Текст книги "Аномальная зона"

5

Через два дня Марципанов окончательно воспрял духом. За это время он имел несколько длительных встреч с Переяславским, на которых с дотошностью вспоминая малейшие подробности, посвятил его в историю лагеря, рассказал о роли дедушки в его уникальной сохранности до наших дней, не забыв упомянуть и о собственных заслугах, приведших вначале к гуманизации, а потом и к окончательному краху последнего оплота сталинизма.

– Увы, революция, как известно, пожирает своих детей – смущёно улыбнулся он в конце повествования и осторожно пощупал огромную, с корочкой присохшей крови, шишку на затылке.

В свою очередь, Эдуард Аркадьевич узнал о последних событиях, произошедших на Большой земле за время его отсутствия и, главное, о мировом финансовом кризисе, всё не кончающемся никак, обрушившем акции, валюту и прочие бумажные ценности и заставившем человечество вспомнить о ценностях вечных, непреходящих. О золоте, например.

Таким образом уникальное месторождение Гиблой пади приобретало особую важность.

Вертолёты теперь прилетали сюда ежедневно, подвозя всё новых чоповцев, каких-то молчаливых специалистов в безликих корпоративных комбинезонах, ящики с оборудованием.

Места на сторожевых вышках по периметру лагеря, откуда никто и не думал выпускать заключённых, заняли хорошо экипированные средствами связи, приборами ночного видения, стрелковым оружием с лазерными прицелами бойцы частного охранного подразделения.

Расторопные техники смонтировали новую электростанцию, протянули по посёлку телефонный кабель, возвели несколько модулей для хранения имущества, одновременно ремонтируя жилые дома и помещения штаба.

Все эти горячие, полные забот, деньки Переяславский находился в Гиблой пади. Привезённые им с собой специалисты горнорудного дела пока не спускались в шахту – там ещё роптали глухо остававшиеся под землёй в неведении о переменах здесь, наверху, зеки и рабсилы. Но, по предварительным оценкам, месторождение золота было богатейшим…

– Даже если эти отвалы промыть, – объяснял вице-губернатору пожилой геолог, указывая на горы породы у штрека, – не одну тонну драгметалла получить можно. Они ж золото варварски добывали. Выбирали, по сути, только самородки, да и то не все. Я здесь час походил – три шархана подобрал. Буквально под ногами валяются, – и, разжав кулак, продемонстрировал бугристые кусочки золота размером с крупную горошину каждый.

А на третий день Эдуард Аркадьевич самолично препроводил Переяславского в святая святых – спецхранилище, в прежние времена бывшее под надёжной охраной вооружённых чекистов, а сейчас торчащее неприметно над поверхностью земли, словно заброшенный, залитый бетоном ДОТ с порыжевшей от ржавчины бронированной дверью при входе.

Здесь, под землёй, в просторном помещении, напоминавшем огромный сейф, на деревянных полках вдоль обшитых металлом стен хранились аккуратно сложенные штабелями килограммовые слитки золота. Быстро сосчитав тяжёлые бруски на одном стеллаже, вице-губернатор присвистнул: тонн пять, не меньше… Вот оно, блин, золото партии…

Марципанов смотрел победителем:

– Это ж, Артур Семёныч, мировая сенсация! Найдут какой-нибудь задрипанный горшок с монетами, и то сколько шума. А здесь, можно сказать, Клондайк. Или копи царя Соломона… Диссертацию напишу! – мечтательно заявил правозащитник. – Докторскую. Пороюсь в здешних архивах, подберу материал, и по возвращении на Большую землю засяду. Я уже и название придумал: «Национальные традиции российского государственного террора». В смысле, общественно-политический строй меняется, идеология, а методы управления страной остаются всё те же. Здорово?

– Угу… – кажется, не слушая его и обозревая задумчиво представшее перед ним сокровище, буркнул Переяславский.

Эдуард Аркадьевич притих, помолчал, а потом, решившись, приступил к самому главному, окликнул:

– Артур Семёныч, а, Артур Семёныч… Я… э-э… хотел бы с просьбой к вам обратиться.

– Да? – рассеянно взглянул на него тот, зачарованный обилием слитков.

– Э-э… – мялся правозащитник, – могу ли я, ну, скажем, рассчитывать на некоторую материальную компенсацию за перенесённые здесь… м-м… нравственные и физические страдания в виде какой-то части вот этого? – несмелым жестом показал он на полки.

В глазах Переяславского вспыхнуло что-то, обеспокоившее Марципанова.

