Текст книги "Между"

Кромка ярости: Гвидион

Для победы хороши все средства!

Аннуин будет нашим, и ради этого я готов пожертвовать всем!

Аметон, брат мой, мы объединим наши силы, мы сотворим и обрушим на них чудищ невиданных, таких, что содрогнутся земля и небеса!

Им не одолеть кошмар страшнее кошмара и смерть неотвратимее смерти!

Кромка риска: Араун

Как медленно длятся мгновения в бою. Каждое – длинною в жизнь.

Гвидион с Аметоном поют. Еще пара вздохов – и на нас обрушится новая напасть. Мешать им я не стану: пусть их чудище обретет облик. Нет в мире ничего опаснее прерванного заклятия.

Но и у меня есть эти два вздоха. Гофаннон, смертоносный дождь ты отбил, а как тебе понравится кинжал-трава? Покоси-ка ее…

Ага, допели. Змей? Всего лишь? Не может быть…

Марх, будь осторожен: у него десятки жизней!

Вороной конь бросился на исполинского змея. Тот попытался скрутить его кольцами хвоста, но Марх увернулся, промчался к голове, ударом копыта размозжил череп… тварь на миг обмякла, но тотчас вскинула голову, сбрасывая с себя врага.

Клацнули острые зубы – там, где еще миг назад был черный конь.

Новый удар – голова змея бессильно повисает… лишь на вздох.

– Будь у тебя хоть тысяча жизней – я заберу их все!! – гневный человеческий крик вырывается из конской глотки, и яростный жеребец перекусывает шею врагу.

Кромка риска: Араун

Жаба. Черная. С когтями… по две дюжины на каждой лапе.

Постарались сыновья Дон, ничего не скажешь.

Знай я, что Гвидион осмелится дать облик тварям ан-дубно, я бы сюда Седого Волка позвал. И его вечная отговорка: «мне нет дела до войн Аннуина» – не помогла бы.

Но… и без Седого справлюсь. Ты – жаба, тварь. Обыкновенная жаба. То есть – необыкновенная, но это тебе не поможет.

Как тебе понравится лед? снег? мороз?

Ну, и зачем тебе столько когтей?.. было.

Талиесин продолжал отбиваться от разящих с неба копий, Гофаннон пытался срезать всё растущую и растущую кинжал-траву, Марх в десятый? двадцатый? полусотенный? раз убивал бесящегося змея.

Мирддин был безучастен, словно и не кипела битва вокруг. Впрочем, что мог Владыка Путей в схватках, сгрудившихся на одном пятачке земли?

Араун с вызовом посмотрел на Гвидиона: дескать, и это – всё? Король Аннуина не собирался нападать. Он твердо знал: атакующий – уязвим.

Гвидион запел. В гневе и ненависти он давал облик еще одному кошмару. Аметон не мог не помочь брату, но видно было, что готовность того презреть любые запреты и выпустить в мир любое зло – не по душе Аметону. Слишком не по душе.

Тварь вышла огромной – на ее холке уместилось бы войско. Словно извивающиеся черви, тянулись бесчисленные шеи, на которых щерили зубы головы. Зловоние и омерзение.

Торжествующий хохот Гвидиона.

– Дай ей проползти хоть шаг! – отчаянно закричал Мирддин, растеряв всю свою поэтичность.

Араун, готовый к прыжку, замер.

Тварь поползла на них – и тут Владыка Дорог выкрикнул:

– Дрянь, кань камнем на дно, ан-дубно дождалось добычи днесь!

И на глазах у потрясенного Арауна это огромное чудище просто исчезло.

Гвидион побледнел от гнева и изумления. Аметон украдкой вздохнул – чародей еще миг назад с ужасом думал, как же им самим придется уничтожать эту тварь, когда она расправится с воителями Аннуина.

Марх остервенело бил своего змея, не дожидаясь мига воскрешения после очередной – восьмидесятой? девяностой? смерти.

Кромка поражения: Гвидион

Они сейчас бросятся на нас.

А мы – мы даже сдвинуться не можем. Стоит нам сделать хоть шаг – Мирддин скрутит нас, как слепых кутят!

