Текст книги "Секс в СССР, или Веселая жизнь"

Кривой эфир

Герой одной моей пьесы утверждает, что телевизор – это окно в коллективное бессовестное. Точка зрения автора не всегда совпадает с мнением персонажа, однако…

В начале ноября меня настойчиво позвали в «Прямой эфир» Андрея Малахова. Когда-то, без малого двадцать лет назад, я ненароком оказался на его дебютной передаче «Большая стирка» на Первом канале, вышел оттуда с острым антигигиеническим самоощущением и зарекся впредь ходить на такие шоу. Однако упорно звонивший мне редактор по имени Антон взывал к моей совести, ведь тема касалась Татьяны Васильевны Дорониной. В студии собирались поговорить о том, что же на самом деле произошло во МХАТе имени Горького год назад, когда великую актрису после 30 лет успешной работы «попросили» с должности художественного руководителя, десантировав туда околотеатрального деятеля Эдуарда Боякова и литературного гвардейца Захара Прилепина. Режиссер и актер Сергей Пускепалис не в счет, для него краткое пребывание в бригаде «кризисных менеджеров» оказалось лишь элементом опорного прыжка в престижный Ярославский театр имени Волкова, разваленный предшественниками.

Напомню: когда случилась эта «рокировочка», пресса, как по команде, набрала в рот воды, отделавшись в лучшем случае намеками. Вообразите на минуту, что в начале прошлого века газеты совсем не заметили бы, как приглашенный режиссер Мейерхольд выставил Веру Комиссаржевскую из ее собственного театра. Невозможно? Исключено! А ведь Татьяна Васильевна не только великая актриса и наше национальное достояние, она подлинный создатель эталонного МХАТа имени Горького, выстроившая его на руинах разделившегося в себе и рухнувшего советского Художественного театра. Тем не менее, пресса отмолчалась. Исключение составила, пожалуй, лишь резкая, ироничная и точная в предчувствии печальных последствий статья Татьяны Москвиной в «Аргументах недели».

А телевидение вообще проигнорировало ситуацию, хотя, как мы знаем, оно любит рассказывать нам даже о таких незначительных театральных событиях, как пьяная драка осветителя и сторожа Н-ского театра из-за благосклонности зрелой травести. Подозрительная история, не правда ли?

Одним из немногих, кому удалось прокомментировать странные события, был, извините за прямоту, автор этих строк. В интервью, которое я дал в феврале 2019-го Анжелике Заозерской для «Вечерней Москвы», есть и такие соображения:

«…Для меня и для всех изменение статуса Татьяны Васильевны Дорониной, великой актрисы, создательницы и хранительницы МХАТа имени Горького, было как гром среди не очень ясного неба. А приход в театр команды во главе с Эдуардом Бояковым стал еще большей неожиданностью, ведь в общественном сознании он олицетворял до последнего времени как раз альтернативную ветвь отечественного театра. Достаточно вспомнить его опыт работы в “Практике”. Но инициатива пертурбации, насколько я знаю, исходила не от Министерства культуры, а из более высоких структур: не случайно “уговаривать” Доронину приезжал советник президента по культуре В. Толстой. Впрочем, в случае неудачи проекта все шишки, уверен, посыплются на Мединского, которого я, будучи председателем Общественного совета Минкультуры, настойчиво предостерегал от вмешательства в дела доронинского театра.

…Думаю, для Татьяны Васильевны директивное предложение уступить место художественного руководителя и впредь именоваться “президентом” явилось тяжелым испытанием. Во-первых, уж извините, но по отечественным традициям основатели и бессменные руководители театральных коллективов обычно уходят с поста туда, где свет славы Господней с лихвой заменяет все должности и награды. Первый звонок на перемену прозвучал несколько лет назад, когда народную артистку Светлану Врагову, мать-основательницу и худрука театра “Модерн”, уволили по вздорному хозяйственному поводу, а на самом деле за то, что она позволила себе прилюдно покритиковать крупного столичного начальника Печатникова, в ту пору курировавшего московскую культуру, будучи медиком по специальности. Но никому в голову не приходило, что эти новшества могут коснуться недосягаемой Дорониной.

