Текст книги "Юность"

– «Да теперь я точно не вылечу! Не бойтесь! Ведь я, почему вылетел? Потому что в прошлый раз не было подарка!?» – радостно пошутил он.

– «Здорово! Теперь мы сможем слушать пластинки!» – обрадовалась и Настя.

– «Только их ещё купит надо!» – временно чуть охладил её пыл брат, вместе с нею приступив к изучению подарка.

Данная модель радиолы «Чайка-М» выпускалась Днепропетровским радиозаводом с 1965 года. Она имела третий класс и предназначалась для приёма радиостанций в диапазоне длинных, средних, коротких и ультракоротких волн, а также для проигрывания грампластинок на скоростях вращения в 33, 45 и 78 оборотов в минуту.

И теперь Кочеты могли искать нужные радиопрограммы в различных диапазонах, в том числе и зарубежные радиостанции. И в отсутствие, уехавших на дачу, матери и брата Настя принялась глубже и шире знакомиться с радиолой.

А в понедельник 4 сентября, физически и морально отдохнувший, довольный собой новоиспечённый студент-вечерник, Платон Петрович Кочет вышел на работу. Он даже почувствовал, что соскучился по коллективу, но, прежде всего, по Тане Линёвой.

На работе он узнал множество разнообразных новостей.

Начальника цеха Альберта Иванович Авдеева, давно выведшего их цех в передовые, назначили начальником другого, отстающего цеха.

А на его место начальником цеха назначили Владимира Григорьевича Зотова. На его место в Планово-диспетчерское бюро перевели Владимира Фёдоровича Афиногенова, на место которого мастером токарного участка назначили, в этом году окончившего заводской техникум, Якова Александровича Родина. И Платона это обрадовало.

Из следующих цеховых новостей явилось передача цеху новых помещений на втором этаже в северном торце их здания. На прежнем месте теперь был организован красный уголок, а в новых помещениях размещалось руководство и другие службы цеха. Так что теперь Татьяна реже ходила мимо Кочета, что вызывало у него чувство досады.

Её подружка Ира Верхивкер вышла замуж за инженера Шанина из одного из отделов их корпуса, располагавшегося этажами выше. И теперь на работу и с работы блеклый тридцатипятилетний и щуплый очкарик почти всегда сопровождал свою жену и её подруг.

– С другой стороны, его присутствие может теперь помочь мне в разговорах с Таней! Надо попробовать! – оживился Кочет.

Ещё одна свадьба состоялась между работниками цеха. Наверно все сотрудники цеха порадовался за давно засидевшуюся в девках Таисию Николаевну Серикову, вышедшую замуж за совсем недавно пришедшего в их цех сорокапятилетнего вдовца – очень крупного мужчину Ивана Оглоблина, работавшего слесарем-ремонтником.

В цех пришло много новых работников.

Вместо Василия Махина в ПДБ пришёл Алексей Иванович Поджарков, почему-то сразу уловивший симпатию Кочета к Линёвой.

Начальником слесарей-ремонтников пришёл пожилой Сергей Александрович Тараканов, сразу же своим первым заказом сдружившийся с Кочетом. А к самим слесарям-ремонтникам добавился, окончивший школу, Валерий Панов, оказавшийся сыном директора стадиона Петра Матвеевича Панова и братом одноклассницы Насти – Нины Пановой.

К токарям добавился молодой мужчина Валерий Жак.

А на прецизионный участок к мастеру Серафиму Фёдоровичу Климову пришли сразу трое молодых рабочих: шахматист Дима Василенко, футболист Толя Звенигородский и студент-вечерник Игорь Заборских, оказавшийся одногруппником Платона по институту.

Но среди всех новостей оказалась и одна неприятная. Летом, в отсутствие Платона, его друг Володя Лазаренко работал во вторую смену вдвоём с Борисом Лапшиным. Расслабившийся от монотонной операции, Володя облокотился на стол станка, на котором зажатую деталь обрабатывала цилиндрическая фреза, срезая слой за слоем. Он не сразу заметил, а почувствовал, как фреза захватила рукав его халата и стала медленно и верно прибирать к себе его руку. Попытка выдернуть руку не привела к успеху. Тогда Володя попытался выключить станок, но не смог дотянуться до кнопки. Пришлось ему кричать и звать на помощь Лапшина, который к счастью в это время никуда не отлучался.

