Текст книги "Преступления против жизни в странах общего права"

В решении R v. Allen Апелляционный суд еще раз подчеркнул, что формула косвенного намерения R v. Nedrick должна применяться в тех исключительных случаях, когда обвинение не может опираться на тот факт, что наступившее последствие в виде смерти или тяжкого телесного вреда являлось целью обвиняемого[587]587
  R v. Allen [2005] EWCA Crim. 1344. Обстоятельства этого дела напоминают обстоятельства дела R v. Woollin, когда младенец скончался в результате встряски тела и удара. Подобные травмы, которые ранее носили название «синдрома детской встряски» (shaken baby syndrome), а теперь «не случайное повреждение головы» (non accidental head injury), происходят вследствие сильного сотрясения тела ребенка, когда голова быстро качается из стороны в сторону, при этом хрупкий детский мозг ударяется о стенки черепной коробки. Последствиями такого поведения могут быть различные травмы и сотрясение головного мозга, слепота, повреждение верхних отделов позвоночника, церебральный паралич, расстройство сознания, смерть. Сложность в рассмотрении подобных дел связана, в первую очередь, с разграничением таких ситуаций со случаями внезапной детской смерти, поэтому и решение судьи, и решение присяжных заседателей опирается главным образом на экспертную оценку причин наступившей смерти. В ряде принятых Апелляционным судом решений подчеркивается, что присяжные должны не только опираться на заключение судебных медицинских экспертов о наличии так называемой триады повреждений (кровоизлияние в сетчатку глаза, субдуральное кровоизлияние, энцефалопатия), но и оценивать всю совокупность фактических обстоятельств – характер причиненной травмы и степень повреждений, которые позволяют сделать вывод о наличии намерения, психологическое состояние родителей, историю предыдущих взаимоотношений с ребенком, показания соседей и родственников и т. д. См. подробнее: R v. Harris, Rock, Cherry and Faulder [2005] EWCA Crim. 1980; R v. Allen [2005] EWCA Crim. 1344; R v. Henderson, Butler and Oyediran [2010] EWCA Crim. 1269.


[Закрыть].

«Некоторые вздохнут с облегчением после принятия Палатой лордов решения R v. Woollin. По крайней мере, кажется, что значение намерения в уголовном праве теперь звучит убедительно и стабильно, и mens rea тяжкого убийства настолько близок к тому, чтобы провести границу между виновностью в тяжком и простом убийстве, насколько это возможно для общего права. Такая правовая концепция представляется в большой степени совпадающей со значением намерения, предложенным академическими комментаторами и известными правовыми комиссиями. Неопределенности, вызванной решением по делу R v. Hancock and Shankland, и достигшей апогея после R v. Nedrick, является ли намерение психическим состоянием, о наличии которого можно сделать вывод исходя из предвидения вероятности, или если не вероятности, то практической неизбежности последствия, был положен конец… Все четко встало на свои места. Или нет?»[588]588
  Wilson W. Doctrinal Rationality after Woollin // The Modern Law Review. 1999. Vol. 62. № 3. P. 448.


[Закрыть].

По мнению автора этих строк, У. Уилсона, нельзя сказать, что формула решения R v. Woollin окончательно прояснила категорию косвенного намерения: поскольку формула дана через отрицание, она скорее говорит о том, чем намерение не является, нежели объясняет, в чем его суть. Вместе с тем она не должна вызвать сложностей в практическом плане, за исключением той категории уголовных дел, в которых присяжные заседатели, руководствуясь «хорошим мотивом» обвиняемого, предпочтут признать отсутствие необходимого намерения, несмотря на предвидение неизбежности наступления последствий, дабы лицо смогло избежать обвинения в тяжком убийстве[589]589
  Wilson W. Criminal Law: Doctrine and Theory. 3^rd ed. Dorchester, 2008. P. 131.


[Закрыть].

В качестве примера У. Уилсон приводит следующую фабулу: отец с ребенком на руках находится на крыше горящего здания. Пламя подбирается все ближе, в то время как помощь все еще в пути. Мужчина бросает младенца вниз, осознавая при этом, что тот практически неизбежно причинит тяжкий вред здоровью или погибнет, но воспринимает свой поступок как единственный шанс для малыша избежать неминуемой гибели. Несмотря на то что он осознает возможную гибель ребенка, вряд ли можно говорить, что он намеревается причинить ему смерть, фактически он намеревается его спасти. Отождествление намерения с предвидением причинения тяжкого вреда здоровью или смертью вынудило бы присяжных, исходя из благородного мотива обвиняемого, признать отсутствие намерения в его деянии[590]590
  Wilson W. Doctrinal Rationality after Woollin // The Modern Law Review. 1999. Vol. 62. № 3. P. 448.


[Закрыть].

В делах, подобных приведенному выше, когда присяжные заседатели попадают в ситуацию «свободы выбора» (moral elbowroom)[591]591
  Horder J. Intention in the Criminal Law: A Rejoinder // The Modern Law Review. 1995. Vol. 58. № 5. P. 678.


