Текст книги "Аномальная зона"

5

После затяжной командировки Фролову предоставили десятидневный отпуск, но толком отдохнуть так и не дали. Три первых дня дёргали в управление, заставляли вспоминать всё новые и новые подробности его приключений, которые тщательно фиксировали на бумаге. Его даже свозили в музей УВД, где предъявили для опознания мундиры сотрудников НКВД-МГБ тридцатых – пятидесятых годов и образцы их табельного оружия.

Капитан без труда узнал синие галифе, тёмно-зелёные кители со стоячим воротником и фуражки – с тёмно-синим у МГБ верхом и краповым околышем. Именно в такой форме, с погонами, введёнными в 1943 году, и щеголяла вохра в таёжном лагере.

Беседовал с Фроловым, уточняя детали, всегда один и тот же человек в штатском, которого генерал Березин отрекомендовал как сотрудника Следственного комитета при краевой прокуратуре – высокий, крепкий блондин лет сорока с прозрачно-голубыми, заледеневшими будто, глазами. Капитана, правда, насторожило, что прокурор носил скрытно под пиджаком пистолет – ребята из этого ведомства только в телесериалах с оружием бегают, а в реальной жизни всё больше с авторучкой да клавиатурой компьютера дело имеют, но Следственный комитет – структура новая, и кто знает, что у них там за порядки?

Разговоры с прокурором напоминали больше допрос – вежливый, тактичный, но чрезвычайно въедливый, изматывающий душу, сеющий в ней смутное беспокойство.

С кем бы то ни было ещё делиться информацией о пережитом и увиденном в ходе таёжной эпопеи Фролову категорически воспрещалось. Даже полковника Титаренко отодвинули от этого дела. Шеф оперативников ходил злой, раздражённый, но на капитана смотрел с сочувствием.

На исходе восьмого дня краткосрочного отпуска Фролову передали приказ начальника УВД: экипироваться для дальней командировки, взять с собой личное оружие, смену белья, продукты питания на одни сутки. Форма одежды – гражданская, походная. Все дальнейшие инструкции – по прибытии на место.

Жена, привычная к скорым сборам и долгим отлучкам супруга, безропотно приготовила ему шерстяной свитер, джинсы, тёплую куртку на синтепоне и вязаную шапочку с надписью русскими буквами «Адидас».

Всё это к назначенному часу капитан безропотно напялил на себя, присовокупив рюкзак с запасными портами и сухпаем, натянул удобные на ноге унты на собачьем меху и, чмокнув жену в щёку, вышел из подъезда своей крупнопанельной пятиэтажки на улицу.

Точно в назначенный час подкатил джип. Со стороны переднего пассажирского кресла опустилось боковое стекло. Блеснул колко льдинками глаз давешний прокурорский следователь:

– Капитан Фролов! Здравствуйте. Садитесь.

Устроившись на заднем кресле, милиционер втиснул под ноги рюкзак и расстегнул, чтобы не запариться в тёплой машине, куртку.

За окошком ещё не рассвело. По пустынному в ранний утренний час шоссе ветер гнал волнами позёмку. Через четверть часа езды джип свернул с городской магистрали на неприметную просёлочную дорогу и ещё долго скакал по ухабам, пока не вырулил на скрытую грядой сосен вертолётную площадку, щедро залитую огнями прожекторов.

Здесь уже притулилось с десяток легковых автомобилей, несколько микроавтобусов, а в центре площадки высились, раскинув лопасти, три толстопузых, похожих на гигантских вислоухих кроликов, вертолёта. Возле них выстроилось с полсотни одетых в бело-коричневый камуфляж бойцов.

Намётанным глазом Фролов сразу заметил, что экипированы они серьёзно. Увешаны автоматами с оптическим прицелом, подсумками с боезапасом, средствами связи. Определённо спецназ. Но, судя по незнакомым лицам, явно не милицейский.

Поодаль стояли трое, и среди них – начальник УВД Березин. Выйдя из машины, следователь прокуратуры кивнул в их сторону, и капитан, волоча рюкзак, направился к троице, бывшей здесь явно за командиров.

– Товарищ генерал, капитан Фролов… – шагнув к руководству, начал было докладывать он по всей форме, но Березин только поморщился досадливо:

– Оставьте эти формальности, капитан. Держитесь рядом, со мной полетите…

– По машинам! – раздалась команда, и бойцы, позвякивая снаряжением, трусцой побежали грузиться в вертолёт.

