Текст книги "Преступления против жизни в странах общего права"

Приведенное дело положило начало новому подходу к делению убийства на тяжкое и простое и появлению не известных ранее видов простого, хотя термин chance medley какое-то время продолжал использоваться для обозначения убийств, совершенных случайно. Так, новое понимание manslaughter было предложено в 1576 г. при рассмотрении дела Робинсона, обвиненного в совершении murder. Согласно фактам дела Робинсон во время внезапно возникшей драки нанес своему противнику несколько сильных ударов, после чего последнему удалось скрыться. Робинсон, продолжая пребывать в состоянии возбуждения и злости («tout fuit fait in un continuing fury»), ворвался в дом преследуемого им, который был поблизости, схватил одного из мужчин, находившихся в услужении, и убил его. Особое психическое состояние Робинсона суд посчитал основанием для квалификации деяния как простого убийства. Данный казус фактически ознаменовал собой появление новой доктрины, согласно которой состояние душевного волнения убийцы в момент совершения преступления имеет значение для отнесения деяния к тяжкому либо простому убийству.

В написанных в XVI в. работах по праву, если обратиться к У. Лэмбарду и Р. Кромптону[457]457
  Crompton R., Fitzherbert A. L’Ofifce et Aucthoritie de Justices de Peace, in Part Collect per le Iades Tresreverend Judge, Mounsieur A. Fitzherbert, et Ore Enlarge per Richard Crompton, un Apprentice de le Common Ley, Publie Lan du Grace. Fo. 24a (Цит. по: Kaye J.M. The Early History of Murder and Manslaughter. Part II. P. 593).


[Закрыть], термины manslaughter и chance medley все еще используются как синонимы, но их доктринальное понимание разнится с принятым в предыдущие годы. Оба юриста толкуют chance как случайное не применительно к лишению жизни, а к драке или нападению, в ходе которых преступление совершается. Содеянное при этом будет считаться простым убийством, если обвиняемый убил человека в состоянии крайнего душевного волнения, пока «не остыла кровь» (blood had not cooled).

Принятое в прежние времена понимание malice prepense как намерения убить, причинить вред или совершить противоправный акт насилия, сохранилось и получило дальнейшее развитие в трех категориях дел. К первым относились случаи причинения смерти во время внезапного нападения на человека, застигнутого врасплох, без стражи, независимо от наличия или отсутствия предумышления. Рациональное обоснование признания таких убийств тяжкими заключалось в том, что «деяния осознанно жестокие, особенно если имело место превосходство в силе со стороны нападавшего или мотив мести, по-прежнему считались не заслуживающим снисхождения, предумышленными они были или нет, что свидетельствовало о сохранении древней концепции понимания тяжкого убийства как совершенного par agait»[458]458
  Kaye J.M. The Early History of Murder and Manslaughter. Part II. P. 591.


[Закрыть].

Вторая категория охватывала внезапные непредумышленные убийства, если убитым был представитель власти – шериф, констебль, тюремный страж, находящийся при исполнении обязанностей. Признание данной категории убийств тяжкими объяснялось, с одной стороны, политической необходимостью защищать представителей власти, а с другой – природой самого преступления, которое, как правило, всегда носило внезапный характер, поскольку необходимость оказать сопротивление представителю власти только и могла возникнуть, когда последний исполнял свой долг.

Наконец, третья категория, которая начала складываться в приведенном выше казусе Герберта, предполагала отнесение к тяжкому убийству причинение смерти, имевшее место при совершении противоправного акта насилия, несмотря на отсутствие намерения убить или причинить вред и независимо от того, кто оказывался потерпевшим – лицо, против которого было направлено основное преступление, или другой человек. В отношении данных убийств правовые установления были особенно жесткими, поскольку ни несчастный случай, ни фактическая ошибка, ни превышение силы не могли служить основаниями для смягчения ответственности и признания убийства простым.

* * *

Классическим определением тяжкого убийства, которое до сих пор анализируется в большинстве современных трудов по уголовному праву, считается дефиниция, предложенная Э. Коуком в XVII столетии в «Институциях права Англии»: «Тяжкое убийство имеет место тогда, когда человек в здравом уме и возрасте, когда он может быть ответственен за свои поступки, со злым предумышлением, выраженным или подразумеваемым, незаконно лишает жизни разумное существо, имеющее самостоятельное физическое существование (in rerum natura) и находящееся под охраной короны, если смерть потерпевшего наступила в течение одного года и одного дня»[459]459
  Coke E. The Third Part of the Institutes of the Laws of England; Concerning High Treason, and Other Pleas of the Crown and Criminal Causes. London, 1809. P. 47.


[Закрыть].

