Текст книги "Юность"

– Я вообще никому не буду говорить о своих планах, даже отцу и матери! А когда буду добиваться каких-либо конкретных и ощутимых успехов, то буду им конечно об этом говорить! – решил он.

Несмотря на такой окончательный провал с учёбой, на следующий день во вторник 14 февраля Кочет вышел на работу с чувством облегчения. Как и планировал накануне, он начал новую жизнь, не дожидаясь следующего понедельника, уже этим утром сделав зарядку и обмыв торс холодной водой.

На работу он даже пришёл в хорошем настроении и одухотворённым.

– Но мне в первые дни без учёбы надо устроить себе каникулы, чтобы отдохнуть морально и эмоционально! Возьму себе на это почти две недели, до конца февраля включительно! А потом снова займусь французским языком! Ведь если я пройду весь школьный курс, то мне нечего будет опасаться в институте! – уже на работе решил он.

А там его ждал сюрприз. На несколько дней Кочета назначили в ассистенты к электрику Николаю Хомутову, в задачу которого входила замена люминесцентных ламп в потолочных светильниках. Задачей же Платона стала помощь в установке огромной раздвижной лестницы, подаче электрику новых ламп и в принятии от него старых, а также в подстраховке того на лестнице. Работали они тщательно, постепенно обходя весь токарный участок цеха. Но потом токаря Кочета заменили на фрезеровщика Бориса Лапшина, так как теперь предстояла замена ламп над фрезерным участком.

На работе к Платону подошёл Яков Родин и предложил сыграть в шашки за цех в командном первенстве завода. Платон согласился, заняв, как дебютант, место на четвёртой последней доске. Первая встреча состоялась в красном уголке цеха № 29, располагавшегося в соседнем корпусе. Но доски было всего две, так что третьим и четвёртым номерам команд пришлось ждать своей очереди. Платона поразил молодой чуть полноватый брюнет, игравший на первой доске соперника. Сделав всего пять ходов и не разменяв ни одной шашки, он объявил, что выиграл партию, этим собрав вокруг себя всех участников. Но соперник – главный технолог двадцатого цеха Борис Николаевич Селезнёв естественно лишь снисходительно улыбнулся – давай, мол, воображала, ходи. И тот пошёл, отдав шашку. Селезнёв вынужденно взял. Потом это повторилось. Потом они взяли по две шашки друг друга. А затем соперник пожертвовал Борису Николаевичу сразу три, взамен взяв пять шашек и выиграв позицию, в результате которой озадаченному сопернику пришлось бы только безвозмездно отдавать свои шашки.

– «Вот это да!? Просто класс!» – вырвалось у кого-то.

Вместо этой пары сели третьи номера, за который от двадцатого цеха играл капитан команды Яков Родин. Но Платон переключился на вторую доску. На ней грузный технолог с красным лицом из двадцатого цеха Василий Махин чёрными выиграл свою партию. Пришла очередь и Платона, тоже игравшего чёрными на четвёртой доске. Против него играл высокий мужчина средних Александр Американцев. Платон играл, как во сне, долго не думая и играя от соперника, в основном думая за его время. Со стороны даже можно было подумать, что играет мастер. К концу партии оказалось, что Родин сыграл вничью и счёт командной борьбы стал полтора на полтора. Исход сражения теперь зависел от Кочета. И все столпились вокруг их доски. Партия была равной и шла к ничьей. Но в конце её Платон ошибся, прозевав отдачу шашки соперником и вынужденное битьё его шашки, с последующей потерей ещё одной своей. По позиции казалось, что соперник теперь выигрывает. Но Платон привык биться до конца, даже когда всё было всем очевидно. Многие зрители уже потянулись к выходу.

Платон даже услышал чью-то реплику:

– «Ну, всё! Тут очевидно!».

И эта реплика видимо успокоила соперника, к тому же увидевшего, как Кочет густо покраснел. И Американцев сделал якобы пока нейтральный и безобидный ход, но, как оказалось, с потерей темпа.

