Текст книги "Образ зверя"

* * *

Иса сидит за длинным обеденным столом. Он один. На нем – черная военная форма, украшенная орденами и аксельбантами. Длинные седые волосы убраны в хвост. Перед ним на столе – книга, баночка с таблетками и тарелка с крупно нарезанным козьим сыром.

Он говорит тихо, но акустика в обеденном зале хорошая: если бы здесь был кто-то еще, он отлично расслышал бы слова Исы и в самом дальнем углу.

– Петр, знаешь… – Иса кладет руку на книгу. – Я скучаю по тебе. Очень скучаю. Я знаю, что по-своему ты меня любил. И я любил тебя. По-своему.

Иса листает книгу.

– Я мог бы дать тебе новую жизнь. Был бы это ты? Нет. У тебя в этом водевиле своя роль. Наверное, еще более паскудная, чем у меня. И ты отлично с ней справился. Все, что от тебя осталось – эта книга. Твой бунт против меня. Сегодня ее считают святой и заучивают наизусть. Твои слова звучат в вечности, дружище!

Иса закрывает книгу.

– Нет никакой свободы воли, понимаешь? Тебе только кажется, что ты можешь не рубить дрова. Но если ты их не нарубишь, то околеешь, когда придет зима. Всю свою жизнь я и был этим занят. Я рубил дрова. Потому что такова моя роль в этой дурацкой пьесе.

Иса встает и начинает нервно ходить туда-сюда.

– Люди не могут жить без бога, понимаешь? Когда они о нем совсем забыли, они увлеклись наукой, потому что не было больше сдерживающего фактора. Знание перестало быть ересью. Но развитие науки прямо пропорционально падению морали. Отсюда несколько веков ужасной бойни и разрушенный мир

Иса ударил кулаком по столу.

– Перемена сотворила с человеком такие чудеса! Я не был чем-то уникальным. Зарождалась новая раса – таких, как я. Но я их всех убил.

Иса вытряс таблетку из баночки на ладонь и проглотил.

– Да, до сих пор пью таблетки. Помогает справляться с приступами. Но с годами их стало меньше. В последний раз это случилось со мной лет десять назад.

Иса сел на место.

– Я не мог иначе, понимаешь? Если у каждого была бы сила бога – это все равно что дать каждому по личной атомной бомбе. Я усмирил эволюцию. Я скрещивал людей, как собак, чтобы они не превратились в этих проклятых часовиков и не разнесли бы мир к чертовой матери. Я оставил способности только у избранных, абсолютно верных мне. Они помогают мне следить за всеми. Прививать мораль. Эти люди верны мне настолько, что покончат со мной, когда придет время. Потому что людям нужен строгий, но мертвый бог. Бог-воспоминание.

Иса покачал головой.

– Да, я так и сижу в Сердце. Сердце – моя столица. Тут часто бывает холодно и иногда идут дожди. Дожди в моем сердце.

Иса надкусывает козий сыр и кривится:

– Какая же гадость, а!

Иса поднимает голову вверх и шепчет:

– Пожалуйста, дай мне сил однажды разорвать этот круг!

* * *

Иса, старый, осунувшийся, с налитыми кровью глазами, глядит на Урса. Длинные седые волосы падают на плечи. Строгий черный костюм, напоминающий военную форму, застегнут на все пуговицы. Золотистый серп висит в петлице у пояса, под левой рукой.

Урс сорвал прорванный, испачканный кровью свитер, и стоит голый по пояс. Сбитую обувь он тоже сбросил, на нем – только мятые черные брюки. Урс ссутулился, мышцы расслаблены, будто впереди не ждет его последний бой.

Вокруг кипит битва. Странно она выглядит со стороны: одинаковые люди исчезают и появляются, кричат, смеются, калечат друг друга, умирают. Не разобрать, где свои, а где чужие. Павла и его бойцов перебили в первые секунды боя. Вот лежит и сам Павел – лицом вниз, спина располосована.

– Здравствуй, отец! – ухмыляется Иса. – Вот, значит, как все кончится.

