Текст книги "Между"

Кромка памяти: Марх

Я мало помню отца. Врезалось в память одно: вечер, закат. Такой же, как сейчас. Кожаные ладьи… курахи, или как там их на языке скоттов? – плывут с запада. Отец возвращается из очередного похода? набега? впрочем, какая разница.

Я стою на берегу. Он выпрыгивает из ладьи, и закат отсвечивает в его рыжей гриве.

Будто его волосы вспыхнули костром.

Он хватает меня, подбрасывает в воздух, снова, снова… Я визжу от радости, он хохочет.

Победитель.

– Ирб, он ведь был выше меня ростом?

– Это важно?

– Нет, но всё же?

– Да, выше. На голову. И ярче волосом.

– С веками бронза темнеет…

Кромка памяти: Ирб

Да, Марх, мы с тобой второй раз стоим над морем. И тот день… мне его не забыть. Всё-таки я тогда поступил правильно. Да, разлучил тебя с отцом. Но дал тебе – вечность. И дал всем нам, нелюдям, – тебя.

Я убедил Рианнон, что твое время уходит, – и скоро станет поздно, если уже не стало. После такого разговора нетрудно было угадать, как она заставит тебя овладеть магией.

Что-нибудь с риском для жизни.

Трюк, древний как мир.

Когда вы втроем пошли к морю, я отправился за вами. Чувствовал: стоит быть рядом.

Море ревело далеко внизу, я уже понял, что сделает твоя мать.

Мейрхион взахлеб рассказывал об очередном походе, ты сиял от счастья, внимая ему с бо́льшим восторгом, чем жрец – откровению от своего бога, а Рианнон… она улыбалась, кивала…

…и все мы пропустили тот миг, когда она столкнула тебя со скал.

Мейрхион оцепенел.

У меня в ушах до сих пор стоит отчаянный мальчишечий крик – сменившийся ржанием.

«Спасся. Превратился. Всё в порядке».

Это была даже не радость. Это было… я не знаю, как назвать. Никогда в жизни я не был счастлив – так.

Я метнулся к обрыву – и увидел внизу, на волнах, вороного жеребенка, упавшего на спину и неловко дрыгающего ногами. Наконец ты смог перевернуться, встать… ну, и начал учиться скоку. Ноги тебя не слушались, и выглядел ты, признаться, донельзя забавно.

И море было тебе – что луг с высокой травой.

– Мой сын..! – прорычал Мейрхион.

– Вон твой сын, – Рианнон кивнула в сторону моря. – Забери его, если сможешь. И вырасти человеком – если заберешь.

– Ты… ты…

Мейрхион в ярости – это зрелище было привычным, но каждый раз – впечатляющим. Как летняя гроза.

– Я всего лишь дала ему то, что его по праву рождения. Он – Марх, Конь. Теперь он стал им.

И вороной жеребенок учился скакать по волнам…

– И после этого они расстались?

– Если ты имеешь в виду разрыв – то нет. Какое-то время Мейрхион гневался, Рианнон не появлялась в Альбе, а потом – всё вернулось. Твой отец смирился, что не ты унаследуешь его земли… но ты же не был старшим изо всех его детей.

– Так странно… слушать о своем отце, как о чужом человеке.

– Манавидан был тебе ближе?

– Да. Он вырастил меня. Если я кого и назову отцом, то именно его. Странно, что он не взял меня с собой, когда женился на матери и пошел править в Прайдене.

– Ничего странного. Кем бы ты пришел с ним? Соперником Придери? Два сына Рианнон вместе – это могло оказаться слишком много. Слишком.

– Меня берегли про запас? – рассмеялся король.

– Именно. Я так и сказал твоей матери: пусть до поры растет в тайне и явится во всей мощи – в свой час и к своей славе.

– Снова ты! Ирб, я думал, что хорошо тебя знаю, – а ты нашпигован секретами, как жаркое приправами. Что еще ты скрываешь от меня?

– Скрываю? – круитни улыбнулся. – Я не скрывал ничего и никогда. Но припомни: много ли за эти века у нас было времени на разговоры о твоем детстве?

– Хм…

Солнце давно село. Становилось сыро, холодно.

Марх присел на валун.