И тот подоспел почти вовремя, выключив станок. Но фреза уже сделала своё чёрное дело, до крови отфрезеровав Володе верхнюю часть правого предплечья и разорвав в клочья рукав халата. Пришлось Боре сопровождать Володю в медпункт. К счастью рана оказалась не глубокой – пострадал только кожный покров. Но Лазаренко надолго оказался на больничном.

– «Вовк! Тебя прям нельзя одного оставить!» – лишь только это и смог произнести сочувствующий друг.

А в остальном всё было без изменений.

В первый же день Платон отнёс справку о поступлении в институт в Отдел кадров и в Военно-учётный стол, а потом ещё и с удовольствием отнеся её табельщице Наташе Буяновой в новое помещение цеха.

– «Здравствуйте!» – со всеми поздоровался Кочет, задержав свой взгляд на чуть оживившейся Татьяне.

– «Так ты же учился в Плехановском!?» – удивилась табельщица на протянутую ей справку.

– «Да! А теперь вот в Бауманском!» – гордо ответил Платон, вновь взглянув на Татьяну.

– «Какой ты у нас оказывается неугомонный!? Нам Серенков уже давно сказал, как ты без подготовки сдал математику, способный ты наш!» – взяла Наташа справку, с восхищением глядя на чуть смутившегося и слегка покрасневшего Платона.

А тот, с радостью увидев на губах Татьяны лёгкую улыбочку удовольствия, уже окрылённый полетел на своё рабочее место.

В начале сентября и упёртая Настя захотела устроиться на работу, но именно к сестре Эле, и хотя бы на должность младшей лаборантки института Химической физики. Но та, зная вредность своего производства и упрямство своей младшей сестры, манкировала её желание, нарочно продержав её более чем в часовом ожидании у проходной, после чего Настя не выдержала и уехала домой, надолго обидевшись на старшую сестру.

Но после этого мама устроила её на работу учётчицей на склад швейной фурнитуры.

Поэтому весь рабочий день их квартира пустовала. Вернее в ней была одна чудаковатая соседка Валентина Петровна. Окончив школу с золотой медалью, она легко поступила в МГУ, но на втором курсе бесповоротно тронулась умом, став инвалидом второй группы. Долгие годы она проживала в квартире сестры, пока у той не лопнуло терпение, и они не разменялись.

Так она и оказалась соседкой Кочетов.

Теперь же терпение лопнуло и у Алевтины Сергеевны. Мало того, что Валентина Петровна была активной баптистской, так ещё она оказалась и мелкой воровкой и сексуальной хулиганкой. И если с её воровством еды из стоявшего на кухне холодильника Кочетов было быстро покончено путём его перемещения в комнату, а с баптистскими проповедями – путём угрозы вызова милиции, то с остальным, проявлявшимся иногда и неожиданно, пока было сложнее.

Однажды, когда у Платона в гостях были его школьные товарищи и дверь из коридора в его комнату оказалась открытой, Валентина Петровна в голом виде продефилировала мимо разинувших рты подростков в ванную.

Пришлось Платону объяснять им, что она сумасшедшая.

Но этот случай был не первый и не единственный. И до этого соседка иногда пыталась своим полуголым видом смутить фактически единственную мужскую особь в квартире. Хотя она периодически принимала у себя на ночь незнакомых мужчин.

Но Алевтина Сергеевна была уверена в сыне, понимая, что, не смотря на сексуальную озабоченность, тот, в достаточной степени владея собой, никогда не позарится на старое, да ещё и сумасшедшее женское тело.

Но совсем другое дело стало теперь, когда в их семье появился новый кобель, то бишь, жених дочери. И Алевтина Сергеевна всполошилась. Она решила выселить из их квартиры сексуально озабоченную баптистку, написав пространное заявление в прокуратуру, и теперь ожидая результата.

Ожидало иного результата в войне с США и руководство Демократической республики Вьетнам.

Надеясь, наконец, переломить ход войны, в середине этого года оно начало планировать широкомасштабное наступление на юге Вьетнама, целью которого было свержение правительства Нгуен Ван Тхиеу и создание политических предпосылок для вывода американских войск с территории Южного Вьетнама.

