Текст книги "Словарь Сатаны"

«Сосновый остров»[66]66
  © Перевод. В. И. Бернацкая, 2020.


[Закрыть]

В течение многих лет неподалеку от города Галлиполис (штат Огайо) жил старик Герман Делюз. О его предыдущей жизни мало что было известно, сам он никогда не говорил о ней и не позволял задавать вопросы другим. Соседи дружно решили, что раньше он был пиратом, иначе как объяснить наличие у него коллекции деревянных пик, кортиков и старинных кремневых ружей. Старик жил в полном одиночестве в небольшом доме из четырех комнат, быстро ветшавшем: чинили в нем только то немногое, что разрушала непогода. Дом стоял на небольшом возвышении посредине большого каменистого поля, заросшего ежевикой; примитивно обработаны были только маленькие участки земли. Эта собственность могла лишь с трудом обеспечить существование старика, несмотря на его простые потребности. Но у него, похоже, всегда водились наличные, которыми он расплачивался за покупки в ближайших магазинах, редко посещая более двух-трех раз одно место и делая это с большими интервалами. Однако одобрения за такое экономное распределение финансов он не сыскал; люди видели в этом всего лишь хитрую попытку скрыть наличие больших денег. В то, что в его развалюхе где-то припрятаны слитки награбленного золота, не очень верилось, и честные люди, хорошо знакомые с местной историей и наделенные здравым смыслом, в этом сомневались.

9 ноября 1867 года старик умер; тело его обнаружили 10-го, и доктора засвидетельствовали, что смерть наступила около двадцати четырех часов назад – от чего, они не могли сказать: вскрытие показало, что все органы старика были абсолютно здоровы, ничто не указывало на какие-либо нарушения или насилие. По их словам, смерть могла произойти около полудня, однако тело обнаружили в постели. Вердикт коронерского дознания звучал так: «умер, призванный Богом». Покойного похоронили, и государственный администратор взял на себя заботу о наследстве.

Тщательные поиски не обнаружили ничего нового в доме, не были вознаграждены и проницательные и расчетливые соседи, скрупулезно перекопавшие землю старика. Администратор запер дом перед торгами, на которых всю собственность – недвижимость и личные вещи – следовало продать на законных основаниях с учетом расходов на организацию аукциона.

В ночь на 20 ноября бушевала буря. Ураганный ветер пронесся по округу, круша все вокруг ледяным дождем. На дорогах валялись вырванные из земли огромные деревья. Такой ужасной ночи никогда прежде не помнили в этих местах, но к утру ветер стих, и погода обещала быть ясной и солнечной. В восемь часов преподобный Генри Гэлбрайт, известный и высоко ценимый лютеранский священник, пришел пешком в свой дом, находившийся в полутора милях от поместья Делюза. Мистер Гэлбрайт провел месяц в Цинциннати. До Галлиполиса он добрался по реке на пароходе, там сошел на берег, нанял коня и легкий экипаж и поехал домой. Разыгравшийся ураган задержал его в пути, а утром из-за поваленных деревьев пришлось отказаться от экипажа, и остаток пути он проделал пешком.

– А где ты остановился на ночь? – спросила жена после того, как он кратко рассказал о своих приключениях.

– У старика Делюза в «Сосновом острове», – последовал ответ, сопровождаемый смехом. – Невесело мне там было. Хозяин не возражал против моего пребывания, но даже словечка за все время не вымолвил.

К счастью, в интересах истины, при этом разговоре присутствовал мистер Роберт Мосли Марен, юрист и писатель из Колумбуса, написавший изумительные «Документы Меллоукрафта». Заметив удивление, произведенное ответом мистера Гэлбрайта, но сам, по-видимому, не разделивший его, этот находчивый человек, остановивший жестом неминуемые восклицания, спокойно спросил:

– А как вы попали в дом?

