Текст книги "Сердце-пламень"

17. В сердце леса

Деревья, поскрипывая, качались в лиловом морозном мареве. Ветер перекатывался по вершинам снежных насыпей, а потом несся к Червоточине, оставляя позади след из гранатовых высверков. Звук наших шагов вызывал тишину, как будто она была живым существом и ходила где-то рядом, окутывая лес безмолвием.

Я закинула себе на плечо левую руку Дарена, бледный жрец – правую, и так мы втроем шли по ухабистой дороге, а когда она оборвалась, побрели по непролазному снегу. Глаза Дарена светились зеленым: по его словам, оберег помогал ему лучше различать колдовство, оставленное чудью.

На одной из опушек Дарен остановился и велел нам с жрецом осмотреть тут все. Мы прошлись, загребая снег руками, пока жрецу не улыбнулась удача. Он нашел старый пень, на котором под толстым слоем снега лежали корочки хлеба.

– Староста и другие лихоборцы оставляли здесь подношения лешему, – уверенно сказал Дарен.

Я присела рядом и стряхнула снег с корней.

– Но где в таком случае лешачьи грамоты? Помимо подношения здесь должны быть сами обращения.

– Молодец, Лесёна, – расщедрился на похвалу Дарен. – Думаю, грамоты как раз и утащила наша прожорливая чудь.

– Так она узнавала имена людей и выманивала их в лес, – подхватил жрец.

Дарен кивнул, указывая новое направление.

– Вряд ли этот Барсученок нужен чуди, – сказала я, перехватывая покрепче руку Дарена. – Она позвала его, чтобы выманить нас. Парень может быть еще жив.

Но хватит ли у нас сил, чтобы одолеть такую сильную чудь?

Меж тем тонкие лучи багрового света вырисовывали путь в глубине заснеженной чащи.

– Но где сам леший? – задумчиво протянула я. – Почему он допускает такое?

– Хозяин Мглистого леса неуживчивый, – произнес Дарен. – И всегда недолюбливал колдунов.

– Откуда ты это знаешь?

– Из книг и таблиц, – просто ответил он, но мне почудилось нечто большее за этими словами.

– Хм… Так значит, леший не отзывается на ваши призывы, – жрец не спрашивал, а утверждал.

Дарен не ответил, но его рука на моем плече чуть сжалась.

– Да. Но и на десятки других – тоже.

– Дай угадаю почему. – Жрец перелез через поваленную березу и помог перебраться колдуну. – Леший злится, потому что кое-кто позволил Ворону водить неупокойников по Мглистому лесу!

Глаза Дарена вспыхнули пронзительно зеленым светом. В следующее мгновение он справился с собой и обронил с нахальством:

– Этот леший и сам любит поводить по нему людей.

Жрец помолчал, а потом раздраженно сплюнул в сторону. Их разговор о лешем и украденных дорогах напомнил мне кое о чем…

– Знаю одну вакханскую историю. – Я отодвинула нависшую над нами еловую лапу, и в лицо пахнуло свежестью. – Про разбойника из века Полуночи. Его звали Арзу Костяника. Однажды ему подвернулся случай украсть кое-что у царя Полуночи. Так вот, говорят, после этого Арзу не мог выйти из леса.

Жрец закашлялся.

– Судя по всему, этот леший помогал когда-то и колдунам. – Я взглянула на спутников. – Наверняка это он помог царю Полуночи заморочить того разбойника…

– Наверняка.

– Интересно, что за сокровище это было? Дарен, в твоих книгах случаем не написано?

– Мы уже близко к логову чуди, – резко сказал он.

– Пойду вперед, – тут же произнес бледный жрец. – Если будем плестись, мальца не спасем.

Я сделала вид, что не заметила их нежелания развивать разговор про разбойника, лешего и царя Полуночи – все-таки надо было торопиться, – и с сомнением покосилась на жреца:

– Но как же ты один выстоишь против этой чуди?

Хотя сумел же он ее как-то один раз отпугнуть…

– Ты прав, – подумав, кивнул Дарен. – Иди.

Тьма опутывала лес петлями едкого чернильного тумана. Дарен шел, тяжело опираясь на посох и на меня. В какое бы чудовище я ни обращалась, сейчас мне нужны были эти нечеловеческие силы. Я радовалась, что могу вынести тяжесть его тела. Путь давался ему все тяжелее, хромота становилась все заметнее.

