Текст книги "Сердце-пламень"

Хотелось бежать. Уткнуться в грудь кого-то далекого и родного, долго плакать, комкая пахнущую травами рубашку, может, даже кричать до хрипоты от несправедливости, но знание того, что даже думать об этом – пустая затея, заставляло меня горько поджимать губы и держаться.

– Лучше сам убей меня, – сказала я чужим, ломким голосом. – Но одной из них я не стану.

– Не станешь, – вдруг сказал Дарен со странным выражением. – Твоя воля сильна. Ты победила Шепот.

– Дарен, – в отчаянии прошептала я. – Мне нечего тебе дать. Я ничего не нашла, но… Я знаю, книги где-то там. В башне Крыльев.

Он отвернулся, и в ставшей тяжелой тишине мы дошли до Палаты Судеб. Но перед тем, как войти, Дарен обронил сухое:

– Не говори им того, что показал Ворон.

– Но если они начнут обвинять меня…

– Не начнут.

– Там будут Алафира и Инирика.

– Ты мне веришь?

Я подавила тревожный смех.

– Лучше все-таки убей меня.

– Лучше молчи, Лесёна, – с каменным лицом произнес Дарен, а потом и вовсе исчез.

Ветер донес тихий голос:

– Не дай Ворону добиться своего.

Час от часу не легче. Довериться Дарену или попытаться спасти себя тем, что показал Ворон? Может, это если и не станет оправданием, то хотя бы отвлечет от моего обмана с Даром? Так и не придумав, что говорить, я откинула назад растрепанную косу и вошла. Коснулась оберега. Крылатая, помоги!

Шестеро колдунов Совета уже сидели на своих престолах. Трое Созидающих и трое Превращающих. Престолы Пути Разрушения пустовали, ведь с тех пор, как Дарен выпустил Рать, ни одного колдуна этого Пути в Нзире так и не появилось.

Пол – простой серый булыжник, по которому струились золотые нити, образуя орнамент Путей, трилистник. Я остановилась в центре, как раз в том месте, откуда расходились лепестки. Каждый лепесток вел к престолам своего Пути. А еще в центре виднелось выжженное пятно – говорят, тут царь Полуночи когда-то сжег заживо Совет чародеев, когда те пытались помешать ему полностью завладеть городом. Тут же виднелись борозды от ногтей… Следы Карии еще не успели стереться. Может, Палата хотела, чтобы все это было здесь? Следы чужих судеб делали ее живой и устрашающей.

Я подняла взгляд на Созидающих. Инирика, конечно, тут. Ее навыки по управлению Обителью оказались незаменимы в Нзире, и степенная колдунья быстро обрела здесь прежнее, а то и более почетное положение. Видимо, даже Дарен высоко оценил ее способность ладить жизнь в тесном каменном улье, раз доверил заботу о быстро развивающейся общине колдунов. Теперь в руках Инирики оказалось снабжение и решение всех вопросов, связанных с жизнью чародеев.

Жаль, что вопрос с холодом решить не удалось, и привыкшая к вечному теплу Обители Инирика частенько с раздражением куталась в меха и теперь явно злилась, что я заставила себя ждать.

Справа от Инирики сидел Казимек, ее прежняя правая рука, а слева – Еж, старый хранитель читален.

С колдунами Пути Превращения я прежде не общалась и толком ничего про них не знала. Только, что растрепанного рыжеволосого парня звали Лис. И вид у него был такой, словно он оказался здесь лишь потому, что кто-то из Совета не смог прийти и попросил первого встречного себя заменить. Вид Лиса явно беспокоил и Инирику. Ее рука сама будто бы тянулась к костяному гребню, висевшему у нее на поясе.

Рослый колдун с посеребренными висками – Леслав. Немногословный, пользующийся большим уважением среди чародеев-мастеров. В прошлом он воевал на войне Трех Царств за отца Дарена, а после долго искал царевича в Светлолесье. Леслав растерял все свои земли, долго скитался и, говорят, когда они с Дареном наконец встретились, первым назвал его своим царем.

