Текст книги "Секс в СССР, или Веселая жизнь"

Разумеется, традиционалисты, как всегда, побеждены не в открытом бою, в честном состязании за любовь народа, симпатии зрителей и полные залы. Нет, их опять одолели с помощью хитрых аппаратных игр, многоходовых интриг и некомпетентности тех, кто принимает решения. Наша власть страшно далека от культуры, ошибочно считая ее замысловатым видом спорта, чем-то средним между художественной гимнастикой и кёрлингом. Один очень крупный руководитель, советуясь со мной по культурологическому вопросу, сознался, что двадцать лет не был в театре, писал законы. Я посоветовал ему посетить спектакль одного из реформаторов сцены. Через три дня он мне позвонил:

– Ужас! Кошмар! Как это допустили, когда?

– Пока вы писали законы.

Что же касается нашего зрителя, то он в своем большинстве всегда на стороне традиционалистов. Вам не приходилось наблюдать повальное бегство с премьер в театрах, напоминающих драмкружок при центре реабилитации малолетних токсикоманов? Мне приходилось. Спросите любого директора, на какие спектакли люди ходят, а на какие нет, уточните, как скоро он снимает из репертуара модную абракадабру, поставленную для фестивального показа. И он вам ответит, но скорее всего, шепотом, чтобы не ссориться с могучей «золотомасочной» кучей. Зритель никогда не спутает настоящее искусство с имитацией, даже самой изощренной.

Сколько ни убеждай посетителей Третьяковки, что «Черный квадрат» – вершина мировой живописи, а у «Мишек в лесу» и «Девочки с персиками» всегда народу будет больше. Но продолжим аналогию. Например, сейчас ту же Третьяковку возглавляет Зельфира Трегулова – явная фанатка Малевича. Когда к столетию «Черного квадрата» я написал передовую под названием «Прикол века», она навсегда обиделась на «Литературную газету». Как-то Трегулова объявила, что в случае пожара вынесет на себе «Квадрат», а не картину «Грачи прилетели». Вопросов нет. Мы живем в свободной стране, что хотим, то и выносим. Ну, охладела Зельфира к фигуративной живописи. Бывает. Лично я вынес бы «Троицу» Рублева. Однако речь о другом. Даже госпоже Трегуловой не приходит в голову отправить в запасники всех передвижников и весь советский реализм, а на их место повесить авангард. В музейном деле ума хватает. Зато в театральной политике не хватает.

Что обычно делает новый худрук, назначенный в результате очередного помрачения чиновного сознания? А в последнее время, как можно заметить, среди назначенцев преобладают «внучата Мейерхольда» и «торители новых путей». Традиционалистов, даже оглядчивых, среди них почти нет. Женовач в МХТ – исключение, о котором начальство, кажется, уже пожалело. Так вот, пришелец, ничего еще толком не поставив, сразу же начинает убирать с афиши спектакли предшественника, причем самые успешные, любимые зрителями. Это стремление уничтожить следы чужого успеха превратилось в какую-то манию. Я, например, будучи в Александринке, не обнаружил в фойе портрета народного артиста СССР Игоря Горбачева, с которым мне посчастливилось сотрудничать в его бытность художественным руководителем этого театра. Вот и объясните мне, какого рожна Валерию Фокину приспичило уничтожать всякие напоминания о своем выдающемся предшественнике с тем же старанием, с каким бандеровец, уничтожает памятники генералу Ватутину!