[Закрыть], возможно и другое решение, предложенное Апелляционным судом при рассмотрении нашумевшего дела ReA (Conjoined Twins). Согласно обстоятельствам данного дела 8 августа 2000 г. в больнице британского города Бирмингема родились сиамские близнецы, которых, по постановлению суда, для представителей прессы решено было назвать Мэри и Джоди. Девочки были соединены крестцами под углом 180° друг к другу и нижними отделами спинного мозга. Каждая из девочек обладала конечностями, легкими, сердцем, печенью и почками, но мочевой пузырь и система кровообращения были едиными. Мэри была слабой, и фактически сразу после рождения ее дыхательная система отказала, девочка жила только благодаря сестре. Медики говорили о том, что без проведения операции по разделению девочки проживут не более шести месяцев, в то время как хирургическое вмешательство позволит спасти Джоди, для которой ее статус «донора» с каждым днем оказывался все более губительным. Родители девочек не дали своего согласия на проведение операции в силу религиозных воззрений. 25 августа суд Бирмингема дал разрешение на операцию, которое было поддержано решением Апелляционного суда 23 сентября. Судьи сочли возможным встать на сторону врачей в данном деле, используя для обоснования своего решения правовые институты, которые ранее в подобных обстоятельствах не применялись, в силу чего решение представляется неоднозначным не только с этической, но и с правовой точки зрения[592]592
  См. подробнее: Huxtable R. Logical Separation? Conjoined Twins, Slippery Slopes and Resource Allocation // Journal of Social Welfare and Family Law. 2001. Vol. 23. № 4. P. 459–471.


[Закрыть].

Судья Уорд посчитал, что в данных обстоятельствах имеет место институт самообороны, пусть и в несколько измененном виде, учитывая «исключительный» характер рассматриваемого дела.

«Что могут сделать врачи, если закон налагает на них обязанность, которую они не могут исполнить, не нарушив права на жизнь Мэри, соблюдение же данного права неизбежно приведет к нарушению не менее ценного права на жизнь Джоди. Обращение к принципу неприкосновенности жизни не предполагает приоритет права одной из девочек, поскольку доктрина защищает данные права в равной степени. В данных обстоятельствах, мне представляется, правовой выход может быть найден посредством выбора меньшего из двух зол… Врачам должна быть предоставлена такая же свобода выбора, коей обладал суд при вынесении решения, и врачи, совершая данный выбор, должны исходить из тех же самых предпосылок, что и суд. Уважение права каждой из девочек на жизнь должно быть взвешено и оценено наряду со всеми фактическими обстоятельствами дела. По этой причине я прихожу к заключению, что мы должны дать согласие на операцию, поскольку ее проведение будет оправдано как меньшее из двух зол, и не повлечет совершение противоправного деяния… врачи должны будут продолжать оказывать медицинскую помощь Мэри, направленную на уменьшение ее страданий и обеспечение достойной смерти.

Вторая причина, по которой врачам должна быть предоставлена свобода выбора, заключается в том, что предлагаемая операция никоим образом не нарушает принципа неприкосновенности жизни. Данный принцип можно толковать по-разному, но любые толкования, по сути, сводятся к одному: жизнь любого человека должна быть защищена от неправомерного нападения… намеренное лишение жизни другого человека запрещено, за исключением ситуации самообороны или правомерной защиты других лиц от посягательства. Реальность в данном деле такова – как бы сурово и противоестественно это ни звучало – Мэри убивает Джоди. Мэри использует сердце и легкие Джоди для того, чтобы получать обогащенную кислородом кровь. Это приведет к остановке сердца Джоди и причинит ей смерть… Врачи, пришедшие на помощь Джоди, избавят ее от смертельной угрозы, исходящей от Мэри. Возможность воспользоваться защитой ссылкой на «квазисамооборону», измененную ввиду исключительных обстоятельств, в которых оказались близнецы, делает вмешательство врачей законным»[593]593
  Re A (children) (conjoined twins: surgical separation) [2001] Fam. 147, 202–204 (per Ward L.J.).


[Закрыть].

По мнению судьи Брука, разрешение на проведение операции по разделению можно обосновать, сославшись на необходимость (necessity), которая, как известно, никогда не применялась в делах о противоправном лишении жизни другого человека. Классическое учение о необходимости предполагает ее наличие в том случае, когда для предотвращения большего вреда причиняется вред меньший, позволяющий избежать таких тяжких последствий, как наступление смерти человека. По этой причине извинительный характер тяжкого убийства, совершенного по необходимости, всегда отрицался.

