Текст книги "Сердце-пламень"

– А что скрываешь ты за этим снадобьем? – скрежет в его голосе прошелся по моей коже, вызывая мурашки.

– Не всем нравится, когда ты копаешься в их мыслях!

– Я же сказал тебе, что не выбирал это.

– Но мешаешь выбрать другим!

Но по его лицу уже ничего нельзя было понять. Оно превратилось в ровную, лишенную красок красивую маску. Морок. Все в Дарене – морок.

– Ладно, – сказал он. – Я поставлю тебе временный замок.

Я усмехнулась.

– Ну конечно. Запри меня. Накажи. Что еще ты можешь сделать?

– Замок, откликающийся на тебя и тех, кого ты сама захочешь пустить, – все так же ровно договорил он. – Обновлю его, когда вернусь.

Я сощурилась, пытаясь разгадать его замысел.

Зачем?

– Чтобы кто-нибудь из мстительных учеников не спалил твои покои вместе с Нзиром, – ответил на мой невысказанный вопрос Дарен. – И вечерами не ходи в одиночку по переходам. Придется подождать, пока все остынут.

– Зачем ты делаешь это?

– Когда вернусь, мы поговорим о книгах еще раз. Просто постарайся не влезать в неприятности.

Дарен еще раз мазнул по моим покоям взглядом и, более ничего не прибавив, вышел.

– Я уже ничего не понимаю, – прошептала я сгустившейся после его ухода темноте.

Ночью, как Дарен и предсказывал, мне пришли мстить: в переходе что-то трещало, потом в мою дверь тихонько постучались, потом – подолбились, а через несколько мгновений дверь заходила ходуном, подскакивая в петлях.

Я в это время сидела, полностью одетая, на постели, с клинком в руке – Дарен недооценил своих учеников или, что еще хуже, вздумал так меня проучить?

Общее мнение собравшихся в коридоре мстителей выразил чей-то злобный вой, а на утро, когда я вышла из покоев, все стены на ярусе были исписаны посланиями в мою честь.

Но это было только начало.

Каждую ночь дверь содрогалась под ударами, а окно звенело от яростных порывов ветра. Царёг говорил, что покои окружены колдовской сетью, которая захлопнется, как только я выйду. И сеть сплетена не только из скрытых заклинаний, но и из настоящей, хитро закрученной в мастерских паутины.

Весть о том, что я обольстила Тормуда и обманом заставила его обставить мои покои, в то время как большинство жителей города ведет скромную жизнь, лишила меня сочувствия даже среди людей. История с Ксантрой, вдобавок ко всему еще и позаботившейся, чтобы как можно больше колдунов услышали именно ее трактовку произошедшего, добавила искру в и без того горючую смесь.

Я ждала, надеясь, что все утихнет или кто-то из учителей пресечет ученические забавы, но учителя либо ничего не хотели с этим делать, либо по каким-то своим причинам не вмешивались. Те, кто знал, что я нашла читальню, не слишком сильно старались урезонить разбушевавшихся учеников. Я подозревала, что Инирика и Алафира наслаждаются моим позором. Лису, скорее всего, было все равно. Казимеку и его свите попросту было не до меня. Остальных учителей я даже не знала. Единственной, кто проявил хоть какое-то участие, была Эсхе. Она неожиданно прислала вместе с корзинкой еды чистых грамот и записку «Держись».

Я училась. Переводила найденные прежде свитки, пыталась разобраться в них. Пыталась найти хоть что-то, способное остановить Ворона в его стремлении поглотить наш мир.

Шли дни. Когда стало понятно, что поквитаться со мной за Ксантру и Тормуда не получится, наступило затишье.

Но тогда-то Царёг и пришел ко мне в последний раз…

Тормуд еще лежал в лечебнице, когда слухи о том, что я утратила Дар, расползлись по Нзиру. А потом опутывающие покои чары стали такими плотными, что даже Царёг уже не смог через них проникать.