Вот что, по словам мистера Марена, ответил мистер Гэлбрайт:

– Я увидел, что по дому кто-то бродит с лампой; мои глаза залепил снег, спина обледенела, я въехал в ворота и поставил лошадь в старый загон, где она стоит и сейчас. Постучав в дверь и не получив ответа, я вошел без приглашения. Комната была погружена в темноту; но у меня были при себе спички, и найдя свечу, я ее зажег. Я попытался войти в соседнюю комнату, но дверь не открывалась, и хотя я слышал за дверью тяжелые шаги старика, он не отзывался на мои приветствия. Камин не горел, я развел огонь, лег перед ним и, положив под голову пальто, приготовился спать. Скоро дверь, которую я не смог открыть, распахнулась, и в комнату вошел старик с лампой в руках. Я вежливо заговорил с ним, извинился за вторжение, но он не обратил на меня никакого внимания. Похоже, он что-то искал, хотя глаза его были неподвижными. Я подумал, не бродит ли он во сне. Старик обошел комнату и вышел там же, где и вошел. До момента, когда я заснул, он еще дважды возвращался, вел себя точно так же, как раньше, и так же уходил. В промежутках я слышал тяжелую поступь в разных углах дома, эти шаги были отчетливо слышны временами, когда буря стихала. Утром, когда я проснулся, старика уже не было.

Мистер Марен хотел задать еще несколько вопросов, но не смог сдержать напор домашних, желавших выложить все начистоту о смерти и похоронах Делюза, к большому изумлению доброго священника.

– Объяснение вашего приключения весьма просто, – сказал мистер Марен. – Не думаю, что старик Делюз ходит во сне – во всяком случае, не в теперешнем, а вот в вашем сне – вполне мог.

Мистеру Гэлбрайту пришлось неохотно согласиться с такой точкой зрения.

Тем не менее на следующий день поздно вечером оба джентльмена в сопровождении сына священника подъехали к дому старика Делюза. В окнах – то в одном, то в другом – блуждал огонек. Трое мужчин направились к дверям. Приблизившись, они услышали беспорядочный набор пугающих звуков – бряцанье оружия, звон стальных клинков, ружейные выстрелы, женские вопли, стоны и проклятия дерущихся мужчин. Все трое, испуганные, в нерешительности замерли. Затем мистер Гэлбрайт толкнул дверь. Она не подавалась. Но священник был смелый человек и к тому же обладал недюжинной силой. Отступив шага на два, он обрушился на дверь всей массой и правым плечом с оглушительным треском вышиб ее из проема. Через мгновение мужчины были уже внутри дома. Там их встретили темнота и тишина! Слышно было лишь биение их сердец.

Мистер Марен запасся спичками и свечой. С трудом, объясняемым волнением, он зажег свечу, и они комнату за комнатой обследовали дом. Все было в безукоризненном порядке, словно шериф только покинул жилище; вещи находились на своих местах. На них лежал легкий налет пыли. Задняя дверь была, как бы по небрежности, оставлена слегка приоткрытой, и всем троим разом пришло в голову, что участники шумного безумства бежали. Вчерашняя буря оставила после себя легкий снежный налет, но никаких следов на нем не было, ничто не нарушило белый покров. Закрыв плотно дверь, мужчины вошли в последнюю, четвертую комнату, расположенную в углу дома – дальше всего от дороги. Здесь, словно от дуновения ветра, свеча в руках мистера Марена внезапно потухла. Почти сразу же раздался грохот от падения тяжелого тела. Когда второпях вновь зажгли свечу, то увидели, что молодой мистер Гэлбрайт недвижно лежит на полу в некотором отдалении от других. Он был мертв. В одной руке мужчина сжимал тяжелый мешок с монетами, которые при последующем осмотре оказались старинной испанской чеканки. Прямо над лежавшим телом из стены была вырвана доска – мешок явно взяли из зиявшего отверстия.

Провели еще одно дознание: вскрытие трупа и на этот раз не дало никаких результатов. «Призван Богом» – вновь гласило заключение, дававшее повод каждому думать свое. Мистер Марен остался при мнении, что молодой человек умер от волнения.

Случай в городке Нолан[67]67
  © Перевод. В. И. Бернацкая, 2020.


[Закрыть]

К югу от того места, где дорога между Луисвиллом и Харди (в штате Миссури) пересекает восточный рукав Мей-Крик, стоит заброшенный дом. С лета 1879 года там никто не живет, и он быстро пришел в запустение. Года за три до упомянутой даты здесь жила семья Чарлза Мея; по имени одного из его предков названа речушка, на которой стоит дом. Семья мистера Мея состояла из жены, взрослого сына и двух дочерей. Сына звали Джоном, имена девочек неизвестны автору.

