Текст книги "Преступления против жизни в странах общего права"

Например, при внесении изменений в статьи об ответственности за незаконное прерывание беременности в УК штата Орегон исчез критерий «шевеления плода», хотя десятью годами раньше, когда эта ответственность впервые устанавливалась на законодательном уровне, именно этот критерий имел решающее значение. Более того, уничтожение «ребенка»[170]170
  Законодатель использовал именно термин «ребенок» (child), а не «плод» (fetus).


[Закрыть] в утробе матери, независимо от того, был ли ей самой причинен вред, квалифицировалось как простое убийство.

В штате Коннектикут в 1860 г. был принят закон, запрещающий производство аборта. Согласно ст. 1 данного акта производство аборта на любом сроке беременности признавалось фелонией, за совершение которой назначалось наказание в виде штрафа в размере до 1000 долл. США и лишения свободы на срок до 5 лет. Статья 3 устанавливала уголовную ответственность за самоаборт, покушение на него и за дачу согласия на осуществление аборта. Как пояснил в 1904 г. Верховный суд штата Коннектикут, законодатель создал «новое и особенное преступление», которое ограничило «возможность женщины причинять вред самой себе»[171]171
  Mohr James C. Op. cit. P. 201.


[Закрыть]. Статья 4 предусматривала наказание в виде штрафа в размере от 300 до 500 долл. США за распространение информации рекламного характера о прерывании беременности и распространении препаратов, беременность прерывающих. Данный закон стал первым из числа себе подобных, в котором одновременно упразднялась доктрина «шевеления плода», устанавливалась ответственность женщины за самоаборт и распространение сведений о методах и средствах прерывания беременности.

Последние из упомянутых принципов, правда несколько позже, легли в основу кампании против «непристойного поведения», с инициативой о проведении которой выступил республиканец Энтони Комсток. Он предложил законопроект, легший в основу принятого в 1873 г. Закона о запрете торговли и обращения непристойных книг и статей аморального содержания (Act for the Suppression of Trade in, and Circulation of Obscene Literature and Articles of Immoral Use). Закон, вошедший в историю как Закон Комстока (Comstock Law), внес изменения в Закон о почтовой службе (Post Ofice Act) и расширил правовое определение непристойности. Отныне запрещалось распространять любые материалы, будь то книги, журналы, газетные статьи, рекламные листовки, содержащие информацию непристойного характера, в том числе посредством почтовой отправки. Впервые в американской истории к категории «непристойной» была отнесена информация, направленная на «предотвращение беременности или на незаконный аборт» (ст. 1 Закона о запрете торговли и обращения непристойных книг и статей аморального содержания)[172]172
  17 Stat., 42^nd Congress, Sess. III, 1873. P. 598.


[Закрыть]. Вслед за федеральным законом были приняты акты аналогичного содержания еще в 24 штатах.

По подсчетам Дж. Мора, в упомянутый период с 1860 по 1880 г. 13 штатов признали аборт вне закона, 21 штат внес изменения, направленные на ужесточение ответственности за прерывание беременности[173]173
  Mohr James C. Op. cit. P. 200.


[Закрыть].

Несмотря на то что положения, регламентирующие уголовную ответственность за незаконное прерывание беременности, подвергались редакционным уточнениям в ходе пересмотра законодательства, правовые доктрины, которые легли в их основу, оставались неизменными на протяжении практически ста лет.

И как бы ни менялось общественное отношение к аборту как одному из основных методов планирования семьи, он оставался вне закона вплоть до 22 января 1973 г., когда Верховный суд США признал право женщины на аборт на ранних сроках беременности неотъемлемым конституционным правом, вытекающим из XIV Поправки к Конституции: «право на личную жизнь предполагает право на принятие решения об аборте, но это право не является неограниченным и должно соотноситься с интересами штата»[174]174
  Roe v. Wade, 410 U.S. 113, 155(1973) (per Blackmun J.).


[Закрыть].

В этом судебном решении весь период беременности был разделен на триместры. В течение первого триместра право решать судьбу своей беременности было оставлено за женщиной, посещающей врача, на которого возлагалась ответственность за принятие квалифицированного, «медицинского решения»[175]175
  Ibid.