– Мы не обязаны драться, – говорит Урс. – Ты не игрушка и не слепое орудие. Ты еще можешь все это остановить. Ты запутался и заигрался в бога. Но ты – не бог. Ты – мальчишка, мечтавший об исключительной судьбе.

– Не могу, – говорит Иса. – Я должен.

Иса исчезает, но счетчик в голове Урса уже запущен. Урс – это машина смерти, и эти слова говорят сами за себя. Он выжидает необходимые мгновения и с силой пинает коленом воздух, где материализуется Иса. Иса складывается пополам. Урс берет его за шиворот и бросает на землю. Он бьет его босой стопой, но промахивается – Иса исчезает. Подчиняясь цифрам в голове, Урс делает несколько шагов в сторону и отклоняет корпус назад. Серп, явившийся из ниоткуда, проносится мимо. Урс перехватывает руку, второй бьет по локтю. Рука Исы выворачивается под неестественным углом. Серп вонзается в землю. Иса кричит и падает на колени. Урс бьет его по лицу, раз, другой. Иса подхватывает серп, снова исчезает. Урс прыгает в сторону, перекатывается и вскакивает на ноги. Иса несколько раз появляется, разит серпом, но каждый раз промахивается. Урс нависает над ним, резко наклоняется и бьет головой в лоб. Иса падает на спину. Урс бьет ногой по колену. Колено с громким треском ломается. Иса кричит от боли. Несколько двойников, привлеченные криком, набрасываются на Урса, но боец готов к этому. Он кружит с ними в смертельном танце, уворачивается от жалящих серпов, цифры в голове складываются и перемножаются. Урс сталкивает двойников лбами, крошит им черепа, ломает кости, выводит из строя.

– Я убью вас всех! – ревет боец.

Ему верят. Двойники в страхе пятятся от него. Площадь залита кровью, завалена обрывками проводов и микросхем, усеяна переломанными телами. Всюду – битый камень и разрушенные здания, задетые побоищем. Вдалеке равнодушно застыл серый зрачок портала.

– На колени! Все! На колени! – откуда-то из безопасного места кричит Таш.

Бывшие противники нервно смотрят друг на друга, на Урса. Один за одним становятся на колени, признавая и свое поражение и свою победу. Приветствуя своего нового бога.

Ася и Таши бегут к Урсу через площадь. Урс идет к предводителю проигравших. Тот лежит на спине и хрипло смеется, выплевывая кровь. Уцелевшие рука и нога бессмысленно дергаются.

Иса что-то тихо шепчет. Урс поднимает его с земли и на вытянутых руках держит над головой.

– Пусть все закончится здесь, – слышит Урс. – Есть и другие миры кроме этого.

Иса говорит что-то еще, но Урс не слышит.

Еще миг, и позвоночник старика переломится о колено бойца.

Только Исы больше нет в руках Урса. Чудовищный удар отбрасывает бойца в сторону. Там, где только что находился Иса, бушует вихрь; кошмарное искажение пространства, будто кто-то проткнул саму ткань действительности и теперь сматывает ее в тугой клубок.

– Часовик! – кричит кто-то, но взбесившаяся реальность пожирает воздух, звук, слова.

Аномалия растет и ширится, и нет возможности понять, что она собой представляет. В ней видно все, что было, есть и будет на этом месте, и эти обрывки, осколки времени, проносятся в ограниченной и одновременно безграничной язве на теле мира. Язва пульсирует и расползается, проглатывая все и всех вокруг. Стальное кольцо портала кренится, замирает и подается вперед, вырывая камни, которыми крепится к земле. Портал вспыхивает и искрится, и это привносит в происходящее еще больший сумбур и хаос. Язва растет и раздается – вширь, вглубь, ввысь, в прошлое и в будущее, съедает все, когда-либо существовавшее здесь от начала и до конца времен.

Урс встречает подступающую гибель стойко. Он гордится, что не проиграл, и жалеет, что так и не нашел своего медведя. И еще: ему немного жаль, что у них с Асей было так мало времени.