Город за окном заволокло черным. Я испугалась, что это дело рук Чудовой Рати, но, когда из темных облаков стали складываться картинки, поняла, как сильно ошибалась – это чародеи обвиняли меня во лжи и предательстве. Они рисовали меня среди червенцев. Они рисовали картины, как меня изгоняют из города. Лишенную Дара, проклятую богами. И они хотели, чтобы я ушла сама или предстала перед судом Палаты Судеб.

Я смотрела, понимая, что в этот раз увернуться не получится.

Но ни страха, ни слез для всего этого у меня не осталось – лишь гнев и ярость. Мне казалось, что от чувств, блуждающих во мне, грамоты на столе сворачиваются, как от огня. Я сжигала взглядом сомкнувшиеся облака, и, если бы огонь все еще подчинялся моей воле, все вокруг бы тлело, распадаясь на мелкие частицы.

Я не уйду.

Это мой город. Мой мир. Моя правда.

Стремительный взмах, и стекло бьется, летит к моим ногам. Я опускаю рассеченные руки и кричу тьме:

– Я остаюсь!

Раздается прохладный голос Инирики, объявляющий, что мне надлежит явиться в Палату Судеб. Если не явлюсь, суд проведут без меня, и согласно законам Нзира, никто не сможет отменить вынесенный приговор.

Но они не знали, что я уже давно готова к этой битве.

* * *

Ворон ждал. Скромный старик у дверей Палаты, не то слуга, не то потерявшийся в переходах Нзира чей-то родственник. Не было в нем сейчас ничего от чудского воеводы, и уж тем более от Феда. Знакомые черты растворились в нем, как соль в воде, и только кафтан, ладно скроенный, чистый до последней пуговки, отделял его от пестрой ряби колдунов и темнеющего позади неба. А может, это сама ночь не хотела быть оскверненной этим существом и потому не касалась его? Как бы то ни было, Ворон, ничем не примечательный, никем словно бы и не замечаемый, встречал меня у дверей Палаты Судеб, вытянувшись в струнку и подняв подбородок, словно танцовщик в ожидании музыки.

– Времена делать приглашения миновали, – прошелестел Ворон, когда я приблизилась. – Но я все равно оставил тебе особое место среди нас.

– Пока что это ты служишь колдунам, чудовище.

Ворон втянул воздух с такой силой, что крылья носа затрепетали.

– О, сколько праведного гнева! – зажмурился он. – И сколько разочарования… Но полно, тебя ждут. Посмотрим, с каким наслаждением чародеи будут обвинять тебя. Им-то тебе служить по силам?

Когда Ворон снова взглянул на меня, его бесцветный глаз окрасился алым.

Чужие страдания и страх питали его. Теперь я крепко помнила про это и оттого, раз за разом проделывая в уме упражнения Минта, ступила под своды Палаты собранной и готовой.

Ночь, чистая и звездная, дышала на нас сквозь дыры истерзанного купола. Голоса чародеев, нестройно раздающиеся в Палате Судеб, летели вверх и затухали где-то там, меж каменных граней, не в силах бросить вызов сияющей вечности.

Совет собрался в том же составе, что и в прошлый раз. Со стороны Превращающих – Эсхе, Лис и Леслав, от Созидающих – Казимек, Инирика и Еж. Только в этот раз двери открыли для всех желающих, и посмотреть на суд надо мной пришли многие. Алафира тоже пришла. Она стояла в первом ряду круга. Когда я шла, со всех сторон раздавался свист.

Я распрямила спину и под пронизывающими взглядами колдунов призналась в том, что утаила от всех жителей Нзира утрату своего Дара.

Мне припомнили гибель Терна. Лицемерную ложь на занятиях. Издевательство над надеждами Совета, поруганную Ксантру, растраченный Дар Тормуда…

Все это многословие будто бы имело лишь с одну цель – утолить гнев собравшихся. Колдуны требовали наказать меня.