– А вы – со мной! – властно приказал высокий горбоносый начальник в камуфляже, и Фролов не без удивления узнал в нём вице-губернатора края Переяславского. Видно было, что именно он руководит операцией.

«Во что же я влип?» – с тревогой подумал капитан. Но времени выяснять что-либо не осталось совсем. Березин с Переяславским уже пошли к флагманской машине, холодноглазый прокурор («Да имеет ли он вообще отношение к прокуратуре?» – засомневался теперь милиционер.) прошествовал следом, пришлось поспешить и Фролову, прихватив свой тощий рюкзак.

Неловко забравшись по дюралевой лестнице, он, с трудом ориентируясь в полумраке, приткнулся на свободное место, зажатый с двух сторон угрюмыми, остро пахнущими ружейным маслом и пороховой гарью, бойцами.

Вертолёт взвыл двигателем, лопасти заухали, набирая обороты, потом зарокотали надсадно, и Фролов почувствовал, как, качнувшись, машина оторвалась от земли, устремилась ввысь, унося его в своём чреве в таёжное поднебесье, туда, в лагерный ад, куда капитану возвращаться никак не хотелось.

6

Бывший майор-спецназовец, а ныне старший инспектор оперативного отдела частного охранного предприятия «Цезарь», подчинявшегося лично Переяславскому, Игорь Беляев, десантировался в Гиблую падь за два дня до подхода основных сил.

Опыт войскового разведчика, полученный в горных районах Чечни, пригодился и в мирной жизни. С очень существенной, правда, разницей: те деньги, которые платило государство офицеру за полугодовую опасную командировку в горячую точку, в ЧОПе Переяславского он получал за месяц. За нынешнюю вылазку ему обещали по три тысячи долларов в сутки. Крутые бабки, считай, у него в кармане. Зря его пугали при инструктаже. Здешние аборигены по сравнению с чеченскими боевиками – натуральные лохи. Второй день ползает он вокруг этой непонятной, спрятанной в непролазной тайге, конторы, а серьёзной охраны так и не встретил. И не то что серьёзной – вообще никакой. А стращали – здесь, дескать, службу несут профессионалы высокого класса…

Он опустился на парашюте ночью, километра за три от обозначенного на карте местонахождения изучаемого объекта. Приземлился удачно, запутавшись куполом в верхушке не слишком высокой сосны. Сломал несколько сучьев, ободрал о них бока, распоров комбинезон, но всё могло сложиться гораздо хуже. Ночной прыжок на тайгу, вслепую… Поболтавшись над невидимой землёй, рисковать не стал. Раскачавшись маятником на стропах, дотянулся до ветвей, добрался по ним до ствола и только потом, щёлкнув ножом, освободился от парашюта.

Осторожно, держа на боевом взводе с включенным лазерным прицелом автоматическую снайперскую винтовку «Винторез» с глушителем, спустился к основанию дерева. Почувствовав под ногами твёрдую землю, упал мгновенно ничком, напряжённо вслушиваясь в ночной шум тайги.

Выждав так, замерев, полчаса и не услышав ничего, кроме шороха ветра в кронах сосен над головой, позволил себе чуть расслабиться. Включил подствольный фонарик, обвёл тонким лучом пространство вокруг. Как и предупреждали – болото. Подмёрзшее, но опасное, с крытыми снежком полыньями. Но это не страшно. Не пуля снайпера, в конце концов. Не так фатально. Учили его в своё время по трясине ходить. Но лучше днём, а не ночью. Наряду с умением стрелять без промаха, совершать многочасовые марш-броски с полной боевой выкладкой, нейтрализовывать бесшумно противника, действуя ножом и удавкой, маскироваться и ориентироваться на местности, натренировали его в разведшколе и терпеливости, стремлению не суетиться попусту, а расслабляться и отдыхать, когда подворачивается такая возможность. А потому он, достав из рюкзака непромокаемый плащ, завернулся в него, лёг на сухое, подмороженное место, и уснул до утра, обхватив себя за плечи руками, поджав к животу колени, чтобы сохранить тепло стылой октябрьской ночью.

Утром, продрогнув изрядно, майор плотно перекусил, достав из компактного рюкзака бутерброд со свиным шпиком, заел двумя батончиками «Марса», запил обеззараженной с помощью бактерицидной таблетки болотной водой и, срубив ножом крепкую двухметровую жердь, отправился в путь.