Таши пытаются убежать, и бегут, бегут, пока не лишаются сил. Перед тем, как небытие настигает их, Таш шепчет сестре: «Я люблю тебя!» Таша смеется сквозь слезы.

Ася сама шагает навстречу смерти, потому что там, за гранью, – она уверена – ее ждет мужчина. Ее мужчина. Ей нечего больше делать в этом мире.

Аномалия растет. Она вбирает в себя подобное ей – участки Полосы, когда-то разделявшие мир, обратившиеся часовиками и давшие бой воинам Исы. Чудовище крепнет и с аппетитом расправляется с Сердцем, с Лесом, с Университетом и прочими осколками мира. Родители Марка и его сестричка исчезают, так и не дождавшись родных.

Скоро зверь съедает время, все-все, без остатка, со всеми его обитателями, людьми и тварями, деревьями и травами, войнами и сказками, а затем – всю Вселенную, все планеты и звезды, переваривает их, превращает в себя, в ничто, кусая себя за хвост и становясь ничем, пустотой, откуда он, Зверь, когда-то явился.

Последняя глава

В любой хорошей драме на сцене всегда три героя. Персонажей может быть больше или меньше, и даже если сцена на время пустеет, незримое присутствие этих троих завораживает зрителя. Когда кто-то из них окончательно исчезает со сцены, остается его тень. И так пока вместо людей не останутся только тени.

Конфликт – всегда любовный. Что бы сам автор ни думал о своей пьесе, даже если все персонажи одного пола – это только маска, за которой – лицо страсти.

Театральные подмостки донельзя похожи на жизненное пространство. Легко представить, что каждый заключен в этот условный прямоугольник, и редко в его невидимые границы попадает больше двух человек.

Чем более ограничено пространство, тем сильнее разгораются страсти.

Деревня, в которой родился и жил Андрей, – идеальные декорации для трагической любви. Мало развлечений: охота, сбор урожая и связанные с ними праздники. Деревня и есть весь мир – за частоколом зловещая Полоса. Ступишь на нее – пропадешь. Но тосковать некогда, всегда есть чем занять руки.

Пока не приходит пора, чтобы кто-то занял твое сердце.

Случалось это обычно на праздниках: все танцуют, многим повезло – нашлась пара. Оставшиеся без спутников стоят в стороне, завистливо глядят на танцующих.

Пьянит чудесный запах летней ночи: смесь разнотравия и зелени в цвету. Заходит солнце, поднимается месяц, хитро глядит на людей. Прохлада студит горячие тела, но кровь кипит, кипит – от выпитого, от счастья, от предчувствия любви.

Наутро все разбредутся по своим домикам, попрятанным в большом густом лесу, но сегодня они все вместе – одно целое, единый человеческий организм, который жаждет жизни, жаждет одного – продлить свой род.

Любовь.

– Ее зовут Любовь, – говорит Ваcька. – Красивая.

Ваcька – лучший друг Андрея. Оба уже прошли обряд, уже считаются мужчинами.

Васька замечает, куда Андрей смотрит.

Толстые русые косы, длинная шея, высокая грудь, тонкие изящные ножки.

Ваcька говорит, что она живет где-то далеко-далеко, на другом краю Леса, но Андрей его не слышит.

Андрей видит ее впервые, его сердце заходится. Он, сын волхва и сам в будущем волхв, умеет читать. Он думает, что знает о любви все. Любовь – это то, о чем пишут в книгах. Оказалось, неправда. Вот же она.

Любовь с первого взгляда.

Он отводит глаза, старается не смотреть, но ничего не может с собой поделать. Хочет подойти, но не решается. Он не боится с отцом ходить на кабана и медведя, а вот к девушке подойти – страшно. Страшно, что откажет, не улыбнется в ответ.

Сам того не замечая, Андрей ранит других: девушки поглядывают в его сторону, улыбаются призывно. Но Андрей уже больше никого не видит.