Простое убийство Э. Коук описывает как «совершенное в результате внезапной ссоры… Между тяжким и простым убийством нет различия, кроме того, что первое совершается со злым предумышлением, последнее – из-за случайного события»[460]460
  Coke E. Op. cit. P. 55. По мнению Дж. М. Кейя, данное различие коренится в предположении, согласно которому предумышленное убийство, как правило, вырастает из вражды или сложившихся негативных отношений между сторонами и поэтому является более «злостным» (heinous), нежели намеренное, но спровоцированное внезапной ссорой или совершенное в ходе мятежа, когда мозг преступника «затуманен гневом» (Kaye J.M. The Early History of Murder and Manslaughter. Part I // The Law Quarterly Review. 1967. Vol. 83. № 331. P. 365).


[Закрыть].

Каким бы устаревшим ни казалось приведенное понятие, оно во многом повторяется в действующих нормах, устанавливающих ответственность за тяжкое убийство. В частности, как упоминалось выше, доктрина «одного года и одного дня» по-прежнему применяется в ряде американских штатов, а категория «злого предумышления» остается центральной в дефиниции тяжкого убийства, определяющей его природу. Так, например, далеко не все из американских штатов, вдохновленные Модельным уголовным кодексом, перешли на более понятную категорию mens rea намерение (intent), некоторые из них по-прежнему к тяжкому убийству относят все случаи незаконного лишения жизни «живого человеческого существа», совершенные со злым предумышлением[461]461
  См., например, УК штата Джорджия, § 16-5-1, «лицо совершает тяжкое убийство, когда противоправно, со злым предумышлением, выраженным или подразумеваемым, причиняет смерть другому человеческому существу»; УК штата Калифорния, ст. 187, «тяжкое убийство – это противоправное причинение смерти человеческому существу или плоду, совершенное со злым предумышлением»; УК штата Массачусетс в ст. 1 Главы 256 определяет mens rea деяния как «осознанное, заранее обдуманное злое предумышление».


[Закрыть]. Статья 1111 гл. 51 Титула 18 Свода законов США также признает тяжким убийством противоправное причинение смерти «живому человеческому существу», совершенное со злым предумышлением.

Пожалуй, дальше всего от традиции общего права в определении тяжкого убийства отошел канадский законодатель. Согласно ст. 229 УК Канады виновное лишение жизни является тяжким убийством в тех случаях, когда лицо имеет намерение причинить смерть или причинить тяжкое телесное повреждение, которое приведет к наступлению смерти. Однако необходимо признать, что данные отличия являются во многом сугубо терминологическими, избавляющими от громоздких малопонятных конструкций, тогда как по существу и подход к основным элементам corpus delicti, и их трактовка опираются на общее право.

В самой Англии на сегодняшний день нет нормативного определения тяжкого убийства. Проекты новых законодательных актов, посвященных ответственности за убийство, предлагают различные варианты трактовок понятия «тяжкое убийство», но в целом можно сказать, что они не отличаются революционным характером и опираются на доктрину общего права или, иногда, на действующее законодательство других стран англосаксонской правовой системы, в частности США.

* * *

Для привлечения кого-либо к уголовной ответственности за совершение тяжкого убийства обвинение в первую очередь должно доказать, что смерть потерпевшего наступила в результате преступного поведения обвиняемого. Как пишет В.О. Расселл, «для признания преступления в общем праве необходимо, чтобы результат был вызван поведением человека, чтобы это было событие внешнего мира, запрещенное законом, как, например, смерть человека, находящегося под охраной короны; и в течение некоторого времени в прошлом сложился обычай обозначать подобное запрещенное деяние термином actus reus»[462]462
  Russell W.O. Russell on Crime.12^th еd. / Ed. by J.W. Cecil Turner. London. Stevens & Sons, Ltd., 1964. Vol. 1. P. 26.


[Закрыть].

Убийство является классическим примером так называемых преступлений результата (result crimes), для которых важное значение имеет не только поведение лица и сопутствующие совершению преступления обстоятельства, но и общественно опасные последствия[463]463
  Помимо «преступлений результата» выделяют «преступления поведения» (conduct crimes), к которым, в частности, можно отнести изнасилование, отличающиеся тем, что для признания их оконченными достаточно наличия определенного преступного поведения, на которое делает упор законодатель и которое составляет actus reus деяния. Однако далеко не все юристы признают за данной классификацией право на существование. Она представляется весьма условной с тех позиций, что невозможно представить себе преступление, не причиняющее вреда, или преступление, в котором подобный вред наступает, минуя деяние, которым вызвано. Как не без иронии отмечают английские юристы, «труп человека с ножом в спине не составляет actus reus тяжкого убийства. Actus reus заключается в причинении смерти человеку ударом ножа в спину» (См.: Smith&Hogan Criminal Law. 11^th ed. / Ed. by D. Ormerod. P. 34). На наш взгляд, это деление имеет смысл в том случае, когда мы хотим подчеркнуть важность какого-либо элемента actus reus для признания наличия corpus delicti каждого конкретного деяния.