С момента ее ухода с поста худрука я не смог пообщаться с Татьяной Васильевной, но догадываюсь, какие космические бури сейчас бушуют в ее гордой и одинокой душе. Однако я бы на месте журналистов не спешил писать о минувшей “доронинской эре”. Да, институт “президента театра” нов и невнятен. Да, он вроде бы противоречит единоначалию, которого в театре уже давно нет, точнее оно во многом перешло к директорам. Кстати, Татьяна Васильевна – один из последних худруков, кому удавалось оставаться при этом и директором. Да, президент – титул лукавый, но я не верю, что художник масштаба Дорониной не будет существенно влиять на творческую жизнь коллектива, пусть теперь ее должность называется иначе. Авторитет Татьяны Васильевны настолько велик, а художественный опыт настолько уникален, что МХАТ еще надолго останется доронинским, если, конечно, эту традицию не искоренять сознательно и жестоко, чего, я думаю, не допустят те, кто благословили “рокировочку”. Во всяком случае, мне так хочется думать…

…Теперь о лидере “новой команды” Эдуарде Боякове. Скажу прямо: наши взгляды на драматургию и театр принципиально разные. Мы неоднократно полемизировали с ним на эту тему и достаточно жестко. Правда, Бояков стремительно, буквально на глазах стал православным патриотом, и недавно в рамках Года театра он провел в Сочи мастер-класс драматургов под слоганом “Театр для зрителей”. Но, извините, именно с этой идеей я выступал с конца 90-х, когда активно стал писать для сцены. Вызывая зубовный скрежет “Золотой маски” и ее тогдашнего лидера Боякова, я утверждал, что уровень пьесы и спектакля поверяется стойким интересом зрителей, а не лауреатствами, турами на заграничные фестивали и полуподпольными лабораторными чтениями. Надо мной смеялись, обзывали ретроградом, “зоологическим реалистом”, не понимающим сути “доаристотелевской драмы”, разъясняли, в том числе и Бояков: зритель вообще тут ни при чем, можно играть даже в пустом зале… И вот вам – пожалуйста: театр для зрителя. А для кого же еще?

Что ж, перефразируя общеизвестную фразу, можно утверждать: традиция – последнее прибежище экспериментатора. Если Эдуарду Боякову, обладающему опытом театрального менеджмента и пиара, удастся, сохранив доронинский уровень и курс, прорвать информационную блокаду, в которой МХАТ имени Горького существовал 30 лет, и внедрить там новые технологии, то я первый скажу ему большое русское спасибо. А пока ждем первых постановок “новой команды”. Большая сцена благодатна и безжалостна, а доронинский зритель строг, но объективен…»

Напомню, все это я говорил Анжелике Заозерской в середине февраля, через три месяца после внедрения «новой команды», когда еще брезжила надежда если не на синергию, то на сотрудничество Дорониной и засланных казачков-менеджеров. Еще не было удручающей премьеры «Последнего героя», удивившего прежде всего своей литературной беспомощностью, неприемлемой даже для заводского народного театра. Тогда еще никому в голову не приходило, что, сыграв 25 января 2019-го в Татьянин день Вассу при переполненном зале, Доронина больше не переступит порог своего храма, прервав всякие отношения с «варягами». Никто не предполагал, что в коллективе произойдет раскол, а верные зрители русского реалистического театра начнут сетевую самоорганизацию для сопротивления и забросают всевозможные инстанции гневными письмами, на которые никто не будет реагировать. Удивительные люди чиновники, они почему-то уверены: если не обращать внимания на протесты и возмущение людей, то «пиплы схавают» и успокоятся. Нет, не успокоились. Настырный мы народ.