А ведь снять спектакль из репертуара – это не отправить полотно в запасник, откуда его потом можно достать и вернуть в экспозицию. «Здравствуй, боярыня Морозова! Где же были твои сани?» Снять спектакль – это значит уничтожить произведение искусства, утилизировать декорации и костюмы. Ладно, бывают творческие неудачи. Но почему же снимают лучшее? Эти постановки дают кассу! Или у нас не рыночная экономика? Если состязание между банкирами на предмет того, кто больше украдет денег у вкладчиков, считать конкуренцией, тогда, наверное, все-таки рыночная… В том-то и дело, что касса «внучат Мейерхольда» не интересует. Они по своей генетике «грантоядные». Зритель их тоже не волнует, они творят для немногих понимающих, хотя иной раз того же Богомолова понять может только участковый психиатр, и то не всякий…

Чердак или подвал – лучшее, что может предложить наше открытое общество «торителям новых путей», которые чаще всего никуда не ведут. Доверять самовыраженцам большие залы – это как добывать нефть с помощью клизмы. Но нефть у нас – кровь экономики. Тут не забалуешь, тут государство держит руку на пульсе, поигрывая наручниками. А театр – тьфу! Зрелище. Отдых. Милое шалопайство. Пусть порезвятся! Главное, чтобы на Болотную сами не выходили и других не подбивали… Стоп! Видимо, тут и собака зарыта. Попробуем ее эксгумировать.

На мой взгляд, еще в 1990-е власть совершила очень серьезную ошибку, которую упорно воспроизводит и по сей день. Однажды в Кремле решили так: ненадежную либеральную творческую интеллигенцию, на гормональном уровне страдающую еще и экспериментальным зудом, надо максимально, чтобы не лезла в большую политику, загрузить полезным трудом по основному месту работы. В этих целях им отдали в полное владение наше культурное пространство, за исключением некоторых заповедных анклавов традиционализма, которые исторически сложились, поэтому их решили пока не трогать. МХАТ имени Горького оказался в их числе. Расчет был прост: задобрим потенциальных бузотеров и займем делом. Ха-ха! Во-первых, задобрить либералов невозможно, они изначально воспринимают государство Российское как садиста Фредди Крюгера, но с большими кормящими грудями, которые можно и нужно, ненавидя, сосать.

Во-вторых, при советской власти в культуре тоже было много либералов и западников, но почти вся их политическая энергия уходила на борьбу с влиятельными традиционалистами за место под профессиональным солнцем. Однако, став по решению Кремля фактическими монополистами на культурном пространстве, собрав все мыслимые награды, премии, звания, должности, гранты, бонусы и хорошенько отдохнув на лаврах, либеральная творческая интеллигенция вновь ощутила мощный позыв к большой политике. Мол, что-то Путин в Кремле засиделся! История с «Гоголь-центром», втихаря занимавшимся подготовкой будущих бузотеров, власть ничему не научила. И решено было в порядке работы над ошибками создать «Горький-центр»: уж там-то обещали лояльную молодежь воспитывать. Кто обещал? Бояков. Ну-ну. Рыбки от птичек не рождаются…

Почему же так пренебрежительно верхи обошлись с традиционалистами, которые всегда вроде были опорой трона? Отвечу. В сознании патриота есть обязательный «блокиратор», табу на борьбу с государственностью, как бы сильно ни обидела его текущая власть. А раз так, зачем на этих людей, закодированных на лояльность, тратить время, силы, а главное – средства? Никуда не денутся. Иногда все-таки деваются. Странно, что еще никто не додумался собрать на проспекте Сахарова разрешенный митинг в поддержку ошельмованной Дорониной. Вот народу навалит! Возможно, там будет не так много молодых лиц, в основном придут люди с жизненным опытом. Но ведь именно они, а не планшетная молодежь, – самые самостоятельные и придирчивые избиратели. Уверен, та думская партия, которая вступится по-настоящему за Татьяну Васильевну, которая напишет на своих предвыборных знаменах «Руки прочь от Старшей сестры!», соберет немало дополнительных голосов.

Но вернемся к вопросу о борьбе с конкурентами. Я не раз сталкивался с тем, что очередной «золотомасочный гений», десантированный в нормальный театр, первым делом снимает из репертуара мои спектакли, даже идущие на аншлагах. Грымов снял «Женщин без границ», а Крок – «Козленка в молоке». Да что там мои безделки! Традиционно поставленную классику тоже – в шею. Не помогают даже стенания директоров: «Это же школьная программа! Мы с этого кормимся! Караул!» Я уже объяснял: «грантофаги» кормятся в другом месте. Через год-два «гения» с позором выгоняют вон за непрофессионализм и тайные пороки, которые на руководящем посту имеют особенность превращаться в явные. Но дело-то сделано. Зритель на ту ерунду, что «гений» после себя оставил, не ходит. Однако восстановить порушенное практически невозможно. Кто знает механику театрального учреждения, понимает, о чем я говорю.