Глядя на их рассерженные лица, я все больше удивлялась, как прежде могла с такой легкостью рассуждать о благе мира. Зачем? Простота, к которой так снисходительны были Дарен и Фед, позволительна моим летам, но после битвы за Печать я чувствовала себя так, словно проживала месяц как год. И теперь мне казалось грустным, что я хотела кого-то спасти.

Сколько нас, избранных Крылатой, полегло под ее крылом? Сколько нас таких, уверовавших, потухло под тысячеглазым ликом Крылатой? Ее звезды так далеки и холодны. Нзир чуть ближе к ним, чем Светлолесье, но поможет ли это мне сегодня? Если богам нет дела до смертных, можно надеяться только на себя. Забыла она обо мне или нет? Быть может, мои неудачи сейчас ведут меня лишь к одному исходу, но я поборюсь. Сегодня. Столько, сколько потребуется. Я буду говорить, пока внутри меня звучит истина, и пусть она заменит мне и Дар, и покровительство богов.

Лишь одно существо, помимо меня, наблюдало за разворачивающимся представлением с неприкрытым, но умеренным интересом.

Ворон наслаждался.

Но и я больше не отводила взгляда.

«За кого ты бьешься? – говорила улыбка Ворона. – Они разорвут тебя, так никогда и не узнав, что ты пыталась спасти их. Нужно ли этому миру спасение?»

«Ты пытаешься запутать меня, Ворон. Ты говоришь так, словно выбора нет, но мы все это заслужили сами, ослепленные гордыней и тщеславием, алчностью и презрением».

«Мир нуждается в разрушении, в очищении, разве ты не понимаешь? Ты должна это понять, Лесёна. Ты знаешь красоту этого Пути… Его неизбежность».

«Но этот путь вершат не боги, а усталые, стремящиеся сохранить власть и привилегии колдуны или жрецы. Мы это позволяем и только потому должны погибнуть?»

«Да. За неспособность стать чем-то лучшим. Большим. За бездарную трату дарованного. Время выбирать прошло».

Нас словно было здесь только двое. Но наша битва шла над куполом Палаты Судеб. Меж людей и звезд. Воля хищника и смертной. Я и он. Улыбка и пустота.

Он ошибался, думая, что я бьюсь за колдунов.

Ведь я не Полуденный царь.

И даже не колдунья.

Я – смертная девушка, только что излечившаяся с помощью этого чудовища от последних крупиц жалостливой гордыни.

– Да, я совершила все это и признаю свою вину! – воскликнула я, обращаясь к Совету и чародеям. Голоса затихли, и повисла голодная, выжидающая тишина. Гнев и уверенность, с которой я сказала это, приковали ко мне большинство взглядов.

Алафира, Эсхе и Лис тоже смотрели выжидающе. Инирика прикрыла рукой зевок.

Может, Дарен справится без меня. Может, он прав, что не подпускает меня к таинствам Нзира, ведь я не колдунья и действительно нечестна с ним. А может, Срединный мир поглотит раздор.

Своды Нзира дрогнули, как ребра неведомого существа.

Но никто не посмеет отнять у меня дом. Никто не лишит меня родной земли.

– Вы знаете меня как Лесёну, чародейку, утратившую Дар Разрушения. Но я потеряла не только это. Я потеряла имя. Дом. Семью. Я пришла сюда, утратив все, но заново обрела здесь. Нзир-Налабах, Город-на-Облаках, мой дом, и, когда в мой дом приходит беда, я не хочу и не могу стоять и ждать, когда тьма сомкнется над ним. – Короткий взгляд на Ворона. – Нзир – часть Светлолесья… Я – часть Нзира, Нзир – часть Светлолесья, и все мы – Срединный мир. Пусть вы ненавидите меня и презираете, но мы равны, как части мира, и я никогда не приму место в Чудовой Рати, потому что она чужда самому нашему миру.

Я смотрела в глаза каждому чародею Совета.