…Мне снова позвонил настойчивый Антон и сообщил, что съемка назначена на 5 ноября, 19.00. Накануне как раз стартовал мой авторский фестиваль «Смотрины», и я каждый день в 19.00 на сцене «Вишневого сада» представлял театры, который привезли в Москву из разных городов России спектакли по моим пьесам. Но речь шла о великой Дорониной и судьбе МХАТа, извините за высокопарность, в данном случае оправданную. В указанное время я был на памятной мне еще с советских времен студии имени Горького, где фильмов для юношества больше не снимают, зато записывают разные телешоу.

Да, читатель, передача «Прямой эфир» выходит в записи. Это, если хотите, фирменный символ нашего ТВ. В павильоне терпеливо ждали команды «Мотор!» известные люди, как то: бывший директор театра кукол Ирина Корчевникова, депутат Госдумы актриса Елена Драпеко, драматург и критик Татьяна Москвина, актеры Владимир Стержаков, Владимир Стеклов, Александр Голобородько, Вера Сотникова, представители труппы, выступившие против «дедоронизации» МХАТа, – Андрей Чубченко, Лидия Матасова, Антон Наумов, Дмитрий Корепин, Елена Катышева, Юлия Зыкова, заместитель председателя комитета по культуре Госдумы Ольга Казакова, сподвижница и исследовательница творчества Дорониной Галина Ореханова, много лет проработавшая завлитом театра. Ну, и я в том числе… С экрана также прозвучали записанные заранее речи Инны Чуриковой, Олега Басилашвили, Александра Михайлова, Бориса Корчевникова, сделавшего несколько лет назад откровенное интервью с Дорониной для РТР. Кстати, Андрей Чубченко обнародовал письма Татьяны Васильевны, в которых она благодарила верных соратников-актеров за преданность традициям русского реалистического театра.

Начало записи затягивалось, очевидно, грим телезвезды – процесс не менее многотрудный, чем мумификация тела вождя. Наконец, Андрей Малахов появился в студии и, окинув собравшихся хитрым взором, объявил с отработанным надрывом, что Татьяна Доронина почти уже год не появляется в родном театре, ни с кем не общается. «Неужели великая актриса дала обет молчания!? Что случилось? Какая страшная тайна скрывается за ее затворничеством? Сейчас вы узнаете всю правду! Реклама…»

Затем начались выступления.

Назвать разговор в студии дискуссией трудно, это были, скорее, монологи людей, оскорбленных тем, как обошлись с Дорониной, озабоченных участью МХАТа и возмущенных безжалостным давлением на актеров, выразивших несогласие с новым курсом. В жестком варианте (В. Стержаков, И. Корчевникова) это выглядело как призыв немедленно вернуть Татьяну Васильевну на пост худрука и строго наказать всех виновных, включая даже одного из вице-премьеров, якобы затеявшего интригу. В мягкой версии (О. Казакова) предлагалось извиниться перед Дорониной и помочь ей осуществить свои полномочия президента МХАТа в соответствии с новым уставом, возглавить авторитетный худсовет, влияя таким образом на репертуар. Блистательная Татьяна Москвина вспомнила: когда ей сообщили о кадровых перестановках во МХАТе, она решила, что ее просто глупо разыгрывают. Такое просто немыслимо! Актеры МХАТа рассказали о том, что, выступив против «дедоронизации» театра, они оказались без ролей и на грани увольнения. Автор этих строк выразил удивление, что за такое беспрецедентное обращение с мастером мирового уровня краснеют пока только кремлевские звезды…