– Почему не излечишь себя колдовством? – вырвалось у меня.

– Когда вернемся…

– Я не про эти раны.

Дарен замер, но ненадолго. Тяжелая поступь стала еще более тяжелой, а руки напряглись, почти неуловимо, но все-таки я почувствовала. Все же как бы хорошо он ни справлялся с играми и колдовством, язык тела был ему неподвластен.

– Помнишь пожар в поле, когда мы убегали? – спросил он.

Я неосознанно коснулась жемчужной пряди – конечно я помнила. Как стена огня отделила нас от спасительного культа, как Ворон сдернул меня с плеч Дарена, а тот упал в полыхающую сухую траву.

– Я чуть было не сгорел, – сказал он с усилием. – Культисты меня спасли. Выходили как смогли. Я пришел в себя спустя несколько дней… и после три года не мог ходить.

Три года.

– Я потеряла память, – медленно проговорила я. – И думала, ты погиб.

Как странно говорить об этом, ведь он и так все это прекрасно знает. Но все же молчать было еще страннее.

– Наверное, ты злишься на меня из-за этого. Ведь ты бы мог уйти один с культистами. – Я услышала в своем голосе растерянность. – Это из-за меня ты попал в огненную западню.

Дарен как-то странно покачнулся и наконец повернулся весь. Я ожидала увидеть что угодно, только не кривую, самодовольную усмешку, растянувшуюся на пол-лица. Чудь побери, он и правда выглядел жутко – словно колдун, похищающий детей и заманивающий в чащу.

– Да. Из-за тебя, – произнес он с холодным, но твердым взглядом. – Как и сегодня.

Эти слова резанули даже острее, чем страх перед жрецами и чудью.

Что ж, тогда понятно, почему в Дубравре Дарен не подошел ко мне. Почему бросал, как щепку в огонь. Похоже, он ненавидит меня и презирает за наше прошлое, за все, во что втянули его я и моя семья, но не может пренебрегать мной, поскольку я его подданная.

– Впредь всегда выполняй мои приказы без обсуждений.

Я со злостью сцепила зубы. Что ж, не стану и я щадить твои чувства.

Дальше мы шагали, как мне показалось, с остервенелым упорством. Было что-то гнетущее в следах бледного жреца; они казались такими же обреченными, как свет Червоточины, проливающийся на нас, словно милость какого-то давно забытого жестокого божества.

А лес густел, и безмолвие в нем становилась пугающим. Мы словно оказались внутри одной из тех историй, которые я прежде с замиранием сердца слушала у костра. Как мне хотелось тогда испытать что-то подобное; как теперь я жалела, что мало упражнялась с клинком.

Далекие желания у костра не имели с этой дорогой ничего общего. И сказки тоже лежали в снегу, истекая кровью.

– Здесь полно неупокоенных душ, – сказал Дарен. Оберег тревожно вспыхивал, вторя зелени в его глазах.

Я проследила за его взглядом, но не увидела ничего, кроме светлеющей гряды леса; надвигалась метель, и даже Червоточина, вперившая в нас свой красный глаз, уже не помогала различать дорогу.

Дарен опустил посох и одним резким, похожим на росчерк движением сорвал верхний слой снега. Я застыла: дорогу дальше устилали обглоданные, вмерзшие в землю человеческие кости.

– Логово. – Дарен сплел вокруг нас тонкий зеленоватый щит. – Идем.

Живы ли еще Барсученок и бледный жрец? Я не сомневалась, что то, что затаилось в чаще, неживо и опасно. Набросится ли оно на нас сразу или будет пытаться заморочить снова?

Что ж, пора это выяснить, пора встретиться с этим чудовищем лицом к лицу. Не потому что я такая храбрая – вся смелость покинула меня еще на встрече с червенцами, – а потому, что идти по неприветливому черному лесу было уже невыносимо.

Мы пошагали дальше, стараясь не обращать внимания на хруст под ногами.

Ветер злобно выл и бросал в лицо снег. Еще через два шага Дарен воскликнул:

– Лешачьи грамоты! Вот они. Под тем расщепленным надвое деревом.

Скрученные свитки, перевязанные цветными лентами. Грамоты, написанные для лешего. Чудь действительно утаскивала сюда тех, кто делал подношения лесному хозяину.

– Что ж, у меня появилась идея, как быстро одолеть эту чудь… – начал было Дарен и осекся. – Не смотри туда, Лесёна.