Но почему же так происходит? Если человек, даже лауреат всероссийской премии «Золотой пень», назначенный главным озеленителем областного центра, начнет, воплощая свое представление о парковом искусстве, под корень рубить все, что растет и ветвится, его сразу выгонят. А с театрами, получается, можно вытворять все что угодно. Мэр или губернатор будут только пожимать плечами: «Как же, понимаем, современное искусство, в высшей школе экономики нам рассказывали…» Вспомните Пермь…

Будучи волею судеб какое-то время председателем Общественного совета Министерства культуры, я даже ставил вопрос о том, чтобы запретить вновь назначенным худрукам хотя бы в течение первых двух-трех лет после воцарения снимать успешные спектакли. Ты сначала создай хоть что-то сопоставимое, а потом прореживай репертуар. Мы понимаем, жизнь есть жизнь, даже в Кремле нет ничего вечного, вот и Медведев ушел, а сцена – это постоянно меняющийся мир. Неизбежно одни спектакли умирают, другие рождаются. Но почему удаление из афиши должно оставаться прерогативой одного-двух руководителей зрелищного учреждения? Вон даже изменения в Конституцию на всенародное обсуждение и голосование выставили. Разве не могли Путин с Кириенко вписать в Основной закон то, что нужно? Могли. А поди ж ты…

Вот и я предложил успешные спектакли снимать из репертуара, только заручившись согласием Театрального совета из местных деятелей культуры, критиков, зрителей, представителей власти и общественных организаций. А почему нет? В театр-то ходят наши сограждане, им и решать! Вы к домику, где проезжий Пушкин двести лет назад хлопнул рюмку, не пристроите без общественных слушаний трансформаторный ящик. А спектакль, на котором выросло три поколения школьников, выходит, можно умертвить волевым решением малохольного назначенца, живущего на три города? Почему?

У меня, кстати, был подобный случай. В питерском Театре сатиры на Васильевском острове хотели снять давно идущую инсценировку моей повести «Небо падших». Возникли трудности с исполнителем главной роли, занятым параллельно в бесконечном сериале про спецназ. Который в огне не тонет и в воде не горит. Но к худруку пришла делегация зрителей и сказала: «Не трожьте! Хотим смотреть!» И спектакль продержался еще несколько лет. Однако к моей идее театральных советов в Министерстве культуры отнеслись с иронией. Вообще, наши чиновники весьма ироничны во всем, кроме собственной выгоды. В самом деле, зачем гражданскому обществу лишняя общественная структура? Спектакль – это ж не поправки к Конституции. Зачем советоваться с гражданами, сиречь зрителями?

Но в полной мере с тем, как ведут себя дорвавшиеся до руководства «обновленцы» в отношении оппонентов, я столкнулся после переворота во МХАТе имени Горького, куда по всем правилом молниеносной спецоперации были заброшены Эдурад Бояков и Захар Прилепин. Говорят, сама идея внедрения родилась в гламурно-православных кругах, где каждому новообращенному атеисту, бывшему дзен-буддисту или раскаявшемуся тантрическому эротоману радуются так, как в былые годы старые большевики умилялись классово близкому уголовнику, по складам читающему «Азбуку коммунизма».