Невозможность прибегнуть к ссылке на необходимость в делах по обвинению в тяжком убийстве, отмечает лорд Брук, объясняется тем, что, во-первых, не существует той меры, которая позволила бы судить, какой из жизней, неприкосновенной и в равной степени охраняемой законом, следует отдать приоритет, а во-вторых, тем, что допущение применения необходимости в подобных делах привело бы к окончательному разделению норм права и норм морали[594]594
  Re A (children) (conjoined twins: surgical separation) [2001] Fam. 147, 239 (per Brooke L.J.).


[Закрыть]. Но в данном деле, по его мнению, подобных затруднений не возникает, поскольку, как ни печально это признавать, Мэри обречена на смерть, и никто, согласно компетентному медицинскому заключению, не в силах обратить данный процесс, а вот Джоди помочь можно. Лорд Брук отметил, что у суда нет права судить, какая из философских концепций – та, согласно которой аморально прибегнуть к хирургическому разделению девочек, если оно ускорит смерть Мэри, или та, которая полагает бесчеловечным не предпринимать активных шагов по спасению Джоди, если есть надежда на ее полное выздоровление и благополучную жизнь в дальнейшем – является более верной. Но в силу исключительной редкости самой операции по разделению сиамских близнецов суд должен с учетом конкретных обстоятельств дела выразить свое отношение к ней. И в данном случае оно должно быть положительным.

«Согласно сэру Джеймсу Стифену, применение доктрины необходимости возможно при соблюдении трех ключевых условий: 1) совершаемое деяние позволяет предотвратить наступление неизбежного и непоправимого вреда; 2) другими средствами, нежели совершаемое, невозможно этот вред предотвратить; и, наконец, 3) причиненный вред не должен быть непропорционален вреду предотвращенному. Учитывая тот факт, что нормы современного семейного права неизбежно приводят к признанию приоритета интересов Джоди, я полагаю, что все из приведенных выше требований присутствуют в данном деле. Наконец, доктрина неприкосновенности жизни уважает физическую целостность человеческого тела. Предлагаемая операция вернет телам девочек ту целостность, в которой им отказала природа»[595]595
  Re A (children) (conjoined twins: surgical separation) [2001] Fam. 147, 240 (per Brooke L.J.).


[Закрыть].

Наконец, третье обоснование отказа в апелляции, изложенное судьей Уокером, было основано на упоминавшейся выше доктрине «двойного эффекта», которая, как правило, имеет место в сфере медицинского права, поскольку в подобных делах фактические обстоятельства часто складываются таким образом, что наступившие тяжкие последствия являются «побочным» результатом (side effect) лечения, имеющего, вне всякого сомнения, самые благие цели.

«Чувства родителей близнецов заслуживают глубокого уважения, особенно с учетом их религиозных воззрений. Но коль скоро данное дело вынесено на рассмотрение суда, суд должен принять решение исходя из интересов обеих девочек. Судья первой инстанции неверно истолковал нормы права, уравняв предлагаемую операцию с прекращением оказания реанимационных и поддерживающих жизнь мероприятий. Поэтому Апелляционному суду предстоит выработать собственную позицию. Мэри имеет право на жизнь в соответствии с нормами английского общего права (основанного на иудейско-христианской морали) и Европейской конвенции о защите прав человека. Намеренное убийство Мэри, или, другими словами, проведение операции с целью лишить Мэри жизни, противоправно. Но Джоди также обладает правом на жизнь. Право человека на жизнь сущностно представляет собой право на телесную неприкосновенность и автономию – правом обладания собственным телом как таковым и, по достижении определенного возраста, правом на распоряжение своим телом. По редкой и трагической случайности и Мэри, и Джоди были лишены телесной целостности и автономии, которые являются их естественными правами. Поэтому существует серьезная презумпция, что операция по их разделению лучшим образом отражает интересы каждой девочки. А в этом случае цель операции заключается в разделении близнецов и предоставлении таким образом Джоди разумной надежды на долгую и нормальную жизнь. Смерть Мэри не является целью операции, хотя и выступает ее неизбежным последствием. Операция предоставит ей, пусть посмертно, право на телесную целостность. Она умрет не в результате намеренного убийства, а из-за того, что ее собственное тело не может поддерживать жизнь. Продолжение жизни, будь она долгой или короткой, не принесет Мэри ничего, кроме возможной боли и дискомфорта, если только она самом деле может что-либо чувствовать. Предлагаемая операция, таким образом, соответствует интересам каждой девочки, и решение суда не требует предпочесть одну жизнь другой. Данная операция не будет противоправной, она будет заключаться в принудительном разделении детей, а смерть Мэри в таком случае выступает как предвидимое и неизбежное последствие операции, которая является конечной целью и необходима для спасения жизни Джоди. Смерть Мэри нельзя относить к цели или намерению хирургов, поскольку она умрет из-за трагической ситуации, в которой ее тело не было и никогда не будет жизнеспособным»[596]596
  Re A (children) (conjoined twins: surgical separation) [2001] Fam. 147, 258-259 (per Walker L.J.).


[Закрыть].