Угрюмый и мрачный Джон Мей не был склонен к вспышкам гнева, но мог подолгу таить гнетущую, неумолимую злобу. Отец, напротив, обладал характером дружелюбным и общительным, но легко взрывался, загораясь, как пучок соломы, который, вспыхнув, тотчас гаснет. Он никогда не затаивал зла, и когда гнев его утихал, первый делал попытку примириться. Неподалеку жил брат Чарлза, прямая его противоположность, и соседи шутили, что Джон унаследовал характер дяди.

Однажды отец и сын что-то не поделили, в ход пошла ругань, и отец ударил сына кулаком в лицо. Джон молча утер кровь, пронзил взглядом уже раскаявшегося обидчика и холодно произнес: «А вот за это ты заплатишь жизнью».

Эти слова слышали братья Джексон, подходившие в этот момент к мужчинам; поняв, что идет ссора, оба брата удалились, никем не замеченные. Позже Чарлз Мей рассказал о ссоре жене и прибавил, что извинился перед сыном за нанесенный в сердцах удар, но пользы это не принесло; молодой человек не только не принял извинения, но и повторил свою ужасную угрозу. Тем не менее открытого разрыва отношений не произошло: Джон продолжал жить в семье, и все шло по-старому.

В июньское воскресное утро 1879 года, через две недели после ссоры, Чарлз Мей ушел из дома сразу после завтрака, взяв с собой лопату. Он сказал, что хочет углубить родник в лесу, чтобы скот мог пить. Джон еще несколько часов провел дома – побрился, написал несколько писем, читал газеты. Он вел себя почти как обычно – может, был несколько угрюмее и сумрачнее.

В два часа он ушел из дома. В пять вернулся. По каким-то причинам, никак не связанным с интересом к его перемещениям, время его ухода и возвращения запомнили мать и сестры, о чем и заявили на процессе, где его судили за убийство. Тогда заметили, что одежда его была местами мокрой, как будто (так заявили со стороны обвинения) он стирал с нее следы крови. Держался он странно, во взгляде блуждало безумие. Джон пожаловался на нездоровье, ушел к себе в комнату и лег в постель.

Отец не возвращался. Поздно вечером подняли ближайших соседей, всю ночь и весь следующий день шли поиски в лесу, в районе родника. Они ничего не принесли, кроме обнаруженных в глине у родника следов двух мужчин. Тем временем Джону Мею становилось все хуже; по словам местных врачей, у него развилось воспаление мозга, он бредил о каком-то убийстве, но из его слов нельзя было понять, кого убили и кто убил. Но тут братья Джексон вспомнили его угрозу, и Джона Мея арестовали по подозрению в убийстве; помощник шерифа предъявил ему обвинение прямо на дому. Общественное мнение было настроено против юноши, и, если б не болезнь, Джона ждал бы самосуд. При сложившихся обстоятельствах во вторник произошло собрание соседей, на котором избрали комитет для наблюдения за этим делом, а также для принятия крайних мер, если таковые потребуются.

Но в среду все изменилось. Из Нолана, городка, расположенного в восьми верстах, пришло известие, которое пролило совсем другой свет на случившееся. В Нолане были школа, кузница, магазин и полдюжины домов. Магазином заправлял некий Генри Одел, кузен старика Мея. В воскресенье, в день исчезновения Мея, мистер Одел и четверо соседей, все люди честные, сидели в магазине, курили и болтали. День был теплый, и потому открыли обе двери – парадную и заднюю. Около трех часов Чарлз Мей, которого все трое хорошо знали, вошел в дом, пересек его и вышел через задний ход. На нем не было ни шляпы, ни пальто. Он не взглянул на мужчин и не ответил на приветствия, что их не удивило, потому что он был серьезно ранен. Над левой бровью была рана – довольно глубокая, из нее сочилась кровь, залившая левую половину лица и шеи и пропитавшая светло-серую рубашку. Странно, но всем одновременно пришла мысль, что он подрался и теперь идет к речушке позади магазина смыть кровь.

Возможно, деликатность и своеобразный деревенский этикет помешали им пойти следом за ним и помочь; во всяком случае, в судебных протоколах ничего об этом не сказано, просто констатируется факт. Мужчины ждали его возвращения, но он больше не появился.

Речушка за магазином терялась в лесу, который тянулся на шесть миль до Медисин-Лодж-Хиллс. Как только в родных местах пропавшего мужчины узнали, что его видели в Нолане, настроение общественности заметно изменилось. «Комитет бдительности»[68]68
  Организация линчевателей.