Меньше всех я знала про асканийку Эсхе, хотя ее имя было у всех на устах. Про ее вечеры упоминали и Минт, и Терн, и на них же без конца бегали мои соседки. Ее считали одной из самый прекрасных колдуний города. Но сейчас Эсхе предпочла скрыть свое лицо за плотной вуалью.

Узор стелился дальше, к дальнему концу Палаты. Там, за престолом правителя Нзира, он сплетался в Древо. Сам престол представлял собой огромный каменный трилистник, который не под силу изготовить ни одному человеческому мастеру. Сейчас Дарен сидел на нем, чуть откинувшись назад, с видом отстраненным и безучастным, будто и не спорили мы с ним несколько мгновений назад. Рядом с ним стояла явно недовольная чем-то Алафира.

В горле возник холодный комок.

– Лесёна, дело срочное, поэтому обойдемся без долгих вступлений, – важно произнесла Инирика.

Я поклонилась. Сердце стучало в ушах.

– Мы решили, что престол твоего пути не должен стоять пустым, – сказал Казимек. – Раз никто не объявился, значит, ты должна занять это место.

– Что?

Дарен равнодушно смотрел куда-то вдаль. Я перевела взгляд на Алафиру – она, не стесняясь, прожигала меня взглядом так, что было удивительно, как еще не вспыхнуло ее сухонькое лицо.

Почему они молчат?

– А как же… Терн?

Инирика чуть сузила глаза:

– Гибель Терна – несчастье. Он переоценил свои силы в приручении чуди. Нам следует усилить Совет для принятия более взвешенных решений. Что скажешь?

Дарен не сказал обо мне Совету? Неужели он велел молчать и Алафире?

Невероятно. Водит за нос Совет… или все-таки помогает мне?

Я еще раз взглянула на царя. Он выглядел все таким же отстраненным, но я бы не удивилась, если бы узнала, что где-то внутри себя он потешается над нами.

– Престол Пути Разрушения пустует уже несколько месяцев, – повторила Инирика, теряя степенность. – Займешь его?

Я едва выдавила из себя:

– Нет.

Инирика и Казимек выглядели оскорбленными. Я не знала, чем скрасить проявленную мной неблагодарность, и с поклоном сказала:

– Каждого из вас выбрал наш царь и наш народ. Я не могу занять это место, будучи не равной вам по положению. И уважению… Боюсь, что моя юность и неопытность перевесят все благие намерения.

Инирика побелела от гнева. Я оглядела остальных колдунов в Совете, но непохоже было, что им есть дело до моего решения: Леслав и Лис о чем-то переговаривались между собой, а старик Еж накрылся шубой, и оттуда доносились звуки, подозрительно похожие на храп.

– Что ж, возможно, ты и правда не готова, – проговорила Инирика. – Ты всегда поздно созревала, когда дело касалось важных вопросов.

Я сочла за благо согнуть спину в еще более глубоком поклоне. Все-таки не каждый раз вместо Чудовой Рати предлагают престол Разрушения! Вот только почему они сами не спросили меня про гибель Терна? Неужели по той же причине, что и Дарен – чтобы не подозревать своих же побратимов в страшном?

Когда все разошлись, ко мне, шаркая сапогами по полу, подошел Казимек.

– Не отказывай Инирике, – сказал он.

– Я не…

– Не обязательно быть готовой. Достаточно просто следовать за госпожой. – Он мягко погрозил мне пальцем. – Она много лет заботилась о нас. Подумай.

Что ж, вот и разгадка щедрости: Инирика надеялась, что с моим приходом получит еще один дополнительный голос в пользу своих решений. Созидающие часто поддерживали ее, а чародеи с пути Превращения, видимо, не стремились. Инирика хотела так расширить свое влияние.