Тут-то Платон увидел, что его позиция хоть и была слабее, но можно было попробовать одну авантюру. И он сделал тоже вроде бы ненужный ход, вздохнув и вслух сказав, окончательно успокаивая соперника:

– «Ну, тут уж ничего не поделаешь!?».

И соперник сразу разменял шашки, этим вроде бы приближая победу. Но тут Кочет увидел спасительный ход, отдав шашку и взяв две, обеспечив себе проход в дамки. И соперник, всё ещё имевший некоторый перевес, сам предложил ничью, ибо, имея преимущество, уже не имел достаточного ресурса для победы. В итоге встреча закончилась вничью два на два.

– «Платон! А ты молодец! Спас такую партию с бывшим чемпионом! А для нас такой счёт равен победе! Мы раньше всегда проигрывали им!» – похвалил Кочета Яков Родин.

– «А этот Миша, играющий на первой доске, в шашки играет с пяти лет! Я помню, как он приходил к мужикам, игравшим в домино, шашки и шахматы, и обыгрывал их в шашки одного за другим!» – добавил Яков.

Через день они играли с командой какого-то отдела, где были одни инженеры. Однако Селезнёв, Махин и Родин свои партии свели вничью, а Кочет с треском проиграл. Уже после первых ходов у соперника наметилось преимущество, которое тот лишь развивал. И когда всё стало более чем очевидным, Платон сдался.

– «Яш! Давай меняй меня! Чувствую, что не смогу вам помочь!» – обратился он к Родину.

– «Хорошо! Заменю! У нас четвёртая доска как раз завтра выходит из отпуска! Так что спасибо тебе – выручил нас, и пол очка принёс!» – согласился комсорг и физорг цеха.

Все воскресенья Платон теперь ходил с отцом на лыжах, стараясь не касаться темы высшего образования. Но этому предшествовал разговор с отцом, в котором Платон всё же посвятил его в свои планы, пообещав, что этим летом обязательно поступит в Бауманский.

– «Пап! Ты же сам хотел, чтобы я поступил в технический ВУЗ?! Ты же мне говорил, что лучше сначала получить высшее техническое образование, а потом, в качестве дополнительного, можно получить и экономическое!? Ты ещё мне говорил, что экономическое образование можно получить и самостоятельно, а вот техническое – никогда!».

– «А ты, значит, запомнил?!».

– «Мне ещё наш Главный инженер завода говорил, чтобы я переходил в Бауманский! Помнишь? Я тебе рассказывал! Это который предлагал мне ещё и учиться работать на программных станках!».

– «Да, помню! И ты теперь решился этим свою неудачу прикрыть?».

– «Да нет! Просто у меня сейчас нет других вариантов! Во всяком случае, пока!».

– «Ну, дай-то бог нашему теляти волка съесть!» – закончил Пётр Петрович тогда разговор одной из любимых им поговорок, тем выразив некоторое сомнение в исполнении сыном своих планов.

Теперь же он предлагал Платону разные способы и уловки в воспитании у него силы воли и обмана своей лени.

Причём Пётр Петрович, как и Алевтина Сергеевна, часто использовал пословицы и поговорки:

– «Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня!».

– «Завтра, завтра – не сегодня! Так лентяи говорят!».

– «Лучше синица в руках, чем журавль в небе!».

– «Сделал дело – гуляй смело!» и другие.

Но Платон и сам уже знал, что ему надо делать со своей ленью, недостаточными собранностью и организованностью, а также и со своими, мешающими учёбе, и в принципе ничего не дающими, увлечениями.

Единственное, что он пока не знал, так это то, как ему сказать Варе о своём полном крахе, как студента. И он не звонил ей, зная о её возможной реакции на это, непременно бы приведшей к их полному разрыву.

А так ещё можно было тешить себя иным исходом, пока постепенно набирая очки, например, получением разряда, самостоятельными занятиями французским языком, а затем и новым поступлением в институт. Но для этого нужно было время. Оно и шло, постепенно отдаляя их неприятный разговор, но укрепляя дух Платона и его самооценку.