Впервые с начала войны удары должны были наноситься по крупнейшим южновьетнамским городам. А чтобы оттянуть силы США в отдалённые районы страны, с начала осени северо-вьетнамское командование спровоцировало серию припограничных сражений, в том числе крупную битву при Дакто.

Но об этом пока догадывался лишь внимательный аналитик событий во Франции и в её бывших колониях Пётр Петрович Кочет, поделившийся своими догадками с, неофициально принявшим эстафету, сыном.

Но Платон принял эстафету и от матери, как бывшего педагога, неожиданно для себя взяв негласное шефство над Валерой Пановым, сразу показавшимся всем дурашливым недотёпой, чему способствовала и его неказистая внешность, доставшаяся ему от родителей, как исключение из правил. Ибо оба были симпатичны, а отец – так вообще, особенно в молодости, был признанным красавцем. Платон был с ним уже знаком, и теперь сочувствовал его сыну, при некрасивом лице имевшему большой заметный жировик на темени и косые глаза.

– Да! Как говорится, не в коня корм! Не повезло парню! И он давно знает об этом, и всё время живёт с этим! И видимо привык!? – рассуждал Кочет.

Но к его шефству над Валерой Пановым приложил руку и наставник того – самый пожилой в цехе и уже вышедший на пенсию, опытный слесарь-ремонтник, ещё крепкий и рослый Иван Иванович.

Уже в первые месяцы работы Платона он разглядел в нём умного и доброго пересмешника, и теперь именно его, психологически очень устойчивого к насмешкам, попросил взять шефство над его учеником Валерой Пановым. Тот хоть и был крупным и видимо достаточно сильным, но совершено безобидным, добрым, отзывчивым, безотказным, и одновременно наивным. И со всем этим он был даже беспомощным. Его ещё детская наивность и доверчивость, и, может быть даже наносная, как защитная реакция, лёгкая дурашливость – вынудили многих, со спрятанной в глубине своего подсознания чёрной душонкой, начать подтрунивать над ним и даже издеваться над, казавшимся всем недотёпой, дурачком, а может даже и чуть юродивым. И Валера привык к этому, невольно подыгрывая им.

Дело дошло даже до того, что его коллега – сексуально озабоченный Иван Острецов – послал Валеру с пустым ведром в инструментальную кладовую попросить у работавших там женщин ведро менструаций.

К мудрости тех, они сразу вычислили виновника провокации и старшая из них ветеран войны Ольга Степановна Пашутина попросила Валеру ответить охальнику, что они кончились, и чтобы тот сам приходил за ними через месяц или два – они ему их дадут в обмен на хотя бы полведра его малафьи.

Когда Валерий вернулся обратно с пустым ведром и в присутствии всех слесарей-ремонтников передал ответ женщин Ивану Острецову, все уже хохотали не над недотёпой, а над самим охальником.

– «Иван! Как они тебя?! Но ты столько наверно и за полгода не надоишь!?» – больше всех смеялся Иван Иванович, будучи довольным ответом женщин, так ловко перенесших насмешки на самого зачинщика, тем самым защитив его подопечного.

Но иногда и у самого Иван Ивановича не хватало терпения объяснять что-то Валерию, и тогда он сам тоже опускался до издевательств над Пановым, постепенно становившимся объектом для насмешек и для многих других работников цеха.

А Платону стало жаль парнишку, и он взял его под свою опеку, каждый раз успокаивая его, объясняя причины нападок на него и уча его ответным действиям. Но обучение этому шло очень тяжело. Одно было хорошо, что Панов всё чаще стал советоваться и консультироваться с Кочетом.

– Но ничего тут не поделаешь!? Горбатого видимо только могила и исправит!? Но не всё сразу! Будем продолжать! Ведь вода, как известно, даже камень точит! А у Валерки явно не развито чувство собственного достоинства! Как-то надо его развивать?! – решил Платон продолжать своё шефство над ним.

По четвергам, субботами и воскресеньям Платон не учился. Поэтому в эти дни он иногда немного помогал маме по хозяйству. Кроме еженедельного вытряхивания половиков и дорожек он иногда ходил и за картошкой в угловой овощной магазин, размещавшийся в деревянном одноэтажном доме № 16 по улице Ленина на её пересечении с улицей Новой.