Единственный, кажется, кто поддержал новую команду, это – Владимир Стеклов. Сказавшись другом Захара Прилепина, что само по себе настораживает, он обрушил на собравшихся весь свой недюжинный и многословный темперамент, не подкрепленный, увы, умственным ресурсом… В студии явно не хватало аргументов или хотя бы оправданий со стороны «кризисных менеджеров». Лично я с интересом выслушал бы точку зрения Захара Прилепина (Евгения Лавлинского): не каждый день люди, имеющие весьма косвенное отношение к театру, становятся завлитами академических коллективов. Конечно, это неплохо, что в «третьем зале» МХАТа теперь регулярно в авторском исполнении звучат стихи, но, знаете ли, в Доме литераторов тоже есть хороший зал, нарочно для этого предназначенный. Театральные подмостки все-таки не для мелодекламаций. То же самое можно сказать и о курсах йоги во МХАТе. С трудом себе представляю, хотя, вероятно, речь о какой-то православно-патриотической версии йоги. Но это еще полбеды. А что вы скажете о лекции Юлии Высоцкой в малом зале про то, как правильно распределять домашний мусор по четырем контейнерам? Да-да, в доронинском храме Мельпомены – про мусор. Думаете, шучу? Если бы…

Но разве, спросите вы, все так уж там и плохо? Нет, конечно! Книжный магазинчик в фойе на третьем уровне – это просто здорово. Давно надо было открыть. Во всех театрах книжные прилавки имеются. Впрочем, книг драматурга, двадцать лет плодотворно сотрудничавшего с МХАТом имени Горького, там нет и не предвидится. Речь о моих книгах…

Вот, собственно, и все. Когда я уезжал из студии, меня заверили, что передача выйдет завтра, в крайнем случае, послезавтра – 7 ноября. Будучи человеком телевизионным, я отлично понимал: запись шла более двух часов, формат «Прямого эфира» около часа, поэтому наиболее суровые оценки, конечно, подрежут, но суть-то все равно сохранится – и страна, миллионы преданных поклонников Дорониной наконец узнают, что же произошло с их кумиром. Однако мне в голову не приходило, что «Прямой эфир» о Дорониной вообще не выйдет в эфир.

Прошло более двух недель, но смонтированная и подготовленная к показу передача так и не попала в сетку. Не стану восклицать о наступлении на свободу слова и правах граждан на информацию, оставлю это нашим либералам, хотя очевидно, что Доронина – в отличие, скажем, от Галины Волчек – не входит в число строго оберегаемых нашими правозащитниками персон. Не буду также, рыдая, ломать руки: «Ах, значит, у нас есть-таки цензура!» Конечно, есть, но она не государственная, а корпоративно-тусовочная, она не охранительная, а предохранительная. Думаю, теленачальники испугались, что, вылившись в эфир, вся эта история дойдет до президента, а он у нас главный не только по геополитике и спорту, но и по справедливости…

Однако 21 ноября в Кремле Путин вручил Татьяне Васильевне орден за «Заслуги перед Отечеством» первой степени. Мало кто знает, что сначала ей определили орден Александра Невского, тот самый, который тогда же был вручен дочке покойного Марка Захарова за ее вклад в искусство. Согласитесь, бывают странные сближенья… И только после наших неоднократных выступлений на разных уровнях это, мягко говоря, недоразумение исправили – и Доронина стала, наконец, полным кавалером высшего ордена Отечества. Замечу мимоходом, Хазанов, к всеобщему изумлению, сделался «полным» уже лет десять назад.

Когда президент надевал Татьяне Васильевне красную ленту через плечо, а потом тепло поздравлял, между ними состоялся разговор. Слов никто не слышал, но было видно, как очень не по-доброму удивилось лицо гаранта Конституции. Опытный политик, он мгновенно понял: такая несправедливость в отношении всенародно любимой актрисы чревата охлаждением миллионов избирателей к центральной власти. Потом, как стало известно, президент и актриса пробеседовали почти час. Теперь Путин знает все и, видимо, сделает соответствующие выводы. Может, в этой ситуации наше предохранительное ТВ позволит, наконец, узнать хоть что-то и гражданам России. Не для рекламных же роликов стоят у нас в домах телевизоры!

А то ведь какой-то кривой эфир поучается, не правда ли, друзья?!