[Закрыть]. Во втором триместре производство аборта должно быть детально урегулировано, поскольку в случае нарушения установленных норм здоровью женщины может быть причинен значительный вред. В последнем триместре, поскольку речь идет о защите человеческой жизни, причем жизни как матери, так и плода, власти штата могут не только нормативно регулировать этот вопрос, но в определенных случаях запрещать или, напротив, настаивать на производстве аборта[176]176
  Ibid.


[Закрыть].

При принятии решения суд исходил из презумпции того, что решающим фактором в защите «будущей» жизни является наступление жизнеспособности плода, поскольку после этого периода плод может самостоятельно жить вне утробы матери. По этой причине «нормативное регулирование вопросов искусственного прерывания беременности, направленное на защиту потенциальной жизни, имеет под собой как логическое, так и медицинское основания. Если штат заинтересован в защите жизни плода после достижения им жизнеспособности, он может пойти даже на запрещение производства абортов в этот период, если только этот шаг не необходим для сохранения жизни и здоровья матери»[177]177
  Ibid.


[Закрыть].

В тот же день, 22 января 1973 г., Верховным судом США было рассмотрено дело Doe v. Bolton, в котором содержалось пояснение, что при принятии решения о необходимости прерывания беременности врач должен принимать в расчет целую совокупность факторов – физическое, эмоциональное, психологическое состояние, семейное положение, возраст женщины[178]178
  Doe v. Bolton, 410 U.S. 179, 193 (1973) (per Blackmun J.).


[Закрыть].

В 1992 г. Верховный суд снова вернулся к проблеме абортов при проверке конституционности действовавшего законодательства штата Пенсильвания. В групповом иске врачей, а также пяти медицинских клиник содержались требования о пересмотре Закона о контроле за проведением абортов, положения которого, по их мнению, противоречили Конституции США в смысле принятого ранее решения Roe v. Wade. Возражения вызвали те положения закона, которые предписывали обязательное уведомление супруга беременной женщины либо уведомление родителей или законных представителей (в случае если к аборту готовилась несовершеннолетняя женщина), разъяснение врачом возможных осложнений и потенциального риска для здоровья до начала операции и так называемое информированное согласие[179]179
  Informed consent.


[Закрыть], установление периода ожидания между получением «информированного согласия» на проведение аборта и самим абортом, а также статьи, возлагающие на врачей обязанность готовить отчеты о проведенных абортах.

Окружной суд США, в который был подан иск, признал оспариваемые нормы неконституционными. Апелляционный суд третьего округа США поддержал ранее принятое решение в части, признав неконституционной норму, требующую от женщины предварительного уведомления супруга о ее намерении прервать беременность.

Когда это дело предстало перед Верховным судом США, общественность ожидала любого исхода, в том числе и переосмысления Roe v. Wade: со времени принятия упомянутого решения прошло 20 лет, за которые состав суда изменился в сторону увеличения консервативно настроенных судей, представленных для назначения на должность Республиканской партией. Из трех судей – демократов, которые рассматривали Roe v. Wade, Т. Маршалла, У. Бреннана и Б. Уйата, в составе Верховного суда в 1992 г. остался только последний судья, высказавший особое мнение по делу Roe v. Wade.

Однако переосмысления не произошло: суд посчитал, что не только не изменились фактические обстоятельства, в которых принималось решение 1973 г., но и нет оснований по-другому трактовать доктринальные положения, на которые опиралось Roe v. Wade, даже если сами судьи в силу своих убеждений не согласны с сформулированным stare decisis.

В решении отмечалось: «некоторые из нас, исходя из своего личного мнения, считают аборт преступным по отношению к основным принципам морали, но это не должно повлиять на наше решение. Нашей обязанностью является определение категории «свободы» для всех, а не установление своего собственного морального кодекса»[180]180
  Planned Parenthood v. Casey, 505 U.S. 833, 851 (1992) (per O’Connor J., Kennedy J., Souter J.).


[Закрыть].

Вместе с тем суд отметил, что деление беременности на триместры как основу правового регулирования абортов следует признать устаревшим, и предложил опираться на категорию «жизнеспособности»: «схема деления беременности на триместры, без сомнения, была предложена для того, чтобы удостовериться в том, что право женщины выбирать не будет подчинено интересам штата по защите жизни плода, что ее выбор теоретически возможен. Мы не согласны, однако, с тем, что данный подход необходим для решения этой задачи. Столь сложная конструкция не необходима, и ее точное толкование иногда существенно усложняет стоящие перед штатами задачи»[181]181
  Ibid.