Э. Эшворт концептуальные начала психического элемента доктрины «двойного эффекта» с учетом сложившейся судебной практики изложил следующим образом: по-настоящему намерение можно отождествлять с целью; цель представляет собой конечный итог, к которому стремится лицо, совершая то или иное деяние; «побочный эффект» деяния не является целью, поэтому наступившее последствие, даже если оно запрещено законом, нельзя считать намеренным. Данный силлогизм он вывел с учетом прецедентов, поскольку основные постулаты уголовного права, по его мнению, толкуются с большой натяжкой, когда сталкиваются с неоднозначными медицинскими казусами, и выработанное английским уголовным правом понимание намерения не всегда адекватно отражает фактическое отношение лица к совершенному деянию[597]597
  Ashworth A. Criminal Liability in a Medical Context: the Treatment of Good Intentions / Harm and Culpability. Ed. by A. Simester, A.T.H. Smith. Oxford, 2003. P. 173–174.


[Закрыть]. Факт отсутствия намерения, отмечает профессор Эшворт, нельзя считать основанием защиты от обвинения в тяжком убийстве или смягчающим тяжесть убийства обстоятельством, которое превращало бы данное противоправное лишение жизни в простое убийство, просто относить этот вид преступного человекоубийства к категории намеренного тяжкого убийства (intended murder) неверно[598]598
  Ibid. P. 179–180.


[Закрыть].

По мнению Г. Уильямса, доктрина «двойного эффекта» не столь безобидна и может вместо предоставления выхода из запутанной ситуации загнать юриста в моральную ловушку. «Когда ты знаешь, что твое поведение может причинить два последствия, одно из которых по своей природе хорошее, а другое – плохое, ты выступаешь своего рода моральным агентом, которому предоставлено право выбора – действовать или не действовать или, другими словами, решать, так ли важно, чтобы добро восторжествовало, а зло было повергнуто. Если именно эта концепция заложена в основу принципа «двойного эффекта», тогда хорошо; но если принцип предполагает, что можно избежать необходимости совершать выбор, просто упустив из вида одно из возможных последствий, то такая концепция может привести к еще более критическому отношению к моральным ценностям. То, что является истинным для морали, должно быть истинным и для права. А с правовой точки зрения не существует разницы между желанием наступления последствий в результате своего поведения и проявлением настойчивости в осуществлении такого поведения, несмотря на знание, что оно неизбежно приведет к наступлению последствия, которого ты не желаешь. Когда результат предвидим как неизбежный, это – то же самое, как если он желаем»[599]599
  Williams G. The Sanctity of Life and the Criminal law. N.Y., 1957. P. 286.


[Закрыть].

Отмечая необходимость создания недвусмысленного, четкого определения намерения, как прямого, так и косвенного, на законодательном уровне, лорд Лейн во время дебатов в Специальной парламентской комиссии, подготовившей Доклад о тяжком убийстве, предложил воспользоваться дефиницией намерения, приведенной в ст. 18 проекта уголовного кодекса 1989 г. (Draft Criminal Code): «Лицо действует с намерением в отношении результата, когда оно совершает действия либо чтобы достичь его, либо со знанием, что результат наступит (will occur) при нормальном течении событий»[600]600
  Elliot C.&Quinn F. Op. cit. P. 47.


[Закрыть].

Данный подход, на наш взгляд, еще раз подчеркивает тот факт, что для общего права при формулировании психического элемента преступного деяния не имеет значения четкое обозначение интеллектуального и волевого компонентов. И если прямое намерение всегда предполагает совершение деяния с определенной целью, то при косвенном намерении акцент делается на предвидении лицом наступления последствий.

Составители 6-го проекта Правовой комиссии Парламента, посвященного проблемам уголовной ответственности за убийство, пришли к выводу, что психический элемент тяжкого убийства может быть представлен тремя разными состояниями – намерением, знанием (knowledge) и верой (belief), но посчитали, что в законе данный подход будет крайне неразумно и затруднительно отразить. «Бесспорно, лицо может быть признано виновным в тяжком убийстве, если оно намеревается причинить смерть, либо знает или верит, что наступление смерти или тяжкого телесного вреда произойдет в результате его деяния. Однако в столь сложном вопросе, как регулирование ответственности за убийство, подобный трехсоставный элемент виновности внесет больше путаницы и неразберихи, чем порядка. Присяжные заседатели и так не всегда могут понять сложные юридические конструкции, а подобные построения еще больше усложнят работу суда»[601]601
  Murder, Manslaughter and Infanticide / Project 6 of the Ninth Programme of Law Reform: Homicide. P. 58.


[Закрыть].

Было предложено следующее определение намерения, которое, по мнению авторов, смогло бы отразить его суть: «1) лицо должно считаться имеющим намерение относительно результата, если он или она действует так, чтобы его осуществить (in order to bring it about); 2) если в ходе судебного разбирательства судья полагает, что правосудие не может быть достигнуто без использования развернутого понятия намерения, он должен дать присяжным заседателям следующее напутствие: намерение осуществить результат может быть установлено, если будет доказано, что обвиняемый думал, что результат является несомненным последствием его деяния»[602]602
  Ibid.