– В нас нет ненависти, Лесёна. – Инирика послала мне легкую улыбку. – По деяниям твоим судим тебя. Твоя главная вина – ложь всем нам. Нзиру и его царю. Ты предала части Срединного мира, чье доверие тебе по бесконечной милости богов было даровано.

– То, что я сделала, было сделано во имя Нзира!

– Нзир – это мы, – сказала Инирика под одобрительные крики чародеев.

Но не все теперь требовали расправы надо мной. Я видела, что мои слова посеяли сомнения. Даже Ксантра, прежде кричавшая вместе со всеми, вдруг замолчала и чуть растерянно смотрела на Совет.

– Госпожа Инирика! – воскликнула она. – Дозволь сказать!

Инирика кивнула, и Ксантра, поклонившись, произнесла:

– Мы не должны приговаривать друг друга к такому…

– Не ты ли пришла ко мне, требуя суда?

– Да, но я всего лишь хотела честной платы! – Рука Ксантры будто сама собой потянулась к платку, покрывающему ее стриженую голову.

– В таком случае ты должна удовлетвориться тем, что передала обманщицу в руки правосудия, – сверкнув глазами, сказала Инирика.

Ксантра выглядела растерянной. Она еще как будто что-то говорила, но Инирика уже отвернулась, и голос Ксантры затерялся в криках «Лгунья!».

На губах Ворона уже играла усмешка. Он чуть поклонился колдунам Совета, а затем обратился ко мне:

– По законам Нзира, установленным нашим царем Дареном, воля чародеев Совета приравнивается к воле царя.

– Что ж, поскольку все присутствующие здесь колдуны Совета сошлись на признании сокрытия утраты Дара изменой, я объявлю волю…

– Но разве это не воля богов – забрать Дар?

Я не сразу поняла, кому принадлежит этот голос. И не только я. Многие принялись озираться по сторонам, пока вопрос не раздался снова. Эсхе! Это ее медовый голос разнесся по Палате, без труда находя дорогу среди острых выкриков.

– Что ты хочешь сказать, колдунья Эсхе? – Инирика сжала губы.

– Ты только что сказала и доказала, что боги лишили Лесёну Дара, – проговорила Эсхе уже в полной тишине. – Но не лишили жизни. Значит, не колдунам решать, жить ей или нет.

– Она израсходовала весь Дар беспутным колдовством! – вскричал колдун по правую руку от Инирики. – Колдовством без основы!

– Но мы знаем, что Разрушающие, колдуя так, погибают. Но она жива. Госпожа Алафира, я права?

Лекарка, до этого молчавшая, скупо кивнула. Инирика нетерпеливо воскликнула:

– Да, нам не уразуметь всего замысла богов! Но зато мы видим деяния и потому берем на себя эту ношу судить за них. – Инирика обвела рукой своды Палаты, будто в подтверждение своих слов.

– Мы можем спросить их, – Эсхе качнула головой. – Пусть Лесёна пройдет через суд Богов.

Колдуны Совета нахмурились. Инирика переглянулась с колдуном по праву руку и сказала:

– Никого не судили подобным образом уже больше трех сотен лет!

Эсхе улыбнулась.

– Но мы ведь возрождаем наши обряды? Последняя милость Крылатой – истина.

Инирика бросила на меня быстрый взгляд. Я задержала дыхание.

– Что ж, давайте каждый из присутствующих скажет свое слово. Как поступить: отдать Лесёну за измену Ворону или же дать ей возможность предстать перед судом богов. Кто за суд богов?

Эсхе, Лис и Казимек подняли руки.

– Кто за решение суда колдунов?

Инирика, Еж и советник справа подняли руки.

– Поровну. – Инирика криво усмехнулась. – Пусть выскажется Алафира. Хоть она и не в Совете, но все мы знаем, как высоко ценит ее мнение наш царь.

Все взгляды сошлись на лекарке. И Алафира, глядя мне прямо в глаза, произнесла:

– Лесёне надлежит подчиниться суду чародеев, ведь именно перед чародеями она и должна ответить за последствия!