Но мои глаза уже привыкли к темноте. Все больше человеческих костей я различала на поляне. И…

– Не смотри, – повторил Дарен, но я уже увидела в расщепленном стволе человеческое тело.

Бледный жрец. Неведомая сила затолкала его в расщеп, и он застрял в нем вниз головой. Русые волосы падали на окровавленное лицо…

Жрец был еще жив, когда Дарен колдовством вызволил его из древесного плена. На груди жреца было несколько ран.

– Это рыжая девка, – прохрипел он. – Оборотниха… Она сюда людей затаскивает.

– Где она? – Я попыталась остановить кровь, пока она медленно, но неумолимо вытекала из груди бледного жреца. Его лицо показалось мне смутно знакомым.

– Я сумел отбить его… Я… пытался… Но… она меня… И сбежала в лаз под елью…

Он закашлялся. Его трясло. Я посмотрела на Дарена и поняла, что жреца не спасти.

Понял это и он сам.

– Ты знаешь мое настоящее имя… Дарен, – вдруг выдохнул он, закрывая глаза. – Сделай… Не хочу, как они…

Дарен вытащил клинок, рассек ладонь и начертил в воздухе на расканийском Ангмала.

– Белой дороги тебе, – произнес он и, склонившись к жрецу, одними губами произнес его имя.

Из груди жреца вырвалось белое облачко. Оно медленно поднялось вверх и исчезло в догорающем свете Червоточины.

– Он не должен был идти один! – с отчаянием произнесла я.

– Не должен был, – согласил Дарен. – Но Мечислав всегда делал все по-своему.

Я в полнейшем оцепенении перевела взгляд на тело жреца. Теперь, когда его лицо напоминало застывшую маску, через нее с легкостью проступало виденное мною однажды лицо знаменитого жреца. Тогда, в Линдозере, я мельком видела его с такими же закрытыми глазами.

– Что он… Как…

– Потом, Лесёна. – Дарен поднял клинок, вычерчивая им в воздухе светящиеся узоры. С земли поднялся вихрь и окутал его. Кровь с его запястья падала в снег.

– Что ты делаешь?

– Отпускаю их… отпускаю их всех.

Он говорил про неупокоенные души. Я не видела их, только едва заметную призрачную дымку.

– А у тебя хватит сил?

– Это неважно. – Дарен стиснул побелевшие губы. Его шатало. Я успела подхватить его. Он осел на снег, дрожа и щурясь.

– Зачем ты это сделал?!

– Они ушли? – хрипло спросил он, вглядываясь в мое лицо.

– Ушли! – зашипела я на него. – Но ты посмотри на себя!

– Не бойся лешего, Лесёна. – Дарен стиснул мою руку. – Он должен нам. Благодаря тебе Печать сломана… Он должен…

– Эй, не смей! – Я осмелилась и хлопнула его по щеке, но он даже не дернулся.

– Призови его, – выдохнул Дарен, прежде чем веки его окончательно сомкнулись.

Я оторвала от своего одеяния широкий лоскут. Руки дрожали, когда я принялась перевязывать запястье Дарена. На его руке было много маленьких шрамов, словно кто-то кусал его… Ткань набрякла алым. Снег под Дареном пропитался кровью. Все пахло ей.

И на этот запах явилось существо.

Сперва в темноте лаза загорелись желтые, как у волка, глаза. А потом на тусклый свет вышла и их обладательница…

– Ольша?

Девушка-чудь, которую я знала по Линдозеру. Безумица.

После разрушения Печати она исчезла, и я, признаться, не вспоминала о ней.

Теперь, когда ее когти блестели от чужой крови, она выглядела еще безумней…

Под ее ногами хрустели кости и украденные грамоты.

– Увы, мой царь, увы… ты опоздал! Ты был рожден, а мир твой умирал, – промурлыкала она и, по-паучьи перебирая пальцами, взобралась по длинному расщепленному стволу.

Я вскочила, заслоняя собой Дарена.

– Значит, это ты вместо лешего хозяйничала в Мглистом лесу!

Весь ужас понимания поднялся во мне.

– Это Ворон приказал тебе?

Заслышав знакомое имя, Ольша вскинула голову. Ее глаза не двигались, как у покойницы.

– Что… ты… такое? – прохрипела я.