– Война действительно кончилась… Мы с тобой говорим не о настоящем и не о будущем, а о давно прошедшем.

Северянин снова улыбнулся, размотал обернутую вокруг пояса верхнюю часть килта, набросил на плечи.

– Пойдем в замок? – приподнял бровь Марх.

– Как хочешь, – пожал плечами тот. – Можешь еще поспрашивать. Я расскажу.

– Что еще я не знаю из своей жизни?

– Пожалуй, тебе известно всё.

– А об отце?

– Вряд ли тебя интересуют схватки Мейрхиона с вождями островов…

– Ты был его советником?

– Не совсем. Я приходил к нему – иногда. Советовать ему надо было осторожно, исподволь. Он не терпел ничьей воли над собой. Даже Рианнон. А ей это нравилось… Она называла его нахалом, рыжим медведем, «этим дикарем с запада» – и каждый раз это звучало наивысшей похвалой. Ты знаешь, что она предлагала ему бессмертие?

– Откуда? Это ты всё знаешь о них, – хмыкнул Марх.

– Предлагала. Уйти с ней в Аннуин. Или даже стать богом Альбы.

– И он отказался. Понимаю. Кем бы он был в Аннуине? ее любовником и только? Он бы умер от скуки, и никакое бессмертие бы не помогло!

– Да, – кивнул Ирб. – Ему нужно было действовать. И обязательно – самому. Самому первым выскочить из своего кожаного корабля, самому врубиться в строй врагов, самому снести голову их вождю… если бы это сделал кто-то другой, пусть верный друг – он стал бы навеки врагом для Мейрхиона.

– Он погиб в бою?

– Нетрудно догадаться. Как сказали бы барды, к тому времени его волосах серебро сменило медь.

– Человек был, человек во всем… – задумчиво повторил Марх. – Быть может, к лучшему, что мы с ним не узнали друг друга. Тратить жизнь на то, чтобы утвердить себя… пусть это будет поражением, но моим, чем победой, но помощника… мне это кажется глупостью. Мальчишеством.

– Было бы чему удивляться, – пожал плечами Ирб. – Во сколько раз ты старше его? В дюжину? Меньше? Если и меньше, то ненамного.

Неожиданно Марх спросил:

– А ты? Насколько ты старше меня?

– Ну-у… – Ирб присвистнул. – Я родился в горах Шотландии… честно говоря, я и сам не знаю, когда.

Кромка памяти: Ирб

Похоже, сегодня мы решили странствовать по прошлому, Марх? И твое детство оказалось недостаточно далекой древностью?

Ладно, давай обо мне. И то: надо ж тебе хоть после свадьбы узнать, кому ты отдал свою сестру… Шучу, да. Никакое знание родословной не даст нам того, что мы узнали друг о друге за эти века и эти войны.

Расскажу, расскажу. Уже рассказываю.

Моя мать была дочерью вождя, это всё, что я знаю о ней. Отец – он был богом. Богом маленького племени горной Альбы. Я был ребенком, когда на нас напали… с тех пор всё, что есть у меня от родителей, – этот золотой торквес на шее да один замшелый кромлех в горах. Я иногда режу там жертвы, кормлю отца… он никогда не приходит ко мне, да и я не стремлюсь видеться с ним.

Мертвые боги, Марх, это… это больно. Они умирают вместе со своим народом. Представляешь, каково это: умирать – вечно?

Л-ладно. Ты не об этом спрашивал.

Когда на нас напали, я, дитёныш, удрал в лес. Забрел в Аннуин – у нас в Альбе это так же просто, как у вас в Корнуолле. Там есть чудеснейшее место – лес Муррей. Бродя по нему, никогда не знаешь, в каком из миров ты сейчас. Там я встретился с Рианнон. Она тогда была совсем несчастной и оттого невероятно злой: Сархад Коварный лишил ее восточных равнин… ты знаешь эту историю?

– Отчасти знаю, – кивнул Марх. – Этот негодяй жаждал власти и ради нее призвал силу ан-дубно. Она затопила нынешний Ллогр.

– Да, – кивнул Ирб, – а Ху Кадарн смог загнать хаос обратно в преисподнюю. И погиб при этом.

