Текст книги "Между"

Кромка времен: Марх

Почему мне кажется, что я раньше видел этого Конана? Он родился не так уж давно, мы не могли встретиться…

Но упорно преследует воспоминание.

Это было еще до смерти Северуса. Была битва, пикты гибли, и никакой надежды на победу. Но с рассветными лучами на холме появился он – Конан. Или его двойник из иных миров.

Он разметал римлян, как ветер разметывает солому. Его огромная секира несла смерть… а сам он был словно мои бессмертные, только не было на его теле синего узора, да и никакие раны не могли остановить его.

Римляне тогда разбежались.

А пикты устроили пир прямо на поле боя. И неодолимый Мериадок (если это был действительно он) поднял чашу к небесам, плеснул вино на землю… и исчез с лучом закатного солнца.

Будто его и не было.

Пиктам было проще: они благодарили меня за появление этого героя.

Мне было хуже: я не понимал ничего.

– Конан, я не стану проводить обряд.

– Ну да. Я же сказал: я сам выйду из кургана.

– А ты подумал, куда ты выйдешь? Ты не властен над тропами миров, ты можешь оказаться где угодно.

– Мне угодно оказаться там, где я буду бить римлян.

Воин на миг задумался и вдруг рявкнул:

– Нет! Не римлян! Любых врагов бриттов! Любых, сколько их было и будет во всех твоих временах!

– Уверен?

– Сколько раз повторять!

– Хорошо.

И синим светом сияла каменная резьба на стенах крипты, и оплетали потоки силы тело нагого исполина… оплетали, но не оставляли следов.

Ибо нельзя взять то, что тебе не дают.

Ибо не будет проведен обряд – без жреца.

И не выйти из кургана дерзкому.

Только – не держится он за жизнь. Не боится гибели. Обречен самонадеянный на смерть, и смело рвет он сети заклятий, ибо нечего терять тому, кто презрел спасение.

Разорваны узлы узоров, спутаны хитросплетения законов.

Нет жизни наглецу, но и смерти нет ему без жизни.

Нет ему ни будущего, ни прошлого. В бездорожье времен блуждать, неся гибель тем, кого назовет врагами.

Кимра вздрогнула в ужасе, когда дружина Конана Мериадока – исчезла.

Все ждали, чью же сторону примет племянник Эудафа, дерзнет ли пойти против дяди и короля, осмелится ли обнажить оружие против римских легионов – или долг младшего и благоразумие возьмут в нем верх?

Все ждали начала битвы…

…и ничего.

Нет Конана – говорят, ушел к Марху. И не вернулся.

Нет и его дружины. Исчезла, как пена на прибрежных камнях.

Что ж, пока вся Кимра болтает об этом, Максену можно идти на Каэр-Ллуд, не опасаясь нападения с тыла.

* * *

Ночью Марх долго сидел в главной зале один. Эрлы и слуги, чувствуя настроение короля, разошлись кто куда.

Марх глядел в очаг, иногда подкладывал поленья. Старался не думать ни о чем. Особенно – о боях, которые, наверное, идут уже на подступах к Каэр-Ллуду…

Не думать!

На душе было скверно, как никогда. Сознание своего бессилия оказалось отравой хуже гнилого мяса.

Иноземные захватчики разгуливают по Прайдену, а он, король и сын короля, сидит без дела! О чести своей, видите ли, заботится! Да гори она огнем, эта честь!

Огонь очага вдруг вспыхнул, словно туда подложили верхушку сухой сосны. Марх усмехнулся: нешто и впрямь пожелание сбылось и честь – сгорела?

Но в гуле жаркого огня ему послышался ответ. Не слова – мысли, чувства.

Король Корнуолла мог поступиться честью. Он не был бы ни первым, ни тем паче – последним королем, нарушившем слово. Он мог бы ударить по иноземцам, призванным внуком Карадауга.