Всё, что движется, – в его власти…

Всё, что движется?

Приди на помощь к нам, неподвижное! Шагни, ног не имевшее! Деревья, вас рубил топор и кромсала пила человека, – так придите и отомстите за себя!

Могучий дуб, старейшее из деревьев! Рябина, супруга его, что обнимает мужа резными листьями! Стройный ясень, могучий вяз, сокрушите врагов! Роза и малина, изострите свои шипы! Ели и сосны, иглы свои навострите! Груша, каштан и яблоня, отомстите за оборванные плоды ваши! Царственный тис, будь полководцем в схватке!

– Останови их, Мирддин!

– Не могу! Они не способны ходить, над ними нет моей власти!

– Но они идут!

…Змей, в сотый раз поверженный Мархом, падает и более не шевелится. Черный конь, окрыленный победой, мчится навстречу ожившим деревьям.

– Марх, назад!

Поздно.

Он врывается в их ряды, и – его хлещут ветви, колют сучья, корни цепляют за копыта…

– Ма-арх!

Араун наклоняет голову, и с небес бьют молнии – прямо в дуб и тис, предводителей воинства.

И битва в Каэр-Невенхир на миг затихает…

…чтобы через мгновение ярость охватила деревья не здесь, не в месте поединков Могучих, а – по всему Аннуину и всему Прайдену.

Вековые леса воют и гнутся безо всякого ветра. В Прайдене деревья падают на лесных людей, перебивая им ноги и спины. В Аннуине деревья выпрастывают из земли корни, топча домишки мудрых обитателей леса, хищно скаля выщербленные дупла и растопырив смертоносные сучья.

Гвидион хохочет.

– Короли, бегите в ваши земли! Остановите обезумевшие деревья! – кричит Мирддин. – Бегите, я задержу этих!

– А ты?! – рвет глотку Марх.

– Глупец, я – это все дороги мира! Я уйду! Бегите! Вы еще можете успеть!!

Кромка поражения: Араун и Марх

Дуб, не тебя ли всегда величали царем леса? Отчего стал ты воплощением беззакония? Не тебя ли чтили всегда мудрейшие друиды? Не твою ли ветвь избрали они знаком мудрости? Отчего стал ты воплощением безумия?

Береза, не из твоих ли ветвей плетет венок Владычица Земли? Не тебя ли нарекают символом жизни? Отчего же ныне несешь ты смерть?

Рябина, не твои ли ягоды кормят птиц зимой? Не ты ли даруешь нам радость хмурыми днями? Отчего же ныне несешь ты ужас?

Тис, не тебя ли именуют королевским деревом?

Роза, не тебя ли воспевают поэты?

Груша и яблоня, не о вас ли заботится человек?

Стройный ясень, не ломающийся под ураганами, отчего ныне ты сам крушишь всё?

…Успокаивается лес Аннуина.

…Утихают леса Прайдена.

* * *

– Мирддин, я уничтожу тебя!

– Бегом бежишь, жизнью дорожишь, кубарем летишь, кыш да пшшш!

Мчится Гвидион, гонится за Владыкой Дорог – кажется, вот-вот настигнет, да только – тот бочком, кувырком и уже за холмом.

Спешит Аметон, не даст уйти их врагу – а тот зайцем по лугу, белкой на суку, мошкой в дугу – и ни гу-гу.

Бегут за врагом братья-чародеи – да где я? в воде я? в беде я? нигде я? – нигде не найти Мирддина.

Кромка памяти: Мирддин

Они меня никогда не догонят, но – вечно бегать от них? Хуже хвори такое.

Схитрю. Сокроюсь хорошенько.

Не друг, а враг мне поможет. Море-Манавидан заморочит многих…

Есть у меня один облик – отличный… Когда был я молод, когда моему отцу друг его, Сархад Коварный, врагом стал, велел мне отец скрутить Сархада заклятьем. Юный Мирддин, мудрый Мирддин, добрый Мирддин не хотел прослыть тюремщиком, да только воля отца – выше всего…

Облик себе сотворил Мирддин – мелкий, мерзкий, могучий – под стать дурному делу. Сильно связал Сархада… до сих пор тот в заточении, и едва ли на свободу выйдет.