[Закрыть]. Стремление защитить «будущую» жизнь должно выражаться в нормативном ограничении права женщины на аборт после достижения плодом жизнеспособности[182]182
  Ibid.


[Закрыть].

При этом суд отметил, что не имеет значения, на каком сроке беременности плод достигает жизнеспособности – будь то 28 недель, как во времена принятия решения Roe v.Wade, 23 или 24 недели, или более ранний срок, что стало возможным благодаря развитию неонатальной медицины[183]183
  Ibid.


[Закрыть].

Нельзя сказать, что после принятия обозначенных выше решений проблемы, связанные с искусственным прерыванием беременности, больше не поднимались в США на федеральном уровне или на уровне штатов. Так, 5 ноября 2003 г. был принят Закон о запрете абортов на поздних сроках беременности (Partial-Birth Abortion Ban Act), который объявлял вне закона определенную технологию прерывания беременности на поздних сроках гестации –15–26 недель.

Суть данной процедуры заключается в том, что во время индуцированных родов плод, как правило, извлекается частично из тела матери, а из оставшейся внутри головки ребенка с помощью специальной иглы извлекается мозг с тем, чтобы облегчить полное извлечение уже мертвого плода. Этот метод, получивший наименование «метод частичных родов», не являлся распространенным, но вызывал наибольшее число возражений в силу своего цинизма и крайнего пренебрежения ценностью человеческой жизни. «Существует моральное, медицинское и этическое согласие, что проведение аборта посредством «частичных родов»… – ужасная и бесчеловечная операция, которая не является необходимой с медицинской точки зрения и должна быть запрещена»[184]184
  Sec. 2 (1) of the Partial-Birth Abortion Ban Act of 2003.Public Law 108-105, 117 Stat. 1201. 5.11.2003.


[Закрыть].

Помимо легального определения процедуры «частичных родов», Закон содержит обоснование установления запрета на ее осуществление: аборт, произведенный таким образом, не только несет в себе существенный риск для дальнейшего здоровья женщины[185]185
  Sec. 2 (14 (A)) of the Partial-Birth Abortion Ban Act of 2003.Public Law 108-105, 117 Stat. 1201.5.11.2003.


[Закрыть], но и ставит под сомнение моральные и этические аспекты медицинской деятельности, целью которой является сохранение и спасение человеческой жизни[186]186
  Sec. 2 (14 (J)) of the Partial-Birth Abortion Ban Act of 2003.Public Law 108-105, 117 Stat. 1201.5.11.2003.


[Закрыть].

Статья 3 названного акта вносит изменения в Титул 18 Свода законов США, предусматривая уголовную ответственность для врача, который проводит такие операции. Согласно ст. 1531 Главы 74 Титула 18 Свода законов США врач, который осуществляет аборт методом «частичных родов», подлежит наказанию в виде штрафа и лишения свободы на срок, не превышающий двух лет. Исключение составляет проведение подобного аборта в отношении женщины, находящейся в угрожающем для жизни состоянии, вызванном беременностью, или страдающей физическим заболеванием. Сама женщина не может быть субъектом данного преступления[187]187
  U.S. Code. Title 18. Part I. Chapter 74, Section 1531.


[Закрыть].

Сразу после подписания конституционность этого законодательного акта была подвергнута сомнению в решениях трех окружных американских судов (суда Северного округа штата Калифорния, Южного округа штата Нью-Йорк и Окружного суда штата Небраска)[188]188
  Planned Parenthood v. Ashcroft, Order Granting Permanent Injunction, Findings of Fact and Conclusions of Law in Support Thereof (2004), National Abortion Federation v. Ashcroft, Opinion and Order (2004), Carhart v. Ashcroft, Memorandum and Order (2004).


[Закрыть], и только в 2007 г. Верховный суд опроверг их, рассматривая дело Gonzales v.

Carhart[189]189
  Gonzales v. Carhart, 550 U.S. 124 (2007) (per Kennedy J.).


[Закрыть], не найдя в Законе о запрете абортов на поздних сроках беременности 2003 г. нарушения конституционных прав женщин, а также противоречия принятым ранее Roe v. Wade и Planned Parenthood v. Casey, поскольку в них закреплялось право штатов регулировать вопросы искусственного прерывания беременности после достижения плодом жизнеспособности.