Мое сердце рухнуло вниз… Зашумело, заколыхалось колдовское море: не каждый был теперь согласен с решением суда. Я сжала кулаки, ища в толпе Ворона.

Лучше пусть стану неупокойницей, чудью, останусь бродить тенью среди теней Нзира, чем такая доля, чем такая судьба!

Я выдернула из рукава спрятанный там клинок, но вдруг зажмурилась, когда резкий порыв ветра взметнул снег с пола прямо мне в глаза.

Раздался грохот, вслед за ним – скрип. Двери распахнулись, ветер усилился, меня и тех колдунов, что стояли в Палате, отбросило на несколько шагов. И вдруг знакомый удар посоха… Сердце замерло повторно, но уже в какой-то странной, непонятной надежде.

Огни Нзира обрисовали на пороге спокойную, чуть угловатую тень. Ветер пронесся по Палате, задув свечи, но стук посоха, громовым раскатом прокатившийся по Палате Судеб, запустил ход моего сердца заново. Я опустила клинок, глядя на то, как по Палате Судеб идет царь Нзира.

– Что ж, я вовремя. Мой голос тоже учитывайте. – Дарен подошел к Ворону. – Мое слово – суд богов.

Ворон с поклоном отступил в тень, и та за его спиной опала на пол черными кляксами перьев. Сразу же стало легче дышать, но только никто, кроме меня, казалось, этого не заметил – воздух разрывали крики. Люди приветствовали своего царя и его решение, переменившее решение Совета.

Я медленно, дрожа и волнуясь, убрала клинок за пазуху. Дарен тем временем прошел к своему трону, даже не взглянув на меня. Но я успела заметить, что кожа под его глазами будто вымазана пеплом, а созвездия на рукавах стремительно меняются, будто не в силах решить, чьи небеса им теперь отражать.

Инирика, с кривой улыбкой опускаясь на скамью, сказала:

– Что ж, Лесёна, слово Полуденного царя определенно весит больше, чем слово каждого из нас. Твою судьбу решат боги. – Она помолчала, а затем, снова вернув в голос отстраненную властность, произнесла: – Согласно законам Нзира, ты должна войти в Ангмалу на семь шагов, набрать в чарку священной воды и вернуться с ней на берег.

Возгласы утихли. Облегчение, пришедшее ко мне, сменилось ужасом. Воды Ангмалы – ледяные, беспощадные, смывающие любое колдовство. Выдержать все это зимой человеку не под силу, а уж сделать это в ледяных объятиях летящей под сводами Срединного мира воды?

Могла ли я надеяться, что исход этого обряда не отразится на Минте?

– Если воды священной реки сочтут тебя достойной искупления, ты сумеешь сделать это и вернуться к нам с честью, – запечатывая решение, проговорила Инирика. – Если же нет, пусть это послужит уроком для всех, кто ступил на земли Нзир-Налабаха с ложью в сердце.

Никто не шелохнулся.

Лишь Дарен чуть сузил глаза.

* * *

Ни времени прийти в себя, ни осознать предстоящий обряд у меня не было.

Вот я стояла в центре Палаты Судеб, окруженная плотным кольцом колдунов, а вот – стою, глядя на бурный поток темных вод Ангмалы, и озноб прошибает только от одного этого вида.

Если воля богов сочтет меня виновной перед Нзиром, я никогда не выберусь из священной реки. Испытание, предназначенное для колдунов прошлого. По силам ли оно их потомку, ставшему человеком?

Вдоль русла теснились зрители. Темной зимней ночью многим наверняка хотелось пойти к себе, и лишь интерес к старинному обряду держал их здесь, заставляя дрожать от холода. Никаких сберегающих тепло заклятий из уважения к Ангмале, никаких бодрящих настоек. Все кутались в меховые кафтаны, надвигали шапки и кички на глаза.