Однако, как верёвочке ни виться, а конец будет! Не получая сведений от Платона о пересдаче им экзаменов и предчувствуя нехорошее, Варя поздно вечером 23 февраля позвонила ему сама. Но Платон заранее предупредил своих, что не хочет с нею говорить на эту тему, чтобы не разругаться, поручив им самим, якобы в его отсутствие дома, сообщить об его отчислении из института и о его подготовке к поступлению в Бауманский, заодно выслушав и что-то от неё. Так и получилось. Настя сняла трубку и сообщила Варе, что Платона всё ещё нет дома.

– «А он, что? Так поздно на занятиях в институте?!».

– «Да, на занятиях, но не в институте! Из Плехановского его выгнали, не дав пересдать хвосты! Он теперь собирается поступать в Бауманский!» – добродушно, но чуть язвительно ответила, немного ревновавшая брата к Варе, его младшая сестра Настя.

– «В Бауманский?! – недоверчиво спросила Варя – Так это же очень тяжёлый институт!?».

– «Так он в Плехановский поступил при конкурсе шесть человек на место, причём на дневной! И в группе был единственным десятиклассником!? А в Бауманский он точно поступит! Там конкурс намного меньше. А он у нас ещё и математик хороший, да и физик неплохой! Проблема у него будет только с химией!» – с нескрываемой гордостью и надеждой на старшего брата, ответила Настя.

– «Насть! Передай тогда ему привет и поздравления от всех нас и пожелание поступить в … Бауманский!» – прощаясь, попросила Варя.

А Платон стоял рядом и, почти не дыша, всё слышал.

– «Молодец, Насть! Всё правильно сказала!» – похвалил он сестру.

И он больше не звонил Варе, держа фасон, а та ему тоже, видимо в ответ, держа своё слово.

Сдержал своё слово, данное матери и сестре, и Юрий Сергеевич Комаров. После перенесённых им болезней (к заражению крови добавился кардионевроз) Юрий Сергеевич серьёзно взялся за своё здоровье, бросив пить и курить. А в подарок семье сестры, по сути спасшей его, он прислал в Реутово в посылку со столовым набором нержавеющих вилок и ножей с белыми костяными ручками, производства Беляйковского завода «Звезда», на котором он проработал и главным инженером и директором.

Теперь же он занимал скромный пост, вместо проблем коллектива, с удовольствием занимаясь огородом, пчёлами, грибами, ягодами и рыбалкой.

А его сын Сергей увлёкся фотографированием. Потому у Юрия Сергеевича теперь появилась проблема обеспечить сына расходными материалами.

Семья же его брата Виталия Сергеевича Комарова с ноября 1966 года жила уже в отдельной двухкомнатной квартире со всеми удобствами в центре Оренбурга. Его жена Елена работала с ним в штабе, сын Андрей ходил в детский сад, а дочь Ирина успешно училась в восьмом классе, но полностью отстранившись от домашних дел, в свободное время читая или гуляя в зимнем дворе с подружками.

В конце зимы и у руководства СССР появился новый друг. С 27 февраля по 2 марта в СССР с дружеским визитом находился король Эфиопии Хайле Селассие Первый, проведший множественные переговоры с различными руководителями нашей страны и посетивший Ленинград.

В эти же последние дни зимы Платон Кочет уверенно и успешно сдал экзамены на разряд. Деталь он выточил качественно и уложившись по времени. И устный экзамен он сдал на отлично, правильно ответив абсолютно на все вопросы, в том числе и на дополнительные.

И с 1 марта Платону Петровичу Кочету, Приказом № 297/к от 28 февраля 1967 года, установили 3-ий разряд токаря.

А несколькими днями позже третий разряд токаря в школе получила и Настя Кочет, хоть в этом сразу догнав брата. Но теперь Платон чувствовал себя уверенней и солидней, а подсознательно ещё и как, наконец, равный со всеми. Никто ещё не знал, что его выгнали из института. Домой он теперь возвращался вместе со всеми и не спеша.

– А хорошо себя чувствовать рабочим человеком!? Отработал смену, вернулся домой и дальше сам себе хозяин!? Делай что хочешь! Никакой тебе учёбы и прочих дел! И ни о чём особо не надо думать! – вдруг после ужина взяла его нега.