– Создание своего творца, – прохрипела она, спрыгивая и становясь напротив меня на четвереньки. – Как и ты.

Я вынула клинок и закричала в исступлении:

– Ты была человеком! Когда-то! Твоя матушка… она любила тебя. Ты помнишь, как ее звали? Она любила тебя, и ее звали Мафза!

– Моя мать запирала меня всю жизнь! – взвизгнула Ольша. – А мой отец открыл мне дорогу во все миры! Я свободна!

Метель ревела, не засыпая, а поднимая с костей весь снег. Я кивнула на оскверненную поляну.

– Так, значит, выглядит свобода? – проорала я сквозь вой ветра. – Дорога во все миры? Не продешевила ли ты, Ольша?

Она медленно растянулы губы в улыбке:

– Я уйду, когда освобожу мир от вас! – Она шагнула еще ближе. – А теперь ты умрешь, плясунья!

И Ольша прыгнула на меня.

Так быстро… я едва успела отбить ее атаку. Перекатом ушла в сторону, уводя Ольшу от Дарена. Ольша последовала за мной, и новый ее прыжок достал меня на краю поляны.

В этот раз она сбила меня с ног, и мы покатились, сцепив руки.

Оскал Ольши менялся, превращаясь в волчью пасть. Сладковатый смрад из нее заставил меня сжаться.

Блестящие треугольные зубы становились все ближе в моему горлу…

Нечеловеческим усилием я спихнула ее с себя, откатилась и даже успела встать, прежде чем она снова попыталась пригвоздить меня к земле.

Ушибленное плечо ныло. Зато я поняла, что Ольша нацелена не разодрать меня когтями, а прикончить одним махом, достать до горла. Она хотела напиться теплой крови.

Как и та чудь, что убила Терна!

– Танцуй, танцуй на костях! – Ольша залилась смехом и пошла по кругу, явно готовясь к новой атаке.

Мысль о гибели Терна разожгла во мне комок чувств. Вину, унизительную беспомощность… и злость.

Но теперь я стою лицом к лицу с врагом не безоружная.

И не побегу.

Я позволила своему Дару гореть внутри меня, а затем, единым порывом, дала ему обратить мои руки.

Встав напротив Ольши, я подняла длинные, словно екадийские сабли, когти.

Прыжок!

На излете полоснула чудь своими когтями, но она даже не обратила внимания на проступившую кровь. Обменявшись несколькими ударами, мы вновь замерли друг напротив друга.

Забавляется она или бьет в полную силу? Если же Ольша пытается измотать меня, то скоро ей это удастся, потому что вся сегодняшняя ночь отняла у меня слишком много сил. Выжидать… Выжидать, как учил Минт. Ждать, пока она откроется. Хочет крови? Как и всякая чудь, она не может сдержаться при виде нее.

Когда Ольша в очередной раз прыгнула, я позволила ей задеть мое ушибленное плечо.

Резкая боль.

Я почувствовала, как горячее течет вниз по руке. Но вместе с тем боковым зрением я следила и за противницей. Глаза ее вспыхнули красным, она с восторгом глянула на мою рану, и я, воспользовавшись этим, сделала выпад. Пять черных лезвий наконец достали ее. Ольша откатилась назад. На ее животе выступила черная кровь.

Но и я чувствовала, как слабею. Как вместе с моей кровью вытекает и моя сила. Руки превратились в человеческие.

Но Ольша вдруг высунула язык и слизала свою проступившую кровь длинным языком.

И ее раны затянулись.

Я застыла. А Ольша посмотрела на Червоточину и рассмеялась.

Как будто Червоточина давала ей силы.

Покачнувшись от усталости, я сделала два шага назад. Хрустнули не только кости, но и грамоты. Прошения лешему.

Сквозь поволоку усталости пробились слова, сказанные Дареном.

Он велел мне призвать лешего! Я помнила уверенность в его голосе – его озарила догадка, что моя кровь сумеет призвать хозяина Мглистого леса…

Потому что я положила начало недолгому, но все же освобождению земель Светлолесья от Чудовой Рати.

Я позволила капле своей крови стечь на грамоту и прошептала:

– Явись, хозяин Мглистого леса, на зов колдуньи, пред которой у тебя долг! Явись и оборони нас!

Ольша прыгнула. Раззявленная пасть метила в мое незащищенное горло…

Бах!