Сейчас – спрячусь за мерзкой мордой. С презрением взглянет на меня Гвидион, взглянет – не распознает, не почует врага, не помыслит о хитрости дерзкой.

Мирддин оборотился кабаном, и сыновья Дон увидели его. Гвидион и – Гофаннон. Аметон отстал, а вот брат-кузнец, сокрушивший заклятья Арауна, был полон сил.

– Цель ему в язык! – крикнул Гофаннон, подавая брату дротик. – Мы убьем его, если пронзим язык!

Услыхав это, кабан обернулся, показал братьям язык – на мгновение. Дротик Гвидиона скользнул по щетине.

Погоня продолжалась. Гофаннон на бегу творил заклятьями копья и дротики, Гвидион метал их во врага, но тот то ли был покрыт железной щетиной, то ли чарами ослаблял удары сына Дон, – а только ни одной раны у Мирддина не было.

– Он бежит к морю! Не дай ему свернуть! Манавидан – враг Аннуина!

«Молодцы-удальцы, – одобрительно подумал Владыка Дорог, – сами создадите сказку про то, как схвачен был Мирддин в море мучителем».

И кабан бросился со скалы в пучину.

– Могучий, прими Мирддина в своих владениях, – хрюкнул кабан, глядя на серого жеребца.

– Зачем ты здесь? – Манавидан не выглядел дружелюбно, но ссориться с Владыкой Дорог не стоило.

– Битва Деревьев великой бедой была нам…

– Нам?

– Конь, Олень и Кабан копыта сбили, спасаясь.

– Марх и Араун потерпели поражение?!

– Ага, – хрюкнул кабан, «позабыв» добавить, что сыновья Дон не достигли той победы, ради которой и затеяли битву.

– И что ты хочешь?

– Спастись от сынов Дон. Море – вечный оборотень. Помоги мне навеки морду сменить. За то – слугой разок стану.

– Ты хочешь навсегда изменить свой облик? Чтобы никто и никогда не нашел тебя? Чтобы самые могучие чародеи, чтобы даже боги не знали, где скрывается Мирддин, и не чувствовали его силы?

– Верно видишь, великий.

– И за это ты мне отплатишь любой службой?

Кабан покачал головой:

– Любой, кроме… никогда не обращу я ни оружия, ни заклятия против тех, с кем рядом бился в Каэр-Невенхир.

– Ну что ж, – Манавидан сменил облик, сложил на груди руки, – со своим пасынком я разделаюсь и сам. Твоя служба – слишком могучее оружие, чтобы разить им в семейной ссоре. Я никогда не потребую от тебя причинить вред Марху или Арауну. Ты сослужишь мне иную службу.

Мирддин благодарно наклонил голову.

– В каком облике ты хотел бы скрыться?

Словно волна набежала и очертания кабана поплыли, сменившись…

– Это?! Я бы под страхом гибели не влез в такое! – невольно отстранился Манавидан.

– Брезгливо взсссглянуть на мерзссского… – прохихикало существо. – Славно сховаться в гадосссти…

* * *

– Я уничтожил эти копья! – гордо сказал Талиесин. – Они нанесли мне десятки ран, но я их одолел!

«Что неудивительно, – мысленно хмыкнул Аметон. – Как только Араун бежал, сила его заклятий ослабла, а потом и иссякла».

– Я сложу громкие песни о нашей славной победе! – глаза барда сияли.

– Песни – это правильно, – кивнул Аметон, не договорив: «А вот победы я что-то не вижу».

– Это будет лучшая из твоих песен, – Гвидион потрепал приемного сына по плечу. – Сложи ее поскорее, пока торжество победы переполняет тебя.

Талиесин ушел в свой покой, где хранилась его арфа.

Три брата остались одни. За стенами обычного уэльского дворца – ллиса – барабанил осенний дождь, и в колоннаде – невадде – слуги торопливо покрывали стропила соломой: какой же пир под дождем?

– Да уж, какова победа, таков и пир, – хмуро сказал Аметон.