[Закрыть]. Таким образом, actus reus тяжкого убийства как материальный элемент деяния представляет собой единство трех компонентов: 1) действие или бездействие, направленное на причинение смерти другому лицу; 2) смерть этого лица, выступающая обязательным преступным результатом; и, наконец, 3) причинная связь между преступным деянием виновного и наступившей смертью потерпевшего.

Поведение лица (conduct), которое приводит к лишению жизни другого человека, может быть выражено как в форме активных действий (act), так и в форме бездействия (omission). Вместе с тем наиболее типичным является совершение убийства путем действий.

Традиционно под действием понимают волимое, добровольное и сознательное телодвижение человека[464]464
  Иногда в литературе встречаются другие подходы к определению действия. В частности, достаточно распространенной является точка зрения, согласно которой действие включает в себя три составляющих: 1) собственно источник активности, т. е. телодвижение человека; 2) определенные сопутствующие обстоятельства; 3) определенный результат. (См.: Williams G. Criminal Law: The General Part. 2^nd еd. London, 1961. P. 505). Например, в ситуации, когда D выстрелом убивает V, действие должно включать в себя мускульную силу, которую необходимо приложить, чтобы нажать на спусковой крючок, обстоятельства, предполагающие наличие заряженного ружья и нахождение V в пределах досягаемости, и последствие в виде наступления смерти V. Однако такой подход автоматически приводит к отождествлению действия и материального элемента преступления в целом, что едва ли можно признать верным решением.


[Закрыть]. Волимость представляет собой важное юридическое свойство любого действия и обязательный юридический признак, поскольку «деяние предполагает выбор, и представляется неразумным и несправедливым заставлять человека отвечать за вред, если только у него не было выбора»[465]465
  Holmes O.W. Jr. The Common Law / Ed. by M. Howe. 1963. P. 46.


[Закрыть].

Как отмечает Д. Стифен, «бо́льшая часть движений тела причиняется деятельностью воли, предполагает предварительно своему совершению известную деятельность воли и всегда следует за таковою деятельностью»[466]466
  Стифен Д. Указ. соч. С. 101.


[Закрыть].

Действие, совершенное неволимо или, другими словами, в состоянии автоматизма, под которым понимают «бессознательное, недобровольное поведение, состояние лица, которое, хотя и сохраняет способность действовать, не осознает того, что делает»[467]467
  Rabey v. R [1980] 2 S.C.R. 513, 518 (per Ritchie J.). Об автоматизме как самостоятельном основании защиты см. подробнее: Stuart D., Delisle R.J., Coughlan S. Learning Canadian Criminal Law. Toronto, 2006. P. 755–802; Есаков Г.А. Проблематика ответственности в английском уголовном праве: волимое и неволимое деяние // Проблемы юридической ответственности: Сб. научн. трудов. М., 2006. С. 71–77;


[Закрыть], не может быть признано преступлением.

В качестве иллюстрации ссылки на автоматизм как основание защиты при предъявлении обвинения в тяжком убийстве можно привести дело R v. Ryan, рассмотренное Высоким судом Австралии в 1967 г. Двадцатилетний Роберт П. Райан был обвинен в тяжком убийстве и приговорен к пожизненному лишению свободы. Он прочитал роман, герой которого, чувствуя себя обязанным родителям, решил ограбить сервисную станцию, чтобы поставить деньги на тотализатор. Вооружившись ружьем, он связал руки сотруднику, вынес деньги и впоследствии поставил деньги, что принесло ему выигрыш, часть которого он вернул ограбленной станции, а остальное отдал родителям. «Воодушевившись» этим примером, Райан рассказал о своих планах товарищу, вместе с которым в 11 часов вечера на мотоцикле приехал к станции, которая находилась недалеко от дома. Напарник остался ждать снаружи, а Райан, взяв с собой обрез заряженного охотничьего ружья, зашел в помещение, где на тот момент находился один служащий. Угрожая ружьем, Райан приказал достать деньги из кассового аппарата. Потом, продолжая угрожать служащему ружьем, он велел ему отвернуться и хотел связать руки заранее приготовленным шнуром. В тот момент, когда он доставал шнур из кармана, парень попытался скрыться, и Райан нажал на спусковой крючок. От полученного ранения потерпевший скончался на месте. В апелляции сторона защиты ссылалась на то, что произошедшее является несчастным случаем: Райан нажал на спусковой крючок «рефлекторно», в ответ на внезапное телодвижение потерпевшего, поэтому его поведение нельзя считать волимым.