Напомню, во МХАТе шли три мои пьесы. Это: «Контрольный выстрел» («Смотрины»), поставленный еще в 2001 году Станиславом Говорухиным, мелодрама «Как боги…» – режиссерская работа самой Дорониной, и «Особняк на Рублевке» («Золото партии») – плод совместных усилий Валентина Клементьева и Михаила Кабанова. Все три вещи пользовались любовью зрителей, собирали залы, случались месяцы, когда мои спектакли играли на круг 5–6 раз, и не потому, что я был на особом положении, а потому что раскупались билеты. Доронина-то в отличие от Боякова как раз думала о рентабельности театра и не включала в отчет о выполнении государственного задания лекции о правильном распределении бытового мусора по четырем контейнерам. Именно этим, «рыночным», подходом и объясняется отсутствие других современных авторов в репертуаре МХАТа имени Горького, их пьесы время от времени ставились, но испытания большой сценой не выдерживали.

Кстати, если вы думаете, что мое двадцатилетнее сотрудничество с МХАТом имени Горького протекало безоблачно, вы ошибаетесь. Татьяна Васильевна была суровой руководительницей и не церемонилась. Она через два-три сезона сняла из репертуара мою комедию «Халам-бунду» в постановке Сергея Кутасова. Спектакль показался ей поверхностным, хотя зрителю эта вещь очень нравилась. К слову, «Халам-бунду» и ныне, спустя двадцать лет после написания, идет в других театрах на аншлагах. Доронина «заморозила» инсценировку моего романа «Грибной царь», блестяще поставленную Александром Дмитриевым, но сохранила название на афише. Сделано это было в воспитательных целях: таким образом она наказала за дурное поведение своего любимца, народного артиста Валентина Клементьева, исполнявшего главную роль. Я, кстати, был среди тех, кто просил Татьяну Васильевну простить проштрафившегося актера и вернуть его в театр. В конце концов она так и поступила, но, как показали дальнейшие события, напрасно. Клементьев первым перешел на сторону Боякова.

В последние два-три года наши отношения с Татьяной Васильевной похолодали: не найдя общий язык с Министерством культуры, она отнеслась с подозрением к тому, что я возглавил там Общественный совет. В день 120-летия МХАТа мне довелось стать невольным и единственным свидетелем такого жесткого словопрения между Дорониной и Мединским, что я готов был провалиться сквозь пол. Последнее слово осталось, конечно, за ней, но, уходя на сцену, чтобы открыть торжество, Доронина посмотрела на меня с тяжелым укором. Впрочем, это были трения между единомышленниками, одинаково понимающими природу и назначение искусства. Как-то на моей премьере Татьяна Васильевна едко пошутила: «Поздравляю, Юрий Михайлович, теперь во МХАТе у вас поставлено пьес больше пьес, чем у Булгакова, но пока еще меньше, чем у Горького…» Умеет замечательная актриса указать человеку его место, в том числе в драматургии.

Зато с Эдуардом Бояковым мы, как говорится, давние идейно-эстетические оппоненты, если не сказать – враги. Много лет я резко полемизировал с ним в печати и на разных круглых столах с острыми углами, жестко высказывались о нем и авторы «Литературной газеты», которую я возглавлял 17 лет. Пикантность ситуации заключается в том, что еще совсем недавно он придерживался абсолютно иных взглядов, типичных для гормональных либералов. Мол, режиссер имеет право на любой эксперимент без всяких моральных ограничений и ответственности перед обществом. Воспитательная функция театра – старорежимный бред! Зритель в зале допустим, но не обязателен. Власть есть враг искусства и абсолютное зло. Патриотизм – последнее прибежище негодяя. Еще можно найти в Интернете снимок: Эдуард Бояков, сжимая в руках табличку «Индия без Путина», стоит на фоне плаката «Хутин – пуй!»