– Погиб… что означает это слово, когда речь идет о бессмертных? Ху Кадарн был больше, чем богом!

Ирб серьезен и отвечает негромко:

– У каждого из нас есть предел силы. Когда исчерпано всё, до последней капли – это и есть смерть.

Они молчат долго. Темно. Серо-синее небо и черные абрисы скал.

Потом Марх говорит:

– Расскажи дальше?

– Дальше – о ком? О Ху Кадарне, о себе?

– О Ху Кадарне и о себе. Ведь ты его потомок?

– Марх, ты не поверишь, но – я не знаю. Многие вожди Севера возводят свой род к Ху Кадарну, он был прародителем королей. Может быть, и мой дед – его корня… я не знаю, да и знать не хочу. Марх, я – это я. Не славные предки. Я сделал в своей жизни немало, и то, потомок я Ху Кадарна или нет, не добавит ничего к моим заслугам.

– Да, я понимаю. Прости.

– Не за что. Я пытаюсь сообразить, что бы рассказать тебе интересного… и не нахожу. Я был вождем без племени, и когда я вернулся из Аннуина в Альбу, то принялся бродить от одного властителя к другому, ища достойных и помогая им советом. Иногда подолгу жил у кого-то, даже женился на смертных…

– Подолгу – это сколько? Год? Дюжина? Срок человеческой жизни?

– И год, и дюжина, и срок человеческой жизни, – улыбнулся Ирб. – Всякое бывало. Знаешь, Марх, я не искал ни справедливых, ни мудрых – я искал тех, в ком чувствовал силу. Силу, способную направить судьбу Альбы ввысь. Твой отец был одним из них.

– Но теперь ты стал правителем сам.

– Так получилось, – негромко смеется Ирб. – Один из моих потомков умер бездетным. Пришлось явиться к друидам и объяснить, кто я такой и почему желаю наследовать. Согласись, нечасто прадед становится преемником правнука.

– Все эти века ты был некоронованным королем Альбы, – медленно говорит Марх.

– Нет, – машет рукой Ирб. – Там достаточно королей и вождей. Я лишь советовал… не всем и не всегда. Честно говоря, мне нравилась эта жизнь бродяги. Сегодня здесь, завтра – там, если очень надо поторопиться, то срежу путь через Аннуин… и всегда доверять чутью, научиться распознавать в сиюминутных желаниях истину. Если хочется рвануть в Дал Риаду, забыв обо всем, – значит, так и надо. Если хочется назавтра уйти на восток… или в Аннуин, с Рианнон поболтать… ну и так далее.

– Сколько же это всё длится?

– Считай сам. Я родился после, много после гибели Ху Кадарна. А жаль. Говорят, он заботился обо всем Прайдене. Да и сама его гибель в бою с ан-дубно подтверждает это… Я иногда дерзко думаю, что похож на него. Это много больше, чем родство по крови, Марх.

– Я понимаю.

Видно было, что Ирб всеми мыслями уже там, в своем Лотиане. Гвен тоже хотела поскорее отправиться в свое новое королевство.

– Я не хочу отпускать вас, – сказал как-то Марх, – но пусть ваш сын родится там. В горах Шотландии. Как мы с тобой.

– Ты уверен, что это будет сын? Не дочь?

– А ты в этом сомневаешься?

Друзья рассмеялись.

– Как малыш подрастет – жду в гости.

– А ты к нам?

– Нет, Ирб. Ехать через весь Прайден – слишком долго. А путь через Аннуин мне закрыт: Гвин. Так что приедете уже втроем… когда-нибудь.

ЗДЕСЬ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ВЕТВЬ БИТВЫ

Ветвь измены
Друст, сын Ирба

Волна

На севере рос мальчишка. Обыкновенный… или, во всяком случае, не считающий себя чем-то особенным. Возраст не тот, чтобы задумываться о своей исключительности.

Дни напролет он пропадал в горах, пытаясь помогать пастухам (больше мешал, но как прогонишь такого славного малыша?); он одинаково весело болтал с людьми, с животными и с духами этих гор, не задумываясь о том, что с овцами большинство лотианцев говорить не умеет, а пикси или ниски могут быть очень опасны. Мальчишка, конечно, выучил, что его мать – дочь Рианнон, но кто эта Рианнон – понимал смутно, а почему это имя защищает его от беды – не задумывался вовсе.