Там весёлая в общении и ловкая на обвес постоянная продавщица тётя Маша дано положила на него глаз, как на возможно потенциального в будущем жениха для своей единственной дочери. Поэтому Кочету она всегда насыпала полную авоську качественной картошки и никогда не обвешивала.

Но Платон к такой любви к себе со стороны потенциальных тёщ давно привык, и относился к этому, как к обычному, должному, и само собой разумеющемуся.

– «Платон! А тебя очень выгодно посылать за овощами! Тебе Мария всегда даёт самое качественное и не обвешивает! Ты видимо ей чем-то очень приглянулся?!» – как-то похвалила Алевтина Сергеевна сына, когда тот принёс домой ещё и очень хорошую капусту, годную и для засолки.

– «Вот и будешь теперь всегда за овощами ходить!» – бросила Настя камешек в огород брата.

– Ну, вот, опять!? Как что-то хорошее и полезное сделаешь, так на тебя ещё вешают дополнительное! И так всегда и везде! Прям, хоть специально делай хуже?! Но я так не могу! – философствовал Платон.

– «А кстати! Вы видели, какой красивый сквер разбили вместо старой хоккейной площадки прямо перед моей бывшей двадцатой школой?!» – вдруг спросила Настя, видимо после овощного магазина мысленно переведя свой внутренний взгляд к бывшей своей школе и потом ещё дальше по направлению к фабричному магазину, куда Кочеты ходили лишь из-за отсутствия нужного продута в магазинах на улице Ленина.

– «Нет! Я не видел! Я там не хожу!» – ответил Платон, перед глазами которого сразу побежали картинки из детства, когда он с дворовыми ребятами частенько гулял там.

– Да-а! Интересное было время, беззаботное! А как мы шалили?! С Сашкой Комаровым пустые четырёхугольные молочные пакеты заполняли водой и бросали их из окна между третьим и четвёртым этажами на входящих в наш подъезд жильцов и тут же убегали к нему в сорок четвёртую квартиру! Но так ни разу и не узнали результатов своего хулиганства, пока кто-то не вычислил квартиру злоумышленника! Ох, и попало же ему тогда от матери!? А потом переключились на мирные занятия, когда на самодельных парашютах из бумаги или носового платка выбрасывали сверху пластилиновых парашютистов! А как было интересно гулять вечером во дворе, когда во всём Реутове надолго выключали свет и многие выходили на улицу?! Народу во дворе было море, как на демонстрации! – вдруг вспомнил Платон, спровоцированное Настей.

Он теперь регулярно ездил в институт на все занятия, включая лекции, семинары и лабораторные работы. Платона теперь радовало, что в его группе занимались не столько сотрудники из их филиала в Филях, сколько сотрудники их предприятия и даже его цеха; жители Реутова, Москвы и ближайшего Подмосковья; старшие его, ровесники и младшие его товарищи; и даже его друзья по дому, двору и школе, у которых в случае пропуска занятий можно было получить нужную информацию и списать лекции.

И такая надёжность радовала Кочета.

В его группе училось всего двадцать два студента. Это были его дворовые друзья Юрий Гуров и Виктор Саторкин, одноклассники Насти Юрий Максимов и Владимир Стольников, их ровесник из Новогиреево Игорь Заборских, ровесник и ровесницы Платона Геннадий Петров, Вера Подорванова и Валентина Деревягина. А также москвичи, имевшие среднее техническое образование: работавшие в Филях Александр Бычков, Марина Евстафьева, Валерий Козлов, Владимир Комаров, Владимир Мотыльков, Галина Степаненко и Игорь Шалов, в том числе и Татьяна Исаева из Никольского; и работающие в ЦКБМ Валерий Герасименко, Анатолий Горкин, Виктор Демидович, Андрей Некрасов и Александр Пахоренко.

Работа и учёба Платона стали стабильней. А отношения к женскому полу ушли на второй план. Кочет теперь поставил себе задачу обязательно без хвостов сдать первую сессию, и этим «утереть всем нос».

Интересоваться международными делами ему теперь было некогда, за исключением редких моментов, когда до его уха случайно доносились политические радио или теленовости.