– Я, собственно, на много и не рассчитываю, – поспешно добавил он, но вице-губернатор пригасил взгляд, кивнул равнодушно:

– Да без вопросов. Забирай, сколько унесёшь…

Эдуард Аркадьевич как наследник рассчитывавший процентов на двадцать пять – тридцать хранившегося здесь золотого запаса, сник, но потом спохватился и, сообразив, что другого шанса попасть в эту комнату-сейф у него не будет, а синица в руках всё-таки предпочтительнее журавля в небе, бросился к полкам и принялся рассовывать килограммовые бруски в карманы затрапезной телогрейки, кителя, галифе, которые до колен едва не сползи под тяжестью золота. В последний момент успел прихватить ещё два, бросил за пазуху и вздрогнул, почувствовав, как холодный металл заледенил бьющееся отчаянно сердце.

– Закрыть, опечатать, поставить двух часовых, ни одного человека близко сюда не подпускать! – скомандовал вице-губернатор сопровождавшему их чоповцу и обернулся к Марципанову, бросил, нетерпеливо поморщившись: – Ну хватит, а то надорвётесь…

Не удержавшись, уже на выходе, правозащитник цапнул ещё брусок, спрятал в рукаве и поспешил вслед за покинувшим хранилище Переяславским. Однако чоповец бесцеремонно схватил его за руку:

– Сказали «хватит» – значит, хватит!

И отобрал слиток, швырнув золото обратно на полку.

К удивлению Эдуарда Аркадьевича, вице-губернатор живо заинтересовался и секретной лабораторией, а также всем, что было связано с происхождением и воспроизводством рабсилов.

В сопровождении правозащитника и настороженных телохранителей он долго ходил по спецблоку, рассматривал в местном музее жуткие экспонаты в натуральную величину – в банках и в стеклянных витринах, дотошно расспрашивал о сути научных исследований ведущих сотрудников – завлаба Матвея Ульяновича и шуструю старушку Изольду Валерьевну, а в конце экскурсии даже угостил конфетами очаровательных в своей непосредственности детёнышей-рабсилов.

– Прикроем к чёртовой матери эту фашистскую шарашку! – негодовал Марципанов. – Судить надо всех причастных к этим бесчеловечным экспериментам в международном трибунале в Гааге! А я выступлю там главным свидетелем обвинения.

Переяславский слушал рассеянно, пребывая в глубокой задумчивости, кивал неопределённо:

– Разберёмся…

А ещё несколько дней спустя состоялось знаменательное событие – встреча вице-губернатора с обитателями лагеря, обозначенная протокольно как сход жителей таёжного посёлка.

Накануне зеков и пленённых вохровцев хорошо покормили невиданными здесь ранее деликатесами – колбасой, сыром, мягким и белым, как вата, хлебом, раздали каждому по пачке индийского чая, блоку сигарет «Прима», по банке мясных и рыбных консервов, а также – и это стало главным символом другой жизни, наступающей отныне в посёлке, – по чекушке водки.

Целый день в жилзоне дымила баня, куда пускали всех желающих, выдавая при этом каждому кусок душистого мыла, вафельное полотенце и смену белья. В столовой кипели котлы со щами и кашей, щедро сдобренные говядиной и свининой, а из репродуктора неслись песни, неслыханные здесь ранее, – Пугачевой, Киркорова, ещё каких-то исполнителей, сопровождаемые дикими музыкальными ритмами.

Переяславский улыбался удовлетворённо, поучая ходившую за ним хвостом свиту, в которой состоял теперь и бывший правозащитник:

– Путь к сердцу народа лежит через желудок!

По причине ясной, хотя и с лёгким морозцем, погоды, всех обитателей лагеря построили на плацу. При этом они стихийно размежевались на две колонны. В одной оказались исконные зеки и зечки, в другой, гораздо меньшей, – бывшие вохровцы с домочадцами. Дети хныкали, бабы ругались, чекисты в изодранных мундирах глухо роптали. А вот зековская колонна стояла молча, привычно и монолитно.

Переяславский предстал перед ними в цивильной одежде – простой, без изысков, куртке на меху, вязаной шапочке на голове и в собачьих унтах. Теперь он походил не на главнокомандующего небольшого, но чрезвычайно боеспособного войска, а на усталого, умудрённого жизнью начальника геологической партии, например. В руках вице-губернатор сжимал ярко-красный мегафон японского производства. Поднеся его к губам, он обратился к собравшимся:

– Дорогие друзья, безвинные узники и те, кто долгие годы был вынужден охранять вас. К вам обращаюсь я, друзья мои. И прежде всего объявляю, что отныне вы все – равноправные граждане свободной России!