Я же, извините за прямоту, трижды доверенное лицо Путина на выборах, с Бояковым спорил, не соглашался, и будущий прозелит воспринимал меня как воинствующего ретрограда, «зоологического реалиста», правда, при этом не посмотрев ни одного моего спектакля, не прочитав ни одной моей пьесы. Он был искренне уверен, что аншлаги во МХАТе собираются с помощью бойцов Кантемировской дивизии, которых по дружбе мобилизуют, чтобы заполнить пустые места. Ей-богу, я не шучу, сам слышал такое от оппонентов. Тут надо бы сказать: «золотомасочники» и «новодрамовцы» презирают традиционный театр заочно, априорно, не посещая спектаклей. Это принципиальная позиция: точка зрения врага даже не допускается в сознание. А вот мы, лапотники, их смотрим, читаем и знаем, о чем говорим. Будучи заброшен во МХАТ, Эдуард Бояков, как мне рассказывали, остолбенел, обнаружив, что на доронинские спектакли (включая мои пьесы) ходят не солдатики, чтобы поспать в тепле, а самые настоящие зрители, заплатившие свои кровные денежки. Но это ничего не изменило. Чем талантливее и успешнее идейно-эстетический враг, тем он опаснее и тем скорее его нужно уничтожить любыми способами. Эти парни, вроде Боякова и Прилепина, мыслят военно-полевыми или, если хотите, карательными категориями. О творческой конкуренции они понятия не имеют.

Повторю, пикантность ситуации заключалась в том, что, «перекоробившись» (см. мой роман «Гипсовый трубач»), Бояков вдруг показательно занял почти те же самые позиции, на которых всегда стоял я. Оно и понятно: Париж стоит обедни, а МХАТ – диетического поста и причастия. Но, казалось бы, как неофит патриотизма и отеческой веры, он должен теперь испытывать пиетет перед нами – «отчизнолюбами с подпольным стажем». А вот и нет. Даже совсем наоборот. Помните про «бюджетный патриотизм»? Мои спектакли стали показывать все реже и реже, а потом и вовсе сняли из репертуара. Забавно вышло с «Особняком на Рублевке». Сначала его приостановили, так как пьеса «Последний герой» драматурга с затейливым псевдонимом Крепостной, легшая в основу первой постановки новой команды, оказалась очень уж похожа тематически на мое «Золото партии». Тех же щей пожиже влей! Однако устранение конкурента не помогло: «Последнего героя» попросту освистали, он был вскоре стыдливо убран из репертуара, но… вместе с любимым зрителями «Золотом партии». Почему? Смотри выше…

Одновременно сняли и мою мелодраму «Как боги…», поставленную Дорониной и шедшую почти всегда на аншлагах. Любопытно, что случилось это буквально через несколько дней после того, как я выступил в поддержку Татьяны Васильевны в передаче Андрея Малахова «Прямой эфир». «Контрольный выстрел» официально снять пока не решаются: все-таки Говорухин – легендарный режиссер, друг Высоцкого, сподвижник Путина, а спектакль этот как бы живой памятник незабвенному Станиславу Сергеевичу на сцене академического театра. Но постановку просто не показывают уже скоро год. Думаю, скоро так же втихаря снимут… Зато восстановили под названием «36 часов из жизни одинокого мужчины» (это подзаголовок моего романа) инсценировку «Грибного царя».

Тут надо бы объясниться. Дело в том, что до «декабрьского переворота», еще при Дорониной во МХАТе было запланировано открытие моего авторского театрального фестиваля «Смотрины-2019». Такая традиция: «Смотрины-2015» открывались там же – спектаклем «Как боги…». Менять планы из-за того, что театр, с которым я сотрудничаю двадцать лет, вступил в период «бояковщины» (имеется в виду моральное состояние труппы), мне даже не пришло в голову. Я-то верил, что Татьяна Васильевна, преодолев понятное потрясение и жгучую обиду, станет, как и обещал ей советник Путина Владимир Толстой, полномочным президентом театра. Увы…

Тут я позволю себе еще одно отступление. Когда читаешь некоторые материалы о ситуации во МХАТе имени Горького, особенно интервью, данные на бегу замполитом Боякова (заместителем худрука по литературной части) писателем Захаром Прилепиным, может сложиться впечатление, будто поведение Дорониной, почти год не показывающейся в театре, – это какой-то каприз «королевы в изгнании». Мол, зарплату оставили, машина под окнами, новая команда буквально изнемогает от пиетета перед ее президентским статусом. Откуда обида, что за фокусы? Конечно же, это чистое лукавство и откровенное вранье, недостойное инженера человеческих душ, лидера партии «За правду!». На самом деле «пришельцы» сознательно повели себя так, чтобы смертельно оскорбить и отвадить гордую, знающую себе цену Доронину от родного театра.