[Закрыть].

Фактически предложенная дефиниция принципиально не отличается от существовавших ранее вариантов, это лишь очередная попытка дать казуистичное определение mens rea тяжкого убийства, которое было бы понятно не только специалистам в области уголовного права, но и людям, не имеющим юридического образования, в частности присяжным заседателям.

* * *

Психический элемент тяжкого убийства также может быть выражен в намерении причинить тяжкий телесный вред (grievous bodily harm).

Вскоре после вступления в силу Закона об убийстве 1957 г. Апелляционный уголовный суд в решении по делу R v. Vickers дал разъяснение нижестоящим судам, что намерение причинить тяжкий телесный вред составляет требуемое законом подразумеваемое злое предумышление: «если обвиняемый намеревается причинить тяжкий телесный вред и лицо в результате умирает, то такое психическое отношение лица к содеянному в английском праве всегда было достаточным для признания наличия злого предумышления, являющегося конститутивным признаком тяжкого убийства»[603]603
  R v. Vickers [1957] 2 QB 664, 670 (per Lord Goddard C.J.).


[Закрыть]. «Тяжкий телесный вред не обязательно должен быть постоянным, но он должен быть серьезным, и серьезным или тяжким его можно признать только в том случае, если он нарушает здоровье или комфорт потерпевшего»[604]604
  R v. Vickers [1957] 2 QB 664, 672 (per Lord Goddard C.J.).


[Закрыть].

Сохранение намерения причинить тяжкий телесный вред в качестве конструктивного элемента тяжкого убийства нередко подвергается критике. «Тяжкое убийство, думается, представляет собой одно из наиболее серьезных преступлений. Поэтому можно ожидать, что в развитой системе нормы о тяжком убийстве будут упорядочены для того, чтобы дать недвусмысленный ответ на предлагаемые факты, ответ, который был бы очевидно справедливым и имел здравое интеллектуальное обоснование. В Англии, где право об убийстве пронизано аномалиями, фикциями, искажением терминов и туманными обоснованиями, это не так. Одной из очевидных аномалий является правило, согласно которому «злое предумышление», требуемое для тяжкого убийства, включает в себя не только сознательное намерение убить, но и намерение причинить тяжкий телесный вред. Таким образом, возможно совершение тяжкого убийства не только без желания причинить смерть потерпевшему, но даже без малейшей мысли, что такие последствия могут наступить в результате нападения. У многих справедливость данного правила вызывает сомнения, и оно не только не является популярной концепцией тяжкого убийства, но и не находит разумных обоснований… Поскольку первоначальные концепции, объясняющие, почему намерение причинить тяжкий телесный вред приводит к обвинению в тяжком убийстве, более недоступны, причины этому явлению необходимо искать, поскольку причины для отнесения данного деяния к столь тяжким преступлениям обязательно должны быть. Очевидным основанием и примером данной доктрины выступает правило о конструктивном тяжком убийстве, поскольку только оно дает обоснование взаимосвязи между деянием, которое входило в намерение лица, и последствиями, которые не входили… Правило о «тяжком вреде» смогло пережить отмену правила о конструктивном тяжком убийстве»[605]605
  Attorney-General’s Reference (№ 3 of 1994) [1997] 3 WLR 421 (per Mustill L.J.) // http://www.publications.parliament.uk/pa/ld199798/ldjudgmt/jd970724/gneral01.htm#home (2016. 2 нояб.).


[Закрыть].

«Существует аргумент, что, учитывая непредсказуемость того, закончится ли причинение серьезного повреждения смертью, преступник, который намеревается причинить серьезное телесное повреждение, не может жаловаться на предъявление обвинения в тяжком убийстве в случае наступления смерти. Но этот аргумент перевешивают практические рассуждения о том, что рядом с тяжким убийством стоит убийство простое, за совершение которого суд по своему усмотрению может назначить пожизненное лишение свободы или лишение свободы на длительный срок. Учитывая наказание в виде обязательного пожизненного заключения за совершение тяжкого убийства, мы, таким образом, сталкиваемся с проблемой классификации. Принятая дефиниция психического элемента тяжкого убийства приводит к тому, что к тяжким убийцам относят тех обвиняемых, которые на самом деле ими не являются»[606]606
  R v. Powell and Daniels; R v. English [1999] 1 A.C. 1, 15 (per Lord Steyn).


[Закрыть].