Из них он узнал, что 15 сентября в египетском госпитале покончил с собой бывший вице-президент и главнокомандующий армией Объединённой Арабской Республики, герой Советского Союза маршал Абдель Хаким Амер. И эта новость, любящего стабильность и порядок во всём, угнетала Платона.

По молодости ему ещё были свойственны инерционность мышления и метафизичность в подходе к жизни и происходящим событиям. Если где-то, что-то и с кем-то происходило, то Платон так запоминал это событие или человека на должности, и так к этому привыкал, что любое естественное по жизни изменение этого автоматически вызывало его неприятие. И это касалось любого вида человеческой деятельности.

В стартовавшем 17 сентября XXII-ом чемпионате СССР по хоккею лидерство сразу захватил чемпион прошлого года «Спартак». А московское «Динамо» шло третьим вслед за ЦСКА.

А 23 сентября в Москве было подписано соглашение об оказании СССР безвозмездной военной и экономической помощи Демократической республике Вьетнам.

– «Вот мы всем оказываем помощь, тем более безвозмездную, а самим многого не хватает!?» – неожиданно не по партийному подошла к этому вопросу член партии Алевтина Сергеевна Кочет.

И чуть ли не ответом на её тихое возмущение, 26 сентября вышло Постановление № 888 ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему повышению благосостояния советского народа».

В нём предусматривалось увеличение зарплат, пенсий, пособий и отпусков, при одновременном снижении налогов и на пять лет возраста выхода на пенсию.

Но Платона из него естественно пока интересовали лишь пункты, касающиеся непосредственно его самого.

А среди интересных ему формулировок были:

– «Повысить в первом полугодии 1968 года в среднем на 15 процентов тарифные ставки рабочим-станочникам машиностроительных и металлообрабатывающих предприятий и цехов во всех отраслях народного хозяйства».

– «Увеличить до 15 рабочих дней продолжительность отпуска тем рабочим и служащим, которые имеют в настоящее время отпуск общей продолжительности 12 рабочих дней».

– «Продолжить дальнейшее снижение и отмену налогов с заработной платы рабочих и служащих. В этих целях снизить в среднем на 25 процентов ставки налогов с заработной платы от 61 до 80 рублей в месяц».

– «Повысить размер пособий по временной нетрудоспособности рабочим и служащим при стаже работы свыше 8 лет до 100 процентов заработка и при стаже работы от 5 до 8 лет до 80 процентов заработка».

– Во, здорово станет! У меня теперь верхний уровень зарплаты повысится на пятнадцать процентов, то есть станет не восемьдесят, а девяносто два! Отпуск станет на три дня больше! Нет, скорее всего, на целую неделю!? И налог с меня уменьшат на четверть! Правда, болеть мне по-прежнему пока будет не выгодно! – радуясь, размышлял Кочет над своими новыми благами.

И словно накаркал. У него вдруг заболел желудок. Пришлось Платону идти в заводскую медсанчасть, благо она располагалась на территории предприятия, и для её посещения достаточно было просто отпроситься у своего непосредственного начальника.

На этот раз он попал к новому врачу-терапевту, ведшему их цех.

Ею оказалась молодая выпускница медицинского института – красавица восточного типа Марина Теодоровна Абаева. Она была стройной кареглазой брюнеткой с длинными, пышными волосами и осиной талией, и пухлыми естественно красными губами красивого очертания. И когда она в ответ улыбнулась Платону, то вдобавок сверкнула белыми, ровными зубами и расширившимися с лёгкой поволокой глазами-миндалинами.

И Кочет сразу покраснел и опустил, сверкнувшие на неё страстью свои серо-голубые глаза, в редкие моменты возбуждения и концентрации, становящиеся изумрудными.

А она пока любовалась лицом высокого стройного курчавого брюнета – юноши с редким цветом серо-голубых глаз, не естественно красными губами и ямочками на щеках.

– «Ну, что вы так застеснялись?! У вас необыкновенный цвет глаз! Сейчас он изумрудно-зелёный! Изумрудный цвет получается от смешения серого и зелёного цветов! Такой цвет глаз характерен для людей самоуверенных, но спокойных, разносторонне развитых и многогранных! Им характерны дерзость, сила, уверенность! Они отличаются творческим началом и неординарным мышлением! У вас это так?!» – неожиданно обрушила она на растерявшегося Платона поток своих знаний.