Ноябрь, 2019

Мельпомена поверженная

Год театра – позади, и я вот иногда думаю, каким останется он в истории нашей культуры? Чем запомнится? Открытием в Ярославле? Я там присутствовал: странное зрелище. Закрытием? Оно оказалось еще хуже… По-моему, даже отцам державы было как-то неловко за выспренний капустник на сцене. Зато еще долго будут приводить в качестве примерной нелепости тот факт, что в оргкомитете Года театра не оказалось ни одного драматурга. Когда я на заседании Совета по культуре Госдумы обратил на этот факт внимание председателя СТД Александра Калягина, он даже слегка смутился. Помните, у Флобера в «Лексиконе прописных истин» есть такой пассаж: «Архитекторы. Обычно – дураки. Постоянно забывают, что в доме должна быть лестница». Но в СТД сидят неглупые, судя по их материальному благополучию, люди. Наверное, они просто запамятовали. А Кремль и Минкультуры не напомнили. Тоже, видно, забыли. В Год музыки, наверное, про композиторов забудут. Право слово, забывчивость ветвистой нашей власти начинает напоминать начальную стадию деменции.

Но главное, чем впечатается, по-моему, в анналы отечественной культуры минувший тематический год, так это окончательным разгромом русского традиционного театра, который всегда воспитывал, просвещал, взывал к совести зрителей, к чувству справедливости, учил добру. Кроме того, наш театр всегда был для мыслящего слоя общества своего рода индикатором идентичности. Поясню свою мысль. Если ты, сидя в зале, не обливаешься слезами над бедами униженных и оскорбленных, не наливаешься праведным гневом, видя на сцене «над правдою глумящуюся ложь», не страдаешь от невзгод Отечества, – ты не русский человек. Не по крови, понятно, а по культурному коду. И вот этот театр почти уничтожен. Зачем?

Попробуем разобраться. Видимо, он стал слишком опасен, неудобен для той стабильности, которая предполагает сохранение всех наших социальных перекосов и пропастей. Помните, Остап Бендер собирал деньги на ремонт Провала, чтобы не слишком проваливался? Вот-вот! Боюсь, большинство президентских грантов сегодня уходят именно на «ремонт Провала». Призывы не раскачивать лодку и не гнать волну – слышны теперь отовсюду, хотя куда плывет лодка, а также из какой текучей субстанции состоит волна, почему-то никто не уточняет.

Выходит: в нынешней ситуации куда спокойнее, если театр, литература, кино взывают не к чувству справедливости, а эксплуатируют любопытство человека, по преимуществу не очень-то здоровое. Если зритель воспалился, видя, как актриса на сцене демонстрирует групповой орал, власти плевать. Разве что православные активисты возмутятся. А вот от воспаленной гражданской совести бывают волнения и беспорядки. Я против беспорядков, но с ними надо бороться не с помощью блокады совести и постмодернистских штучек, а как-то иначе. Как именно? Не знаю. Но только не по рецептам Суркова, который ушел, чтобы остаться.

Собственно, к этому – к посрамлению совестливой Мельпомены – все шло уже давно. Драматический театр имени Станиславского после отставки Александра Галибина превратился в «Электротеатр». Театр имени Гоголя после удаления тихого традиционалиста (я об эстетике) Сергея Яшина преобразился в буйный «Гоголь-центр» под водительством Кирилла Серебенникова. Но именно в Год театра пошла настоящая «движуха». Судите сами: на Малую Бронную напустили Богомолова. Нет, сначала он стал доверенным лицом мэра Собянина, который, думаю, просто не был ни на одном его спектакле. Не до театров нашим начальникам: вся Россия – их театр. Скорее всего, приход Богомолова на Бронную – это сигнал столичного мэра «либеральной фронде»: ваши чаянья мне небезразличны. Голосуйте! Дальновидно. Разумно. Но что теперь будет с Бронной? В «Современник» поставлен Виктор Рыжаков. А пришел он из Центра Мейерхольда, и, значит, в театре, который в годы оттепели создавался как очаг новой гражданственности, новой искренности, обновленного реализма, воздвигнут теперь очередные трапеции с голыми боярами. Подозреваю, они рухнут, как и предсказывал Булгаков, но ведь вместе с театром. Однако все это операция местного значения.