Он прервался, ожидая аплодисментов, свита подобострастно захлопала, но плац молчал насторженно. Переяславский продолжил: – В том, что случилось с вами, ничьей вины нет. Вернее, виновные есть, но они давно на том свете. А мы с вами, друзья, на этом. И нам надо жить дальше, не делясь на красных и белых, своих и чужих, растить детей и внуков, обустраивать нашу Родину – и большую, и малую, как социально ответственное, демократическое государство…

– Домой-то когда отпустите? – прервал его вдруг кто-то из колонны вохровцев. – А то закрыли нас вместе с поганой зечнёй, а теперь тары-бары разводите!

– Я понимаю ваше нетерпение, друзья, – развернул в ту сторону мегафон вице-губернатор. – Но попрошу для начала исключить из лексикона эти отвратительные слова – зеки, вохра, чекисты… Повторяю: теперь вы равны и свободны… Что касается дома… К сожалению, он есть далеко не у каждого, стоящего здесь сейчас. Как нет у вас и документов, удостоверяющих личность, которые действуют на территории современной России. Мы не можем просто раскрыть ворота и отправить на все четыре стороны бывших заключённых. Куда вы пойдёте в зимнюю стужу? В тайгу? Эвакуировать вас на Большую землю одномоментно, всем скопом, тоже пока невозможно. Где вы будете там жить? Без документов, без денег… Бичевать по вокзалам и подъездам? Как представитель государственной власти, я не могу пока допустить этого. Так что не всё так просто, друзья. Со дня на день ударят свирепые морозы, заметут метели. Нам надо срочно обустроить свой быт, создать запасы продовольствия. И без вашей помощи нам, конечно, не обойтись. Поэтому с каждым из вас будет заключён трудовой договор, в соответствии с которым вы получите свой участок работы, вам будет выплачиваться денежное вознаграждение. Всё по закону. На заработанные деньги вы сможете приобретать продукты питания, арендовать жильё, оплачивать коммунальные услуги…

– Эт… эт чё, ещё и за барак придётся платить? – удивился кто-то из бывших зеков.

– А как же! – воскликнул Переяславский. – Вы – свободные граждане, получающие за свой труд зарплату. И в состоянии оплачивать, как это делается во всём цивилизованном мире, своё пропитание и жильё. А государство возьмёт на себя обеспечение посёлка продовольствием, создаст рабочие места для вас. И конечно, на этот переходный период мы вынуждены будем особое внимание уделять охране общественного порядка, чтобы вы могли спокойно жить и трудиться. А потому наши сотрудники продолжат патрулирование территории лагеря, часовых с вышек мы тоже до поры до времени не будем снимать. Ещё раз, друзья мои, поздравляю всех с долгожданной свободой. Можете пока разойтись по баракам…

6

Уром следующего дня Богомолова, спавшего на своём привычном месте в бараке, разбудил шнырь-дневальный:

– Эй, Гоголь, хорош дрыхнуть! Поднимайся, тебя на вахту кличут!

Иван Михайлович, истомившийся в тюремных застенках, собрался быстро. Заправил постель на нарах – теперь у него, как и у других обитателей барака, были выданные новыми властями поролоновый матрац с простынёй, толстое суконное одеяло, синтепоновая подушка с чистой наволочкой. Ополоснув под умывальником лицо, накинул старую зековскую одежонку и помчался на вахту, где его ожидали, он был в этом уверен, хорошие известия.

«Как только освободят, – думал он на бегу лихорадочно, – оклемаюсь чуть-чуть, и за работу. Роман уже написан почти в уме, прямо свербит, прорываясь наружу. Надо только сесть за компьютер и настучать на клавиатуре то, что произошло за последние месяцы. И мировой бестселлер готов!»

Часовой в чёрной униформе, с помповым ружьём на плече, указал Богомолову на кабинет, где раньше принимали кумовья, а нынче красовалась табличка «Отдел кадров». За дверью Иван Михайлович увидел обшарпанный стол, за которым восседал улыбчивый молодой человек.

Писатель, шагнув за порог, потянулся было привычно к шапке, но, вспомнив о том, что теперь этот лагерный кошмар кончился и он опять вольный человек, полноправный член общества, сел без приглашения ближе к столу, произнёс приветливо:

– Богомолова вызывали?