В то же мгновение из-под земли пробились корни. Они оплели Ольшу, заключая ее в крепкий плен, а потом расползлись по всей поляне.

Поляна превратилась в огромное гнездо…

А потом с резким хрустом гнездо поднялось вверх и заскользило по воздуху над лесом.

Похоже, правы были предки, и ночь Червоточины наделяла всю чудь особенной силой.

* * *

Метель улеглась. Червоточина вновь воссияла кроваво-красным светом, а над лесом рядом с нами скакали маары-кобылицы.

Но это была не единственная чудь рядом. Ветер доносил до меня запах мокрой шерсти и скулеж – это Ольша скулила и царапала когтями опутывающие ее корни. Я отползла на противоположный конец гнезда и принялась бездумно, как заведенная, выполнять одно дыхательное упражнение за другим.

Дарен открыл глаза, глянул на нас и спросил:

– Возникли трудности с призывом лешего?

– Никаких, – пробурчала я, крепче зажимая рану.

Дарен пересел ближе.

– Можно?

Я отвернулась, не хотела слушать очередные упреки. Раздался треск ткани, когда Дарен молча оторвал от своего кафтана лоскут, что-то нашептал на него и перетянул им мою руку.

По телу растеклись приятные искры тепла.

– Не стоило так тратиться. – Я заметила, что самого колдуна сотрясает мелкая дрожь.

– Ты…

– Твоя подданная, знаю, – резко сказала я. – А ты мой царь.

Он поднялся еще до того, как прозвучал мой голос. Мы какое-то время наблюдали друг за другом, словно противники, пытающиеся нащупать слабое место.

– Куда мы? – наконец спросила я.

– В самое сердце Мглистого леса, – несмотря на произошедшее, голос Дарена повеселел. Он бросил на меня взгляд, совсем как в детстве, когда ему удавалось провести слуг.

– Перестань улыбаться, мне жутко.

– Жутко будет, если мы рассердим лешего, – сказал колдун. – Он очень стар. Древнее Мглистого леса и самого Светлолесья.

– Так ты, получается, все это время спускался искать его. И нас с Терном тоже за этим отправлял, да?

Дарен кивнул с явной неохотой.

– Я все ждал, когда он вернется. Его никто не мог найти, но когда колдуны стали пропадать, начал сам искать его. Так я узнал, что исчезают и люди, писавшие ему грамоты.

Дарен махнул рукой, и крики Ольши стихли, поглощенные заклинанием.

– Надоела.

– Ворон велел ей делать это, – сказала я чуть погодя. – Значит, он пытается помешать тебе найти лешего. Неужели леший знает про сделку царя Полуночи?

Дарен судорожно рассмеялся.

– Порой забываю, что и ты знаешь больше, чем кажется.

Это напомнило мне кое о чем.

– Вот чего я пока не могу понять… Почему Мечислав пришел к нам на выручку?

Он смотрел на беззвучно изгрыгающую проклятия Ольшу, как будто взвешивая, заслужила ли я услышать ответ на свой вопрос. Я злилась.

– Думаю, он ужаснулся от того, к чему все пришло, – странным, будто бы не своим голосом произнес колдун.

– Первый жрец… раскаялся?

– Судя по воспоминаниям царя Полуночи, Мечислав хотел сделать мир людей лучше. Могу предположить, что увиденное им в Злате ему не понравилось, а узнав, что жрецы своими усилиями приближают погибель всего мира, он совсем отчаялся.

– Постой. – Я выпрямилась. – Когда в избе старосты вы обсуждали оковы… Ты сказал, что оковы создали с помощью крови колдунов.

Дарен обернулся с видом злым и бесконечно усталым:

– И не только нашей крови…

В тот же миг гнездо со скрипом скользнуло под полог заснеженных елей, и я ухватилась за корни, чтобы не скатиться. Перекатилась на спину, закрываясь от сыплющихся иголок. Маары-кобылицы, тряхнув гривами, продолжили бег по зимнему ночному небу.

Вдруг гнездо остановилось перед старой косматой елью. Будто многоэтажный терем, ель хранила в себе десятки существ. Сказочные, дивные глаза поблескивали из-за игольчатых ветвей. Бледные языки свисали из пастей, как ленты из распахнутых книг. Сквозь мохнатые ветви проступили огромные светящиеся желтые глаза.

– Века проходят, а колдуны об одном говорят! – зашумели ветви. – Долги! Долги!