Он просто жил – как живут все пятилетние пацаны.

У него были мама и папа. Папа – низкий, смуглый, темноволосый и очень красивый – потому что его тело было разрисовано синими узорами. Мальчишка, тайком, пока никто не видит, макал палец в грязь и рисовал себе такие… ну, почти такие… в общем, похожие. Мама была беленькой. У нее была белая кожа и очень странные волосы. Светлые-светлые. Мама была очень высокой – выше папы, да и большинства пастухов. Говорили, что мама красавица, но по сравнению с папой она была неинтересной: у нее же не было таких замечательных синих рисунков на теле!

Мама и папа жили в башне, очень большой и зимою очень дымной. Каково там летом, мальчишка не знал: как только сходили снега, он удирал в горы. Мама пыталась его удержать, зато отец не возражал. Отец был очень умным, он понимал, что лазать по горам – это гораздо интереснее, чем сидеть в какой-то башне! Отец летом тоже куда-то уезжал, потому что он был этим, как его, королем. Что это такое, мальчишка не очень понимал, но точно знал: через год или через два папа возьмет его с собой. И это будет ух как интересно!

Так и рос Друст, сын Ирба. Облаченный почти весь год только в юбку из кожи оленя, загорелый до почти отцовской смуглоты, веселый и счастливый, как может быть счастлив ребенок, самая большая беда в жизни которого – наступление осени и необходимость вернуться в башню.

Кромка жизни: Ирб

Растет парень. Умный, ловкий, самостоятельный. Из лука стреляет уже прилично… для своего возраста. Пора искать ему хорошего учителя меча – луку любой пастух научит, а вот мечу только южанин.

С Мархом поговорить бы об этом. Он присоветует.

Да и вообще – я соскучился по моему Коню. Похвастаться перед ним сыном… пусть скорее находит свою златокудрую суженую, себе такого же парня заведет.

В Лотиане сейчас спокойно, так что почему бы нам и не съездить в гости? Перезимуем.

Надолго отлучаться не следует, и мы срежем путь через приграничье Аннуина. Дорога через весь Прайден займет не больше дня. Ну и, скажем, месяц проведем в Корнуолле. Мой парень не любит скучную лотианскую зиму – вот и побегает по Корнуоллу, там теплее.

Лотиан на зиму можно оставлять спокойно: тут самое страшное, что может случиться, – это буран. Но тогда уж никакой король не поможет.

Кромка судьбы: Друст

Ух ты!

Мы едем в гости. К дяде Марху. На юг. Там зимой снег бывает один-два дня, не больше.

Вот здорово! Не то что у нас.

А еще дядя Марх – друг папы и брат мамы. И король. Как папа. И еще что-то… я не запомнил.

Я думал, мы поедем на лошадях. А оказалось всё гораздо интереснее. Мы вышли из башни, и папа повел нас в круг камней. Потом мы все взялись за руки и оказались… а я не знаю, где.

Я никогда тут не был.

Так интересно: небо серое, снега нет совсем, горы незнакомые. Папа говорит, что мы еще сегодня придем к дяде Марху.

Кромка бытия: Манавидан

Марх так хорошо опахал Корнуолл, что до него мне не добраться. Но он наивно считает себя неуязвимым. Слабость каждого из нас – в тех, кого мы любим.

Ирб со своим щенком даже не счел нужным уйти в Аннуин. Идет по границе миров, свято убежденный в безопасности. Смешно! Вроде он умный… был.

Тебе будет очень больно узнать о гибели друга, сестры и их сына, а, Марх?

Уверен, твое отчаянье будет безмерным. Достойной наградой за мои труды.

Будь они корнуольцами – хоть один из них! – их бы защищала священная борозда. Но они лотианцы. Им не поможет ничто, кроме собственной силы, – да и она не убережет тоже.

Смутно различимые гребни холмов и кромка неба начали смываться, земля стремительно уходила куда-то вниз… Друст еще не понял, что это, еще считал это интересным, а Ирб закричал:

– Гвен! Зови мать! Он был ее мужем, он не тронет ее! Зови, спасай Друста!