Молодой человек, явно нездешний, наверняка доставленный сюда вертолётом, в строгом тёмно-синем костюме-тройке, при галстуке, растянул губы в ответ:

– Не вызывали… э-э… – покосился в бумаги перед собой, – Иван Михайлович, а приглашали.

– Точно! – радостно согласился писатель. – Приходится, знаете ли, выдавливать из себя по капле раба… Когда я могу отправиться на Большую землю? У меня обширные творческие планы. Хотелось бы поскорее.

Кадровик улыбнулся ещё шире, демонстрируя, казалось, все тридцать два зуба – ровные, белоснежные, ухоженные.

– С этим, Иван Михайлович, не всё так просто. Вы знаете, сколько стоит аренда вертолёта? Тридцать тысяч долларов, и это только в один конец. А посадочных мест в нём двадцать три. Таким образом, стоимость билета до краевого центра из Гиблой пади составляет… – он опять заглянул в бумажку, – тысяча пятьсот долларов или, по нынешнему курсу, сорок пять тысяч рублей. У вас есть эти деньги?

– Здесь нет, – пожал плечами писатель. – но вы меня только до дома доставьте. Там я перезайму и сразу же рассчитаюсь.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – согласился кадровик. – Но и вы нас поймите правильно. В условиях мирового финансового кризиса стоимость кредитов резко возросла. Мы могли бы ссудить вам эту сумму через наш Переяслав-банк… э-э… – опять взгляд в шпаргалку, – под сорок процентов годовых. Таким образом… – пробежал он холёными пальцами по микрокалькулятору, – вы будете должны нашей компании, по грубым подсчётам, сто тысяч рублей. Естественно, без залога такую сумму мы выдать не можем.

Богомолов замороченно потряс головой:

– Что же мне делать?

– Подписать типовой контракт с нашей компанией, – проникновенно предложил молодой человек. – В соответствии с ним мы трудоустраиваем вас здесь, в Гиблой пади, на оговорённый соглашением срок, со сдельно-премиальной оплатой труда, предоставляем вам место в общежитии. И вы зарабатываете себе средства на билет до Большой земли. Всё чётко, цивилизованно, согласно трудовому кодексу.

Иван Михайлович, которому вовсе не хотелось торчать в этой опостылевшей таёжной глуши, поморщился недовольно:

– И на какой срок вы предлагаете заключить мне с вами контракт?

– На три года.

– Что?! – с негодованием вскочил Богомолов.

– Но вы можете его продлить. Скажем, ещё на пять лет, – будто не поняв причин возмущения собеседника, попытался успокоить его кадровик. И протянул писателю лист бумаги. – Вот бланк типового договора. Подпишите там, где галочка, вот и всё.

– Всё? Всё?! – в ярости схватился за край стола с явным намерением опрокинуть его Иван Михайлович. – Да ты… Ты знаешь, чернильная твоя душа, что значит прожить здесь день, месяц… Три года?! На, выкуси! – и он ткнул в улыбчивую физиономию клерка трудовой кукиш с грязным, обгрызанным за неимением ножниц, ногтём на большом пальце.

Кадровик отшатнулся, торопливо нажал на кнопку селекторной связи:

– Охрана! У нас проблемы!

Через минуту дверь в кабинет распахнулась. На пороге возникли два чоповца, разительно, впрочем, отличавшиеся от виденных Богомоловым ранее. Те были молодые да рослые, а эти – на удивление маленькие, старые. Чёрные мундиры сидели на них мешковато, рукава были засучены до локтей. А лица – подозрительно, до головоломной боли знакомые…

– Энтот? – указал пальцем на писателя один из них.

Кадровик утвердительно склонил голову.

– Берём его, Акимыч! – скомандовал престарелый охранник и ловко завернул Ивану Михайловичу руку за спину.

– Давай, Трофимыч! – подскочил второй и, саданув кулаком поддых Богомолову, схватил его за вторую руку.

Вдвоём они выволокли беззвучно ловящего губами воздух литератора в коридор, завели в соседний кабинет. Там за столом восседал крупный красномордый чоповец.

– Вот, товарищ подполковник, ещё один отказчик от работы. Права качать вздумал.

Красномордый взорвался:

– Тамбовский волк тебе товарищ подполковник! Сколько раз, Акимыч, можно говорить? Никаких товарищей! Никаких подполковников! Мы – сотрудники частного охранного предприятия!