От мысли, что меня снова затягивают в какие-то игры, я почувствовала лишь усталость. Одно было хорошо в потере Дара – действительно сильным мира сего больше не до меня. Судя по всему, Дарен даже не сильно волновался насчет моего обмана, его волновал только тот, кто стоял за колдовством крови. Должно быть, совсем списал меня со счетов.

Значит, я вполне могу вернуться к поискам читальни Галлаи.

Меня накрыло странное облегчение. Впервые за многие месяцы.

Найду читальню – найду и записи времени Полуночи. Узнаю, как именно Ворон проник в наш мир и почему его погибель, как упоминала линдозерская болотная чудь, спрятана на Изнанке нашего мира.

Говорят, Ворона невозможно убить зачарованным оружием или колдовством. Даже Мечислав, первый жрец, сумел лишь заточить его Рать под землю.

Он возрождается, и у него есть все время мира, чтобы терзать всех нас до смерти. Он питается нашими страданиями. И если у Дарена есть хитрость, то у Ворона – вечность.

У меня же есть лишь половина человеческой жизни.

* * *

Я вернулась к Минту глубокой ночью. Соседки еще не пришли: сегодня они будут оплакивать Терна и готовить все для обряда проводов. Может, поэтому Нзир был тих и печален, ветер выл тише обычного, а я никого не встретила по дороге в Женскую башню?

Я распалила лучину и принялась пересматривать свои записи, лихорадочно надеясь найти в них зацепку.

Серый кот спал, растянувшись на постели и подергивая во сне куцым хвостом. Пока я шарила в сундуке, он соизволил проснуться и даже поприветствовать меня хриплым мяуканьем.

– Хорошо, что ты здесь. – Я кинула ему полоску вяленого мяса, а себе достала яблоко. – Поможешь с читальней?

Кот обнюхал подношение и как будто снова заснул. Ну да. Жди от этой животины помощи! К слову, кота у меня язык так и не поворачивался назвать «своим». Он пришел за нами с Минтом в Нзир, но ходил где хотел, иногда терпел нашу еду и ласку и порой, не иначе как из жалости, показывал тайные ходы.

Я откусила яблоко – лежалое, мороженое, но все еще сладкое, – потом подкинула дров в затухающий очаг и продолжила поиски. На дне сундука, среди поношенной тренировочной одежды и одной нарядной рубахи, еще одним приветом из прошлого лежал невероятной красоты платок, а в нем – обрядовый шнур Альдана.

Здесь, в покоях, рядом с его котом и его подарками, так легко было вспоминать его слова, его дом и даже его прикосновения. Но так трудно – лицо. Как будто травник из Линдозера остался где-то в другой жизни.

Что ж, так оно и было. Еще один человек из прошлой жизни…

В груди защекотало, застрекотало, забродило. Слезы выкатились, будто непрошенные гости.

Я закрыла лицо руками. Дыхание жгло тыльную сторону запястий, касалось шрамов, уносило время вспять…

– Лесёна… Грядет новая война. Не возвращайся. Они будут этого ждать.

– Ворон или Дарен?

– Оба.

– А ты?

Я не хотела произносить этого вслух, боялась выглядеть жалкой. Альдан отвернулся, проверяя, надежно ли сидит меч. Это промедление усилило страх перед мучительной неизвестностью, разделявшей нас.

– А я – не буду.

5. Альдан. Разоренное гнездо

В тот вечер думалось плохо. Альдан склонился над картой, разложенной на столе, но муторная духота комнаты отвлекала, не давала сосредоточиться. Он откинулся на спинку резной скамьи, потер виски, а потом резко вскинулся, убрал с уголков карты деревянные фигурки и подошел к окну. Распахнул раму.

Первый снег залетел в гридницу, но молодому княжичу не стало легче. Так он и стоял, долго вглядываясь в лиловые сумерки и растворенные в них очертания крепостного двора. Редкий снег гладил землю, ласкал его щеки, нес с собой прохладу и покой, но Альдан знал, что не стоит обманываться этой ласкою – совсем скоро лютая, жестокая зима грянет в Светлолесье, придет в его растерзанный город, кинет в его людей стылой болотной моросью, и начнется новый виток тяжелейшего времени в истории Линдозера.