Главное событие Года театра – это, без сомнений, жестокое свержение Татьяны Дорониной, фигуры грандиозной и знаковой для отечественной сцены. Она ведь не только достояние нации, всенародно любимая актриса, «старшая сестра», «Дульсинея Тобосская», Нюра из «Трех тополей на Плющихе». Татьяна Васильевна, 30 лет возглавляя МХАТ имени Горького, отбивала всеми способами, используя свой заслуженный авторитет и даже свое «ленинградство», все атаки на этот, не побоюсь фортификационного сравнения, бастион русской традиции, выработанной дореволюционным и советским театром. В годы мелкого беснования и местечкового «холуина» (так надо бы назвать профессиональный праздник нашей творческой интеллигенции) она защищала все то лучшее, что было получено от отцов-основателей МХОТа (Московского художественного общедоступного театра) и развито уже во МХАТе имени Горького. Если даже «ленинградство» ей не помогло, значит, дело серьезное. Большая политика!

Напомню, творческое подвижничество Дорониной протекало в обстановке почти тотального и, похоже, санкционированного сверху бойкота. Нет, я не преувеличиваю, а знаю, что говорю. Ни читатели театральных рубрик, ни телезрители даже не подозревали о блестящих премьерах и переаншлагах в огромном зале на Тверском бульваре, построенном в расчете на проведение людных партийных конференций. Отсюда, наверное, и фасад, похожий на жизнеутверждающий крематорий, что вовсе не мешало творческому биению внутри здания. Зато любое мановение и чихновение ефремовского, а затем и табаковского МХТ имени Чехова прославлялось в прессе и эфире с каким-то захлебывающимся гиперболизмом. У нас уж если СМИ кого-то любят, то до неприличия. «Вам говорили, что вы гений?» – «Говорили и не раз…» – «Можно еще раз сказать?» – «Только покороче!» А если уж «медийцы» кого-то не любят, то до истерического ожесточения. «Где? У Дорониной? Да у нее там и смотреть-то нечего!» – «А ты-то смотрел?» – «И не пойду никогда!»

Ведя на канале «Культура» передачу «Контекст», я столкнулся с упорным нежеланием освещать в эфире сам факт существования доронинского театра. Приходилось пробивать, настаивать, продавливать, обращаясь за помощью к руководителю канала Сергею Шумакову. Он грустно улыбался, вздыхал и помогал. Так добрый папа дает наказанному сыну конфетку, зная, что вернется злая мама и устроит истерику. Доронина все тридцать лет своего художественного руководства проходила в падчерицах у власти, особенно – у четвертой. Когда я, возглавив «Литературную газету», стал регулярно публиковать рецензии на спектакли МХАТа имени Горького, печатать интервью с Дорониной, многие коллеги по клубу главных редакторов восприняли меня как отщепенца, нарушившего правила поведения. Поначалу я никак не мог уразуметь: чего они не могут простить Татьяне Васильевне. Потом понял: нравственной цельности и искреннего патриотизма. Ситуационный аморализм – это ради бога! Бюджетный патриотизм – это – пожалуйста, это – сколько угодно.

Да и отрешили Доронину от должности как-то по-хамски, стращая то ли перерасходованными, то ли недорасходованными средствами, выделенными министерством. Жуткое, согласитесь, преступление на фоне идеальной финансовой дисциплины в отечественных театрах! Напомню, был случай, когда народную артистку Светлану Врагову изгнали из основанного ею же «Модерна» за то, что она посмела покритиковать прилюдно крупного московского чиновника Печатникова, который, имея, кажется, медицинское образование, рулил почему-то столичной культурой. Но за критику у нас не увольняют. У Враговой нашли какие-то хозяйственные огрехи и выставили на улицу. «Это всё?» – спросите вы. Нет, не всё. Обидчивого Печатникова давно сняли с работы и не за культуру, а бывшая художественная руководительница «Модерна», отданного на кормление продвинутому клипмейкеру и виноделу Грымову, через суд опровергла все наветы. И что – вернули ей театр? Нет. Извинились хотя бы? Нет. Зачем? Справедливость нынче не в моде.