Судите сами: были почти сразу убраны ее портреты, якобы в целях поиска более выигрышных мест и ракурсов. А снимок ведущего актера в фойе театра – это, скажу прямо, вовсе не дань тщеславию, это нечто вроде Доски почета передовиков на передовом предприятии. Вот ты, герой труда, утром шагаешь на родное предприятие, и вдруг глядь: на месте твоего заслуженного лица – пустое место. Каково? Кроме того, были сорваны афиши спектаклей, поставленных при Дорониной, даже таких знаковых, как «На дне», «Васса», «Мастер и Маргарита», «Отцы и дети», «Пигмалион», «На всякого мудреца – довольно простоты»… Остались висеть только афиши «Последнего героя» и «Супружеской жизни» – это чудовищная антреприза Андрея Кончаловского с Юлией Высоцкой и Александром Домогаровым по мотивам сценария изуродованного Бергмана. Когда я смотрел этот спектакль, мне хотелось выть от тоски, как псу, брошенному хозяевами в выморочном Чернобыле. Не стану разбирать постановку и игру, пусть это делают критики, но, как драматург, не могу не отметить: сам перенос бергмановского сюжета в постсоветскую Россию и особенно дописанные кем-то нелепые куски текста напоминают мне танец маленьких лебедей в исполнении бригады сантехников

Да, Доронина обиделась. А вы бы не обиделись? Хотел бы я посмотреть на добрейшую Ирину Антонову, которая, став президентом, вскоре обнаружила бы, что новый директор Ирина Лошак вымела из залов все приметы полувековой антоновской эпохи Музея имени Пушкина. Нонсенс? Да, в отношении Антоновой или президента питерского университета, покойной Вербицкой, – это нонсенс, «импосибл»! А в отношении Дорониной? Можно? Допустимо. Почему? Нет ответа.

Пойдем далее: с новым президентом вообще не согласовывались репертуар, кадровая политика, планы развития театра, в частности, превращения его в «поэтическую ленту». Я, поверьте, не против стихов на академической сцене, но если в Москве и решен «жилищный вопрос», то прежде всего в отношении поэтов: мест, где можно сегодня почитать для публики стихи, столько, что пиитов в столице уже не хватает, скоро за ними будут охотиться, как Шариков за котами: в мешок – и на выступление. Так что не стоит появление стихотворцев под сенью МХАТа объявлять очередной победой над «доронинщиной», а тем более выдавать в отчетных документах поэтический вечер за полноценный спектакль.

Но продолжим перечень целенаправленных обид. Президенту даже не показывали пьесы, принятые к постановке. Так разве бывает? По-моему, нет. Художественный совет, который должна возглавлять Татьяна Васильевна, так и не собрался. А при Дорониной такой совет работал исправно, я бывал на его заседаниях. Проходили они довольно бурно, в борьбе мнений и оценок. Бывало, совет не принимал готовый спектакль, его мучительно дорабатывали. Кто-то скажет: то была имитация демократических процедур при авторитарном худруке. Допустим. Но теперь-то во МХАТе чистая диктатура без всякой имитации. А ведь даже Путин устал от единоначалия и хочет поделиться полномочиями. Таким образом, нежелание Татьяны Васильевны появляться в театре мне понятно. Не понятно, как это могли допустить в отношении выдающегося деятеля русской культуры? Как?! По какой причине? Слово «русский», думаю, в нашем случае ключевое.