[Закрыть] самораспустился без всяких резолюций. Поиски в лесах вдоль Мей-Крик прекратились, и почти все мужское население округа теперь рыскало в окрестностях Нолана и Медисин-Лодж-Хиллс. Однако тело Чарлза Мея так и не нашли.

Одним из самых непонятных обстоятельств этого загадочного дела являлось официальное обвинение и суд над человеком за убийство того, кого никто не видел мертвым. Все мы в какой-то степени знакомы с капризами и превратностями суда Фронтира[69]69
  Новые земли на западе США.


[Закрыть], но этот случай все равно уникальный. Как бы то ни было, из судебных документов ясно, что после выздоровления Джон Мей предстал перед судом по обвинению в убийстве пропавшего отца. Защитник не заявил процессуальный отвод, и дело рассматривалось по существу вопроса. Обвинитель выступал вяло и формально; защитник легко установил – по отношению к покойному – алиби. Так как в то время, когда Джон Мей мог убить Чарлза Мея (если такое вообще могло случиться), последний находился в нескольких милях от места, где пребывал Джон, ясно, что его настигла смерть от руки другого человека.

Джона Мея оправдали, он тут же покинул округ, и с тех пор о нем никто не слышал. Вскоре его мать и сестры перебрались в Сент-Луис. Ферма перешла к соседу, у которого был свой хороший дом, а жилище Мея опустело и со временем приобрело дурную репутацию «дома с привидениями».

Уже после того как семейство покинуло родные места, мальчишки, играя в лесу у реки Мей-Крик, нашли в том месте, где копали кабаны, спрятанную под сухой листвой лопату, почти новую и чистую, только с ржавым от крови пятном на лезвии. На ручке лопаты имелись инициалы владельца – Ч.М.

Эта находка в какой-то степени всколыхнула интерес к событию, случившемуся несколько месяцев назад. Землю вокруг того места, где обнаружили лопату, тщательно обследовали, и в результате нашли труп мужчины. Его закопали на глубине двух или трех футов и закидали сухими сучьями и листьями. Тело почти не разложилось из-за особенностей богатой минералами почвы.

Над левой бровью зияла рана – глубокое отверстие, из которого вытекла кровь, запекшаяся на левой стороне лица и шеи и запачкавшая светло-серую рубашку. Сильный удар рассек череп. Это был Чарлз Мей.

Но кто же тогда прошел через магазин мистера Одела в Нолане?

Прерванная гонка[70]70
  © Перевод. В. И. Бернацкая, 2020.


[Закрыть]

Джеймс Берн Уорсон был сапожником и жил в Лемингтоне (графство Уорикшир, в Англии). Его небольшая мастерская стояла на одном из объездных путей по дороге в Уорик. Ремеслом он занимался скромным, но слыл честным человеком, хотя, как и многие англичане его профессии, пристрастился к спиртному. Находясь под мухой, он заключал глупые пари. А так как прикладывался он к рюмке частенько, то однажды расхвастался, что нет легкоатлета, равного ему по части спортивной ходьбы; в результате было заключено неправдоподобное пари. За один соверен Уорсон вызвался преодолеть путь до Ковентри и обратно – расстояние приблизительно в сорок миль. Случилось это 3 сентября 1873 года. Уорсон тут же пустился в путь, а человек, с которым он заключил пари – имя его забылось, – последовал за ним в легком экипаже или фургоне в сопровождении Барема Уайза, драпировщика, и Хэмерсона Бернса, фотографа.

Несколько миль Уорсон преодолел с легкостью, двигаясь свободно и не ощущая усталости: он действительно отличался большой выносливостью и не так много выпил, чтобы ее растерять. Трое мужчин в фургоне ехали на небольшом расстоянии позади, время от времени дружески подшучивая над товарищем, но одновременно и подбадривая его. Неожиданно, на их глазах, всего в дюжине ярдов впереди, Уорсон вроде бы споткнулся посреди дороги, качнулся головой вперед, издал страшный крик и исчез! Он не успел упасть на землю – исчез раньше. Никаких следов от него не осталось.