Васька что-то говорит ему, хлопает по плечу, настойчиво повторяет один и тот же вопрос. Что отвечать? Что говорить? Друг хочет куда-то пойти и почему-то спрашивает у него.

– Да-да, иди, конечно. А я посижу здесь. Такой хороший вечер, – бормочет Андрей.

Он садится на траву, зелень приятно щекочет его, и он счастлив – одним созерцанием любимой, мыслью, что она здесь, сегодня, под этой луной.

А потом к ней подходит Васька, протягивает руку, и она принимает ее. Пробегает злой шепоток: завороженные ее красотой, другие парни не решились, застеснялись, а этот не побоялся – и теперь она у него в руках.

Новое чувство заполняет грудь Андрея: гнев. Как Васька посмел?

Васька кружится вокруг нее, хохочет, хлопает в ладоши. Любовь улыбается, смотрит ему в глаза. Белые зубы блестят, и блеск ее улыбки, веселые искорки в глазах сводят Андрея с ума.

Он медленно поднимается на ноги, готовый броситься на друга. Но вдруг понимает, что струсил: Васька – косая сажень в плечах. Верзила побьет его у всех на глазах. Андрей трусит и прикрывается мыслью о том, что не хочет покрывать отца и деда позором. Но сам прекрасно понимает, что трус.

Чертыхаясь, Андрей бредет в ночь. Кто-то окликает его, но он только отмахивается. Покинув праздничную поляну, он зачем-то глядит через плечо – лучше б не глядел. Васька за руку ведет Любовь в лес.

* * *

Васька не понял, почему друг охладел к нему. На месте Андрея порадовался бы за товарища, а тот ходит смурной. Он же спросил у него перед тем, как пойти. Эх, волхвы! Кто их поймет?

С Любовью все шло чудесно. Скоро выяснилось, что она понесла. Васька начал хлопотать о том, чтобы она поскорее переехала к нему в дом.

Только одна беда: отец Васьки был дурачком. Однажды с дерева упал да прямо на голову, вот там у него что-то и повредилось. Он почти не говорил, а если говорил, то на каком-то странном языке, как младенец. Мамка Васьки погрустила, но скоро привыкла и стала звать отца «Младшенький». «Дети – они завсегда дети, – говорила она. – А стар что мал, только кушает больше».

Васька стеснялся отца, но что он мог поделать? Обычай есть обычай – жена должна жить у мужа.

Справили свадьбу. Такой это был счастливый день! Васька, наверное, впервые в жизни заплакал. Он знал: мужчины не плачут, но тут просто не мог сдержаться – такая радость! Да и все вокруг были счастливые. Только один Андрей ходил мрачнее тучи. Но он скоро ушел и про него все позабыли.

Любовь и Васька жили душа в душу. Дурачок-отец почти им не досаждал. Люба сначала сторонилась его, а потом привыкла. Иногда даже выводила его за руку погулять.

Живот ее рос и округлялся. Подходило время рожать. Только у судьбы были на Любовь иные планы.

Как-то ночью Младшенький расплакался и никак не мог успокоиться. Мамка, Вася и Люба применили все свои уловки, чтобы отвлечь его. Но то, что обычно работало, сегодня почему-то не помогало. Может, зуб у него разболелся или живот: тянули из него причину, но он плакал и не мог им объяснить. Тогда любовь забралась к нему на печку и легла рядом. Погладила по щеке, сказала добрые слова. Он вроде бы притих – а потом как даст ей обеими ногами в живот!

Люба свалилась с печи. Вокруг нее много крови набежало. Мамка – в крик. Васька взвыл, запрыгнул на печку и бросился на отца с кулаками. Мать между ними полезла, но куда там – Васька отбросил ее прочь. И как-то так неудачно он приложил отца, что тот свалился замертво.

Так семейство лишилось обоих детей – старого и еще не родившегося.

Соседям потом наврали, что Младшенький сам с печи свалился.

С тех пор между Любой и Васькой как будто пробежала черная кошка. Она винила его в том, что из-за него потеряла ребенка; он винил ее, чтобы не винить себя.