Мы с Дареном поклонились.

– Белой дороги тебе, хозяин Мглистого леса, – сказал Дарен.

– Благодарим за помощь, – выдохнула я.

– Чего вам еще надо? – недовольно скрипнула ель. – Зачем меня ищете?

– Говорить с тобой хочу. – Бледность прокралась во все черты Дарена, и, похоже, только заветная встреча с лешим придавала ему сил.

Глаза лешего стали еще больше. На Ольшу, беззвучно шипящую в плену ветвей, он даже не смотрел.

– Да? А знаешь ли, что непрошенными вы явились?

– Разве?

Я украдкой выглянула через край гнезда и увидела внизу в десятках саженей черное болото. Видимо, это остатки Великих топей, предвестников зачарованной мари, в которой некогда была заточена Чудова Рать. Далеко же нас занесло!

Вдруг я почувствовала, как на нас надвинулись ветки, словно стены темницы.

– Останетесь тут навеки, – сказал леший. – Будете бродить тут по дорожкам моим до скончания времен, а ты, колдунья, можешь женой мне стать лесной, коли пожелаешь, – милостиво добавил он, а я подавила вздох.

Дарен качнул головой. Сквозь бледные щеки проступил румянец:

– Спасибо тебе за твою милость, царь лесной, но не гоже тем, кто в Светлолесье дорогу для чуди проложил, с этой самой дороги сойти да самому в лесу потеряться.

– Как же я не рад нашей встрече, – проскрипел леший, делая упор на последних словах.

– Не рад. – Дарен сжал посох. – Но долг у тебя перед нами.

Зашумели, заскрипели ветви. Взметнулся снег, закричали на разные голоса, заклекотали обитатели лесного терема. У меня по коже прошли мурашки.

Но я стояла, оглушенная осознанием, что гибель Терна, как и тех людей, – это не только Ворон, но и бездействие и обиды лешего. И пока у леса нет Хозяина, в нем царит беспорядок.

Как бы я ни злилась на Дарена, стоило признать, что под его рукой колдовство процветало, а те, кто попирал его основы, наказывался.

Когда все стихло, леший сказал:

– Ну, раз ты такой мастер слова плести, рассуди. Отпустить вас не могу, но и не сдержать слово – тоже.

Дарен улыбнулся:

– Пусть останется один из нас.

Я собиралась высказать ему все, что думаю, но колдун предупреждающе сжал мое плечо. Угольные ресницы дрогнули, когда он бросил на меня быстрый, но решительный взгляд.

– Я задам вопрос, а Лесёна уйдет.

Дарен снова что-то задумал. Он хотел получить ответ на свой вопрос и вряд ли собирался оставаться тут на веки вечные. Конечно, он выкрутится, а я что? Уйду с пустыми руками?

После того, как Дарен оставил меня без читальни, без книг Полуночи и своего наставничества?

– Итак, что ты хочешь знать, колдун? – нетерпеливо спросил леший.

Дарен заговорил медленно, явно с особым тщанием подбирая слова:

– Может ли чудь, с которой заключена сделка, каким-либо образом остаться в Срединном мире, если уничтожена основа этой сделки?

Глаза лешего загорелись ярче, увеличились и, казалось, полностью вобрали в себя колдуна.

– Нет, если основа уничтожена полностью.

Плечи Дарена едва заметно опустились, но внешне он остался спокоен. Дарен приглашающе махнул в сторону:

– Лесёна, уходи. Открывай лестницу в Нзир.

Глаза хозяина леса устремились ко мне, а ветки чащи разомкнулись, указывая на просвет. Я переводила взгляд с его руки на ель, и в голове лихорадочно носились мысли.

– Лесёна, – с нажимом проговорил Дарен, явно что-то уловив.

– Прежде чем я уйду, выслушай, лесной царь, мою загадку.

Лицо Дарена окаменело.

Я шагнула мимо него к еловым глазам. Их свет остановился на мне, заставив внутренне сжаться.

– Загадку… Загадки мне по нраву. Говори скорее!

Чудь в ветвях взволнованно защебетала и захрюкала.

– Что ж, это не загадка даже. Скорее, песня. Но кому, как не тебе, знать, о ком там поется?

И память услужливо вынесла ко мне строчки одной Федовой песни:

 
То – буйство листвы и скрытая вечность.
То – в петлях дорог позабытые тени.
 