Тяжкий телесный вред, который одно время трактовался достаточно широко[607]607
  Р.М. Перкинс отмечает в своем исследовании, что долгое время к тяжести и степени причиняемого здоровью вреда, необходимого для наличия malice aforethought, не предъявлялось никаких требований. У. Лэмбард в инструкции мировым судьям «Eirenarcha: or of the Ofifce of the Justices of Peace», которые увидели свет в 1581 г. вскоре после появления двух категорий убийства – тяжкого и простого, говорит о том, что, если слуга по приказу своего господина избивает человека, и тот в результате побоев умирает, его преступное поведение следует рассматривать как тяжкое убийство, несмотря на характер и природу причиненного вреда. По сути, то же самое повторяет и Э. Коук, когда в «Институциях» определяет выраженное злое предумышление как намерение «убить, ранить или избить другого человека» (kill, wound, or beat another) (Perkins R.M. A Reexamination of Malice Aforethought // Yale Law Journal. 1934. Vol. XLIII. № 4. P. 553). Более определенно о таком намерении говорит М. Хейл: «Злостность (malice) может быть двух видов – злостность в силу факта (malice fact) и злостность в силу закона (malice in law) или ex presumption legis. Фактическая злостность есть осознанное намерение причинить какой-либо телесный вред (some corporate harm) другому человеку. Злостность в силу факта или подразумеваемая злостность – это злостность, вытекающая из способа совершения человекоубийства, когда нет провокации; из личности убитого, например мирового судьи при исполнении обязанностей; из личности убийцы» (Hale M. Historia placitorum coronæ.The history of the pleas of the crown. Now First Pub. from His Lordship’s Original Manuscript, and the Several References to the Records Examined by the Originals, with Large Notes. By Sollom Emlyn. To which is added a table of the principal matters. Vol. I. London, 1736. P. 451).


[Закрыть], сегодня понимается в буквальном смысле как вред, который вызывает серьезное нарушение целостности организма и повреждение внутренних органов. В упомянутом выше деле D.P.P. v. Smith 1961 г. «тяжкий» был истолкован как «действительно серьезный». Само слово «действительно» употребляется для того, чтобы усилить смысловую нагрузку выражения и подчеркнуть «серьезность» вреда: «Я не могу найти оснований для того, чтобы придавать термину «тяжкий телесный вред» какое-либо другое значение, чем то, которое эти слова несут в «обычном и естественном понимании» (ordinary and natural meaning)… «тяжкий» означает «действительно серьезный»»[608]608
  D.P.P. v. Smith [1961] 1 A.C. 290, 334 (per Viscount Kilmuir L.C.).


[Закрыть].

Приведенный выше фрагмент мнения лорда-канцлера Килмура является наиболее цитируемым, однако он не содержит никаких рекомендаций относительно того, каким должен быть подход к «обычному и естественному» пониманию – объективным или субъективным. Согласно первому подходу вопрос следует сформулировать следующим образом: можно ли причиняемый вред в обычном смысле этого слова считать серьезным, если бы он был причинен при аналогичных обстоятельствах среднестатистическому здоровому взрослому человеку. Альтернативный подход исходит из конкретных характеристик личности потерпевшего – его пола, возраста, состояния здоровья – при определении тяжести причиняемого посягающим лицом вреда. Последняя точка зрения, например, стала превалирующей в решении по делу R v. Bollom: «Данное дело можно рассматривать как пример, поскольку аналогичный вред, причиненный взрослому ростом шесть футов, находящемуся в расцвете сил, был бы значительно менее серьезным, нежели аналогичный вред, причиненный, например, человеку, находящемуся в преклонном возрасте, слабому здоровьем, имеющему какие-либо физические или психические недостатки, или, как в этом деле, малолетнему. При принятии решения о том, являются ли повреждения тяжкими, вывод должен быть сделан, помимо прочего, с учетом того, какое воздействие они имели на организм конкретного индивида»[609]609
  R v. Bollom [2003] EWCA Crim. 2846, 52-53 (per Fulford J.). Согласно фабуле дела мужчине было предъявлено обвинение в причинении тяжкого вреда здоровью (ст. 18 Акта о преступлениях против личности 1861 г.) его 17-месячной падчерице, на теле которой были обнаружены многочисленные синяки и ушибы. Судебно-медицинские эксперты предположили, что они были нанесены небольшим предметом цилиндрической формы, напоминающим шариковую ручку, однако не смогли сделать однозначный вывод, появились ли они на теле во время однократного причинения вреда, либо таких истязаний было несколько. За нападение с причинением тяжкого вреда здоровью (assault occasioning bodily harm, ст. 47 Акта о преступлениях против личности 1861 г.) обвиняемый был приговорен к одному году лишения свободы.


[Закрыть].

Если бы приведенное дело имело отношение к праву об убийстве, то необходимо было бы исходить не только из наличия особенностей здоровья конкретного потерпевшего, но и из имеющегося у посягающего лица знания о таких особенностях, в противном случае ему было бы невозможно предъявить обвинение в тяжком убийстве.