Потоптавшись какое-то время в нерешительности вокруг этого места, трое мужчин вернулись в Лемингтон, рассказали там эту невероятную историю и были взяты под стражу. Однако все трое отличались безупречной репутацией, никого из них никогда не уличали во лжи, во время происшествия все были трезвы, и не нашлось никаких других свидетельств, какие можно было бы противопоставить рассказу об этом удивительном событии, произнесенному ими под присягой. Общественное мнение разделилось: половина Соединенного Королевства поверила в эту историю, половина – нет. Но если этой троице было что скрывать, то они выбрали самое неправдоподобное объяснение, какое только можно себе представить.

След Чарлза Эшмора[71]71
  © Перевод. В. И. Бернацкая, 2020.


[Закрыть]

Семейство Кристиана Эшмора состояло из его жены, матери, двух взрослых дочерей и шестнадцатилетнего сына. Эти зажиточные, уважаемые люди жили в Трое, городе на востоке штата Нью-Йорк, и имели много друзей, многие из которых, прочтя эти строки, без сомнения, впервые узнают о необыкновенной судьбе молодого человека. Из Трои семья в 1871 или 1872 году переехала в Ричмонд (штат Индиана), а еще через год-другой осела в окрестностях Куинси (штат Иллинойс), где мистер Эшмор купил ферму. На небольшом расстоянии от дома был источник, оттуда всегда бил родник с чистой, холодной водой, и семейство могло пользоваться ею в любое время года.

9 ноября 1878 года, в воскресенье, около девяти часов вечера, когда все домашние собрались у камина, Чарлз Эшмор взял ведро и пошел на родник. Так как он долго не возвращался, родные забеспокоились; подойдя к двери, через которую вышел сын, отец крикнул, но ему никто не отозвался. Тогда он зажег фонарь и вместе со старшей дочерью Мартой, которая настояла, чтобы ее взяли, отправился на поиски. Легкий снег занес тропу, на нем особенно хорошо проступали следы молодого человека, каждый был отчетливо виден. Пройдя немногим больше половины пути – примерно семьдесят пять ярдов[72]72
  Около 69 м.


[Закрыть], – шедший впереди отец остановился и, приподняв фонарь, стал напряженно вглядываться в темноту впереди.

– Что случилось, отец? – спросила девушка.

А случилось то, что следы юноши внезапно оборвались и дальше землю покрывал чистый и ровный снег. Последние следы были такими же четкими, как и прежние, отпечатались даже гвоздики в подошве. Мистер Эшмор посмотрел вверх, прикрыв шляпой свет, идущий от фонаря. Сияли звезды, на небе ни облачка; объяснение, которое пришло ему в голову, отпало, да оно и с самого начала было сомнительным – не пошел ли новый снегопад, начавшийся именно с этого места? Сделав большой круг в сторону от последних следов сына, чтобы сохранить их для дальнейшего изучения, отец пошел дальше к роднику; дочь последовала за ним, ослабевшая и испуганная. Никто из них не произнес ни слова об увиденном. Источник замерз – по-видимому, несколько часов назад.

Возвращаясь домой, они обратили внимание на свежий снег по обеим сторонам тропы. И никаких следов от нее в стороны.

Утром, при свете, ничего не изменилось. Повсюду лежал тонкий слой ровного, чистого, нетронутого снега.

Спустя четыре дня убитая горем мать сама пошла за водой. А вернувшись, рассказала, что на том месте, где оборвались следы, услышала голос сына и стала громко звать его; она бродила вокруг, голос слышался ей то в одной, то в другой стороне, пока усталость и волнение не лишили ее последних сил. Она не могла сказать, что говорил голос, хотя это противоречило ее утверждению, что слова слышались отчетливо. Вся семья тут же побежала на упомянутое место, но никто ничего не услышал, и тогда решили, что голос – галлюцинация, вызванная беспокойством и нервным расстройством матери. Но после, в течение нескольких месяцев, с разрывом в несколько дней, голос слышали другие члены семьи и даже посторонние люди. Все утверждали, что голос совершенно точно принадлежал Чарлзу Эшмору, и сходились на том, что доносился он издалека, слабо, хотя артикуляция была четкая, правда, никто не мог определить, откуда он шел, или повторить его слова. Интервалы, когда голос не слышали, все увеличивались, звук становился все слабее и к середине лета замолк навсегда.

Если кто и знает судьбу Чарлза Эшмора, то только его мать. Ее нет в живых.