Но вернемся во МХАТ. Показательно, что Доронину, как и Врагову, заменили не кем-нибудь, а полным ее антиподом – Эдуардом Бояковым, куратором «Золотой маски» и топ-менеджером театра «Практика», где мата-перемата в одном лишь спектакле я наслушался столько, сколько не слыхал в казарме за все время срочной службы. Допускаю, что Эдуард Бояков незадолго до назначения на самом деле переродился, как Будда, увидел свет, но под скороспелым своим православием и патриотизмом ходит пока еще очевидно неловко, как лошадь под новым седлом. И, думаю, сбросит его при первом удобном случае. Когда я спросил одного очень большого начальника, зачем свергли Доронину, он, помявшись, ответил: «Новая команда сделает этот театр православно-патриотическим, они будут воспитывать молодежь!» И смутился.

Ему ли не знать, что именно за патриотизм Доронина подвергалась бойкоту, что во МХАТе, ей-богу, даже репетиции порой начинали с молитвы. Теперь, полагаю, не начинают. Увы, сегодня патриотом и православным надо быть в Фейсбуке, а не в жизни, не на сцене, не на службе, не в творчестве… Вот уж поистине техногенное торжество старинной поговорки: «Не быть, а слыть…» Патриотизм и православие, к сожалению, становятся чем-то вроде партбилета, без которого не занять хороший пост. А что такое партбилет без веры в коммунизм? Так, картонка… Марк Захаров в свое время принародно продемонстрировал, как с такой картонкой поступают, когда она перестает приносить дивиденды. Сжег перед телекамерами. Не оттого ли, в частности, рухнул Советский Союз, что люди с красными картонками не вышли его защитить, хотя ранее дисциплинированно ходили на партийные собрания. Сейчас они дружно стоят со свечками в храмах и постятся. Аналогия понятна?

И еще одна удивительная подробность: сверстникам Дорониной, мастерам ее «весовой категории»: Табакову, Волчек, тому же Захарову – дали умереть своей смертью при исполнении и во славе, хотя и к ним вопросов было предостаточно, а по одному из этой троицы даже суровые уголовные дела брезжили. Но власть учла их заслуги перед Отечеством и горячую любовь народа, особенно к гению амбивалентности Олегу Павловичу, которому лично я благодарен: много лет назад он открыл свою «Табакерку» спектаклем «Кресло» – инсценировкой моей повести «ЧП районного масштаба». Правда, то, что мы тогда с ним критиковали в комсомоле – двойная мораль, карьеризм, вороватая предприимчивость, – все это ныне стало движущей силой нашего общества, особенно верхнего класса. Зато курить в общественных местах теперь нельзя.

Но почему, почему же так жестоко обошлись с Дорониной, хотя заслугами перед Отечеством она не уступала своим славным сверстникам, а по части всенародной любви, почти мистической, даже превосходила? Чем она так не угодила кремлевским прагматикам, ибо без их одобрения у нас в Отечестве птицы не поют. А тем, – отвечу, – что в эпоху политического постмодерна, сознательного размывания границ между плохим и хорошим, она упорно пыталась сохранить свой театр как кафедру для нравственной проповеди. Ну не смешно ли взывать со сцены к совести у нас в стране, где министр с тремя гражданствами и пятью виллами в разных концах света считает картофелины в продовольственной корзине пенсионера?!