– Но нет! Мне расслабляться нельзя! За работу! – встал он из-за стола на кухне и пошёл в дальнюю комнату заниматься французским языком.

Тут-то ему пригодилась толстая стопка иллюстрированной воскресной газеты французских коммунистов «L’Humanité Dimanche», периодически всё ещё покупаемой отцом.

На первой странице он увидел фотографию восходящей звезды Нью-Йоркской театральной сцены двадцатилетней Лизы Миннелли и статью о ней о её триумфальном выступлении ещё в 1965 году в мюзикле на Бродвее.

А на работе Кочет теперь получал заказы от мастера наряду со всеми, но согласно своей квалификации. До этого он точил только халтурные детали по заказам руководства и некоторых частных лиц, которые сами проверяли их качество. Теперь же ему пришлось познакомиться и с сотрудницами их цехового отдела технического контроля (ОТК), которым они официально сдавали на проверку выточенные детали, и, после подписи которых их мастером, закрывался для цеховой бухгалтерии индивидуальный заказ-наряд.

ОТК размещался здесь же в цехе у окон фрезерного участка. Ведь для постоянных измерений штангенциркулем и микрометром им требовалось хорошее освещение.

Первой, проверяющей работу Платона, оказалась красивая кареглазая чуть полноватая брюнетка средних лет, представившаяся Кочету Людмилой Васильевной. Она с улыбкой приняла детали от Кочета, поздравив его со сдачей на разряд и началом самостоятельной трудовой деятельности.

К поздравлению неожиданно присоединился и, работавший рядом у окна на зуборезном станке, улыбчивый рабочий средних лет, взмахом руки приглашая его к себе. Платон подошёл к нему посмотреть, как его станок постепенно и автоматически нарезает зубья фрезы. Рабочему оставалось только иногда посматривать за процессом до полного его окончания и регулировать подачу смазывающего и охлаждающего масла, чуть протирая ветошью свои и так чистые руки. А на тумбочке Кочет заметил открытый учебник и тетрадь с авторучкой.

– Вот это работа! Чисто и не хило! И платят за неё наверняка больше!? При такой работе на рабочем месте можно и заниматься, уроки делать!? – про себя заметил Платон, спросив рабочего:

– «А вы где-то учитесь?».

– «Да! В нашем заводском вечернем техникуме!» – с гордостью ответил рабочий, расчёсывая свои прямые и так ровно лежащие лоснящиеся тёмно-коричневые волосы.

Во всём облике рабочего, представившегося Платону Василием Ивановичем Кашириным, чувствовались аккуратность и щепетильность.

В его обязанности ещё входила и обработка вырезанных зубьев фрез надфилем и тонкой шкуркой. И делал он это с любовью и даже артистизмом.

– «Платон! А я слышал, что ты очень силён в математике! Не мог бы сейчас проверить моё домашнее задание?».

– «Конечно!».

Платон проверил записи и нашёл ошибку, написав на оторванной странице правильное решение, вызвав радость на и так улыбчивом лице Каширина.

– «Ой! Спасибо! А я могу периодически к тебе обращаться за советом?» – спросил Василий Иванович.

– «Конечно!» – с улыбкой ответил Кочет, поворачиваясь на оклик Людмилы Васильевны.

– «Платон! У тебя всё в норме! Поздравляю с хорошим началом! Вот моя подпись! Сейчас мой начальник ещё распишется, и сдавай свою работу мастеру!» – приветливо улыбаясь, кивнула она в сторону худого мужчины средних лет в белом халате, подходящего к ней какой-то очень страной прыгающей походкой.

Начальник ОТК их цеха Виктор Сергеевич Гудков действительно имел прыгающую походку и видимо такой же неуравновешенный характер. Он словно не шёл, а перешагивал или даже перепрыгивал через мелкие кочки или ямки и канавки.

– «Ну, что тут у тебя?» – нарочито важно и с серьёзным видом очень занятого человека спросил он сотрудницу, почти не глядя ставя свою закорючку.