Несколько раз, проломив неверный ещё лед, он ухал в трясину по пояс, но через час такой мучительной, с кочки на кочку, ходьбы, выбрался на твёрдую почву. Тайга здесь стояла стеной. Было тихо. На земле, присыпанной первой порошей, отчётливо читались следы зайца, белки и тетерева, а вот человеческих, слава богу, не просматривалось.

Укрывшись за огромной пихтой, рухнувшей так, что вывороченные корни размером с избу надёжно скрывали от нечаянных взоров, майор вновь устроил привал. Подсушил на жарком, бездымном почти костерке нижнее бельё и берцы, сменил шерстяные носки. Потом долго разглядывал в бинокль опушку леса, стремясь вычислить затаившийся в буреломе секрет. Однако никаких признаков такового не обнаружил. Сориентировавшись по карте и компасу, осторожно пошёл по тайге, ступая так, чтоб ни одна ветка не хрустнула.

Его предупреждали, что на дальних рубежах километрах в двух от объекта могут быть замаскированные посты. Он даже нашёл один такой – определил по едва видимой под снежком, но утоптанной плотно тропинке, и место, где хоронился боец, вычислил – под елью обнаружил окопчик, закамуфлированный свежесрубленным лапником, а в нём – следы долгого пребывания тех, кто сидел в «секрете» – окурки «козьих ножек», старый погон, пару стреляных, тронутых от времени зеленью, гильз от винтовки Мосина калибра 7,62. При этом очевидно было, что пустовал окопчик недели две-три, не меньше. Слой снега на дне лежал прочно и не отличался толщиной от пороши вокруг – видно было, что его давно не топтали.

С интересом рассмотрев погон – от гимнастёрки старого образца, с красными сержантскими лычками, майор хмыкнул многозначительно и пошёл, ориентируясь на тропку, но не по ней самой, а метрах в десяти стороной – ещё наткнёшься на приготовленную для непрошеных визитёров растяжку, а то и столкнёшься лоб в лоб с обладателями допотопных погон.

Ещё через час ходьбы тайга начала потихоньку редеть. Майор двигался здесь особенно осторожно, подолгу застывая на месте, прислушиваясь и вглядываясь в заросли мелколесья. И вдруг тайга кончилась, обрезанная будто ржавой колючей проволокой, натянутой между почерневших от времени столбов.

За этой изгородью, впрочем, довольно хлипкой, просматривался глубокий котлован, вырытый в глиняной почве, несколько дощатых складских строений и громоздкие механизмы, в которых разведчик узнал ленточный транспортёр, пресс и печь для обжига. Несколько сломанных тачек, которыми возили глину, окончательно убедили его, что перед ним глиняный карьер с участком по производству кирпича. А это значило, что дела здесь ведутся с размахом. Кирпич в тайге, где полно леса, – роскошь которую могут позволить себе немногие. Например, те, кто обосновался здесь, судя по размерам котлована, давно, и обладает большими человеческими ресурсами. Впрочем, если присмотреться внимательнее, то и здесь видны отчётливые следы запустения. Лебёдка и тросы подёрнулись ржавчиной, печь остыла и заметена снегом, следов человека не видно…

Без труда проскользнув между рядами «колючки», майор подошёл к карьеру, заглянул в его разверстую пасть. Довольно глубокий. Один склон более пологий, по нему проложены деревянные трапы.

Обойдя котлован вокруг, обнаружил просеку с уложенными на ней железнодорожными путями. Потрогал пальцем рельс – и на нём рыжий налёт. Давненько здесь не проходили платформы с грузами.

Переместив с плеча на грудь «Винторез», разведчик зашагал по железнодорожной колее. Просека привела его к очередному забору – частоколу из плотно сбитых, заострённых сверху брёвен, увитых пружинами коварной «егозы», с вскопанной, взрыхлённой граблями, а сейчас чуть присыпанной снегом контрольно-следовой полосой у подножья.

«Режимная зона!» – догадался майор.

Сломав с ближайшей сосенки-подростка ветку, он осторожно отступил в лес, грубо, но всё-таки заметая за собой предательские следы, особо заметные по первой пороше. Углубившись в чащу, сел на поваленный ствол, стал обозревать в бинокль видимый отсюда участок забора, вслушиваться напряжёно, пытаясь определить, что за жизнь протекает за ним.