Суд отклонил поступившую апелляцию. Как отметил судья Виндейер, поведение, вызвавшее смерть, состояло из комплекса действий обвиняемого: он достал ружье, зарядил его, наставил на потерпевшего, нажал на спусковой крючок. Но именно последнее действие – нажатие на спусковой крючок – привело к наступлению летальных последствий. По его мнению, фразы «рефлекторное действие» (reflex action) и «автоматическая реакция» (automatic reaction) не имеют отношения к делу, в котором «сознательный мужчина сам создал такую ситуацию, когда он направлял заряженное им ружье на другого человека, держа палец на спусковом крючке», поскольку такое поведение является «вероятным и предвидимым последствием» созданной им самим обстановки опасности, а потому должно рассматриваться как волимое деяние[468]468
  R v. Ryan (1967) 121 C.L.R. 205, 246 (per Windeyer J.).


[Закрыть].

При этом нельзя упускать из вида тот факт, что, если действие является многоэпизодным, совсем необязательно, чтобы каждый из эпизодов был сознательным и волимым. Так, лицо может быть признано виновным в убийстве, даже если в момент причинения смерти другому человеку пребывало без сознания или во сне. Рассматривая дело State v. Burrell 1992 г., суд пришел к выводу, что в том случае, когда лицо непроизвольно нажало на спусковой крючок пистолета, в силу действий со стороны третьих лиц или рефлекторного телодвижения, его можно привлечь к ответственности за тяжкое убийство, если оно самостоятельно, сознательно и добровольно заряжало пистолет и угрожало им другому человеку, продемонстрировав тем самым «крайнее безразличие к человеческой жизни»[469]469
  State v. Burrell, 609 A. 2d 751, 753 (N.H. 1992).


[Закрыть].

По причине отсутствия волимости к преступному деянию не относят зависимость, алкогольную, наркотическую, либо любую иную. Так, в американском решении Robinson v. California Верховный суд США признал закон, устанавливающий уголовную ответственность за наркотическую зависимость, нарушающим VIII Поправку к Конституции о жестоком и необычном наказании. Судья Стюарт, который сформулировал мнение большинства, отметил, что «рассматриваемый закон[470]470
  Речь идет о § 11721 Кодекса о здоровье и безопасности штата Калифорния, который запрещал употребление наркотических средств, за исключением случаев их назначения по медицинским показаниям.


[Закрыть] не относится к тем, которые предусматривают ответственность за владение наркотическими средствами для целей продажи, распространения или за антисоциальное, общественно опасное поведение в результате их употребления… напротив, мы имеем дело с законом, который устанавливает ответственность за сам «статус» наркотической зависимости, за которую лицо может быть привлечено к уголовной ответственности «в любой момент вплоть до своего исцеления». Штат Калифорния говорит о том, что лицо может быть виновно в данном преступлении независимо от того, владело ли оно когда-нибудь наркотиками или применяло их на территории штата, либо вело себя антиобщественно в результате приема запрещенных наркотических средств»[471]471
  Robinson v. California, 370 U.S. 660, 666 (1962) (per Stewart J.).


[Закрыть]. Говоря об этом законе, судья Стюарт уподобил его назначению наказания лицам, страдающим психическими заболеваниями или больным проказой, и отметил также, что наркотически зависимым можно стать и при отсутствии добровольности со стороны зависимого лица[472]472
  Robinson v. California, 370 U.S. 660, 667 (1962) (per Stewart J.).


[Закрыть].

Судья Дуглас обратил внимание на такой аспект проблемы, как возможность недобровольной зависимости, сложности со здоровьем, в том числе психическим, не всегда позволяющим контролировать свое поведение, и сложности с преодолением зависимости без посторонней помощи[473]473
  Robinson v. California, 370 U.S. 668–678 (1962) (per Douglas J., concurring).


[Закрыть]. Судья Харлэн заявил о том, что привлечение к ответственности за одну лишь зависимость будет неконституционным и подобным привлечению к ответственности только лишь за обнаружение преступного умысла[474]474
  Robinson v. California, 370 U.S. 678–679(1962) (per Harlan J., concurring).


[Закрыть].

Таким образом, Robinson v. California закрепило два важных правила: во-первых, привлечение к уголовной ответственности возможно только за совершение деяния, за преступное поведение, а не за состояние как таковое, или преступные намерения, во-вторых, поведение должно быть волимым, в полной мере осознанным и добровольным.