Можно ли было сохранить доронинский МХАТ хотя бы как заповедник театральной и нравственной нормы, как творческий коллектив, нацеленный не на новизну любой ценой, а на сбережение традиции? Наверное, можно… Малый-то театр пока не трогают. Пока… Но, думаю, уже имеются желающие прописать в Доме Островского транссексуалку Катерину, бросающуюся с кручи из-за того, что горожане не поняли ее трансгендерной трагедии. Иногда мне хочется выйти на Красную площадь и громко спросить: «Дорогие отцы и матери Державы, вы-то своих детей-внуков куда водить будете, когда прикроете последний традиционный театр? На “Золотой ключик”, где у Буратино длинный фаллос вместо носа». Нет ответа.

Следует назвать еще одну важную причину беречь традиционные, нормативные театры. Речь о проблеме новизны как таковой. Прибегну к сравнению: есть географические центры, от них отсчитывается расстояние. В Москве это – старый телеграф. Нечто подобное имеет место и в искусстве. Если зритель, впервые придя в театр на «Гамлета», обнаруживает принца разъезжающим по сцене на скейтборде, а Офелию, утопающую в джакузи, то любые иные, даже самые смелые прочтения классической трагедии обессмысливаются. Нет «географического центра». Как определить, откуда отсчитывать оригинальность трактовки? Когда все женщины бородаты, то кого показывать в балагане? Новизна из способа развития традиции превращается в инструмент уничтожения оной. Если нож бесконечно затачивать, в конце концов останется одна деревянная ручка, а ею резать невозможно.

Так и произошло в нашем российском театре. Кроме того, сделать хуже, чем предшественники, это тоже новизна, но ухудшающая. Именно она правит сегодня бал в литературе, театре, кино. В искусстве нельзя самовыразиться напрямую, а только через мастерство, которое во многом утрачено. Об уровне советской театральной или литературной школы можно только мечтать. Писатель, не знающий правописания, – сегодня почти норма. А драматические актеры скоро будут доносить свое слово в зал исключительно с помощью микрофончиков. Мелочь? Да как сказать…

Увы, в эпоху гедонизма главное – хотеть, природные данные и профессиональная подготовка – дело второстепенное. Если в опере и балете эта губительная тенденция еще не так заметна, то в живописи, литературе, драматургии, кино воинствующая бесталанность превратилась в настоящее бедствие. Создана целая индустрия канонизации бездарей. Особенно тут преуспели «Золотая маска», «Кинотавр» и «Большая книга». Торжествует принцип печально известного мистификатора Пригова: «Искусство – это то, что выставлено в музее, поэтому любой ценой надо туда попасть». Главное не быть, а слыть.

Вы спросите, какое отношение выше сказанное имеет к жестокой участи всенародной любимцы? Самое непосредственное. Когда гномы захватывают дом великана, они первым делом убирают все, что напоминает о масштабе предшественника. Скажу больше: Доронину сделали сакральной жертвой, дав сообществу сигнал, что традиция, норма, русский реалистический театр, диалог с совестью зрителя теперь не актуальны, они окончательно вытеснены со сцены нафталиновым новаторством, зрелищным дилерством и аномалией, объявленной творческим методом. Если бы с Дорониной обошлись как с ее маститыми сверстниками, у кого-то могли остаться иллюзии и надежды на победу здравого смысла. Значит, надо было сделать так, чтобы обольщений ни у кого не осталось. Здравый смысл и политическая целесообразность не всегда ходят рядышком. Для того в свое время и взрывали храмы… Впрочем, в нашем случае в храм вселили местное отделение воинствующих безбожников, перехвативших на время хоругви «Союза Михаила Архангела». Странно, что этого не понимают или не хотят понять наши православные чиновники, вроде бы всегда поддерживавшие Доронину, а в данном случае способствовавшие, как говорят злые языки, ее низвержению. Интриги клира? Или мы имеем дело с прологом к церковной реформе? Ерунда? Когда я смотрю некоторые сюжеты канала «Спас», мне так не кажется…