Неожиданной лёгкий, неощутимый почти ветерок донёс откуда-то слева музыку. Развернувшись в ту сторону и приложив ладони к ушам, разведчик замер. И отчётливо различил слова песни. Кто-то выводил бодро под маршевую мелодию:

 
– Русский с китайцем братья навек.
Крепнет единство народов и рас.
Плечи расправил простой человек,
С песней шагает простой человек,
Сталин и Мао слушают нас.
Москва – Пекин.
Москва – Пекин!
Идут, идут вперёд народы.
За светлый путь, за прочный мир,
Под знаменем свободы…
 

По характерному похрипыванию догадался, что голосит репродуктор.

Надеясь, что камуфляжный комбинезон маскирует его в зарослях смешанного леса, майор направился туда, откуда лилась песня, ни разу не слышанная им ранее. И вскоре увидел посёлок, состоящий из нескольких десятков изб, расположившихся вдоль улочки, вымощенной деревянными плашками.

Выбрав ель повыше, он ловко вскарабкался по гладкому у комля стволу, затем по сучьям поднялся к самой макушке и опять поднёс бинокль к глазам.

Отправляя майора на разведку в тайгу, ему, в общем-то, объяснили, с чем придётся столкнуться. И сейчас, обозревая с верхотуры окрестности, он хорошо разглядел и лагерь, и посёлок. Последний выглядел довольно жалко. То там, то здесь чернели остовы сгоревших изб, а уцелевшие печки с высокими трубами стояли, как скорбные обелиски над порушенными очагами. По улицам прохаживались вооружённые люди неизвестной принадлежности, в гражданской одежде, напоминающие партизан. В центре села, у двухэтажного здания, явно административного, на высоком столбе немелодично, с прокуренным сипом, орал репродуктор. Теперь он наяривал с бодрой самоуверенностью:

– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…

В одной избе шла гулянка. Из распахнутых окон доносились переливы гармошки, а у крыльца плясали с повизгиванием, широко расставляя руки и взбрыкивая нелепо ногами, несколько мужиков и баб.

А вот лагерь, наоборот, был подозрительно тих и пуст. На деревянных вышках маячили часовые с винтовками на плечах, а в жилой зоне людей не просматривалось. Хотя нет, вот появились двое, пронесли, держа каждый со своей стороны за ручки, большой и, судя по перекосившимся фигурам, тяжёлый чан.

Майор аж головой встряхнул, сообразив, что в увиденной им сцене было неправильным.

Под тяжестью ноши скособочились двое, облачённые в военную форму старого образца, в расхристанных гимнастёрках без ремней и погон, а сопровождал их, шагая вольготно сзади, заложив руки в карманы, зек в полосатой робе.

Он опять посмотрел на посёлок. Скользнув окулярами по остову печи, указывающему пальцем трубы в мрачное снеговое небо, остановился на двухэтажном здании, где наметилось какое-то оживление. Двери его распахнулись, и несколько вооружённых автоматами ППШ людей в штатском вытолкнули вперёд военного в форме, с лейтенантскими погонами, босого, со связанными назад руками. Под гогот и свист два конвоира повели его по тропинке в сторону леса.

Разведчик расторопно спустился по стволу, мягко спрыгнул на землю и побежал, огибая груды валежника, наперерез. Для того, чтобы окончательно прояснить обстановку, ему нужно было взять «языка».

Стремительно перепрыгивая через пни и поваленные стволы, он, не таясь почти, пронёсся по редколесью и рухнул в гуще приморженного репейника, который в отместку осыпал майора дождём сухих колючек. Вскоре донеслись голоса конвоиров:

– Во как, чекист, мы с тобой местами-то поменялись! Я тебя, кумовская морда, уже давно приметил. Скока ты, сука, правильных пацанов в карцере да буре сгноил. И здесь затарился – думал, не сыщем? Ну, держи, гад, от меня свинцовый подарок!

Раздался лязг затвора.

Второй конвоир остудил пыл напарника, заметив лениво:

– Погодь, Змей. Давай до овражка его доведём, там и стрельнём. А то будет здесь валяться… Мы ж с тобой могилку копать не станем ему! Ежели здесь кончить, Резаный заругается, что на территории мусорим. И заставит нас с тобой жмурика в овраг волочить.

– Сам дойдёт! – согласился первый. – Буду я ещё эту конвойную собаку на себе таскать!