– Гвидион, – нахмурился кузнец, – скажи прямо: мы достигли хоть чего-нибудь в этой битве?

– Во всяком случае, отступили не мы, – дернул углом рта тот.

– Здесь нет Талиесина, чтобы не-поражение гордо именовать великой победой! – почти крикнул Гофаннон. – Скажи правду, наконец!

– Не кричи.

– Да уж, «не кричи»! Аннуин как был, так и остался у Арауна, Марх жив-здоров, вот разве только Мирддин…

– Вот именно, – Гвидион налил себе вина, одним глотком осушил кубок. – Еще совсем недавно мы и не подозревали, что Мирддин нам враг, а теперь…

– А где теперь Мирддин? – спросил Гофаннон.

– Я не слышу его. Вообще не слышу, – отвечал Аметон.

– Я тоже, – кивнул Гвидион.

– Хватит вам успокаивать самих себя! – крикнул кузнец.

Гвидион положил ему руку на плечо:

– Брат, это действительно так. В Прайдене больше нет Мирддина. При случае стоит поблагодарить Манавидана.

– Хм… ну, может и так…

– Что будем делать с Мархом? – мрачно спросил Аметон.

– Почему не с Арауном? – приподнял бровь кузнец.

Ему ответил Гвидион:

– До Арауна нам пока не добраться. Сам он вряд ли еще раз выйдет из Аннуина. А Марх – человек… ну, по крайней мере, живет в смертном мире.

– Ага, человек! Смертный слабак! Да уж! Вы же видели, как он в лепешку растоптал вашего змея!

– Брат, я просил тебя не кричать, – спокойно возразил Гвидион. – Да, я хочу убить Марха. И он будет убит. Но я не так глуп, чтобы выходить на битву сам.

«Особенно, когда после твоего поединка с Придери все знают, что ты бьешься бесчестно», – нахмурился Аметон, но промолчал.

– Кого же ты пошлешь на него? – спросил Гофаннон.

– А вот над этим-то я и думаю…

Собрались воители, начался пир. Здравицы, новая песнь Талиесина… да и старые хороши.

Брага пенилась в кубках, речи становились всё громче.

Прошел черед пения славных бардов – сейчас по залу кувыркались шуты, распевая что-то веселое и ритмичное. Слов было не разобрать в общем шуме.

Дождь не прекращался, но он не мешал торжеству воинов, разгоряченных гордыми песнями Талиесина и крепкой брагой.

Гвидион улыбался, кивком отвечал на здравицы и крики «слава!», но рассказывать о своих подвигах не спешил, предоставляя это Талиесину: тот всё равно сделает лучше.

Кажется, все уже считают, что эти четверо сокрушили армии Аннуина? Отлично…

«Где же найти того, кто ненавидит Аннуин так люто, что рискнет выйти против Марха? Где?»

Топот копыт они услышали все.

Пьяные мигом протрезвели. Трезвые – испугались.

Словно не шумел дождь, словно земля не была раскисшей от воды – топот мчащегося коня отдавался гулом, как будто тот скачет по длинному коридору, выложенному камнем.

Ближе. Громче.

Оглушительнее грома.

Перепуганы были все, даже самые храбрецы, а вот Гвидион вдруг просиял, вскочил со своего высокого сиденья и потребовал:

– Лучшую чашу для гостя! Полную!

И в этот миг земля разверзлась.

Белый всадник на белом коне вылетел на середину невадда.

Белыми были волосы его – словно пряди паутины, веками висящей в подземельях.

Белой была кожа его – словно у трупа.

Белыми были копье и рог его – словно сделанные из древних костей.

Все шарахнулись прочь, Гвидион же бесстрашно вышел вперед:

– Хоть по знатности не мне надлежит здороваться первым, но я так рад видеть тебя, Гвин, сын Нудда, что говорю: добро пожаловать! Будь гостем!

Гвин спешился и поклонился:

– Благодарю тебя, сын жены моего деда. Я мчался поздравить тебя с великой победой, но как мне отблагодарить тебя за твое гостеприимство?

Гвидион скрыл коварную улыбку:

– Прими эту чашу, племянник, и не говори о благодарности.

