистические».

В этом вопросе и в этом ответе содержался очень глубокий смысл.

Исторически, если не генетически, ситуация сложилась таким образом, что в Китае традиционно возникли и существовали иррациональные представления о России, как о якобы традиционном национальном и военном враге нации Китая. Такие настроения, такие мысли распространены в Китае с давних пор. Во всяком случае с того времени, когда русские и китайцы впервые встретились четыреста лет тому назад. Они существуют и сегодня.

Ван Мин исходил из того, что существуют коренные интересы народов, стран, наций, что имеется возможность для китайцев и России руководствоваться разумными мыслями и интересами, которые исключают войну из их отношений.

Ван Мин считал, что марксизм-ленинизм, сама теория, которой руководствовались Компартия Китая, ВКП(б), Коминтерн исключали, абсолютно исключали войну между партиями, государствами, которые руководствовались коммунистической идеологией.

Старый мудрый китаец в момент, когда воевали между собой социалистический Советский Союз и нацистская Германия, очевидно, имея в виду и некое сходство их идеологий, а также задумавшись над тем, что может происходить в мире тогда, когда Китай и Россия станут социалистическими странами, очевидно имея в виду и традиционное отношение в Китае к России, спросил у Ван Мина: возможна ли война между социалистическими странами.

Ван Мин сразу же сказал: «Нет!».

Это была его первая реакция.

Однако он тут же добавил: «В том случае, если они действительно социалистические страны».

Так оказалось, что нельзя исключать возможность того, что страна может, номинально оставаясь социалистической, по сути своей перестать быть социалистической, а тогда возможна ее война против социалистической страны.

Из этого также следовало, что «социализм – это не навсегда», что в истории со странами могут происходить изменения. Страна может превратиться в социалистическую, именовать себя социалистической, и, в то же время, или позднее, превратиться по сути дела в не социалистическую.

Это также означало, что в стране, объявившей себя социалистической, возможно классовое перерождение, что возможно появление классовых, а, следовательно, и военных, противоречий, враждебности между такой страной и другой, то есть социалистической, страной.

Так оказывалось, что сама жизнь ставила перед Ван Мином вопрос о вероятном перерождении номинальных сторонников социализма или тех, кто на словах говорят о социализме, в предателей дела социализма, марксизма-ленинизма, как его понимал Ван Мин.

После мая 1942 года даже такой до наивности честный человек, как Ван Мин, уже больше не стал верить Цзинь Маоюе. (С. 339.)

И. И. Ильичев (начальник ГРУ Наркомата обороны СССР) в 1943 году не раз касался вопроса об отравлении Ван Мина в своих письмах Димитрову

В частности, 22 марта 1943 года И. И. Ильичев писал Г. Димитрову о том, что советские врачи дали следующее заключение по поводу рецепта, составленного Цзинь Маоюе:

«Рецепт выписан неправильно. Хотя микстура содержала каломель в пределах терапевтической дозировки, все же с течением времени он в щелочной среде разложился на сулему и ртуть, на что указывает изменение цвета микстуры на темно-зеленый.

Прием такой микстуры в течение пяти-шести месяцев может вызвать хроническое отравление (так наз. меркуриализм) с заболеванием органов пищеварения, почек и центральной нервной системы. Такое отравление в тяжелых случаях может привести к смерти, которой предшествует общее резкое малокровие».

И. И. Ильичев также писал, что член ЦК КПК Ли Фучунь «потребовал этот рецепт, но жена Ван Мина не дала его ему, сославшись на утерю рецепта». (С. 359.)

30 июля 1943 года И. И. Ильичев писал в письме Димитрову:

Наш работник в Яньани (П. П. Владимиров) докладывает, что положение Ван Мина продолжает ухудшаться. Для изучения его болезни и изыскания лучших методов лечения созван консилиум из 12 лучших врачей Яньани (в том числе Ма Хайдэ. – Ю. Г.). В заседаниях консилиума принимает также участие и наш советский врач (А. Я. Орлов).

В процессе изучения вопросов консилиум вскрыл неправильное лечение Ван Мина каломелью. Автор рецепта, китайский врач Цзин (Цзинь Маоюе), пытался уклониться от предъявленного ему обвинения в неправильности составленных им рецептов, но все же был признан виновником этого дела. Кроме того, наш советский врач установил, что доктор Цзин, вместо белого стрептоцида давал Ван Мину сулему в чистом виде. А вместо однопроцентного раствора танина давал ему десятипроцентный состав этого раствора.

Работа консилиума проводится под руководством представителя ЦК КПК (Ли Фучунь), который по своему усмотрению прерывает заседания консилиума, запрещает ставить некоторые вопросы. Так, например, когда рецепты Цзина были признаны как явно вредные, он прервал заседание на несколько дней, на протяжении которых Цзин имел возможность исправить рецепты и на очередном заседании представить их в невинном виде.