Но он – король Аннуина. Мира, где слово навеки имеет силу Творения. И если король Аннуина нарушит слово – он просто перестанет быть Королем. Аннуин лишится человеческого Короля, миры разойдутся… о том, к чему это приведет, – лучше не думать. По сравнению с этим война с Максеном – не больше, чем поиски отбившейся от стада овцы.

Марх переложил дрова в очаге, подкинул еще парочку. Огонь стал жарче. Король уселся поближе, греясь. От этих мыслей ему было зябко.

Он знал, что останется в Тинтагеле. Что смирится с Максеном, даже если тот провозгласит себя бренином (Марх более чем сомневался в том, что высшая власть достанется Эудафу, а не его воинственному зятю). Марх знал, что судьбы нынешнего поколения бриттов не стоят судьбы всей Британии.

…Король грелся у очага, чувствуя себя сейчас до невозможности усталым и одиноким. Судьбы двух миров были слишком тяжким грузом даже для его плеч. Ему сейчас отчаянно хотелось… тепла?

Но было и так жарко.

Да, тепла. Но не того, что дает трещащее в огне дерево. Тепла души. Чтобы рядом был тот, кто всё поймет без слов, кто просто… тот? Или – та?

Марх вдруг понял, чего… кого ему сейчас до невозможности не хватает. Жены. Не женщины, не прекрасной и дерзкой Ллиан, а совершенно другого существа. Красивой или нет – неважно, искусной в любви или просто покорной – не важно тем более! Просто теплой.

Просто – жены.

Чтобы можно было просто сесть бок-о-бок, и она бы… неважно. Просто – добрая и чуткая. Просто – рядом.

«Где ты?! Сколько мне еще ждать тебя?! Отзовись!»

Король, повинуясь наитию, чуть потянул золотой волос из туники, отщепил кончик и бросил его в огонь. Пламя взметнулось, едва не облизав потолок, – а потом сложилось в лицо девушки.

Простое человеческое лицо. Черты правильные, красивые, но – ничего особенного. Добрый взгляд.

«Где мне найти тебя?! Где ты?!»

Король Аннуина сейчас был неспособен на мудрую вязь хитрых наговоров. Он просто спрашивал – и сердцем слышал ответ.

«Еще не родилась».

«Сколь мне ждать еще?! Сколько?! Я устал быть один!»

«У тебя есть Ллиан».

«Ллиан… она прекрасна, и я счастлив с ней, но это всё равно что бежать греться плясками, когда в доме нечем топить. Да, веселье согреет – пока есть силы плясать. А дом как был промерзшим, так и останется. Я – человек, и мне нужна моя жена!»

«Она еще не родилась».

«Сколько еще ждать?!»

Но на этот вопрос ответ не пришел.

Зато пришла Ллиан.

– Мне почудилось, ты звал меня?

Кромка любви: Марх

Ллиан… Ты – радость моя.

Может ли жизнь состоять из одной радости?

Ты считаешь, что может. Что только так и должно быть. Ничему, кроме радости, в твоей жизни нет места.

И мне с тобой всегда радостно.

В твоих ласках, в веселье, в танцах и песнях я забываю обо всех заботах. Я счастлив с тобою, Ллиан.

Только вот одна беда: я не могу совсем уйти от своих забот. Я человек, Ллиан; по крови – полубог, но человек по собственному выбору. Я – король людей, я в ответе за них. А человек должен нести груз забот. Иначе он просто перестанет быть человеком.

А такая роскошь мне непозволительна.

Я в ответе за Корнуолл, Ллиан.

Да ты это всё давно знаешь.

Я смотрюсь в твои глаза, как в зеркало. И вижу себя – но лучшим, чем я есть. Сильным, уверенным, всегда поступающим мудро. Не знающим поражений.

Ты настолько уверена, что я и есть – такой, что я никогда в жизни не смогу пожаловаться тебе… хоть на малейшую слабость. Ты веришь в меня… боюсь, я святотатствую, но мне кажется: именно так люди и верят в своих богов. В их беспредельную силу и такую же удачу.

Когда мы вместе, я и сам верю в себя – настолько.