Другая сложность в использовании субъективного понимания тяжести вреда связана с тем, что в случае, если мы имеем дело с перемещенным намерением, когда вред вместо человека, имеющего какие-либо физические или психические особенности, делающие его более уязвимым, причиняется в целом здоровому человеку, предъявление обвинения в тяжком убийстве может последовать «за укол булавкой» (murder by pinprick)»[610]610
  A New Homicide Act for England and Wales? A Consultation Paper № 177. The Law Comm. № 177. London, 2006. P. 63. // http://lawcommission.justice.gov.uk/docs/cp177_Mur-der_Manslaughter_and_Infanticide_consultation_overview_.pdf (2016. 2 нояб.).


[Закрыть].

Телесный вред включает в себя не только собственно физические повреждения, повлекшие нарушение телесной целостности и внутренних органов, но и психические заболевания, наступающие в результате противоправного поведения субъекта преступления. Признавая такой подход в целом верным, Апелляционный уголовный суд следующим образом высказался по данному поводу: «Тело потерпевшего включает все части, в том числе внутренние органы, нервную систему и мозг. Телесное повреждение, таким образом, может включать в себя любое функциональное нарушение, приводящее к психическим расстройствам… оно не включает в себя негативные эмоциональные состояния, такие как страх, панику или те состояния психики, которые не являются проявлением известных психиатрических заболеваний»[611]611
  R v. Chan-Fook [1994] 1 WLR 689, 690 (per Hobhouse LJ).


[Закрыть].

Судьи также отметили, и в этом с ними нельзя не согласиться, что было бы правильнее заменить выражение «телесное повреждение» более емким понятием «вред» (injury), поскольку использование прежней конструкции делает неверный акцент на разнице между физическим и психическим вредом, которая на сегодняшний день с правовой точки зрения не имеет значения.

Члены правовой комиссии, подготовившей доклад «Тяжкое убийство, простое убийство и детоубийство» 2006 г., высказали аналогичное мнение и предложили перейти к применению термина «серьезный вред» (serious injury). Вместе с тем они не предложили легального определения последнего, посчитав, что лаконичным оно в любом случае не получится, а привести исчерпывающий перечень повреждений и состояний, опасных для жизни, невозможно. В любом случае придется проводить судебно-медицинскую экспертизу и заслушивать в ходе процесса показания экспертов и только потом, на их основе, давать напутствие присяжным. Предполагается, что вердикт «виновен в тяжком убийстве» не будет вынесен до тех пор, пока не будет уверенности, что лицо намеревалось причинить действительно серьезный вред, а судья впоследствии должен будет учесть тяжесть причиненного вреда[612]612
  Murder, Manslaughter and Infanticide / Project 6 of the Ninth Programme of Law Reform: Homicide. P. 36.


[Закрыть].

Действующие нормы английского уголовного права не содержат требования о потенциальной опасности вреда для жизни потерпевшего в момент причинения. В решении по делу R v. Cunningham лорд Хейлшэм следующим образом объяснил данное нормативное положение: «Я не убежден в том, что иное формулирование норм о тяжком убийстве с тем, чтобы его mens rea включало в себя намерение поставить жизнь в опасность (intention to endanger life), а не намерение причинить тяжкий телесный вред, улучшит или прояснит норму права, или облегчит задачу присяжных заседателей при установлении фактических обстоятельств дела. Напротив, в делах, в которых смерть наступила в результате причинения действительно серьезного вреда, я вижу бесконечную возможность для бесплодных и бесконечных дискуссий на тему того, намеревался ли обвиняемый поставить жизнь потерпевшего в потенциальную опасность, или просто хотел причинить ему действительно серьезный вред»[613]613
  R v. Cunningham [1982] AC 566, 579 (per Lord Hailsham).


[Закрыть].

««Идея потенциально опасного вреда» (potentially lethal harm), – было отмечено в консультативном докладе Правовой комиссии № 177 по вопросам о новом законе об ответственности за убийство для Англии и Уэльса, – не кажется нам привлекательной, частично из-за того, что она представляет собой сложное смешение объективных и субъективных элементов, а частично из-за того, что объективный элемент данного теста гипотетически предполагает наличие вопроса сомнительной важности: было ли повреждение потенциально опасно для жизни в момент причинения? Таким образом, данный тест добавит мало или вообще ничего, если не дополнительные сложности, действующим в настоящее время нормам»[614]614
  A New Homicide Act for England and Wales? A Consultation Paper № 177. The Law Comm. № 177. London, 2006. P. 79 // http://lawcommission.justice.gov.uk/docs/cp177_Mur-der_Manslaughter_and_Infanticide_consultation_overview_.pdf (2016. 2 нояб.).


[Закрыть].

В отчете правовой комиссии было отмечено, что популярный ранее сугубо субъективный подход себя не оправдал в полной мере, и за последние 25 лет начал утрачивать свои позиции. Так, если еще в проекте уголовного кодекса 1989 г. намерение причинить смерть было сформулировано как «намерение причинить серьезный вред при осознании лицом, что такой вред опасен для жизни»[615]615
  A Criminal Code for England and Wales. Vol. 1.Report and Draft Criminal Code Bill. Law Comm. № 177. London, 1989 // http://www.official-documents.gov.uk/document/ hc8889/hc02/0299/0299.pdf (2016. 2 нояб.).