В последующих заседаниях часть врачей заняла невмешательскую позицию, а некоторые стали явно поддерживать Цзина. На старой точке зрения остались – наш советский врач и одна женщина – врач (Ли Юньши; вскоре она погибла. – Ю. Г.) из числа местных медицинских работников. Таким образом, большинство членов консилиума пришли к заключению, что Цзин прав. Однако, жена Ван Мина, продолжая разоблачать Цзина, представила консилиуму несколько сохранившихся у нее рецептов каломели, которые Цзин прописал в свое время для «лечения» Ван Мина. Это событие заставило представителя ЦК КПК снова прервать заседание врачей и лишь после некоторого времени, на очередном заседании консилиума, врач Цзин, видя безвыходное положение, начал раскаиваться, объясняя свои действия неряшливостью и невнимательностью.

В настоящее время Цзин на свободе и выполняет обязанности заведующего хирургическим отделением госпиталя.

Вышеизложенное сообщаю для Вашего сведения. (Ильичев)

30 июля 1943 года». (С. 360–361.)

Свидетельствует участник консилиума.

Ниже приводится фрагмент из книги: Чжан Жун, Джон Холидей. Мао Цзэдун: малоизвестные истории. Гонконг, 2007. Стр. 226 (на кит. яз.). 56 лет спустя, то есть в 1999 году, член консилиума Чэнь Инцянь рассказал:

Как только было принято решение о консилиуме, доктор Чэнь Инцянь получил задание отправиться к Ван Мину для наблюдения за его состоянием. Он рассказал: «Я провел месяц у Ван Мина дома, жил за стеной, в его кабинете. Я целый месяц нагревал его мочу, опускал в нее очень тонкую золотую пластину, которую затем вынимал пинцетом и рассматривал под микроскопом: если на ней пятна красного цвета, значит, к ней прилипла ртуть, это говорит о том, что в моче есть ртуть». «Несколько раз реакция была положительной. Он медленно отравлялся». Доктор Чэнь Инцянь доложил руководству о своем открытии, но несколько недель не последовало реакции.

30 июня 1943 года, наконец, начался консилиум. 20 июля вынесли заключение: доктор Цзинь давал Ван Мину принимать яд. Сам Цзинь тоже поставил подпись на заключении. Он сбоку приписал в скобках: «по некоторым пунктам имею отдельное заявление». Но он никогда не выступал ни с какими заявлениями. Во время одного из заседаний, в присутствии всех врачей в комнате, доктор Чэнь Инцянь своими глазами видел, как Цзинь «упал на колени перед Мэн Циншу (супругой Ван Мина), долго рыдал, перемешивая плач с мольбой, умолял простить его, говорил, что он ошибался, но не умышленно. Ван Мин с супругой, как и врачи, знали о том, что Цзинь постоянно носил при себе розданный в гоминьдановских войсках карманный справочник, названный «Обязательная ноша врача», в котором черным по белому написано, что каломель не сочетаема с бикарбонатной содой, а Цзинь даже подчеркнул это место. Доктор Чэнь Инцянь напрямик обратился к нему: «Смотрите, у Вас же в справочнике написано, запрещенные к сочетанию препараты, к тому же сильно вредное сочетание. Вы даже подчеркнули!». Цзинь молчал.

Цзинь не только не был наказан, наоборот, находился под защитой в Цзаоюани (ведомстве Кан Шэна. – Ю. Г.), обитал вместе с работниками спецслужб. Он по‑прежнему был врачом Мао и других руководителей КПК. Он выполнял прерывание беременности и перевязку фаллопиевых труб у Цзян Цин. После прихода КПК к власти в стране он стал начальником Пекинской больницы, отвечал за лечение руководителей КПК и членов их семей. Старшая сноха Мао была госпитализирована в Пекинской больнице с аппендицитом, для операции была необходима подпись члена семьи; поскольку (сын Мао Цзэдуна) Мао Аньин отсутствовал (воевал в Корее. – Ю. Г.), за него расписался Цзинь. Все это показывает, что отравление Ван Мина совершенно не могло произойти по личному решению Цзиня, или вследствие проблемы с техникой врачевания. (С. 361–363.)

Эти рассказы говорят сами за себя.

Здесь можно также обратить внимание на то, что Мао Цзэдуну помогали в осуществлении его планов отравления Ван Мина американский врач-шпион, с ведома Мао Цзэдуна, на протяжении длительного времени работавший «при Мао Цзэдуне, при руководстве КПК», Джордж Хейтем (Ма Хайдэ) и приверженец Мао Цзэдуна Ли Фучунь.

Одна из фальсификаций Мао Цзэдуна состоит в том, что линия декабрьского (1937 г.) заседания Политбюро ЦК КПК, принятая по докладу Ван Мина, была якобы «правокапитулянтской линией». И поэтому весь уханьский период (то есть, период с декабря 1937 года до вступления японской армии в Ухань в середине 1938 г. и шестого пленума ЦК КПК шестого созыва) во всей партии господствовала эта «правокапитулянтская линия Ван Мина» (С. 365.)

Исходя из содержания беседы со Сталиным и Димитровым перед отъездом делегации КПК в Коминтерне из Москвы в Китай, Ван Мин проводил курс на дальнейшее укрепление и расширение антияпонского национального единого фронта на основе сотрудничества между Гоминьданом и КПК. (С. 366.)

Коренные интересы народа Китая, Китая, как страны, нации Китая в середине 1930‑х гг., во второй половине 1930‑х гг. в особенности, потребовали создания или, по крайней мере, провозглашения единства нации в борьбе против японского нашествия, создания единого национального антияпонского фронта.