Сзади, поджимая меня к воде, стояли колдуны Совета во главе с Дареном. Он, как царь колдунов, стоял справа и чуть позади и после обрядовых слов Инирики, чуть прищурившись, смотрел на воду. Рядом с ним Леслав, Эсхе, Казимек, Лис, ардонийские придворные и колдуны из свиты.

Вдруг откуда-то слева появилась Ксантра и сунула мне в руки деревянную чарку.

– Держи.

– Сама наколдовала?

Она кивнула, недовольно морщась и глядя куда-то в сторону.

– Прости меня.

– И ты прости!

Она резко кинуласько мне, стиснула в объятиях и стремительно вернулась в толпу.

Я с улыбкой оглядела напоследок руины города. Темнота уводила камни в недоступную и, как всегда, неуловимую грань бытия. Тайны, что будут храниться здесь до скончания времен. Возможно, не столь отдаленного, как думают многие, присутствующие здесь.

Ворон где-то там – я видела его текучую тень на стене. Чувствовала его хищный взгляд. Но еще один взгляд привлек мое внимание.

Я обернулась, ловя на себе пристальный взгляд Дарена.

Он будто что-то хочет сказать, и между нами на краткий миг появляется какая-то неловкость.

А может, и нет. Может, я все это придумала.

Вдруг Дарен взял меня за руку. Касание – не первое, но такое внезапно близкое, как тайный сговор, как прикосновение к замшелому идолу в священной роще. Вдруг все стало необъяснимо четким, время замерло и потекло густым потоком с небес, с сердцевины Древа, с зарождения бесконечности.

Я видела каждую снежинку, оседающую на черном меху его распахнутого ворота. С силой, дремавшей под едва теплой ладонью, Дарен мягко, но настойчиво огладил внутреннюю сторону моего запястья, будто напоминая о моей собственной силе. Он ничего не говорил, но это прикосновение к шрамам – как напоминание о тех временах, когда он держал меня за руку, спасаясь от червенцев, и о тех неведомых темных временах, через которые я прошла одна и выжила.

– Пора! – торжественно произнесла Инирика, и эхом за ней разнесся неистовый вороний крик из руин.

Мы разомкнули руки.

Выдох.

Я сделала шаг… Скинула кафтан и сапоги. Холод обжигал, а едва различимый прежде запах льда слышался все яснее.

– Ступай, Лесёна! Прими свою судьбу из рук богов! – сказала Инирика певуче, и благоговение заиграло хрустальными колокольчиками в ее голосе.

– Крылатая. – я коснулась оберега и сделала шаг по снегу, уже почти не чувствуя холода. Звезды ясно горели над городом и казались все ближе.

Следующий шаг – уже в воду.

Первый.

Нижняя рубаха намокла, утягивая в сторону. Ноги подгибались.

Второй. Все чувства вспыхнули тысячами ледяных игл, а потом я поняла, что теряю связь с собственным телом. Отчаяние захлестнуло меня подобно водам реки. Скользкое дно норовило обмануть, и колени подгибались.

С третьим шагом я поняла, что колдовство Дарена, державшее мое здоровье, смылось священной рекой. Даже удивительно, что оно столько продержалось! Вдруг все тело будто пронзили металлические колья… Бедра свело холодом. Воздух с трудом проливался в грудь. Половины сил будто не бывало.

Но я сделала еще один шаг, четвертый, и Ангмала уже плескалась у моего живота. Я потеряла равновесие, и лишь закалка Минта позволила мне удержаться самой и удержать разум.

Пятый шаг. Ангмала сомкнулась над оберегом. Внезапно я начала чувствовать теплую ниточку, протянутую от него ко мне. Чувствовала я и шнур Альдана, и память о нем, что горючей тоской заливала сердце. Держусь за них, но недолго.

Звезды качались над головой то в одну сторону, то в другую.

Течение столь сильно, а меня начала сотрясать такая дрожь, что казалось, будто я сделала еще один шаг… Но нет. Меня качало, сдавливало холодными силками, и я билась, зависнув в ледяном плену. Ничего не чувствуя, качнулась вперед. Вода плеснула в губы, от привкуса сладковатой речной воды горло сомкнулось, а перед глазами все потемнело.