[Закрыть], то в настоящее время, по мысли членов правовой комиссии, факт осознания и предвидения лицом потенциальной опасности причиняемого вреда вернее было бы относить к отягчающему обстоятельству убийства, которое при наличии намерения причинить тяжкий телесный вред считалось бы тяжким убийством второй степени[616]616
  A New Homicide Act for England and Wales? A Consultation Paper № 177. The Law Comm. № 177. London, 2006. P. 78 // http://lawcommission.justice.gov.uk/docs/cp177_Mur-der_Manslaughter_and_Infanticide_consultation_overview_.pdf (2016. 2 нояб.).


[Закрыть]. «Это преступление должно иметь такой же статус, как причинение тяжкого вреда, приводящего к наступлению смерти, с применением пытки – обстоятельства, которое неизбежно должно приводить к усилению ответственности, но не изменению категории совершенного преступления. Не существует непреложного принципа, согласно которому данный конкретный элемент виновности должен влечь изменение вида совершаемого убийства, а не выступать в качестве отягчающего обстоятельства»[617]617
  A New Homicide Act for England and Wales? A Consultation Paper № 177. The Law Comm. № 177. London, 2006. P. 79 // http://lawcommission.justice.gov.uk/docs/cp177_Mur-der_Manslaughter_and_Infanticide_consultation_overview_.pdf (2016. 2 нояб.).


[Закрыть].

Тот факт, что обвиняемый хотел причинить только тяжкий телесный вред, а не убить человека, является смягчающим обстоятельством и позволяет снизить срок обязательного тюремного заключения прежде, чем можно будет инициировать вопрос о досрочном освобождении (ст. 11 (a) Приложение 21 Закона об уголовном правосудии 2003 г., c. 44)[618]618
  http://www.legislation.gov.uk/ukpga/2003/44/schedule/21 (2016. 2 нояб.).


[Закрыть]. В том случае, если обвиняемый не достиг 18 лет в момент совершения преступления, минимальный срок, который следует положить в основу приговора, составляет 12 лет лишения свободы; от 18 до 21 года – 15 лет лишения свободы, при условии что преступление не было совершено при обстоятельствах «особенной тяжести» (particularly high seriousness) или обстоятельствах «исключительной тяжести» (exceptionally high seriousness)[619]619
  Статьи 5–7 Приложения 21 Закона об уголовном правосудии 2003 г.


[Закрыть].

* * *

Как справедливо отмечал в свое время М. Бассиони, «определение и основные признаки убийства в действующих законах США остаются в основном неизменными по сравнению с английским общим правом»[620]620
  Цит. по: Решетников Ф.М. Особенная часть уголовного права зарубежных государств. М., 1976. С. 16.


[Закрыть]. Сегодня, если исходить из регулирования mens rea тяжкого убийства, все штаты можно условно разделить на две группы.

К первой группе относятся штаты, которые сохранили термин «злое предумышление» для обозначения психического элемента тяжкого убийства[621]621
  К этой группе относятся округ Колумбия, штаты Флорида, Иллинойс, Айдахо, Айова, Канзас, Миссисипи, Монтана, Невада, Нью-Мексико, Оклахома, Роуд Айлэнд, Южная Каролина.


[Закрыть]. В этих штатах «злое предумышление» предполагает наличие одного из четырех состояний: 1) намерения убить человеческое существо; 2) намерения причинить тяжкий телесный вред другому человеку; 3) чрезвычайной неосторожности в отношении ценности человеческой жизни (так называемое тяжкое убийство – depraved heart[622]622
  Буквально этот термин можно перевести как «испорченное сердце».


[Закрыть]); 4) намерения совершить какую-либо фелонию, в ходе которой или при покушении на которую причиняется смерть другому человеку[623]623
  В литературе иногда встречаются предложения расширить понятие «намерение убить» за счет включения в него «намерения причинить серьезное насилие» (intent to inflict serious harm), которое будет охватывать случаи причинения смерти так называемыми разъяренными убийцами (frenzied killers). Такие преступники зачастую хотят причинить потерпевшему сильную боль или вызвать у него страдания, не имея специального намерения убить, поэтому их «виновный ум» заслуживает самостоятельной юридической оценки (См.: Pillsbury S.H. Judging Evil: Rethinking The Law of Murder and Manslaughter. N.Y., 1998. P. 98–104). На наш взгляд, предложенный вариант мало чем отличается от существующего намерения причинить тяжкий телесный вред, и добавление еще одной малопонятной оценочной категории вряд ли положительно скажется на судебной практике.


[Закрыть].

Подробно рассмотреть этот вид mens rea тяжкого убийства можно на примере штата Калифорния, выступающего типичным представителем первой группы.