И улыбающийся Кочет отнёс свою первую настоящую работу мастеру Владимиру Фёдоровичу, получив и от него поздравление с первым выполненным официальным заказом.

И дело пошло. Кочету, как самому молодому и вновь испечённому рабочему, давали самые лёгкие и самые дёшево оплачиваемые заказы, которые опытные рабочие считали для себя выполнять зазорным. А таких заказов было немало. Так что счётчик им закрытых нарядов и заработанных денег закрутился.

Однако другие молодые рабочие увидели в Кочете соперника. Они негласно боролись между собой за получение лёгких заказов и получения большей зарплаты. Ведь оплата труда рабочих была сдельной, но в рамках разрядной сетки. Для рабочих третьего разряда она была от шестидесяти до восьмидесяти рублей. И это был потолок для заработка Платона.

Поэтому его тихий, малоразговорчивый и не конфликтный одноклассник Володя Смирнов также тихо перешёл на работу в соседний цех № 6.

При получении во вторник 7 марта зарплаты за февраль, Платон получил под расчёт последние свои ученические из расчёта тридцать шесть рублей в месяц.

– «Дела идут, контора пишет, а Тайка деньги выдаёт!» – услышал он в очереди за своей спиной весёлый возглас Каширина.

По дороге домой Платон потратился на подарки к восьмому марта маме и сестре. Он был горд тем, что впервые в жизни покупает их на свои заработанные деньги.

– А Варе, её маме и двум её сёстрам я подарки в этот раз покупать не буду! Деньги целей будут!? Хотя раньше их покупала моя мама! А это несправедливо! Да и поздравлять их не буду! Я же Александра Васильевича в этот раз с днём Советской армии не поздравил!? А они меня, кроме Вари, ведь тоже?! Пусть считают, что я на Варю обиделся! Она ведь своим отношением к моей учёбе фактически оттолкнула меня от себя и от Славки!?

И потом, что я ей скажу о своей неудаче? Она же предупредила меня, чтобы я приходил к ним только после пересдачи?! А теперь получается, что значит никогда?! Во всяком случае, пока снова не поступлю в институт?! Вот когда она изменит своё решение, позвонит и сама пригласит меня, – вот тогда я и приду, может быть?! В конце концов, я ей ничего не должен! И она мне тоже! – размышлял о своей женщине Кочет.

А дома вечером он узнал о Постановлении ЦК КПСС, Совета Министров СССР и ВЦСПС о введении в нашей стране пятидневной рабочей недели, продолжительностью 42 часа, с двумя выходными днями.

– «Ур-ра! Теперь можно будет больше отдыхать, гулять и своими делами заниматься! И учиться легче будет!» – радовался Платон вместе с мамой и сестрой.

– «Да! Вам с мамой хорошо! А мы вот учиться будем по-старому!» – по-настоящему надула губки Настя.

– «Зато теперь мы сможем и на участке больше работать!» – больше всего обрадовалась Алевтина Сергеевна.

– «О! А я по субботам не буду!» – теперь обрадовалась и Настя.

– «Мам! А почему мы всё время называем участок участком, а не дачей? Ведь многие говорят дача!» – спросил Платон мать.

– «Не знаю! По привычке, наверно? Но он поначалу так и назывался садовым участком по документам и по договору?!».

– «Но он так назывался, когда распределялись земельные участки!? А ведь у нас не только участок с садом, но ещё и с огородом и домом!?» – аргументировано возразил Платон.

– «Да! Но папа так называет! Но, если хотите, давайте называть участок дачей! Я не возражаю!».

– «Давайте! Будем называть наша дача!» – поддержала и Настя.

Тут же Платон поздравил мать и сестру с международным женским днём восьмое марта вручил им подарки, коими те оказались довольны.

– «Насть! Наш Платон сегодня впервые вручил нам подарки, купленные на свои заработанные деньги!» – подчеркнула мама особенность этого дня.

– «Я так поняла, что к Гавриловым ты не собираешься!? И поздравлять их даже по телефону не будешь?!» – обратилась она теперь к сыну.