Ответа мамы мальчишка не услышал: с ревом прорванной плотины начала прибывать вода – до колен, до пояса, до груди… Мама подняла его, посадила на плечи – Друст заревел на всякий случай, но вода не пропала, и только папа кричал что-то, а потом…

Потом окрестные горы обернулись волнами.

Выше любых гор.

Они обрушились на них. Мерзкая соленая вода попала в рот и нос, такая противная… когда волна схлынула, то Друст принялся отплевываться.

Они оказались на островке посреди моря.

Папа кричал:

– Рианнон, стерва, подстилка, это твоя дочь и твой внук, спаси их от своего…

Последнего слова мальчик не понял.

Их островок был как плот – волны кидали его, но он не тонул.

А потом море стало стеной. Волна была выше башни – и обрушилась на них… Гвен и Друст завизжали от страха…

…обрушилась бы.

Эта стена воды налетела на невидимый утес. И раскололась.

Ирб что-то кричал про Рианнон… все слова были незнакомые. Но бабушка, кажется, поняла именно их – Друст увидел, как по гребням волн скачет белая кобылица. Мальчик никогда не видел мамину маму, но сразу догадался: это она. Это ее звал папа такими интересными словами.

– Спаси их, б…

Вероятно, Ирб хотел сказать «богиня».

Друст не понял, как оказался на спине белой лошади, мама села сзади, а папа…

– Папа!

Следующую волну Ирб отразить не смог.

– Па-апа-а-а!!! – звенел над ярящейся стихией крик ребенка.

– Папа! Папа! – кричал Друст, не понимая, где он, не видя, что моря больше нет.

– Успокойся, – незнакомая женщина… бабушка? – прижимала его к себе. – Будь мужчиной.

– Где папа?!

– Он погиб.

Друст заревел, отчаянно, до черноты, до слепоты…

Он не видел происходящего, не понимал, что белая кобылица несет их сквозь миры, не заметил, как они снова оказались в мире людей – подле незнакомого высокого замка. Не увидел и того, кто выбежал им навстречу.

Друст только почувствовал, что его сжимают руки… отца?

Мальчик очнулся. Этот широкоплечий рыжеволосый человек был не похож на Ирба. Но его рукам хотелось довериться.

– Малыш… малыш… – повторял он, и Друсту стало спокойнее от этих слов. Он приник головой к его плечу.

– Марх, Ирб погиб. Убит Манавиданом. Он выпустил силу Ворруда.

Молчание.

– Это его сын. Друст.

Молчание.

– Я не смогла… Не успела…

– Обоих?

– Нет, Гвен жива.

Бесстрастный голос:

– Что с ней?

– Не знаю. Она… ей… вряд ли она вернется в мир людей.

– Ясно.

– Марх, я не могла спасти троих!

– Не кричи. А то я решу, что ты не захотела спасать Ирба.

Кромка миров: Рианнон

Ты презираешь меня, сын мой. Ты смеешь меня презирать.

Ты мне не веришь. Ирб твой друг… был твоим другом, и для тебе «не смогла» значит «не захотела».

Как мне объяснить тебе, что я испугалась Манавидана и сама?

Поверишь ли ты, что я никогда не видела своего бывшего мужа в такой ярости? Поверишь ли, что я испугалась за собственную жизнь?

Из Ворруда не выходил никто – и промедление грозило бы мне… я не знаю, чем. Над Воррудом у меня нет власти, Марх.

А Ирб уже был в Ворруде, когда я прискакала.

За что Манавидан так возненавидел его – я не знаю.

Поверишь? Нет?

Кромка горя: Марх

За что, малыш? За что тебя так?

Ты как котенок – свернулся и спишь. Детские раны заживают быстро – что на теле, что на душе. Пройдет совсем немного времени – и смерть отца станет для тебя лишь смутным воспоминаем детства.

Я постараюсь заменить тебе его. Я сделаю для тебя всё, что сделал бы для собственного сына. Нет, не так. Я сделаю гораздо больше – чтобы хоть как-то оплатить мой долг.