Словно и не было поражения в Битве Деревьев. Словно и не владеет до сих пор Гвидион священным стадом Аннуина. Словно римляне не штурмуют сейчас Каэр Ллуд.

Но ты веришь, что рано или поздно я одолею любых врагов, – и с тобой я тоже становлюсь уверен в этом.

Хотя бы на час.

Кромка войны: Марх

Максен – бренин.

Не нужно дожидаться человеческого вестника из Каэр-Ллуда, чтобы узнать об этом.

Весь Аннуин говорит.

И теперь не только я, но и другие властители Аннуина связаны словом: против бренина не поднимет меча никто. Слова заклятья против него не обратят тем более.

Хитер, подлец! – стал правителем Прайдена по нашим законам. Сделался родичем Бендигейда Врана. Надежнее защиты не бывает.

И лишь одно радует – насколько в это проклятое время радость возможна: Эудаф перехитрил сам себя. Неужто он вправду надеялся, что такой зять сделает его Верховным Королем?

Но, кажется, есть еще одна радость: Максену вовсе не нужен Прайден. Он хочет стать правителем там, в их Риме.

Надеюсь, он свернет там себе шею!

Шаги послышались снизу.

Нет, дело было не в том, что кто-то начал подниматься по нижней лестнице, – да и нет в человеческом Тинтагеле такого эха, что распознать негромкий шаг по каменным ступеням.

Этот гость поднимался из аннуинского Тинтагела. И человеком он не был.

Даже не дал себе труда открыть дверь – вошел прямо сквозь нее.

– Ирб! – Марх поднялся навстречу.

– Здравствуй, Конь.

– Какими судьбами?

– Ну а кто тебе поможет, кроме меня?

– Поможет… – Марх опустил голову. – Я связан двумя клятвами… я не исполняю – обе, и подчас мне кажется, что нарушаю – обе. Уж проще нарушить одну…

– Проще – не «лучше».

– Знаю…

– Марх, римляне идут на юг.

– Знаю.

– Сын Карадауга полон гнева на тебя. Он ждал, что ты его поддержишь.

– Я предпочел бы выйти на помощь его врагам.

– И это правильно. Но, король, что ты будешь делать, если римляне вторгнутся в Корнуолл?

– Разобью их.

– А если с ними будет Эудаф? Или его сыновья? Или новый бренин Прайдена?

– Нарушу клятву.

– Не надо, – улыбнулся Ирб.

Северянин еще ничего не сказал, но король Корнуолла уже понял его – понял по этой улыбке, по синим боевым узорам Альбы, которыми было покрыто тело Ирба. По древнему каменному ножу на поясе у советчика Мейрхиона.

– Ты поднимешь мятеж среди моих эрлов? – улыбнулся в ответ король Корнуолла.

– Мятеж? – приподнял бровь Ирб. – Зачем? Я просто предложу всем, кто не хочет пустить римлян в Корнуолл, идти со мной.

Марх подошел к окну, распахнул тяжелые ставни, подставил лицо ледяному ветру с моря.

– Спасибо, – проговорил он. – Камень с души…

Северянин положил руку на плечо королю:

– Иногда нужен тот, кто решит за тебя.

Марх вдруг резко обернулся:

– Зачем ты мнем сказал о своем плане? Клятва требует от меня…

Ирб прищурился:

– Не всякое требование исполнимо.

И в ответ на недоуменный взгляд короля Корнуолла пояснил:

– Марх, ты ничего не можешь запретить мне: я древнее тебя и я не твой вассал. И если римляне нападут на Корнуолл, то я предложу всем, кто не желает смиряться с захватчиками, идти на бой под моим предводительством. Я – из Альбы, и даже с бренином Прайдена не связан словом.

Марх восхищенно покачал головой.

Ирб поправил ветвь чертополоха в волосах и с явным удовольствием подвел итог:

– Так что если римляне нарушат границу, то твои эрлы с полным правом скажут: «Извини, король Фелагунд, мы глубоко уважаем твои клятвы, но – мы хотим жить на своей земле, а не отдавать ее врагам. И ты нам не указ, а твои клятвы – не наш долг!»