Например, уголовная ответственность за проведение аборта методом «частичных родов» установлена в УК штата Флорида: согласно ст. 782.34 любое лицо, намеренно осуществляющее аборт при помощи данного метода, в результате чего погибает живой плод (living fetus), совершает фелонию второй степени, за которую предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок, не превышающий 15 лет.

Аналогичную норму содержит УК штата Висконсин: в соответствии с положениями ст. 940.16 (b) проведение аборта методом «частичных родов» представляет собой искусственное прерывание беременности, при котором лицо частично извлекает из тела женщины живого ребенка с намерением причинить ему смерть, убивает его, а затем полностью достает труп ребенка. Лицо, совершившее подобное деяние, подлежит ответственности за фелонию класса A, наказываемую пожизненным лишением свободы, за исключением тех случаев, когда проведение данной процедуры является необходимым для спасения жизни женщины, чье угрожающее жизни состояние вызвано беременностью, и нет других доступных процедур для ее спасения (ст. 940.16 (3))[190]190
  http://docs.legis.wisconsin.gov/statutes/statutes/940.pdf (2016. 2 нояб.).


[Закрыть].

Уголовный кодекс штата Нью-Мексико содержит ст. 30-5A-1, которая определяет аборт методом «частичных родов» как «процедуру, при которой какое-либо лицо, включая врача или иного медицинского работника, намеренно извлекает из матки женщины жизнеспособный плод и механически извлекает содержимое его черепной коробки для того, чтобы его умертвить»[191]191
  http://law.justia.com/codes/new-mexico/2006/nmrc/jd_30-5a-2-c5b9.html (2016. 2 нояб.).


[Закрыть]. Статья 30-5A-3 запрещает использование данного метода для искусственного прерывания беременности под угрозой наказания за исключением ситуаций, когда жизнь женщины или ее здоровье, по мнению квалифицированного специалиста, находятся в опасности, и это единственно возможная процедура для того, чтобы такую беременность прервать. Лицо, совершившее данное преступление, виновно в фелонии четвертой степени, за которую предусмотрено максимальное наказание в виде лишения свободы на срок до 18 месяцев (ст. 30-5A-5, ст. 31-18-15). При этом в тексте закона оговаривается, что данный запрет относится исключительно к описываемому методу прерывания беременности и не ставит своей целью криминализацию абортов вообще. Женщина, в отношении которой осуществляется запрещенная процедура, не является субъектом такого преступления (ст. 30-5A-5 (B), (C), (D)).

Если обратиться к уголовному законодательству штатов с целью определения критериев незаконности искусственного прерывания беременности, то можно прийти к выводу, что в настоящее время подавляющее большинство штатов признают преступлением производство аборта, осуществляемое медицинским работником при отсутствии лицензии; вне стен медицинского учреждения, за исключением случаев крайней необходимости; прерывание беременности после достижения плодом жизнеспособности или в третьем триместре беременности вне стен медицинского стационара; прерывание беременности по достижению плодом жизнеспособности или в третьем триместре беременности при отсутствии медицинских показаний для прерывания беременности; прерывание беременности в отсутствие информированного согласия[192]192
  УК штата Флорида (ст. 797.03); ст. 21-5419 УК штата Канзас; § 14-45.1 УК штата Северная Каролина; § 1598 Титула 22 Собрания законодательства штата Мэн; ст. 3.5 УК штата Колорадо; § 26-22-3 УК штата Алабама; ст. 145.412 УК штата Миннесота; ст. 39-15-201 УК штата Теннеси; § 87 Собрания законодательства штата Луизиана; § 16-12-141 УК штата Джорджия; ст. 125.05 УК штата Нью-Йорк; § 3205, 3211 Собрания законодательства штата Пенсильвания; ст. 28-327 УК штата Небраска; ст. 35-6-102 УК штата Вайоминг; ст. 44-41-20 УК штата Южная Каролина; ст. 940.15 УК штата Висконсин; ст. 442.250 Свода законов штата Невада; § 5-61-102 УК штата Арканзас; ст. 3.1, 5 закона об аборте 1975 г. штата Иллинойс.


[Закрыть].

Ряд уголовных кодексов штатов при этом исключает ответственность за самоаборт[193]193
  УК штата Канзас ст. 21-5419; ст. 45-5-116 (c) УК штата Монтана; § 101 УК штата Вермонт; § 5-61-101 УК штата Арканзас.