Ты не узнаешь этого, маленький Друст, не узнаешь никогда: это я, я виноват в смерти Ирба. У Манавидана не было причин ненавидеть его. Он метил в меня. А я… глупец, мы о стольком говорили с Ирбом, о важном и пустячном, но я забыл рассказать ему о ярости моего отчима. Забыл предостеречь.

Если бы Ирб знал…

Поздно.

Я даже не знаю, какими тропами он ушел. Что происходит с теми, кто гибнет в Ворруде?

…Он прожил сотни лет или даже тысячи – и погиб из-за меня. Всего лишь неосторожность друга. Лишь одна нерассказанная история своей юности. Пустяк.

Мы, живущие веками, привыкли, что хрупка человеческая жизнь. Мы привыкли к смертям людей, как они сами, должно быть, привыкли к листопаду.

Им наша жизнь кажется вечной – и мы забываем, что и она висит на точно таком же волоске.

Спи, маленький Друст. Тебе не стоит знать всего этого. Что изменит твоя скорбь? – разве что сделает жертву Ирба напрасной.

Если бы его можно было вернуть скорбью – я бы завыл, как сотня плакальщиц.

Но он погиб, чтобы ты жил. Жил не в горе, а в счастье.

Так что будем жить, малыш. И постараемся жить счастливо – по крайней мере, ты.

Горевать Марху не было времени: у него на руках был мальчишка, с которым приходилось быть неотлучно. Даже ночью брать в свою постель, иначе ребенок не спал и ревел от страха. Твердил: «Волна! Волна! Папа!»

С Друстом надо было что-то делать. Марх, при всей любви к Ирбу и Гвен, не годился в няньки их сыну. Даже сироте.

Так что король собрал эрлов на совет.

Только нелюдь.

Сам Марх явился в собрание с племянником на плечах. Мальчишке эта поездка верхом явно нравилась.

На трон король садиться не стал, остановился посреди залы и рявкнул:

– Пусть уйдут те, кто не хочет или не может помочь Друсту!

Никто не вышел.

Тогда Марх самым нецарственным образом согнулся, спустил малыша на пол и легонько толкнул его:

– Выбери, у кого бы ты хотел погостить.

Колл, сын Коллфевра, скорчил ему забавную рожу, и Друст подбежал к нему.

Колл скорчил другую рожу.

Друст засмеялся – первый раз после гибели отца.

В тот же день, вечером, они сидели у очага – Марх и Колл. Рядом спал мальчишка, по привычке крепко сжимая руку дяди.

– Воспитаешь его?

– Это несложно. Героев растить легко.

– Что же трудно?

– Трудно вырастить достойного человека. Но я постараюсь.

– Он переживет свое горе?

– Он мал. В этом возрасте беда забывается быстро.

– Или не забывается вовсе.

– Марх, пусть шрамы остаются – но раны всё-таки заживают.

– Увезешь к себе?

– А куда еще? Хен Вен обрадуется… ухрюкается от счастья.

– Ты уверен, что он ей понравится?

– А ты в этом сомневаешься? Да ну?

– Это хорошо, – медленно кивнул Марх.

– Что именно? – Колл посерьезнел.

– Хорошо, что он выбрал тебя. Или ты его – неважно. Хорошо, что он будет расти у тебя. Вдали ото всех.

– Сменить ему имя?

– Не стоит. Мои эрлы не болтливы. О спасенном сыне Ирба скоро забудут. Ты же не собираешься принимать гостей и показывать воспитанника?

– Да уж!

Они оба рассмеялись: Колл славился своей нелюдимостью.

Потом эрл-Свинопас спросил:

– Марх, что ты задумал? Для чего ты хочешь спрятать Друста?

– Не поверишь: не знаю. Просто… лучше появиться сразу сильным. И не показывать до поры свою мощь – пока не понадобится. А в этом мальчике заключены немалые силы. Пусть его считают погибшим. Пусть о нем забудут. Тем ярче будет его возвращение – но уже не ребенка.

Колл кивнул и сказал негромко:

– Будь уверен, мой Король: сын Ирба взрастет в тайне и явится во всей мощи – в свой час и к своей славе.

Марх вздрогнул. Он слишком хорошо помнил, кто когда-то сказал эти слова о нем самом.

История – повторялась?