– «Но ведь ничего не изменилось?! Да и денег на подарки у меня больше нет! А у тебя я их брать принципиально никогда не буду!» – ответил тот.

Но в этот момент в квартиру с поздравлениями своих женщин вошёл отец, которому и было перепоручено поздравить всех женщин Гавриловых по телефону.

В понедельник 13 марта в цехе проводилась фотография рабочего дня. К Платону и к ближайшим к нему токарям была приставлена нормировщик цеха – тридцатилетняя Галина Егорова. Она была достаточно высока, в меру упитана и стройна. Прямые короткие русые волосы, на затылке уложенные в пучок, открывали её простое, улыбающееся милое лицо с серыми глазами.

Её ноги тоже были без изъянов. В общем, она представляла собой идеал средней, весьма приятной во всех отношениях и даже в чём-то сексуально привлекательной женщины. А её манера всегда по-доброму и приветливо общаться с окружающими добавляли ей шарма и манящей привлекательности.

Она объяснила Платону, что будет фиксировать время на подготовительные, основные и заключительные операции, а также на отдых и отправление естественной нужды. Потом всё это будет усредняться с данными других рабочих, чтобы в итоге вывести правильные нормы выработки. И Платон с пониманием понял это, без обид и лукавства добросовестно называя ей следующую операцию или свои действия. Ему самому даже стало это интересно. К тому же Галина оказалась приятным собеседником, да ещё и с юмором. А как член профбюро цеха, она объяснила преимущества и выгоды, и уговорила Кочета вступить в профсоюз.

На следующий день, обсуждая прошедшую накануне фотографию рабочего дня и добросовестную работу Кочета, Василий Иванович сообщил ему, что это видимо делалось для снижения расценок и дал важный совет:

– «Платон! Ты только запомни! Первый год надо работать на свой авторитет! А потом он тебя всю жизнь кормить будет!».

И у молодого Платона Петровича Кочета началась дружба с бывалым интеллигентным рабочим Василием Ивановичем Кашириным. Платон теперь во время отдыха или отсутствия работы подходил к Василию Ивановичу, зная, что не помешает ему в работе, которая у того была почти всегда.

В Кочете Каширин нашёл интересного собеседника, с которым можно было поговорить на различные темы. Но его больше интересовали международные события.

От Платона он узнал, что ещё 12 марта временный народный консультативный конгресс Индонезии лишил президента страны Сукарно всех его полномочий, назначив генерала Сухарто исполняющим обязанности президента страны.

– «Платон! А для нас это плохо? Ведь Сукарно был другом нашей страны, часто приезжал к нам, а мы ему помогали?! – спросил Каширин, не веря, что Кочет сможет что-нибудь добавить к его реплике.

– «Теперь трудно сказать! Поначалу так и было! Но потом Сукарно больше сблизился с Китаем, поссорившись с нами по ряду международных проблем! Он побежал впереди паровоза. Он оказался слишком активным, самостоятельным и самодеятельным, заведя свою страну в кризис! Так что его смещение объяснимо!» – ответил тот.

На следующий день во вторник 14 марта радостное для всех Постановление прошло вниз все необходимые бюрократические инстанции, в итоге воплотившись в изменение в Трудовом законодательстве.

И суббота 18 марта была объявлена первым новым выходным днём. Но правда на двадцать пять минут сокращался обеденный перерыв и рабочий день удлинялся на час.

А в среду 15 марта в их цехе состоялись соревнования молодых токарей завода. По условиям конкурса каждый цех выставляет до трёх участников самой низкой квалификации и минимального опыта, не превышающего один год. От двадцатого цеха это были Витя Кондаков, Юра Алёшин и Платон Кочет, заменивший неожиданно перешедшего в другой цех Володю Смирнова, но по условиям конкурса лишившегося права выступать за кого-либо. Для Платона это стало сюрпризом. Но поскольку соревнования проводились в его цехе, и он должен был работать на своём родном станке, то он согласился. Тут же его опекать вызвался заместитель начальника цеха Иван Лаврентьевич Минаков. Но, набравшему опыт и навыков, Кочету это уже было не нужно.