Тяжкое убийство может быть совершено как путем сугубо физического воздействия, так и посредством использования поражающих свойств орудий преступления – огнестрельного и холодного оружия, взрывных устройств, ядовитых и отравляющих веществ и т. д. Как правило, способ совершения преступления на квалификацию деяния не влияет, о чем прямо говорит уголовный закон. В частности, согласно ст. 222 УК Канады смерть может быть причинена любым способом (by any means). Вместе с тем конкретный способ может служить основанием для отнесения деяния к тому или иному виду тяжкого убийства (степени, классу). Например, УК штата Калифорния признает преступление тяжким убийством первой степени в том случае, если оно совершено с использованием оружия массового поражения, взрывного устройства, яда, с применением пыток, а равно из засады (§ 189).

С действием как компонентом actus reus связан еще один интересный вопрос: возможно ли тяжкое убийство путем применения психического воздействия. В основном закон специально не оговаривает подобные случаи, хотя есть и исключения. Например, норма ст. 222 УК Канады, которая непосредственно упоминает в качестве самостоятельного способа совершения преступления психическое воздействие, выраженное в угрозе применения насилия или обмане, а также преднамеренное запугивание малолетнего или душевнобольного.

Однако изначально общее право исходило из невозможности привлечения к уголовной ответственности за тяжкое убийство, если смерть наступала в результате не внешнего акта насилия, а какого-либо воздействия на психику человека, что считалось «тайными вопросами, которыми ведает Господь»[475]475
  Smith & Hogan Criminal Law. 11^th еd. / Ed. by Ormerod. D. P. 71.


[Закрыть]. Д. Стифен полагал, что появление такой нормы, которую он называл «плохим правилом, проистекающим из невежества», было связано с нежеланием спровоцировать рост обвинений в колдовстве, и призывал изменить ее. «Представьте ситуацию, – писал он, – в которой человеку намеренно не дают спать до тех пор, пока он не умрет от нервного истощения, может ли это не быть тяжким убийством? Представьте человека, который намеренно пугает до смерти душевнобольного, или нарисуйте в своем воображении наследника, который, зная, что у наследодателя аневризма аорты и имея намерение убить его, вбегает в комнату с возгласом «У Вас умерла жена!», провоцируя тем самым сердечный приступ, который приводит к смерти. Почему нельзя признать такие действия тяжким убийством?»[476]476
  Stephen J.F. A Digest of the Criminal Law. 9^th еd. London, 1950. P. 217.


[Закрыть]

Со временем приведенная точка зрения стала правилом, получившим подтверждение в ряде судебных решений. В 1908 г. в решении по делу R v. Hayward суд особо подчеркнул, что «нет необходимости доказывать фактическое физическое насилие, достаточно установить, что смерть наступила в результате сильного испуга, вызванного противоправным действием, к которому, в том числе, относится угроза применения насилия»[477]477
  R v. Hayward (1908) 21 Cox CC 692, 694 (per Lord Ridley J.).


[Закрыть].

Иногда возникает вопрос, следует ли относить к деянию владение чем-либо, даже если речь идет о предмете, запрещенном к обороту, либо владение чем-либо законным и на законном титуле, но с намерением в последующем совершить преступление. Некоторые авторы отвечают на этот вопрос отрицательно, находя подтверждение своей позиции в ряде судебных решений[478]478
  См., например: Binder G., Weisberg R. What is Criminal Law About? // Michigan Law Review. 2016. Vol. 114. № 6. P. 1194.


[Закрыть], на том основании, что владение чем-либо является правовым статусом, а не поведением лица, независимо от того, о каком предмете идет речь. Так, в решении по делу Proctor v. State Апелляционный уголовный суд штата Оклахома постановил, что владение недвижимым имуществом с целью продажи там алкогольной продукции не может быть криминализировано, поскольку владение не является деянием[479]479
  Proctor v. State 176 P. 771 (Okla. Crim. App. 1918).


[Закрыть].

В другом деле, United States v. Maldonado, обвиняемый был признан виновным во владении кокаином, хотя не удалось доказать, что он дотрагивался до сумки, в которой лежало наркотическое средство, имел к нему доступ, возможность распорядиться и обеспечивал фактическую сохранность. Суд согласился с обвинением на том основании, что владение заключается не только в фактическом обладании, но и в конструктивном владении (constructive possession), когда лицо признается владеющим каким-либо имуществом, когда им прямо или косвенно владеют некоторые связанные с ним лица или структуры, к которым, в данном случае, можно было отнести других участвующих в наркотрафике лиц. К тому же сумка с кокаином хранилась в той комнате гостиницы, в которой проживал обвиняемый[480]480
  United States v. Maldonado, 23 F. 3d 4, 6–7 (1^st Cir. 1994).