– Фелагунд? – удивился Марх. – Что за Фелагунд?

– Прости, – махнул рукой Ирб. – Когда живешь так долго – начинаешь путать миры. Это такой король сидхи был… или будет? Неважно.

– А с важным я и не спорю, – улыбнулся Марх. – Ирб, я твой должник.

– Ерунда. Пока я еще ничего не сделал. Может быть, римляне и не вторгнутся в твои земли.

– Вторгнутся они или нет – моя благодарность не будет меньше.

* * *

Максен ушел на юг.

Власть над Прайденом действительно не интересовала его. А без помощи римлян сгинул и Эудаф – несостоявшийся бренин.

Так что однажды в Корнуолл пришли отнюдь не римские войска, а странник с небольшой свитой.

Андред, сын Эудафа.

В безвластии, которое накрыло Прайден после ухода Максена, он оказался беспомощен. Потомок Бендигейда Врана? – ну и что? Королькам, рвущимся к трону в Лондиниуме, не было дела до имен из древних легенд. А всю силу Дифеда Максен забрал с собой. Или – она сгинула вместе с Конаном.

– Ты обещал моему отцу! – требовательно сказал Андред.

Марх с холодной улыбкой кивнул:

– Я обещал твоему отцу. Не тебе.

– Но я из дома Ллира! Ты должен помочь мне!

И король Корнуолла отвечал:

– Тебе, юноша, я ничего не должен. Наше родство слишком дальнее, чтобы обязывать меня.

Но в сердце Марха шевельнулся непрошенный зверек: жалость. Способный пролезть в любую щелку, этот зверь чувствовал себя совсем свободно на холодном приволье морских ветров. Тут любой станет его жертвой.

Так что король ответил:

– Твой отец возомнил о власти над Прайденом – и лишился Дифеда, пожалованного ему мною. Пусть его пример станет для тебя уроком. Вернуть тебе Дифед я не в силах: на этих землях теперь правят новые хозяева. Но кров я тебе дам. Тинтагел станет домом для тебя.

И осталось непроизнесенным:

«Пусть твой отец предатель, но потомок Бендигейда Врана не уйдет от моего порога как нищий».

Теплая тишь

Кромка мира: Марх

Вот и еще одна война кончилась. Максен покинул Британию, и мне, признаться, безразлично, что погнало его на юг так скоро. Он увел с собой легионы – это главное.

И Конан сгинул, а с ним – отряды бриттов. Куда их унесло, в какой земле они окажутся, в каком из времен… этого нам знать не дано. Ни мне, ни Арауну, ни даже Мирддину, владыке дорог, – тоже давно пропавшему.

Союзники и враги исчезают, словно снег по весне. Истаивают былые герои Британии, ее былые недруги. Истаивают римляне… их отряды – лишь тени былой мощи легионов, а скоро не останется и этого. Юным пиктам и скоттам, алчущим крови римлян, надо очень поторопиться, – а то уйдет добыча, и навсегда.

На кого тогда обратит Север свою ярость? На бриттов? На самих себя?

Сможет ли их кто-нибудь сдержать?

Один сможет.

Ирб.

Как спел о нем бард, «и поведу их я, чтобы они били тех, кого надо, а не друг друга и всех подряд». Но только бард ошибся: Ирб редко ведет кого-то. Он – лишь тень властителей, великих и малых.

Обещал повести в бой эрлов Корнуолла – и не сдержал слова: не понадобилось.

– Марх, мне пора. Римляне ушли, и меня ждет север.

– Ирб, хочу спросить тебя.

– Что такое?

– Ты ведь не женился за все эти века? Почему?

– Ма-арх, с чего ты взял? Я был женат много раз, и на девушках пиктов, и на…

– Я не о том. Я не о смертных. Ты никогда не женился на такой, как мы. Почему?