Слово за слово, ссора за ссорой, и тонкое, не окрепшее еще деревце любви зачахло.

Люба стала много работать в поле, чтобы чем-то занять себя, и еще долго трудилась, когда все остальные разбредались по домам. Но и когда дел уже не оставалось или темнота мешала занимать руки, она не шла домой, а бежала к частоколу и стояла там, прислонившись к бревну. Что там, на этой Полосе? Смерть? Погибель? А, может, какая-то новая, лучшая жизнь?

Каждый раз, когда она приходила поздно, муж встречал ее руганью. Сонные соседи высыпали на улицу, чтобы полюбопытствовать, и Люба и Васька, никого не стесняясь, считались друг с другом, стирали свое грязное белье у всех на виду.

Молва о разладе между Любой и Васькой дошла до Андрея. Он тогда чуть не плясал от злой радости. Он понимал: радоваться чужому горю – плохо. Но как ему было не радоваться?

Ему также донесли, что Люба неизвестно где шляется по ночам. Недолго думая, он решил проследить за ней. Неужели еще кто-то стоит между ними?

Андрей с детства приучился лазать по деревьям. Он передвигался по кронам бесшумно, как белочка. Целый день он неустанно следил за Любой издалека, напрягал свои молодые глаза, пока все не помутнело и не поплыло.

Он ждал долго, но что такое время для влюбленного? Наконец Люба закончила свои дела и куда-то уверенно зашагала. Андрей крался за ней в ночи и гадал: куда она идет? Там же ничего нет!

Догадка поразила его. Неужели она собирается выйти на Полосу? Неужели хочет покончить с собой?

Когда впереди угрюмой стражей замаячил частокол, Андрей перепугался еще сильнее и крикнул:

– Стой, Люба! Не делай этого! Я же люблю тебя!

Крикнул и сам поразился тому, что крикнул. Как это сорвалось с языка, сам не понял.

Люба вздрогнула, повернулась, глядит вокруг – никого. Андрей спрятался в ветвях и затаился.

– Кто ты такой? Выходи! Я тебя знаю? – крикнула в ответ Люба.

Первое побуждение Андрея – бежать! Подальше, без оглядки, пока не упадешь от усталости. Но он остался. Нет уж, во второй раз он не струсит.

И он спрыгнул с дерева, мягко приземлился на влажную траву.

– Андрей, ты? – сказала девушка потрясенно. Привыкшими к темноте глазами Андрей жадно любовался ей. Невзгоды не сломили ее. У губ, правда, появилась горькая складка, да под глазами спряталась синева.

Но как же она была хороша!

– Ты зачем здесь? – спросила Люба.

– Я шел за тобой. Весь день сегодня шел, – сказал Андрей.

– Зачем?

– Я тогда, на празднике, побоялся к тебе подойти. Вот теперь не боюсь.

Наступила тишина.

– Андрей, я ведь не знала, что ты… Я даже никогда не думала о тебе… – вдруг Люба бросилась к нему на шею и заплакала. – Жаль, что тогда подошел он, а не ты.

Андрей застыл, как будто его поразило громом, а девушка, которую он любил, плакала у него на груди.

Он нашел в себе силы обнять ее. От нее так чудесно пахло! Какой приятной она была на ощупь! Андрей почувствовал вдруг, что в нем пробуждается мужская сила, и щеки его запылали от стыда. Он неуклюже отстранился, не убирая рук с ее плеч. Интересно, она заметила?

– Андрей, знаешь, сначала все было так хорошо, а потом вдруг все поломалось! – сквозь слезы сказала она. – И знаешь, что самое ужасное? Я все еще люблю его.

Она заплакала еще горше. Андрею эти слова – будто удар ножом. Но он ничего не сказал.

Так они и стояли в ночи – мужчина и женщина, и у обоих – разбитое сердце.

* * *

Так вышло, что они стали часто встречаться – тайком, ночью, у частокола. И на душе у Любы посветлело. И ей уже были безразличны и ругань с мужем, и ворчание мамки, и незадавшаяся жизнь. Андрей давал ей то, чего ей так не хватало: слушал ее.