Как содрано небо дыханием зверя, сей след – след из хвои и крови, что тянется вглубь нерассказанных сказок. Сумеет ли кто речами густыми, как паутиной, покрыть нас, иль же зарею останется стынуть, чтоб сон, облетевший угрюмые ели, принес вещих слов непотребную власть?

То – голос болота средь тонущих жизней, искры в заклятиях жадного колдуна.

 
Кто отзовется – тот исчезает
Кто остается – к тому прирастает
Сквозь ребра жесткой корой
Край леса, заполненный мглой.
 

Было что-то страшное в том, чтобы разговаривать с созданием, заставшим рождение Срединного мира. И вместе с тем – невероятно волнующее.

Но когда я еще смогу поговорить с лешим? Дарен сам виноват, оставив мои вопросы повисшими в воздухе. Он не оставил мне выбора.

Пока я говорила, еловые ветви раскачивались так, что существа скатывались с них и летели в густой полумрак, к земле, туда, где поднимались из болота тени.

– Это я! – взревел леший. – Я хозяин Мглистого Леса! Вижу будущее, вожу людей по лесу, играю лесными тропами!

В желтых глазах разожглось малиновое зарево, как будто кто-то бросил в них зажженную пламенем лучину.

– Не угадал, – выдохнула я.

Все резко замолкло. Повисла изумленная тишина.

– Обдурить меня решила? – загремел леший. – Посмеяться?!

Гнездо заходило ходуном.

– Никто из нынешних людей тебя не знает! – крикнула я, с трудом удерживаясь на ногах. – Не ты откликаешься на грамоты-прошения, не ты слышишь людские просьбы! Настоящая хозяйка Мглистого леса – она. – Я кивнула на Ольшу. – И Ольша тоже порой видит будущее!

Загремели ветви. Вся чудь слетела вниз, а в нас полетел густой дождь мокрой хвои. Не успела я увернуться, как откуда-то вылезли корни, опутали ноги и силой потащили меня вниз.

– Постой, дед! – заорала я. – Скажи, знал ли ты, сколько прошений к тебе тут скопилось? Знал ли ты, что творилось за твоей спиной?! Знал ли ты, кто славу твою испортил?

Сквозь шум до меня донесся голос Дарена, который пытался ко мне пробраться, но я не чувствовала его прикосновений, не понимала его слов, среди неразберихи я воспринимала лишь один голос – свой собственный, дрожащий от гнева.

– И чудь твоя совсем озверела! Навки людей жрут почем зря! Не пора ли обиду свою забыть да в мир выйти?! Лесу нужен его хозяин!!!

Мы очутились на земле. Вокруг нас лежали высохшие коряги – остатки гнезда. Ольши не было: ее рыжие волосы сгинули в чащобе.

Ветер, трепавший лес, резко смолк, и огни огромных глаз, как огни окон, тоже потухли. Темные стволы деревьев расплылись в обступившей нас мгле.

Мои колени подкосились, словно мне подрезали сухожилия. Я упала, уткнувшись лбом в снег.

По тяжелому дыханию рядом я поняла, что Дарен поднялся на ноги.

– Лесёна, – простонал он. – Из всех твоих затей эта определенно самая безрассудная…

«Не самая!» – отрешенно подумала я. Но шевельнулось ехидство: интересно, что бы Дарен сказал, узнай он про то, что я ищу способ лишить его Чудовой Рати?

Вдруг над нами вспыхнули зеленоватые огни. Свет наполнил поляну и рассыпался пятнами по снегу.

– Права ты, колдунья, – прошелестел голос. – Не угадал… я.

Боги, мы живы! Из-под нижних ветвей показалась морщинистая рука с зеленоватой кожей. Рука медленно отодвинула еловую лапу, и на свет вышел мужичок. Одежда на нем была почти человечья, глаза скрывались за длинными бурыми волосами. В волосах – деревянные бусины и веточки. На плечах росли грибы – мухоморы да поганки. Славный лесной дедушка, и не подумаешь, что всего мгновение назад он потрясал огромной елью и хотел задавить нас.

Дарен крепко стискивал посох и пристально следил за движениями лешего. Тот кивнул ему, как бы давая знать, что мы живы только благодаря его воле и разрешению.

Чем-то он напоминал мне Царёга.

– Знаешь, внученька… – Леший протянул мне руку, а потом подвел к своей ели. – А ведь именно из моей красавицы на заре времен боги вынули прялку для Крылатой богини.