– «Может быть?! Я никогда не задумывался над этим! – поднял Платон на неё восхищённый взор, под уже спадающую улыбку уточнив – А вообще-то у меня сейчас живот болит!».

– «Ой! Извините! Вы меня своим взглядом смутили и отвлекли от дела!» – отвернулась она к почти пустой медицинской карте, тут же предложив Платону открыть рот и высунуть язык.

– «А-а! Понятно! Ложитесь на кушетку и оголите живот!» – решительно распорядилась она.

Кочет подчинился. Но в его юношескую голову уже полезли мысли одна смелее другой. А когда восточная красавица, встав лицом к левому боку больного, стала слишком долго и, как показалось Платону, слишком нежно пальпировать его волосатый, но с развитой мускулатурой живот, брюки Кочета ниже живота стали заметно приподниматься. И она заметила это, как бы невзначай левым локтем проведя по заметному бугру, из-за чего Платон чуть не застонал.

– «Ой! Вам больно? Извините!» – отдёрнула она сразу обе руки, отворачиваясь к столу и скрывая вступившую краску на лице.

– «Можете одеваться» – как показалось возбудившемуся Кочету, слишком неуверенно предложила она.

И он, повернувшись к врачу спиной, стал заправлять майку в трусы, а рубашку в брюки, одновременно слегка ударив по предателю, чтобы тот занял своё место.

– «В общем, у вас острый гастрит! Наверно что-то острое съели в большом количестве? Или постепенно накопилось? Но может быть и от нервного напряжения?! У вас было что-нибудь?» – поинтересовалась она.

– «Вроде нет?! Только вступительные экзамены сдавал!» – не оборачиваясь, через плечо ответил он.

– «Ну, вот! Точно от этого! Так сдали? Поступили?».

– «Да! Уже учусь!» – уже лихорадочно застёгивал он пуговицы на ширинке.

– «И где? Наверняка на вечернем!?».

– «Да! В Бауманском!» – уже повернулся Платон.

– «О-о! Хотя у вас многие в нём учатся!».

– «Да! Даже говорят кафедра своя есть!».

– «Поздравляю! Но говорят, что там очень трудно учиться!?».

– «Спасибо! Наверно? Но у меня уже есть печальный опыт учёбы в Плехановском!».

– «Как?! Вы и в Плехановском учились? Ну, вы точно очень способный и разносторонний!? Недаром у вас такие глаза!?» – в упор взглянула она в них влюблённым взглядом, снова смущая Кочета.

– «Но вам надо будет немного подлечиться – я вам выпишу рецепт, и питаться разнообразнее! Может даже хотя бы временно перейти на диетическое питание!? У нас, кстати, на третьем этаже как раз расположен зал диетстоловой! Там очень качественно кормят!».

– «Да! Знаю! Придётся туда ходить!» – согласился Платон.

– «Я туда сама хожу!» – будто бы поддержала она его, как бы предлагая ему там встретиться.

Она щебетала ещё что-то, отвернувшись к столу, дабы ещё больше не смущать, уже надевшего брюки, юношу.

А Кочет, как заворожённый теперь смотрел на, придававшие её рту округлую форму, быстро меняющие форму красивые, красные, пухлые губки, уже мечтая перебить её трель страстным и долгим поцелуем.

– Такую даже на улице не пропустишь, мимо не пройдёшь, не обернувшись!? И опять старше меня!? – лишь мелькнуло у него в голове.

Он даже подсознательно облизнул свои пересохшие губы, на что она уже со смехом заметила:

– «От моего рассказа, я смотрю, вы даже уже есть захотели?!».

И они тепло распрощались, проводив друг друга задержавшимися томными взглядами.

– «А в случае чего, приходите ещё! Я буду рада вас подлечить!» – проводила она Кочета до дверей своего кабинета.

– «Хорошо! Спасибо!» – вроде бы пообещал и он.

– «Следующий!» – лишь услышал Кочет за своей спиной уже и возбуждающий его приятный голосок.

Платон добросовестно выполнил все назначения врача, и вскоре боль ушла совсем, хотя может быть и сама по себе, если это было от нервов, что было наиболее вероятно.