[Закрыть].

Таким образом, в настоящее время и на федеральном уровне, и на уровне штатов можно констатировать наличие двойственного подхода к проблеме регулирования абортов: легализация абортов на раннем сроке беременности и придание характера преступления искусственному прерыванию беременности, когда погибает жизнеспособный плод.

Возможное изменение правовой позиции Верховного суда США, которого так опасаются сторонники легальных абортов, едва ли, по нашему мнению, приведет к немедленной криминализации абортов, поскольку за практически 40 лет существования решения Roe v. Wade подавляющее большинство штатов на конституционном уровне признало право женщины самостоятельно определять судьбу своей беременности, разумеется, с учетом известных ограничений[194]194
  См. подробнее: Linton P.B. The Legal Status of Abortion in the States if Roe v. Wade is Overruled // Issues in Law and Medicine. 2007. Vol. 23. № 1. P. 3–43.


[Закрыть].

Вместе с тем криминализация умерщвления плода при одновременной легализации искусственного прерывания беременности уже породила на практике массу проблем, которые с неизбежностью должны были появиться в столь абсурдной ситуации – женщины, по той или иной причине потерявшие ребенка, сталкиваются с предъявлением обвинений в убийстве. 24 июня 2011 г. The Guardian опубликовала статью, в которой приводились наиболее вопиющие случаи предъявления подобных обвинений[195]195
  The Guardian. 2011. 24 June (http://www.guardian.co.uk/world/2011/jun/24/america-pregnant-women-murder-charges (2016. 2 нояб.).


[Закрыть].

В частности, обвинение в тяжком убийстве было предъявлено Ренни Гиббс, которая в декабре 2006 г. родила мертвого ребенка на 36-й неделе беременности. Девушка, забеременевшая в возрасте 15 лет, страдала от кокаиновой зависимости, и, несмотря на то что употребление наркотиков не было названо причиной смерти младенца, ее обвинили в тяжком убийстве с особой жестокостью, за которое в штате Миссисипи назначается пожизненное лишение свободы. Гиббс стала первой женщиной в штате, обвиненной в тяжком убийстве своего нерожденного ребенка. В апреле 2014 г. окружной суд штата Миссисипи принял решение о прекращении производства по делу об обвинении в тяжком убийстве, поскольку толкование положений уголовного закона не позволяет предъявить подобного обвинения.

В 2011 г. в Индианаполисе 34-летняя Бей Бей Шуай провела в камере предварительного заключения без права на освобождение под залог три месяца после того, как ей было предъявлено обвинение в тяжком убийстве и покушении на умерщвление плода. Находясь на 33-й неделе беременности, женщина после ссоры с сожителем совершила попытку самоубийства, выпив крысиный яд. В больнице ее удалось спасти, и через неделю она родила девочку, которая спустя четыре дня скончалась. Под давлением общественности обвинитель предложил сделку с правосудием, по условиям которой она признавала себя виновной в преступной небрежности.

В марте 2015 г. в штате Индиана к 20 годам лишения свободы была приговорена Пурви Патель за умерщвление плода (feticide) и оставление в опасности ребенка (neglect of a child)[196]196
  The New York Times Magazine. 2015. 1 April (http://www.nytimes.com/2015/04/01/magazine/purvi-patel-could-be-just-the-beginning.html?_r=0).


[Закрыть]. Несмотря на весьма неоднозначные обстоятельства дела и критику доказательств, представленных стороной обвинения, присяжные заседатели признали женщину виновной в вытравливании плода и последующем его оставлении в опасности. Пурви Патель, проживавшая в Грейнджере, обратилась в больницу с обильным маточным кровотечением. В ходе осмотра и оказания медицинской помощи из полости матки была извлечена плацента, после чего врач обратился с заявлением в полицию, поскольку были серьезные основания полагать, что имели место роды и появившийся на свет ребенок нуждается в срочном оказании медицинской помощи. После этого женщина призналась, что родила мертвого ребенка, труп которого положила в пластиковый пакет и выбросила в мусорный бак. Прибывшие на указанное место полицейские действительно обнаружили труп младенца, рожденного примерно на 25–28 неделе беременности.