Последнее, что я еще ощущала – это как чарку выбило из рук. Теперь я знала, что мне не выбраться отсюда. Я больше не смогу сделать шаг – я знала это. Я должна поддаться потоку ледяной реки… Больше не могу идти. Это сильнее меня.

И я отпустила дно в попытке сделать последний, седьмой шаг. Меня накрыло водой и понесло на глубину, в самую стремнину, где кружат ледяные воды. Голова полыхнула таким нестерпимым холодом, что я провалилась во тьму. Нутро горело от нестерпимого желания вдохнуть…

Эта толща воды так мне знакома. Это чувство, сдавливающее нутро, но не позволяющее умереть…

Снится мне это или нет? Как знакомо… Скорее бы уже!

Вдруг я почувствовала чье-то присутствие рядом с собой. Чья-то рука скользнула в мою и повела вглубь, под самую толщу.

На внутреннюю сторону Ангмалы.

Я слышала не то музыку, не то голос, что печально звенит сквозь водоворот. Словно утонувшие колокола взывали со дна – неизъяснимо далеко и несказанно близко, будто невидимая завеса отделяет два мира. Меня обволокло синим, как разбавленное ночное небо, цветом. Внутренняя сторона реки – поток небесных огней, оседающих в ледяной воде. Их след – волосы Крылатой, основа всех нитей жизни.

Но никого нет рядом. Тот, кто провел меня сюда, исчез, и это правильно, я чувствовала это нутром. Он помог мне быстрее опуститься сюда, и река позволила это, но здесь, внизу, я должна остаться одна.

Здесь, среди нитей священной пряжи Крылатой и даров Верхнего мира.

На дне священной реки белели раковины. Часть из них была закрыта, но в каких-то, меж раскрытых створок, виднелись жемчужины.

Рожденные в холоде и тьме.

Прекрасные перламутровые сокровища.

– Сумеешь ли ты превратить свой страх в нечто большее? – шептали раковины.

– Смогу, – ответила я не задумываясь. – Теперь – да!

– Самоуверенная девчонка! – засмеялись они. – Еще не знает… Еще не знает!

– Так скажите же мне! В чем моя вина?

– Возьми, – прошептали раковины. – Возьми одну из нас… Узнаешь!

Я потянулась к ближайшей. Колокола резко смолкли, прогудев над речным дном, когда мои пальцы сжались вокруг жемчужины… И вдруг пальцы мои изменились, обросли черной чешуей, удлинились, становясь когтями.

– Лети же, девчонка!

Дважды повторять не надо! Я оттолкнулась от речного дна и стремительно полетела сквозь завесу Ангмалы, преодолевая ледяные воды, которые теперь казались теплыми, словно парное молоко, и, наконец, взмыла над серо-черными волнами.

Изумленные лица чародеев, торжествующий взгляд Дарена и легкая улыбка, играющая на его губах, – все это я увидела, когда протянула ему сложенные лодочкой черные, непохожие на человеческие, руки с водой священной реки.

– Аррадо маос, мой царь!

Над Нзиром разлилась не ночь, а радужное, словно крыло аспида, сияние. Инирика, потрясенная, явно не находя слов и не в силах оторвать взгляд от моих ладоней, сжала губы и побледнела.

– Боги сказали свое слово, – сказал Дарен. – Они не только явили нам невиновность Лесёны, но и даровали ей новую судьбу.

Не веря происходящему, я опустила взгляд на свои изменившиеся руки… Не могла поверить, но все же это правда.

Я снова колдунья.

– Белой дороги Лесёне, новой колдунье Пути Превращения!

Колдуны Нзира славили Ангмалу, запускали в небо снопы радужных искр, обнимались и плясали. Вдали раздался пронзительный вороний крик, но небеса над Нзиром, переливаясь всеми цветами радуги, больше его не слышали.