– «Платон! А у тебя всё есть? Главное резцы правильно наточенные! Ты только не волнуйся и не спеши! Тут, прежде всего, важно качество, а потом и скорость! Качество даже важнее! Если ты по времени уступишь кому, но выиграешь в качестве исполнения детали, то ты выиграешь у него! Для тебя третье место за Кондаковым и Алёшиным будет хорошим результатом!» – напутствовал Иван Лаврентьевич Кочета.

К этому времени узнав, что Кочет живёт без отца, Иван Лаврентьевич проникся к нему теплотой, видимо втайне испытывая к Платону даже отцовские чувства. А Платону было непонятно, почему все рабочие в цехе боятся его.

Даже сейчас, обравшись в курилке, они с опаской смотрели на Ивана Лаврентьевича.

Поскольку все станочники работали стоя, то для отдыха и перекура около окон цеха был поставлен большой длинный стол со скамьями вокруг него. За ним, в среднем положенные шесть минут от каждого часа, отдыхали не только курящие, но и не курящие. А в обеденный перерыв за ним резались в домино сразу два, а то и три квартета доминошников. А пары шахматистов и шашистов ютились или на скамьях, или на подоконнике, или на тумбочках, или даже на рабочих столах фрезерных станков.

И соревнования начались. Имея фору своих станков, токари двадцатого цеха сразу вышли в лидеры. Кондаков и Алёшин фактически соревновались между собой, совсем не беря в расчёт Кочета. Он работали и подглядывали друг за другом. А Платон, на которого никто ставку не делал, работал спокойно и деловито, сначала продумав последовательность операций. Он даже продумал рациональность движений, чтобы лишний раз не суетиться.

И вскоре он догнал соперников по операциям. Щепетильный к качеству своего труда, он аккуратно ошкурил выточенную деталь, добиваясь высокого класса чистоты, что оказалось чрезмерным.

А финишировал он вторым вслед за Кондаковым, но обойдя Алёшина.

Теперь слово было за ОТК. Параметры всех деталей оказались в норме, хотя деталь Кочета выделялась чистотой обработки. Но по условиям соревнований первое место присудили Виктору Кондакову, второе – Платону Кочету, а третье – Юрию Алёшину.

Однако судьи выделили очень качественное изготовление детали Кочетом. Но оно оказалось избыточным и чрезмерным.

– «А он у нас долго сидел на халтуре! Поэтому привык всё делать очень качественно, даже чрезмерно! А на время не обращать внимание! Я бы первое место присудил ему!» – попытался вмешаться в решение судей Минаков.

– «Иван Лаврентьевич! Да, деталь Кочета лучше! Но Кондаков уложился в требования по качеству и чистоте, и выиграл по времени! А Кочет сделал это чрезмерно и потерял на этом время!» – возразил ему председатель судейской комиссии вездесущий Алексей Филиппович Назаров.

Но всё равно Платон чувствовал себя чемпионом?

– Оказывается можно выигрывать не только в спорте?! И получать не меньше удовольствия! – понял молодой рабочий по завершению соревнования.

Между тем к 17 марта завершился XIX-ый чемпионат СССР по хоккею с мячом. И к радости Кочета его московское «Динамо» вернуло себе звание чемпионов СССР, став им в восьмой раз и по чемпионским титулам догнав СКА (Свердловск). А динамовец Евгений Папугин с 37-ю голами стал лучшим бомбардиром.

В первый субботний выходной 18 марта перед Платоном встал вопрос о поздравлении Славика с двухлетием со дня рождения. С мамой они решили, что 19 марта в воскресенье она поедет к Гавриловым одна, от всех поздравит и передаст подарок и якобы от Платона деньги в конверте.

– «А что … п…апа сам не приехал сына поздравить?!» – на пороге спросила одна бабушка другую.

– «Так ему же стыдно очень Варе в глаза смотреть! Он её стесняется» – будто бы даже с упрёком ответила Алевтина Сергеевна Надежде Васильевне.