Тот взял чашу и воскликнул:

– Никогда не бывало так, чтобы Гвин, сын Нудда, не воздавал добром за добро и злом за зло!

(«Злом за зло – уж это точно, а вот добром за добро – я что-то не слышал», – подумал Аметон.)

Подземный воитель продолжал:

– Не пить мне этой чаши, если ты, Гвидион, не ответишь мне, чем я смогу воздать тебе за почести!

Кромка досады: Аметон

Да, брат, ты всё рассчитал безупречно. Как всегда.

Ты всегда был мастером предугадывать на три хода вперед. Взять хоть ту историю с нашим дядей Матом… я не знал тогда, восхищаться твоей хитростью или проклинать твою способность жертвовать всем – ради прихоти.

Вот и эта война с Аннуином – зачем она нам? Как знать, не возросло ли бы наше могущество, стань мы друзьями, а не врагами Арауна?

Но нет. Ты не друг никому. Для тебя есть лишь братья, сыновья и собственные прихоти.

Легко же ты опутал хитростью сына Нудда! Всего лишь приветствовал его первым – и вот он уже клянется уничтожить твоего врага. И ведь верит, что это его собственная воля! Что это он хочет убить Марха, хотя еще вчера ни на волос не желал тому зла… Что ты подарил ему этого противника от щедрости, а не от своей слабости.

Знаешь, Гвидион, иногда я готов сгореть со стыда от того, что ты – мой брат. А иногда – благодарю судьбу за это: потому что не-братьев ты убиваешь походя. Да еще и чужими руками…

– Ну вот, дело почти сделано, – рассмеялся Гвидион, сбрасывая с плеч парадный плащ. – Осталось лишь подождать чуть-чуть, и одним королем в Аннуине станет меньше. После этого мы легко расправимся со вторым

– Ты сказал «подождать»? – удивился Аметон. – Разве хмель из твоей чаши недостаточно сильно ударил Гвину в голову? Разве он не помчится на Марха немедленно?

– Увы, – развел руками тот. – Гвин – дитя подземного мира, он просто не может войти в мир людей.

– Тогда как же..?

– Ну, Марх рано или поздно отправится в Аннуин.

– Не нравится мне этот Гвин, – нахмурился Гофаннон. – Чего стоит только та история, когда он заставил Киледира съесть сердце его отца Нейтона!

– И почему он не дал своей сестре Крейддилад выйти за Гуитира? – подхватил Аметон. – Бедная девушка, брат и возлюбленный которой каждый Самайн сражаются у нее на глазах!

– Я здесь при чем? – пожал плечами Гвидион. – Я не приглашал его на наш пир. Но раз уж он приехал… глупо было упускать такую отличную возможность! Негодяй он или нет – но он на нашей стороне. Так чем вы недовольны?!

Братья не ответили.

Мир во время войны

Кромка беды: Араун

Марх, у меня для тебя очень плохая новость. Или – очень хорошая, как посмотреть.

Тебя ищет Гвин.

Марх, от Гвина уйти невозможно. Если он намечал себе жертву – ее мгновения были сочтены.

А ты – жив.

Это невозможная удача.

Пути, ведущие в Аннуин, гудят от эха копыт Бледного Охотника. Стоит тебе сделать шаг по любой из этих дорог – это будет последний шаг в твоей жизни. Так что тебе никогда не войти в Аннуин.

Никогда, Марх.

…нет, ты неправ. За эти века ты нечасто бывал в Аннуине. Потеряв возможность придти, ты лишился не так и многого. Но ты остаешься человеческим королем. Не говори глупости! Не думай по-людски! Король – это воплощение силы, а не тот, кто судит, рядит и разъезжает по стране. Пока ты жив – сила Аннуина остается в мире людей. Ты – это Аннуин в мире людей.

И поэтому тебе никогда больше не ступить на тропы Волшебного мира. Разве что на самые близкие, не выходя из Корнуолла.

Кромка миров: Марх

Итак, я заперт в Корнуолле. Мало нам было проигранной битвы, так еще и это!