Разведчик увидел троих, шедших неторопливо по едва присыпанной первым снежком тропе. Впереди – молодой, в изодранной гимнастёрке, с кровоподтёками на лице, испуганный, с руками, туго скрученными за спиной верёвкой. За ним, переговариваясь и покуривая, брели двое. Один – в полосатых, будто пижамных штанах и в чёрном ватнике, великоватом ему, явно с чужого плеча. Другой – в полушубке нараспашку, из-под которого виднелась драная матросская тельняшка, в синих офицерских галифе и щеголеватых, с подвёрнутыми голенищами, хромовых сапогах. У обоих на плечах стволами вниз болтались автоматы ППШ.

Пропустив расстрельную команду вперёд, майор покинул укрытие и осторожно, подлаживаясь под их медленный шаг, двинулся следом. Через пару минут, посчитав, что процессия на достаточное расстояние удалилась от посёлка, он вскинул «Винторез», совместил красную точку лазерного прицела с бритым затылком конвойного слева.

– Пф-ф! – пшикнула снабжённая глушителем автоматическая винтовка, и жертва, словно получив крепкую затрещину, молча кувыркнулась с тропинки в кусты.

– Ты чё, Змей, на ровном месте спотыкаешься? – хохотнул приятель и шагнул к упавшему. А потом, почуя неладное, обернулся резко.

– Пф-ф! – плюнул ему в лицо «Винторез», и второй конвоир мешком рухнул на поверженного товарища.

Связанный лейтенант застыл, взирая озадаченно на сражённых врагов. А увидев вооружённого человек в камуфляже, со странным оружием, изумился ещё больше.

– Туда, быстро! – указал ему стволом винтовки на обочину тропы разведчик. – И ни звука, а то пристрелю!

Кивнув послушно, лейтенант шмыгнул в кусты и, обернувшись к спасителю, поблагодарил с чувством:

– Вот спасибо, товарищ… Ещё немного – и кранты. Шлёпнули бы они меня.

Майор, не торопясь освободить от пут пленника, предложил:

– Садись, служивый, вот сюда, покалякаем.

Тот неловко притулился на ствол поваленной сосны. Разведчик присел напротив, приспособив гниловатый пенёк, приказал жёстко:

– Ну-ка, расскажи мне быстро, кто ты и что за дела у вас тут творятся?

Лейтенант многозначительно повёл перетянутыми верёвкой плечами, но, не дождавшись реакции, обречённо вздохнул:

– Я оперуполномоченный, лейтенант, фамилия моя Прохоров. Две недели назад заключённые взбунтовались, нас, охрану, кого убили, кого вместо себя в бараки загнали. А я в погребе у матери прятался. Да вот нашли… Было бы оружие при себе – никогда бы живым им не дался… А вы, товарищ, не знаю вашего звания, кто будете? Неужто с Большой земли?

Игнорируя вопрос, освободитель смотрел на лейтенанта с интересом, как на диковину. Потом приказал:

– Ты вот что, парень, давай-ка всё по порядку. А то не понял я ни хрена. Какие зеки, что здесь за лагерь? Кто вы вообще такие?

Терпеливо выслушав сбивчивый рассказ пленного и кое-что уточнив, разведчик присвистнул озадаченно:

– Ну и дела-а… Сроду бы не поверил, если бы сам не увидел…

Лейтенант, продрогший в одной гимнастерке, босой, поёрзал на промёрзшем стволе, спросил с надеждой:

– Вы меня отпустите?

– Нет, ну надо же! – всё ещё изумлялся майор. – Лагерь! Сталинский! В наши дни! – А потом посмотрел на пленного с сожалением. – Отпустить тебя, парень, я не могу. – Точка лазерного прицела подрагивала мелко меж кустистых бровей лейтенанта, и разведчик вспомнил некстати, как называется у индусов нарисованный в этом месте, на лбу, красный знак – тика. – Ты извини, – сочувственно покачал головой майор, – как говорится, ничего личного. Служба!

«Винторез» опять отрывисто фыркнул. Связанный упал за ствол сосны, и его босые ноги торчали нелепо вверх, смутно белея растопыренными пальцами в сгустившихся сумерках.

Глава восемнадцатая

1

Марципанов как раз докладывал Резаному план переброски группы урок с грузом золота на Большую землю, когда за окнами послышался вдруг нарастающий стрекот вертолётов, захлопали выстрелы.