Он ласково пригладил встопорщенную хвою.

– Да, из самой ее кокоры… Смертным судьбы выплетать.

Я благоговейно молчала, и Дарен тоже ничего не говорил. Несомненно, глядя на старое дерево, мы оба чувствовали силу доли, приведшую нас сюда в этот час.

– Мы с моей елью видели столько перемен… Не сосчитать. – Леший вздохнул, и в его вздохе, порывистом и шумном, слышался гул далекого прошлого. – Но никогда еще мое дело за меня никто не делал. Раньше я помогал чародеям, потому что они ладно обходились с моими подданными, знали, как оставить дарочку, как договориться, и людей учили… Но сеча меж богами многое переменила. – Леший бросил быстрый, жадный взгляд на Червоточину. – И сперва мы радовались, чуя, как крепнут наши силы в Срединном мире. Мглистый лес разрастался, горы за ним стали нашими, но… мы были слишком жадными.

Глаза лешего на миг блеснули огнем. Я узнала этот блеск, вторящий красному блеску в единственном глазу Ворона: то был древний голод существа другого мира.

– Сегодня в разговоре с Мечиславом, пока мы шли к логову Ольши, я поняла, что ты действительно не просто застал времена Полуночи, но еще и поучаствовал в них, – проговорила я тихо. – Ты знал царя Полуночи. Помогал ему ловить разбойника Арзу Костянику, верно?

– Осторожнее с вопросами, внученька. – Леший посмотрел поверх моего плеча на Дарена. – В нашем деле они дорого стоят…

Мое сердце стучало так быстро, что, казалось, вот-вот треснут ребра.

– Тогда… могу ли я спросить тебя, хозяин Мглистого леса, в обмен на мою загадку?

Леший прищурился.

– А ты хороша в колдовском обмене, – посмеиваясь, сказал он.

– У меня… хороший учитель.

Леший снова посмотрел на Дарена:

– Стало быть, ты и есть ее учитель?

Дарен кисло улыбнулся.

– Видимо, да.

Он согласился? Ошалев от двойной удачи, я снова повернулась к лешему, готовясь задать свой главный вопрос.

– Постой. – Леший вскинул сухую кисть с желтыми когтями. – Были вы незваными, побудьте же теперь зваными! Я отвык от людей, но помню, чем гостей жалуют.

Я бросила на Дарена удивленный взгляд. Колдун, хоть и был бледен, как снег, все же выдавил улыбку.

– От такой милости не отказываются, – хрипло сказал он.

Леший хлопнул в ладони, и под старой елью открылся лаз. Пахнуло сыростью и жжеными травами.

– Ладно уж, не грусти, разноглазый. Отпущу я тебя. – Леший принялся резво забираться в лаз, явно подавая нам знак делать так же. – Нужен ты мне больно!

Мы ступили под полог ветвей, а потом – в лаз. Зеленые огоньки следовали за нами, освещая землистые стены. Тени же казались живыми и будто знающими нечто такое, чего живым знать не дано. Корни старой ели уходили глубоко, и мы спускались вслед за ними. Я чувствовала, как крепнет вокруг нас старое чудское колдовство. Дарен шел, качаясь из стороны в сторону, ему явно нелегко дались все эти перемещения. Но от моей протянутой руки он отказался.

Леший же шел впереди, что-то бормоча себе под нос.

– …гляди, внученька, да певцам все в точности передай, – расслышала я. – Пускай еще что-нибудь про меня сложат.

Вскоре мы оказались в земляной горнице. Переплетенные корни служили и столом, и лавкой. На столе стояли плошки с диковинными кореньями, горки свежей клюквы и брусники и – вот диво! – несколько кубков из горного хрусталя, наполненных родниковой водой.

Когда мы, неловко толкаясь с Дареном локтями, расселись за столом, появилось несколько духов-обережек. Пушистые, с когтями и рогами, они принялись предлагать нам кушанья, пока сам хозяин копошился в тени. Я взяла себе горсть ягод и бесстрашно вонзила зубы в жутковатого вида корень, похожий на пузатого человечка. Дарен сопроводил это многозначительным поднятием бровей, но я закрыла глаза от удовольствия, когда сок раскрылся на языке многообразием вкусов: и сладкий травянистый, и горьковатый перечный, он в доли мгновения утолил голод.