Согласно обстоятельствам дела, которые удалось установить с достаточно высокой степенью достоверности, у обвиняемой была романтическая связь с женатым коллегой по работе, которую она скрывала от окружающих, включая членов семьи по причине их консервативных и ортодоксальных взглядов. О наступившей беременности она узнала достаточно поздно, за медицинской помощью не обращалась и реальный срок своей беременности не осознавала. Она попросила помощи у своей подруги, которая через Интернет заказала медицинский препарат для прерывания беременности, разрешенный для продажи в штате при наличии рецепта. Вместе с тем обвинение не смогло в ходе судебного следствия предоставить убедительных доказательств того, что П. Патель приняла этот препарат. Более того, следы наличия препарата не были обнаружены и в крови обвиняемой. Сторона защиты настаивала на том, что имел место произвольный аборт, и опровергнуть существенным образом эту презумпцию обвинению не удалось. Помимо отсутствия убедительных доказательств, имевших место умышленных действий обвиняемой, направленных на прерывание беременности, не до конца выясненным остался вопрос о том, был ли ребенок жив в момент рождения, поскольку сторона обвинения применяла широко критикуемый в силу большого числа недостоверных результатов тест определения первого вздоха новорожденных. Согласно показаниям самой П. Патель, родившийся младенец не подавал признаков жизни и предпринятые ею действия для его реанимации результатов не принесли. Медицинские эксперты, к которым обратилась сторона защиты, также подтвердили высокую вероятность нераскрытия легких у младенца из-за чрезвычайно раннего срока появления на свет.

В штате Алабама после появления в 2006 г. в Кодексе законов ст. 26-15-3.2, устанавливающей ответственность за поставление в химическую опасность ребенка (chemical endangerment of a child), было возбуждено по меньшей мере 60 уголовных дел по факту поставления в опасность еще не рожденных детей. Изначально инициаторы данной законодательной новеллы исходили из благого намерения оградить детей от вдыхания паров метамфетамина в том случае, если родители готовят наркотический препарат дома. В последнее десятилетие он обернулся предъявлением обвинений и реальными приговорами, вынесенными женщинам, которые в ходе беременности принимали различные наркотические и психотропные препараты, что служило причиной рождения мертвого ребенка или его смерти вскоре после родов.

Аманда Кимброу – одна из тех женщин, в отношении которых было возбуждено уголовное дело на основании данной статьи вопреки весьма спорным фактическим обстоятельствам. Во время беременности ее ребенку был поставлен диагноз, связанный с высоким риском синдрома Дауна, но она отказалась от предложения прервать беременность исходя из негативного отношения к абортам. В апреле 2008 г. на сроке 24–25 недель посредством оперативных родов ребенок появился на свет, но через 19 минут скончался. Шесть месяцев спустя женщине было предъявлено обвинение в поставлении в химическую опасность ее нерожденного ребенка на том основании, что во время беременности она принимала метамфетамин. Как выяснилось во время следствия, женщина действительно принимала наркотический препарат за несколько дней до родов, чем могла их спровоцировать. Аманда в рамках сделки с правосудием признала свою вину в обмен на десять лет лишения свободы и возможности раннего ходатайства о досрочном освобождении. Впоследствии она обжаловала решение в Апелляционный уголовный суд, который оставил приговор без изменения, и Верховный суд штата[197]197
  Верховный суд рассматривал в одном заседании вместе с апелляцией Аманды апелляционное заявление Хоуп Энкром, которая была осуждена по этой же статье. Энкром страдала кокаиновой зависимостью и неоднократно употребляла кокаин во время беременности, после рождения мальчику был поставлен диагноз кокаиновой зависимости. Хоуп Энкром была приговорена к трем годам лишения свободы, которые были заменены на пробацию сроком на один год. Верховный суд посчитал возможным объединение двух дел в один процесс, поскольку в обоих заявлениях в качестве основания для пересмотра и отмены указывалось неправильное понимание судом первой инстанции термина «ребенок».


[Закрыть].