[Закрыть]. «Если владение подобного рода составляет деяние в уголовно-правовом смысле, сложно сказать, что VIII Поправка, требующая наличие деяния, теперь запрещает»[481]481
  Binder G., Weisberg R. Op. cit. P. 1194.


[Закрыть].

Тяжкое убийство может быть совершено также путем бездействия. В свое время Д.Ф. Стифен сформулировал правило, согласно которому «не является преступлением причинение смерти или телесного повреждения, даже если оно намеренное, путем бездействия»[482]482
  Stephen J.F. A Digest of the Criminal Law. P. 224.


[Закрыть]. В качестве иллюстрации он привел достаточно распространенную ситуацию: D видит тонущего V, и он может спасти его, не рискуя своей жизнью, просто протянув руку. Однако D не делает этого, и V погибает. В таком случае нельзя сказать, что D совершил преступление. Вместе с тем Стифен сформулировал и исключение из правила, при наличии которого уголовная ответственность должна наступать. Если в приведенном ранее примере D является родителем V, его поведение может быть квалифицировано как тяжкое убийство, при условии что у него действительно была возможность спасти своего ребенка.

Достаточно образно условия привлечения к уголовной ответственности за бездействие описал Оливер В. Холмс мл.: «Несмотря на то что человек имеет законное право стоять и смотреть на то, как уничтожается собственность его соседа, или на то, как его сосед погибает без помощи, в то время, когда он вмешивается в данные процессы, он свое право утрачивает. Он уже не может устраниться по своей воле. Приведем более точный пример – после того как хирург из благих побуждений перерезает пуповину новорожденного младенца, он не может остаться в стороне и наблюдать за тем, как его пациент умирает от кровопотери. Сознательное допущение смерти в такой ситуации формирует тяжкое убийство точно так же, как если бы намерение ее причинить сложилось в момент перевязывания пуповины. Не имеет значения, чем было положено начало злому поступку – действием или последующим бездействием»[483]483
  Holmes O.W.Jr. The Common Law. N.Y., 1991. P. 278.


[Закрыть].

Постепенно сформировались два критерия, позволяющие отграничить уголовно ненаказуемое бездействие от преследуемого по уголовному закону. Во-первых, на виновном лице должна лежать обязанность предотвратить наступление смерти. Эта обязанность может вытекать из семейных отношений, трудовых отношений, договора, предшествующего поведения виновного лица, которым он поставил в опасность жизнь других людей. В УК Канады, в частности, содержится глава «Обязанность обеспечения жизни», в которой приведен перечень лиц, на которых закон возлагает обязанность проявлять внимание, заботу о жизни других: родители в отношении своих детей до достижения ими 16-летнего возраста, супруги в отношении друг друга, любой член семьи в отношении нетрудоспособного, недееспособного члена (ст. 215 УК Канады), медицинские работники в отношении своих пациентов (ст. 216 УК Канады).

Иногда обязанность совершить конкретное действие или воздержаться от его совершения может быть закреплена не в законодательном акте, а в судебном решении. Так, при рассмотрении дела R v. Coyne 1958 г. Верховный суд провинции Нью-Брансвик признал, что «под «обязанностью, налагаемой правом» (duty imposed by law) следует понимать обязанность, вытекающую как из норм общего права, так и из статута»[484]484
  R v. Coyne (1958), 31 C.R. 335, 338 (per Ritchie J.A.).


[Закрыть].

Более чем 30 лет спустя к такому же выводу пришел Апелляционный суд провинции Онтарио, рассматривая апелляцию Джеймса Торнтона, которого признали виновным в совершении общественного ньюснса[485]485
  Согласно ст. 180 УК Канады каждый, кто совершает противоправное деяние или не выполняет правовую обязанность, чем ставит в опасность жизнь, общественную безопасность или здоровье, виновен в общественном ньюснсе.


[Закрыть] и приговорили к лишению свободы сроком на 15 месяцев, поскольку он, зная о своем положительном ВИЧ-статусе, не отказался от донорства крови для нужд Красного Креста. Судья, рассматривавший дело в суде первой инстанции, нашел в поведении обвиняемого нарушение обязанности, ответственность за которое установлена в ст. 216 УК Канады, на том основании, что Торнтон, будучи донором крови, знал о том, для каких целей производился ее забор, и в некоторой степени оказался вовлеченным в медицинский процесс, возложив тем самым на себя обязанность проявлять «разумное знание, умение и заботу», которая лежит на любом медицинском работнике. В своей апелляции Торнтон возражал и против предъявленного обвинения, и против приговора, поскольку в уголовном законе прямо не названа обязанность проявлять внимательность и осмотрительность при донорстве крови. Апелляционный суд отклонил ее на том основании, что «донорство крови, содержащей, о чем известно лицу, антитела к ВИЧ, организации, целью которой является собирание и подготовка крови для последующего переливания другим лицам, очевидно является нарушением обязанности общего права воздерживаться от поведения, которое может причинить серьезный вред другому человеку»[486]486
  R v. Thornton (1991), 3 C.R. (4th) 381, 384 (per Galligan J.A.). Впоследствии решение Апелляционного суда провинции Онтарио Верховный суд страны оставил без изменений, единогласно признав, что ст. 216 УК Канады предполагает обязанность соблюдать осмотрительность при донорстве крови, и эта обязанность из-за утаивания информации обвиняемым была нарушена, что, несомненно, составляет общественный ньюснс, ставящий в опасность жизнь и общественное здоровье (См.: Thornton v. R [1993] 2 S.C.R. 445 (per Lamer C.J.)).