Тот пожимает плечами:

– Не сложилось. Не до любви было. А почему ты спра… Подожди! уж не хочешь ли ты..?

– Именно.

– Но, Марх, Гвен еще совсем дитя!

– Она доверчива, как дитя, да. Но в этом, думаю, она не повзрослеет никогда… Во всех мирах мне не найти ей лучшего мужа, чем ты.

– Хочешь породниться?

– Надеюсь, ты не против?

– Марх. Нас с тобой и так связывает многое. Тебе не нужно для этого выдавать за меня свою сестру. Но если Гвен захочет сама… знаешь, может быть, я все эти века ждал именно ее.

Кромка нежности: Марх

Ты светлая, как цветы на лугу. Обликом ты взрослая девушка, но ребенок в душе. Я всегда улыбаюсь тебе – как дитяти. Как той малышке, которую некогда снял со спины Рианнон и так боялся уронить.

Мне нет нужды торопиться с твоим замужеством, но я так хочу, чтобы два самых дорогих мне человека были вместе. Мы ведь люди, Гвен, – и ты, и я, и Ирб. Мало ли, что долго живем… Как там говорила Сова про корни, которые мы пускаем в землю…

Пусть твоей землей станет Альба. Пусть ты сильнее привяжешься к Ирбу, чем ко мне. У меня когда-нибудь будет моя златокудрая, а вы будете друг у друга…

Ты согреешь его душу, Гвен. Он, конечно, древний и сильный, но имеет право на маленький пушистый комочек тепла.

– Замуж за Ирба? – охнула девушка. – Брат, но он такой… такой могучий.

– И что? – не понял Марх.

– Я не гожусь ему в жены. Тут нужна богиня… как наша мать или даже еще могущественнее.

– Не нужна. Во всяком случае, не нужна Ирбу. Он встречал немало богинь за минувшие века.

– Но я… я ничего не могу… не умею.

– Гвен, моя маленькая сестренка. Никто не спрашивает тебя о твоих умениях. Я снова повторяю: ты хочешь выйти за него?

– Конечно, но…

– Вот и славно.

Кромка любви: Ирб

Гвен. Я не буду уверять, что люблю тебя. Я скажу иначе: я буду.

Ведь любовь – это не безумие Бельтана. Она приходит с годами… Один человек-сказитель обронил фразу: «Они живут в большом ладу и доживут, пожалуй, до любви». Он был мудрым, этот сказитель.

Мы обязательно доживем до любви, Гвен.

В этом я могу тебе поклясться перед любыми богами.

* * *

Тихий летний вечер. Берег. Внизу подремывает море, разнежившись на закате. Марху думалось, как точно певцы сравнивают такие волны со спящим человеком: сине-золотистая гладь мерно вздымается, словно грудь, волны чуть лижут прибрежные камни, даже не накрывая их.

Стихия спит.

Покой… война окончена – по крайней мере, для Прайдена. Максен ушел.

Затишье. До новой войны… когда она будет? Сколько нам отпущено судьбой на передышку?

Неважно.

Сейчас – покой. Даже Тинтагел утих после свадебных торжеств.

Можно спокойно побродить с другом.

– Гвен не обижается, что ты проводишь больше времени со мной, чем с ней?

Круитни пожимает плечами:

– Она умная. И знает, что мы скоро уедем.

– Не задержишься?

– На дюжину дней. Ну, на две. Больше – нет. Я должен быть на моем Севере. Не потому, что там будет беда без меня. Просто…

– Я понимаю. Я знаю, что такое «моя страна».

– Хорошо у тебя, Марх…

– Чем?

– Моря много… простор. Так бы и полетел…

– Со скалы? – хмыкает сын Рианнон.

Ирб в ответ вздергивает бровь. Марх кивает:

– Похоже, мы оба вспоминаем об этом. Второй раз мы стоим вместе над обрывом.

Северянин соглашается:

– Не каждый день мать сбрасывает сына с утеса.