Но вернемся к «Смотринам». В процессе подготовки фестиваля я был вынужден встречаться с Бояковым и обсуждать детали и условия. Наверное, нечто подобное чувствовал Молотов, пожимая руку Риббентропа. Новый худрук произвел на меня впечатление человека, который бредит на заданную тему. Особенно озадачили замечания по поводу моих спектаклей. В мелодраме «Как боги…» его, как свежеправославного человека, возмутило, что по сюжету жена изменяет мужу с любовником. Это недопустимо! А в комедии «Особняк на Рублевке» его не устроило, как художник изобразил на сцене интерьер богатого дома. «Вы, наверное, никогда не бывали в особняках настоящих банкиров!» – упрекнул меня он с чувством явного превосходства. Точно, не бывал и нефтью не торговал, как сам Бояков. Далее, он подчеркнул, что Доронина влияния на художественную политику театра иметь больше не будет – ни как президент, ни как глава совета. У нас единоначалие. «Мой театр» – мелькало то и дело в разговоре. Пообщался я и с новым директором МХАТа Татьяной Ярошевской. Для полноты впечатления ей не хватало кожаной тужурки и маузера в деревянной кобуре.

Мое предложение открыть «Смотрины», как и планировалось Дорониной, «Особняком на Рублевке» было, разумеется, отвергнуто. Бояков решил возобновить «Грибного царя». Спасибо, конечно… Но, подозреваю, то была, скорее, шпилька «королеве в изгнании», нежели желание вернуть зрителям полюбившуюся постановку. Восстанавливал спектакль все тот же Александр Дмитриев под пристальным контролем «единоначальника», главную роль исполнял все тот же прощенный Валентин Клементьев. Задник превратился в огромный экран, демонстрировавший странноватые проекции и отвлекавший внимание от актеров, которые на его фоне стали казаться гномами. Кому-то, впрочем, понравилось, но в новой версии из спектакля, по-моему, ушла жизнь, осталась механизированная схема. Увы, даже самый совершенный органайзер не заменит талант. Спектакль пока еще изредка показывают, но после этой статьи, уверен, и его снимут. Не сразу, конечно. Эти ребята знают правила зачистки культурного пространства от конкурентов.

Вот, собственно, и все. Остается добавить, что совестливые актеры, не предавшие Доронину, попавшие в опалу и уволенные, судятся теперь с некогда родным храмом поверженной Мельпомены. Зрительский актив, сорганизовавшийся по сетевому принципу, пишет в инстанции протесты, готовит митинги и пикеты. Периодически в прессе появляются объективные материалы о ситуации в театре, среди них есть гневные шедевры – статьи Татьяны Москвиной и Капитолины Кокшеневой.

Но МХАТ имени Горького без Дорониной на глазах превращается в гипертрофированную «Практику», и это подтверждается простодушным заявлением в Краснопресненском суде адвоката Кириллова. Он признал, что актеры, подавшие иск, «не согласились со сменой творческой концепции МХАТа им. Горького, с новым прочтением тех произведений, которые ставят в театре, в том числе с использованием ненормативной лексики…» Но, позвольте, ведь как раз лютая матерщина на сцене и была фирменным знаком бояковской «Практики». Где же вы теперь, номенклатурные радетели о православных ценностях? Где вы, гламурные владыки? Почему же не спешите исправить свою кадровую ошибку? В ответ державная тишина. Главное, что унаследовала нынешняя власть от КПСС, это патологическое неумение признавать собственные промахи. Похоже, процесс дедоронизации и, как следствие, деградации МХАТа необратим. Грустно. Я писал для этого славного театра двадцать лет. И вот все закончилось. Царь Соломон сказал бы по этому поводу что-нибудь мудрое. Но я не Соломон…

Ходят, впрочем, слухи, что президент Путин, беседуя с новым министром культуры Ольгой Любимовой, настоятельно рекомендовал ей разобраться в этом эксцессе. Напомню, в начале декабря, после награждения в Кремле, наш гарант почти час беседовал с Дорониной, рассказавшей ему правду о «рейдерском» захвате театра. Если это так, то, увидев, как разрешит ситуацию Любимова, можно будет судить, каким она окажется министром. Если же это просто слухи и такого поручения Путин не давал, значит, у нас в стране за поруганную гордость отечественной культуры уже и заступиться некому. За балующуюся наркотой израильтянку – есть кому, а за Доронину некому…

Прощай, Год театра, мы тебя никогда не забудем!

2020