– «Надо же, какой он оказывается гордый?! Я и не знала…» – чуть потупив глаза, ответила ей Варя.

А дома мама подробно рассказала сыну о посещении ею своего внука.

– «Платон! А может, ты зря боишься? Варя простит тебя!» – закончила она свой рассказ вопросом.

– «Мам! Во-первых, я никого и ничего не боюсь! А во-вторых, прощать меня не за что! Я ничего плохого никому не сделал и никого не обманывал!» – начал Платон, удивив мать напором.

– «Единственное, что я не хочу, так это окончательно рассориться с Варей! А так у меня будет надежда! Она же сама это выбрала! Пусть сама первой и отменит своё прежнее решение!» – с гордостью, но чуть раздражённо закончил Платон.

– «Да, ты наверно прав?! Я знаю, что ты никогда не меняешь своих решений, так как они у тебя всегда продуманы и взвешены!» – вынужденно согласилась Алевтина Сергеевна.

Но в понедельник 20 марта Кочета ждал неожиданный сюрприз. Его временно послали в материальную кладовую помогать проводить инвентаризацию. С начальником этой кладовой Анатолием Петровичем Юрченко Платон Кочет был знаком давно, так как частенько просил у него обрезки материала на халтуру, но тот обычно отсылал его за обрезками к другим токарям, пока Платон не стал иногда выполнять и его персональные заказы для своего дома.

Поэтому Анатолий Петрович относился к Платону по-отечески и даже с любовью, видимо считая его своим земляком с Украины.

– «Альберт Иванович! Для инвентаризации мне нужен молодой помощник – сильный и умеющий считать, аккуратный, честный и обязательный!» – попросил он начальника цеха Алберта Иванович Авдеева.

Ведь он именно от него получил это задание.

– «Иван! Кто у нас есть на это дело?» – спросил он своего заместителя Минакова.

– «Да Кочета возьми! Идеальная кандидатура!» – подсказал Иван Лаврентьевич Анатолию Петровичу.

– «Прекрасная кандидатура! Я и сам хотел его предложить!» – обрадовался Юрченко.

И Платон приступил в своём цехе к инвентаризации металлического проката, в основном прутков разных диаметров. В процессе этой работы он познакомился с различными марками стали и их цветовой маркировкой, уже на расстоянии определяя, где и какая марка стали лежит. И, как всегда, он и от этой работы стал получать удовольствие, заряжая свои оптимизмом работающих в кладовой пожилых женщин, став и их любимцем. Однако вскоре работа была завершена.

– «Платон! Ну, ты и гигант! Без тебя мы бы ещё неделю ковырялись! Большое тебе спасибо!» – подвёл итог местной командировки Кочета Анатолий Петрович Юрченко.

А 23 марта Платона Петровича Кочета вместе с его новым товарищем и ровесником – фрезеровщиком Валерием Юрьевичем Поповым приняли в профсоюз Машиностроителей.

Валерий родился 8 мая 1949 года в семье рабочего завода «Серп и Молот» Юрия Афанасьевича Попова, работавшего на молотобойном станке. Он родился 21 января 1930 года и в семье жил не только с сыном, но и с дочерью Олей родившейся в 1958 году, матерью Марией Васильевной, родившейся в 1905 году, и женой Марией Григорьевной Хрусталёвой-Ромашкиной, родившейся 9 августа 1926 года, и работавшей мотальщицей на реутовской хлопкопрядильной фабрике. В Реутове она прожила всю жизнь, начав её на фабричном конном дворе. В 1941 году, когда ей было пятнадцать лет, она принимала участие в сбросе с крыш зажигательных бомб. А жили они тогда голодно, иной раз, копаясь в отбросах из фабричной столовой, питаясь и очистками. А семья их жила в Реутове в квартире № 15 дома № 9 по улице Новой.

Валерий, тоже вступивший в комсомол в мае перед выпускными экзаменами, теперь работал в цехе фрезеровщиком под опекой своего наставника – уважаемого тридцатилетнего Вячеслава Михайловича Быкасова, и учился на энергетическом факультете МВТУ по специальности энергетические установки летательных аппаратов.