В качестве одного из доводов для опротестования решения приводилось несоответствие в терминологии закона и предъявляемых в данном и подобных случаях обвинений, поскольку потерпевшим в данном преступлении назван «ребенок» (child), в то время как уголовный закон точен и в ситуациях, когда потерпевшим от преступления следует считать «нерожденного ребенка» (unborn child), говорит об этом прямо. Верховный суд штата Алабама не нашел нарушений норм материального права и пришел к выводу, что «нерожденного ребенка» можно считать личностью в правовом смысле, чьи права защищены законом. «На данный момент единственной областью, где отрицаются права нерожденного ребенка, остается искусственное прерывание беременности. И происходит это только потому, что есть соответствующее решение Верховного суда США Roe v. Wade. Более того, принимаемое решение полностью совпадает с Декларацией прав Конституции штата Алабама, согласно § 1 которой все люди равно свободны и независимы; наделены Создателем определенными неотъемлемыми правами, среди которых право на жизнь, свободу и стремление к счастью»[198]198
  Ex Parte Hope Elisabeth Ankrom v. State of Alabama, 2013 WL 135748 (Ala.) 2, 75 (per Parker J.).


[Закрыть].

В особом мнении главный судья Мэлоун подчеркнул, что основной причиной его несогласия с мнением коллег является ситуация правовой неопределенности, которую порождает принимаемое решение. Столь расширительное толкование юридических терминов там, где законодатель не сказал об этом прямо, может привести фактически к тому, что подобные обвинения можно будет предъявить даже тем женщинам, которые не знают о своей беременности и, к примеру, выпивают за обедом бокал вина[199]199
  Ex Parte Hope Elisabeth Ankrom v. State of Alabama, 2013 WL 135748 (Ala.) 2, 81 (per Malone C. J. dis.).


[Закрыть].

Участники движений за права женщин видят в подобных законодательных актах новый поворот в кампании за криминализацию абортов, когда наиболее консервативные законодатели маскируют свое стремление запретить аборты под максимально широким кругом охраняемых тем или иным законодательным актом лиц, включая плод человека, иногда уже с момента его зачатия. «Если не является преступлением намеренное прерывание беременности женщиной, как можно привлекать ее к ответственности за ненамеренное прекращение беременности, наступившее в результате приема наркотиков или по какой-либо другой причине»[200]200
  The Guardian. 2011. 24 June.


[Закрыть].

Таким образом, можно сделать вывод, что в настоящее время наметились две противоположные и в некоторой степени взаимоисключающие тенденции в области правового регулирования вопросов искусственного прерывания беременности в США. С одной стороны, правовое регулирование искусственного прерывания беременности в штатах США выступает свидетельством этической максимы приоритета защиты жизни на раннем этапе внутриутробного развития. С другой стороны, защита жизни внутриутробно без дополнительных условий и ограничений ставит под сомнение возможность реализации некоторых прав вынашивающей его женщины – права на частную жизнь, права на телесную неприкосновенность, права на охрану здоровья, наконец, права самостоятельно решать вопрос о материнстве. При таком подходе не всегда можно сказать о том, что конфликт интересов матери и ребенка решается в пользу матери, а придание одинакового статуса жизни человека и, по сути, «будущей» жизни с неизбежностью приводит к незащищенности женщины от уголовных обвинений в ситуации причинения самой себе вреда или самоаборта.

* * *

Другой фактической предпосылкой для признания деяния преступлением против жизни является установление момента ее окончания и наступления смерти.

В решении данного вопроса наметилось единство подходов, связанное во многом с достижениями медицинской науки. Еще относительно недавно основанием для констатации смерти и с медицинской, и с правовой точки зрения служили прекращение дыхания и сердцебиения. Традиционная медицина ничего не говорила о таком критерии, как смерть мозга. Эта ошибка стала особенно очевидной, когда в последние десятилетия техника оказалась способной сколь угодно долго поддерживать автономную работу и сердца, и легких.

Смерть головного мозга была признана эквивалентной биологической смерти, когда происходит необратимая утрата основных функций организма, в противовес смерти клинической, при которой возможна реанимация организма. Критерий смерти головного мозга был выбран в силу того, что, в отличие от органов сердечно-сосудистой системы и дыхания, мозг осуществляет интеграцию работы других органов и отвечает за человеческое сознание. Поэтому на него не распространяется та ошибка, когда смерть одного органа неверно отождествляется со смертью всего организма.