Кромка памяти: Марх

Этот ужас падения я помню до сих пор. И еще – отчаянное неверие в то, что сейчас погибну. Всё во мне кричало: «Нет! Не я! Не со мной!» – и я настолько не желал принять неотвратимое, что…

…забавно: за все эти века я так и не вспомнил, что же со мной произошло тогда.

Нет, сейчас я знаю, как превратиться в коня; это не требует усилий – но я не помню, как у меня это получилось тогда, в самый первый раз.

Я очень не хотел погибать.

Помню удар о воду – как будто упал на мягкие густые травы. Помню свое удивление, когда увидел над головой конские копыта и не сразу понял, что это – мои ноги. Помню, как они не очень-то хотели держать меня. Помню, как пришлось заново учиться ходить.

И совсем не осталось сил на то, чтобы удивляться моей способности скакать по водам.

Ирб улыбнулся:

– Пожалуй, пришло время кое-что тебе рассказать.

– Да?

– Это я убедил Рианнон…

– Сбросить меня со скал?

– Не отдавать тебя Мейрхиону. Не дать тебе вырасти среди людей.

– А столкнуть с утеса?

– Марх, тебе тогда было пять лет. Предел детства для человека. И у тебя еще ни разу не проявились способности полубога.

– Риск погибнуть – лучший способ пробудить их?

– Подумай сам, Марх: кем бы стал сын Мейрхиона? Вождем пары сотен воинов? Великим властителем десятка островов?

– Хм…

– Надеюсь, король Аннуина не жалеет, что не стал наследником своего отца?

Кромка памяти: Ирб

Рианнон просто не задумывалась о судьбе своего сына. Ей был нужен Мейрхион, нужна Альба – и всё это она обрела, и предостаточно. А мальчишка – растить сына должен отец, и отец растит, и о чем тут думать богине, которая простирает свою власть по горам, – и уже на скалах появляются витиеватые изображения лошади, не похожей на обычное животное.

Рианнон и Мейрхион были предназначены судьбой друг другу. Обоим нужна была власть над Альбой: ему – в мире зримом, ей – в незримом. Обоим этот брак давал желанное. И еще – это не мое дело, но было слишком заметно – Мейрхион восхищал Рианнон просто как мужчина.

Идеальная пара. А маленький Марх подрастал, изредка удостаиваясь внимания то отца, то его воинов. Еще один сыночек, растущий при дружине.

Я жалею лишь об одном – что не сразу понял, кем вырастет сын этих двоих.

При всем могуществе Рианнон – Мейрхион был не слабее. Чужак, пришедший на острова Дал Риады как завоеватель, – и шаг за шагом собиравший настоящее, сплоченное королевство. Где силой оружия, где силой слова – он был прирожденным правителем. Я жалел, что он человек, всего лишь человек: отпусти ему судьба хотя бы век жизни – он мог бы объединить все острова!

В нем была та сила, которая заставляет воинов, не задумываясь, следовать за вождем, а мелких правителей – повиноваться.

Он человек был, человек во всем… так говорили о нем барды. Или скажут… или не о нем… неважно. Всё, что восхищает нас в людях и что ужасает в них, – всё это было в твоем отце, Марх. Властный и удачливый, гордый и кичливый, жадный до добычи и щедрый на дары, отчаянно храбрый в бою и хитрый, если дело доходило до переговоров… огненно-рыжий – рядом с ним мне казалось тепло, будто возле костра в ночи. Ты знаешь это чувство защищенности. Я не боюсь опасностей и не ищу укрытия… но пока Мейрхион был жив – меня не оставляло чувство, что моему Северу не грозит ничто. Никакая из бед.

Впрочем, так оно и было.

…Но твой отец был еще и мудр. Редкое качество для воителя. Он хорошо понимал, что он станет настоящим королем, только если женится на богине. У них в Эрине это – закон.

– И ты сосватал ему мою мать?

Ирб улыбается:

– Считай, своим появлением на свет ты обязан мне.

Марх кивает:

– Отличная шутка, не считая того, что это правда.