Хороший из меня получился король Аннуина: священных свиней не вернул, в Аннуин войти не может, от Гвидиона бежал, от Гвина прячется – и будет прятаться вечно.

Всецело оправдал надежды матушки.

Проклятье!

Я не стану забиваться в нору, как зверь, и дрожать там в страхе! На Гвина должна быть управа. Не может быть, чтобы его нельзя было одолеть… или обмануть.

Я подниму силу Корнуолла. Старейшие эрлы мне не откажут. Быть может, Гвин и сильнее каждого из нас – но вместе мы с ним справимся. Одним ужасом преисподней будет меньше.

Я ведь тоже не чужд силам преисподней. Я направлял мощь курганов на римлян – так что мешает направить их на Бледного?

Я король Аннуина – и никакой подземной твари не отнять у меня мой мир!

Вороной конь скакал по Корнуоллу, вслушиваясь в землю. Он искал след Серебряного Кабана. Тропа привела к землянке в лесу.

Марх сменил облик, наклонился, чтобы войти туда, и… начал спускаться.

Лестница из древних толстых корней вела и вела вниз. Сплетения корней образовывали не только ступени, но и стены этого странного подземного дворца, превращаясь в живые узоры. Это было красиво и на удивление уютно.

Подземный мир, не внушающий страха, – какая редкость.

Снизу лился мягкий белый свет. На этот раз Гругин был в обличии человека с серебряными волосами, они и сияли.

– Ну, здравствуй, король. Пришел за советом?

– Да, Кабан.

– Гвин?

Марх кивнул.

– Но разве Араун не объяснил тебе уже всё?

– Я не смирюсь. Я одолею Гвина. Помоги. Ты же обещал мне помощь.

Гругин вздохнул:

– Гвин разделался бы со мной за пару мгновений.

– Он настолько могуч?

– Это же сын Нудда.

– А если объединить силу старейших эрлов?

Гругин молчал.

– Силу курганов?

Гругин молчал.

– Неужели во всем мире никто не может сладить с ним?!

Гругин пожал плечами:

– Если ты напустишь на него Нинниау и Пейбиау – возможно, ты победишь. Только не сверкай глазами от радости, а подумай прежде, что станется с миром, если Гвин уничтожит хотя бы одного Быка. Ты готов платить такую цену за свою возможность гулять по Аннуину?

Марх опустил голову. Потом спросил:

– И больше никто?

– Сам Нудд. Только он почему-то веками не останавливает Гвина.

Король тяжело вздохнул.

– Быть может, с Гвином могли бы справиться ученики Нудда.

– Ученики?! У Нудда есть ученики? Кто? Где они?!

Гругин ответил с усмешкой:

– Про одного я знаю точно: он в замке твоей матери. В темнице.

– За что? Его можно освободить?

Гругин приподнял брови:

– Ты хочешь освободить Сархада Коварного?

Марх застонал сквозь сжатые губы.

– Между прочим, – с ехидцей продолжал Кабан, – освободить его тебе не удастся: тот, кто хоть раз слышал имя Сархада, никогда не найдет входа в его темницу.

– Не издевайся. Я слышал о нем достаточно, чтобы понять: лучше десять Гвинов, чем один Сархад.

– Марх. Гвин неодолим для нас. Смирись.

– …и мне, как безногому калеке, вечно ползать по этому клочку земли, гордо именуемому моим королевством.

– Не сме-ей! – от мгновенно вспыхнувшего гнева облик Гругина поплыл: уже не человек, еще не кабан. – Не смей так говорить о Корнуолле! Не смей так говорить о стране, доверившейся тебе!

– Прости. Я сказал от горя…

– Нет причин для горя, Марх. Меня не сторожит Гвин, но я не рвусь за пределы Корнуолла. Здесь древние силы до сих пор живут бок о бок с людьми, нас не топтали римские легионы, наши святилища не гибли в пламени… Нет в Прайдене лучше места, чем Корнуолл! И мне нечего делать за пределами нашей страны.

– Наверное, ты прав. Будь для меня открыты дороги – может быть, я и пренебрегал бы ими. Но я вынужден прятаться… и это давит тяжелее тюремных цепей.