В Великобритании медицинский критерий смерти головного мозга был принят в 1976 г., впоследствии в ряде судебных решений он получил также и правовое признание. Так, рассматривая дело R v. Malcherek and Steel 1981 г., лорд Лейн подчеркнул: «сегодня у человека можно изъять сердце, и пока ему не будет пересажено новое, дыхание и кровообращение поддерживают машины. Смерть при этом не наступает. Поэтому, как нам кажется, следует согласиться с мнением медиков, которые считают единственно правильным тестом для констатации наступления смерти необратимую гибель клеток головного мозга»[201]201
  R v. Malcherek and Steel [1981] 1 WLR 690, 694 (per Lord Lane C.J.).


[Закрыть].

Десять лет спустя, в другом решении, Airedale NHS Trust v. Bland, лорд Кис констатировал: «в глазах современного медицинского и правового сообщества человек считается живым до тех пор, пока его мозг продолжает функционировать»[202]202
  Airedale N.H.S. Trust v. Bland [1993] 2 WLR 316 (per Lord Keith J.).


[Закрыть].

В США специальный комитет медицинского факультета Гарвардского университета в 1968 г. подготовил доклад, посвященный новому определению смерти головного мозга и необратимому бессознательному состоянию. В качестве критериев смерти мозга были предложены следующие: 1) устойчивое и необратимое отсутствие сознания; 2) отсутствие дыхания; 3) отсутствие реакции на болевые раздражения и рефлексов. Было также отмечено, что при установлении смерти мозга, следовательно и биологической смерти, особое значение имеют ровная электроэнцефалограмма (полное электрическое молчание мозга) и отсутствие рефлексов ствола головного мозга[203]203
  A Definition of Irreversible Coma. Report of the Ad Hoc Committee of the Harvard Medical School to Examine the Definition of Brain Death // JAMA. 1968. Vol. 205. № 6. P. 337–340.


[Закрыть].

Впервые новое определение момента окончания жизни было законодательно закреплено в 1970 г. в УК штата Канзас (§ 77-202).

В настоящее время можно говорить о том, что практически все штаты признали концепцию смерти мозга как правовое определение момента окончания жизни. При этом 42 штата опираются на понятие, приведенное в Единообразном акте об определении смерти (Uniform Determination of Death Act), в котором сказано, что наступление смерти можно констатировать при необратимом прекращении функций дыхания и кровообращения или «необратимом прекращении функций всего мозга, включая его ствол»[204]204
  Uniform Determination of Death Act 1981, S. 1.


[Закрыть].

Иногда в научной литературе можно встретить предложение подходить к определению критериев смерти с учетом автономных прав каждого человека делать выбор по его собственному усмотрению, выраженному в письменной форме прижизненно[205]205
  Veatch Robert M. Transplantation Ethics. Washington. 2002. P. 115–138.


[Закрыть]. По мнению авторов данной позиции, тот или иной установленный нормативно критерий смерти человека представляет собой не просто медицинское решение вопроса, а несет в себе определение ключевых религиозных, этических и философских взглядов на сущность человеческой жизни и смерти. В зависимости от воли лица критерии для установления смерти могут быть более строгими и предполагать констатацию не только гибели мозга, но и прекращения дыхания и остановки сердцебиения, либо менее строгими, когда смерть лица констатируется при утрате высших психических (церебральных) функций.

Предложение связывать прекращение жизни с утратой высших церебральных функций, к которым относят воображение, мышление, восприятие, память, речь или сознание, вызвано тем, что именно эти функции отвечают за развитие человека как члена общества[206]206
  См. подробнее: Baker L.R. Persons and Bodies. Cambridge. 2000; Barlett E., Youngner S. Human Death and the Destruction of the Neocortex / Death Beyond Whole-Brain Criteria. Ed. by R. Zaner. Dordrecht. 1988. P. 199–216; Rich B.A. Postmodern Personhood: A Matter of Consciousness / Bioethics. 1997. Vol. 11. № 3–44. P. 206–216; Radha Krishna K.L., Kwek S.Y. The Changing Face of Personhood at the End of Life: The Ring Theory of Personhood // Palliative and Supportive Care. 2015. Vol. 12. № 4. P. 1123–1129.


[Закрыть]. «Человеческая жизнь в ее современном понимании предполагает участие индивида в общественной жизни как равноценного члена общества, а такое взаимодействие возможно только в том случае, если тело и мозг человека интегрированы. Это предполагает установление критерия смерти мозга как утраты высших церебральных функций, которые отвечают за способность к сознательной деятельности и общественному взаимодействию»[207]207
  Veatch Robert M. Op. cit. P. 139.


[Закрыть].