Он умел слушать как никто. Она рассказывала ему обо всем: о мелких впечатлениях дня, о жизни до замужества, о своей семье. Она пересказывала ему свои сны, делилась своими детскими мечтами, жаловалась на Васю и его мамку.

Андрей не слышал и половины из того, что она ему рассказывала. Ему достаточно было, чтобы она просто была рядом – здесь и сейчас.

Однажды она поцеловала его. Просто так – без предупреждения, долгим, сочным поцелуем.

– Я устала ждать, когда ты сделаешь это, – сказала она, отстранившись.

Андрей удивился: как понять женщин? Но ему так понравилось! И он решил ничего не говорить: действия красноречивее любых слов.

Они поцеловались еще раз. И в следующую встречу. Скоро совсем перестали разговаривать: так и целовались всю ночь напролет.

В одну из ночей – уже начало холодать – они увлеклись и зашли гораздо дальше, чем Андрей мог мечтать.

Усталые, со сбившимся дыханием, счастливые, они лежали на траве и смотрели на звезды. Наверное, это был лучший миг в жизни Андрея. Никогда больше он не был так счастлив, как в ту беззаботную ночь в мире, где были только двое под далекими улыбчивыми звездами.

– Давай сбежим, – прошептала Любовь.

– Куда? – удивился Андрей. – Куда здесь можно сбежать?

– Ты знаешь куда – сказала Люба. – За частокол. За Полосу.

– Это же верная смерть! Ты предлагаешь нам свести счеты с жизнью? – со смешком сказал Андрей и обнял ее. – Я согласен, но только попозже, когда мы состаримся и не сможем заниматься этим.

Люба чуть отодвинулась, привстала на локте и посмотрела на него:

– Андрей, я серьезно. Ты был на Полосе? И я не была. Вдруг это все придумали, чтобы люди никуда отсюда не уходили?

– Придумали? Кто?

– Волхвы, – сказала Люба и серьезно посмотрела на него.

Так ведь и было, и Андрей об этом знал. Он тяжело вздохнул. Он собирался нарушить слово, которое дал отцу. Кто его осудит? Мужчины всегда предают друг друга из-за женщин. Он уже предал друга, предаст и отца.

– Люба, это тайна. Никто, кроме волхвов, не должен об этом знать. Но я люблю тебя и все расскажу. За Полосой живут люди. Правда, не так, как мы. У них есть волшебные машины и огромные дома во много-много этажей. Полосу можно пересечь, но для этого нужно специальное приспособление. Такой черный сундучок. Он хранится у моего отца.

Люба хлопнула рукой по земле:

– Я так и знала, я знала!

– Только ты никому не говори, – встревоженно сказал Андрей. – Отец меня убьет, если узнает, что я проболтался.

– Андрюша, дорогой, – прошептала Люба. – Забери этот сундучок. Давай сбежим отсюда! Пожалуйста, я очень-очень хочу отсюда сбежать. Здесь я несчастлива. А с тобой я буду счастливой. На Полосе, за Полосой, неважно. Лишь бы с тобой, а не с ним.

В глубине души Андрей не хотел ничего менять. Ему нравились эти встречи под луной: было чего ждать. Но жить вместе? Об этом он еще не думал. Променять понятную, простую жизнь и всем рискнуть ради увлечения? Так, с каких это пор он стал называть любовь увлечением?

Андрей ответил уклончиво:

– Я постараюсь. Я дождусь удобного момента и сделаю это.

Он сказал так в надежде, что «удобный момент» наступит нескоро.

Его уловка не сработала, и Любовь надула губки:

– Поторопись. Я не буду ждать вечно.

Он попытался поцеловать ее, отвлечь от неприятной темы, но она отвернулась от него.

Звезды на небе уже не казались ему улыбчивыми.

Где-то рядом скрипнула ветка. Андрей, расстроенный и погруженный в свои мысли, ничего не заметил.

А ведь не он один умел лазать по деревьям и подсматривать за другими.