[Закрыть].

Другими словами, эта обязанность должна опираться на правовые, а не моральные нормы, что с позиций экономии уголовной репрессии и невмешательства государства в сферу личных отношений представляется верным.

Г.А. Есаков, однако, оценивая данное нормативное положение уголовного права исследуемых стран и проводя параллели с отечественным законодательством, полагает, что вопрос нельзя решать однозначно и что «в таком случае вторжение в область личной свободы с установлением уголовной ответственности за нарушение моральной обязанности по отношению к ближнему вполне оправданно»[487]487
  Есаков Г.А. Учение о преступлении в странах семьи общего права: Автореф. дис. … д-ра юрид. наук. М., 2007. С. 21.


[Закрыть].

Во-вторых, у лица должна быть фактическая возможность действовать. Как минимум оно должно присутствовать в тот момент, когда человеку, о котором оно обязано проявлять заботу, угрожает опасность, и предотвращение смерти действительно в его силах.

На первый взгляд, разграничение действия и бездействия как форм преступного поведения значения не имеет, поскольку тяжкое убийство может быть совершено в любой из обозначенных форм. Однако на практике встречались ситуации, когда проведение такой границы становилось принципиальным вопросом, поскольку влияло на правовую оценку содеянного.

Главным образом вопросы возникают в связи с прекращением поддерживающих жизнь мероприятий у больных, находящихся в стойком вегетативном состоянии, больных с серьезными дисфункциями внутренних органов, новорожденных с аномалиями развития. «Представим себе элементарную ситуацию: определенный медицинский аппарат автоматически отключается каждые 24 часа, по истечении которых врач должен снова его запустить, но в силу определенных причин он не делает этого. Теперь представим себе ситуацию, когда врач просто отключает аппарат жизнеобеспечения, и пациент, зависящий от него, умирает. Не вызывает сомнения тот факт, что во втором случае мы имеем дело с тяжким убийством, в то время как первый в ходе судебного разбирательства может получить какую угодно квалификацию. Но есть ли какое-либо существенное отличие одного случая от другого, чтобы давать им разную правовую оценку?»[488]488
  Smith&Hogan Criminal Law. 11^th еd. / Ed. by D. Ormerod. P. 87.


[Закрыть] Действительно, с уголовно-правовой точки зрения для признания наличия в деянии actus reus тяжкого убийства не имеет значение то, каким способом виновный лишил жизни потерпевшего – выключил ли он аппарат или не включил его, поскольку действие и бездействие выступают равноценными формами деяния. Тем не менее приходится признать, что на практике именно форма деяния иногда имеет решающее значение.

Так, в упомянутом выше решении Airedale N.H.S. Trust v. Bland лорд Гофф заметил: «право проводит принципиальную границу между теми ситуациями, когда врач принимает решение отказаться от продолжения мероприятий по поддержанию жизни своего пациента, и ситуациями, когда он предпринимает активные действия, направленные на прекращение жизни»[489]489
  Airedale N.H.S. Trust v. Bland [1993] 2 WLR 316, 320 (per Lord Goff J.).


[Закрыть]. И если первая из приведенных ситуаций, по его мнению, может быть признана законной, вторая, какими бы мотивами ни руководствовался врач, никогда.

В законодательстве американских штатов вопрос о деянии и его формах регламентирован в самых общих чертах. Например, в ст. 1.07(10) УК штата Техас под деянием понимается действие или бездействие и сопутствующее ему психическое состояние лица, под действием – «телесное движение, как волимое, так и неволимое, включая речь человека» (1), бездействием – «неспособность действовать» (34)[490]490
  http://www.statutes.legis.state.tx.us/Docs/PE/htm/PE.1.htm#1.01 (2012. 2 сент.).


[Закрыть].

Согласно ст. 13A-1-4 УК штата Алабамы действие или бездействие могут считаться преступными, если это предусмотрено действующим уголовным законом либо другим применимым законом или подзаконным актом[491]491
  http://law.onecle.com/alabama/criminal-code/chapter1.html (2012. 2 сент.).