– Слушаюсь, тов… тьфу! – сбился опять старик. И в сердцах саданул кулаком по печени Богомолова. – А с этим-то что делать?

– Как что? – оскалился краснорожий. – Ввалите ему хорошенько, пока контракт не подпишет. В первый раз, что ли?

Через четверть часа Иван Михайлович, хлюпая разбитым в кровь носом, подписал все бумаги, которые подсунул ему вновь ставший улыбчивым кадровик.

А на следующий день отправился знакомой тропой на тот же глиняный карьер, где и начинал свою трудовую деятельность в лагере.

Конвоя не было. Мужики тащились, поскрипывая снегом, засыпавшим землю до колен.

На краю котлована их встретил старый знакомый писателя – бригадир.

– Здорово, орлы! Чё грустные? Радоваться надо. У нас не жисть нынче, а разлюли-малина! Жрачки от пуза, по ночам по видику в бараке порнуху крутят. Эт вам не при коммуняках на голодном подсосе вкалывать. И транспортёр гляньте какой смонтировали. Теперь никаких тачек не надо. Бери лопату, кидай глину на ленту. А пока летит – отдыхай. Но кто будет сачковать, получит от меня в морду. Айда, вперёд, ударники капиталистического труда! Родине ваш кирпич позарез нужен!

…Студейкину повезло больше. Ещё до вызова на вахту, до подписания контракта, он встретил невзначай Старуху Извергиль. После кражи дискеты из лаборатории он не появлялся там – совесть не позволяла. Однако по реакции Изольды Валерьевны, вполне дружеской, он понял, что его никто ни в чём не подозревает. А о том, что их разработки уплыли за океан ни Извергиль, ни Мудяков, конечно же, ничего и не знают.

– Александр Яковлевич, голубчик! – как родного приветствовала его энтузиастка науки. – Куда вы запропастились? Я уж хотела за вами послать. У нас столько новостей! А главное – непочатый край работы…

– Что, не прикрыли вашу шарашку новые хозяева? – не слишком приветливо буркнул бывший уфолог.

– Да вы что! – всплеснула руками Изольда Валерьевна. – Совсем наоборот! Перед нами такие горизонты открылись! И теперь наши исследования выходят на совершенно другой уровень. Если б вы видели, какое суперсовременное оборудование нам завезли! Электронные микроскопы, компьютерные томографы, а какие реактивы! И главное, литература научная, самая передовая. Новейшие переводы с английского, немецкого, французского, японского и китайского. Я ночи напролёт читаю. Это… это такое наслаждение! Такое счастье! – И, склонившись к уху Александра Яковлевича, зашептала ему страстно: – Переяславский – просто душка! Теперь мы будем заниматься трансплантологией. Органы рабсилов идеально подходят для пересадки человеку. Более того, взяв образцы генов больного, нуждающегося, например, в донорском сердце, почке, лёгких, печени… да практически любом органе, мы можем в короткий срок – скажем, за полгода, – вырастить рабсила, то есть донора, идеально совместимого с реципиентом! Перед нами открываются безграничные возможности. Артур Семёнович собирается развернуть на базе нашей лаборатории целую клинику! Пойдёмте к нам. Вакансии пока есть. А я похлопочу за вас перед Мудяковым… Ну не на лесоповале же, в самом деле, вам вкалывать!

Студейкин согласился. Распрощавшись со Старухой Извергиль, он зашёл в открытый недавно на территории жилзоны магазинчик, под запись, в долг, приобрёл там бутылку водки и впервые в жизни в одиночку напился.

…А в это время в бараке, поудобнее устроившись на покрашенных заново в весёленький цвет нарах, писатель достал из-под подушки купленный всё в том же магазинчике блокнот, шариковую ручку. Открыл и решительно вывел на первой странице: «Иван Богомолов. Пуд соли. Роман».

И начал в который раз: «Человек шёл по тайге напрямки, не разбирая дороги….». На этом месте споткнулся привычно. Но через мгновение продолжил уверенно: «… Он стороной обходил редкие здесь автострады и железнодорожные магистрали, пёр напролом, спрямляя извилистые цивилизованные и комфортные для длительного путешествия пути…».

Иван Михайлович писал и писал, скользил авторучкой по страницам блокнота, выводил строчку за строчкой, не обращая внимания ни на шум от включенного на полную мощь видиомагнитофона, ни на драку, разгорающуюся между соседями по бараку.

Потому что теперь он точно знал, куда и зачем шёл человек…