В кабинет, распахнув с размаху дверь, ворвался зек и, рванув на груди телогрейку, завопил истерично:

– Атас, пацаны! Кажись, менты на каких-то вентиляторах прилетели! С неба, суки, по верёвкам на посёлок сигают!

Резаный, до того по-хозяйски восседавший за столом начальника лагеря, подскочил, заорал на вошедшего:

– Ты чего, чмырь, мне тут лепишь? Какие менты? Какие, в натуре, вентиляторы?

– Вертолёты! – замирая от восторга, подсказал зекам, ни разу не видевшим ранее винтокрылых машин, Эдуард Аркадьевич. Душа его пела: свершилось! Долгожданный час свободы настал!

– Доложи как положено, козёл! – крикнул, брызжа слюной, воровской пахан.

– А я почём знаю, в натуре?! – рвал телогрейку, обнажая голую татуированную грудь, посыльный. – Мне пацаны грят: глянь, чекисты с вентиляторов на сосны валятся! Ну, с этих… У них винт сверху, падла, крутится, а эти… пятнистые, рожи размалёванные, по верёвкам спускаются и пацанов из стволов мочат очередями. Атас, короче, спасайся, кто может!

– А-а! – взвыл Резаный, выхватил из-за голенища сапога обоюдоострую финку и, сжимая её в руках, бросился из кабинета. – Всех запорю, падлы! Урки, ко мне! Вали ментов!

Марципанов хотел было шмыгнуть в комнату отдыха и отсидеться там, пока заваруха не кончится, но любопытство пересилило, и он поспешил вслед за паханом.

Выскочив на крыльцо штаба, он едва не угодил под перекрёстный огонь. Ополоумевшие от страха и неожиданности, блатные метались по улице, прятались за плетнями, пуская длинные, не прицельные очереди из ППШ куда-то вверх, палили в белый свет, как в копеечку, и падали, падали один за другим, умирали, взбрыкнув коротко, сражённые невидимыми нападающими. Эдуард Аркадьевич присел, услышав вдруг, как жужжат вокруг него смертоносные раскалённые пчёлки.

– Все ко мне! – орал, стоя на крыльце во весь рост рядом с ним, Резаный, размахивая бессмысленной в этой ситуации финкой. – Пацаны! Урки! Не дрейфь! Вали сук!

Сразу же несколько злых насекомых впились в него, пробив полосатую тельняшку и разукрасив её кровавыми розочками.

– Ах, твою мать! – шатнувшись, удивлённо взглянул на них воровской пахан, и вдруг рухнул, с деревянным стуком ударившись головой о доски крыльца.

Марципанов спрыгнул на землю, где пули свистели не так плотно и густо, сел на корточки, поднял руки вверх и застыл в этой позе абсолютной покорности.

Через мгновение он увидел наконец нападавших. Обряженные в пёстрые, бело-коричневые, камуфляжные комбинезоны, бойцы в бронежилетах и касках надвигались стремительно, казалось, со всех сторон, показываясь лишь на секунду, стреляя и вновь растворяясь, сливаясь с окружающей местностью. Их короткие автоматы с набалдашниками глушителей на конце ствола то и дело вспыхивали бесшумно яростными огоньками, разя без промаха всякого, оказавшегося на мушке: фр-р-р, фр-р-р…

И после каждого выстрела зеки летели кубарем и затихали навсегда, прижавшись к белой от снега, промёрзшей земле.

Один из бойцов, возникнув ниоткуда в десятке шагов от Эдуарда Аркадьевича, среагировал мгновенно, полоснув по нему раскалённым докрасна игольчатым лучом лазерного прицела.

– Я свой! Я сдаюсь! Я заложник! – заверещал тот. – Не стреляйте! – и зарыдал в отчаянье. – П-п-а-жа-а-луй-ста-а-а… – Он вглядывался в перечёркнутое полосками белой и чёрной краски лицо бойца, который не стрелял, но смотрел на него настороженно. Потом поднял автомат…

– У меня важные сведения! Доставьте меня к своему начальнику! – в отчаянье, понимая, что наступает последний миг в его жизни, заверещал Эдуард Аркадьевич.

Раз! Махнув ловко, огрел прикладом правозащитника по затылку боец. В голове Марципанова будто петарда взорвалась. И всё-таки на грани ускользающего в черноту сознания он понял, что его не убили, а лишь нейтрализовали на всякий случай, и он будет жить!

А потому и рухнул без чувств со счастливой улыбкой на обескровленных от страха губах.