В субботы Кочет занимался дома, или иногда ездил в институт на лабораторные работы. А по воскресенья он ездил на дачу немного помочь отцу, но главным образом за осенними яблоками от трёх осенних яблонь Штрейфлинг, которых он набирал рюкзак и две сумки.

А вечерами он возил яблоки на занятия в своём, ставшим знаменитым, большом жёлтом портфеле, угощая всех своих одногруппников.

Но вскоре у Платона заболел зуб. В медсанчасти он попал на приём к врачу Островской. Это была замужняя брюнетка возрастом за тридцать лет, в очках, кареглазая и с гладкими, зачёсанными на затылок, прямыми волосами под медицинским колпаком. Она тоже расположилась к молодому человеку, но возможно, больше, как к своему земляку.

Она занялась установкой пломбы в коренном зубе в левой нижней части челюсти Кочета. Платон стойко переносил все процедуры, включавшие сверление зуба, расчистку ствола и блокировку нерва.

Но когда она на втором приёме принялась удалять этот убитый нерв, засовывая в рассверленный ствол зуба длинную проволоку, впечатлительный Кочет стал падать в обморок.

– Это сколько же она засунула туда проволоки? Уже больше высоты моей челюсти! И всё ещё продолжает!? – проносилось тревожное в его воспалённом уходящем сознании.

Тело Кочета стало расслабляться, а белый свет сереть.

И тут он вспомнил, как падал в обморок во время отрезания у него ногтя большого пальца правой руки. Тогда молодой хирург вовремя заметил помутнение сознания мальчишки и дал ему ватку с нашатырём.

Но рот Кочета был открыт, поэтому он правой рукой пощёлкал себе по носу. Врач сразу перевела свой взор на глаза пациента и всё поняла, вытащив поволоку, намочив ватку нашатырём и протянув её Платону. И тот, вдохнув несколько раз, быстро ожил.

А врач спокойно продолжила, лишь прокомментировав:

– «Какой вы оказывается впечатлительный!? Видимо раньше уже падали в обморок?!».

И Платон морганием ресниц подтвердил это.

– А как хорошо иметь такую медсанчасть на работе!? В рабочее время можно сходить к любому врачу! И время сэкономить! Особенно это важно для студентов-вечерников! – радовался такой возможности Кочет.

Но ещё больше его радовало московское «Динамо», продолжавшее лидировать в чемпионате СССР по футболу, опережая приклеившихся к ним киевлян на три набранных очка, или на одно потерянное очко.

Во второй половине сентября киевляне стартовали в розыгрыше Кубка Европейских чемпионов, в первом же раунде взяв реванш у прошлогоднего своего обидчика по Кубку обладателей Кубков шотландского «Селтика», и пройдя дальше.

А в розыгрыше Кубка обладателей Кубков московское «Торпедо» прошло команду «Мотор» из ГДР.

В самом конце сентября московское «Динамо» дома сыграло 0:0 с киевлянами, удержав от них отрыв. После 27-го тура впереди шли московское, киевское и тбилисское «Динамо», соответственно набравшие 41, 38 и 33 очка. Но у киевлян была игра в запасе.

На четвёртом месте пока оставался «Спартак» с 31 очком. Динамовцы Минска и «Шахтёр» имели по 30 очков. Отставая на два очка, на седьмом месте шёл «Нефтяник». Ещё на очко было меньше у московского «Торпедо». А за ним с 26 очками шли «Крылья Советов» и «Арарат», за которыми с интервалами между собой в очко расположились ЦСКА, СКА, «Торпедо» (Кутаиси) и «Пахтакор». По 21 очку имели «Локомотив» и «Кайрат», а по 20 – «Заря» и «Черноморец». А замыкал турнирную таблицу с 16 очками, давно переставший выигрывать, ленинградский «Зенит».

Но регулярно теперь стал выигрывать Кочет, продолжая набирать очки в счёт своего авторитета. Только заказы ему теперь были не металлические, а математические. К нему обращались и родители школьников и учащиеся заводского вечернего техникума. И он никому не отказывал, направо и налево решая различные математические задачи, из-за обилия заказов не утруждая себя качеством записи, делая их на скорую руку.

– «Кочет! Ты пишешь, как курица лапой! Вернее, как петух!» – однажды обиделся на него один из надоедливых заказчиков.

Но Кочет на завистников не обижался, так как всё время летел вперёд.