[Закрыть].

По нормам УК штата Аризона (ст. 13-105(28)) бездействие представляет собой «неисполнение обязанности действовать, наложенной на лицо законом»[492]492
  http://www.azleg.state.az.us/FormatDocument.asp?inDoc=/ars/13/00105.htm&Title=13&DocType=ARS (2012. 2 сент.).


[Закрыть].

В соответствии с положениями ст. 76-1-601 УК штата Юта ответственность за бездействие наступает только в случае неисполнения возложенной на лицо законом обязанности при наличии фактической возможности ее исполнить[493]493
  http://le.utah.gov/~code/TITLE76/htm/76_01_060100/htm (2012. 2 сент.).


[Закрыть].

Статья 626:1 УК штата Нью-Хэмпшир предъявляет общие требования о волимости как к действию, так и бездействию как обязательному условию наступления уголовной ответственности: «лицо нельзя считать виновным в совершении преступления, если только его ответственность не вытекает из преступного поведения, заключающегося в совершении волимого действия или волимого бездействия, если у лица имелась физическая возможность такое действие осуществить»[494]494
  http://www.gencourt.state.nh.us/rsa/html/LXII/626/626-1.htm (2012. 2 сент.).


[Закрыть].

* * *

Одним из наиболее сложных остается вопрос установления причинной связи, вопрос, «глубоко укоренившийся в человеческом сознании и задаваемый даже древними людьми при попытке понять «суть вещей»»[495]495
  Hall J. General Principles of Criminal Law. 2^nd еd. Indianapolis, 1960. P. 248.


[Закрыть].

Объясняя значение причинно-следственной связи для уголовного права, Дж. Дресслер отмечает: «Принцип причинности является тем инструментом, который общество использует, чтобы удостовериться, что уголовная ответственность является персональной. Это та основа, которая связывает действующего субъекта с причиняемым социальным вредом. Более того, «причинение» служит механизмом для определения того, в какой степени правонарушитель провинился перед обществом, того, сколько он должен вернуть, т. е. принцип причинности позволяет установить меру справедливого воздаяния»[496]496
  Dressler J. Understanding Criminal Law. P. 195.


[Закрыть].

Как писал в одной из самых известных своих работ Джеймс Ф. Стифен, «для того чтобы признать, что смерть человека наступила в результате какого-либо деяния, связь между данным деянием и смертью должна быть прямой и явственной, и хотя необязательно внезапной, но и не слишком отдаленной. Эти условия не соблюдаются, если: 1) сущность связи между деянием и смертью является сама по себе неясной; 2) она осложняется действием вмешивающихся причин; 3) связь прерывается действием такого рода причин или 4) временной интервал между смертью и деянием, ее причиняющим, является слишком большим»[497]497
  Stephen J.F. A History of the Criminal Law of England. In Three Volumes. Vol. 3. P. 3.


[Закрыть].

На данный момент уголовно-правовая доктрина и судебная практика стран общего права выработала два теста для определения наличия причинной связи – фактический (factual causation) и легальный, или правовой (legal causation).

«Ответственность за причинение преступного результата должна быть установлена как фактически, так и юридически. Фактический тест причинной связи призван дать ответ на вопрос, какое именно деяние послужило причиной наступления смерти с медицинской и физической точек зрения. Легальный тест оценивает поведение посягающего лица, руководствуясь правовыми нормами и принципами их толкования»[498]498
  R v. Nette [2001] 3 S.C.R. 488, 491 (per Arbour J.). См. также: People v. Schaeffer 703 NW 2d 774 (2005).


[Закрыть].

Фактическая теория причинности опирается на правило but for rule: поведение считается причиной результата, если оно является предшествующим фактором, без которого преступный результат не наступил бы. Другими словами, деяние должно быть sine qua non последствия. Как правило, установление фактической причины не вызывает сложностей. Общий подход к проблеме установления фактического теста был весьма остроумно сформулирован в одном из американских судебных решений: «Человечество все еще могло бы пребывать в раю, если бы Адам не откусил яблоко»[499]499
  Welch v. State, 235 So. 2^d 906, 907 (1970).


[Закрыть].

Принцип but for, например, нашел отражение в американском Модельном кодексе, в соответствии с § 2.03 (1) которого «поведение является причиной результата тогда, когда: a) оно является предшествующим, так что если бы не оно, то рассматриваемый результат не произошел бы; и b) связь между поведением и результатом удовлетворяет любым дополнительным требованиям причинности, явно налагаемым правом». Данная теория отражена также в нормах уголовных кодексов отдельных американских штатов.