Так началось его правление.

Альдан провел рукой по все еще непривычному княжескому венцу, и снова сердце кольнуло глухой тоской. Да что же такое? Отчего так тоскливо? Может, дело в том, что сегодня он вернулся с линдозерских гуляний, где сам благословлял на житье с ладными парнями подружек своих, близняшек? Множество горожан стояло перед ним, и за каждого он теперь был в ответе. Альдан вспомнил, как бабушка Косома положила ему на щеку сухую ладонь, а соседки зашикали на нее, но старушка шепнула:

– Не кори себя, Данушка. Лишнего на себя не бери.

«Какое уж тут лишнее, когда все самое необходимое?» – удивился тогда Альдан.

Но он и правда устал за эти месяцы. Выдохнул лишь, сидя на большом обрядовом гульбище, где праздновали свадьбу молодые из Линдозера.

И чудилось ему, будто его судьба села рядом с ним, а потом, не прощаясь, ушла. Что толку ворошить несбывшееся? Альдан сам не заметил, как потянулся к обрядовому шнуру, забыв, что отдал его… Лучше бы швырнул его в Вороненку.

Не бывать солнцу и луне вместе. Пора идти дальше.

Теперь на плечах Альдана ноша, а на голове – княжеский венец рода Зари. Блестят в пепельно-седых прядях золото да рубины, не дают забыть о цене. И он не забывал, разбирая днями и ночами обращения от горожан, отстраивая кром, выводя дух пепла и пожара из своего гнезда, а заодно – и из своих мыслей.

Но надвигались голод и болезни. Еще летом горожане заговорили о стае волков, замеченной на краю леса, и стало понятно, что зимой соперничать за жизнь придется еще и со зверьем. Линдозерцы все те годы, что Чудова Рать была заключена под землей, боялись охотиться в лесу, и многие просто не знали, как противостоять волкам. Альдан решил эту задачу, отрядив своих людей обучить мужчин стрельбе из лука, и тревожных слухов поубавилось. Но он знал: затишье временное.

И в это затишье вокруг Линдозера собирались тучи. Самое ужасное, что отчасти в этом были повинны жрецы – ведь жрецы Единого не имели подданства. Ни один правитель не мог судить их. Только заветы Единого имели над ними силу. Единственное исключение – он, княж Зари, из-за своего родства с Мечиславом владеющий землей в Святобории.

Но царь Святобории, Залесский, тоже приходился Мечиславу родственником. Согласно старым законам, жрецы должны были доставлять обвиняемых в колдовстве в Цитадель – оплот жречества в столице царства.

Но после того, как Дарен поднял в воздух Нзир-Налабах и освободил Чудову Рать, напуганный Залесский выпустил указ, позволяющий жрецам ради защиты убивать колдунов, не доводя до суда.

И началось. Жрецы опускались до зверских расправ над обвиняемыми. Вершили самосуд, нагоняя ужас на простых людей. И – Альдан знал это от проезжавших мимо торговцев – святоборийцы сами уже прятали у себя начинающих колдунов, самые смелые из которых уходили на поиски Нзира, понимая, что на земле им грозит либо темница в Цитадели, либо смерть.

Альдан, сидя в Линдозере, видел это слабое место в мерах жрецов и понимал, что Дарену это тоже очевидно.

Теперь Альдан не недооценивал противника. Дарен был хитер и в противостоянии не спешил, умел выжидать, а потом принимал быстрые, хладнокровные решения. Дарен точно знал, чем пожертвовать ради победы. Альдан, наблюдавший за ним в Линдозере, уже имел представление о его уловках: расположить к себе простой люд, чтобы потом, умело лавируя между общими интересами, добиться своего.

Альдан хотел знать о каждом шаге Дарена в Светлолесье и, благодаря близости к Мечиславу, получал из Цитадели частые донесения о ходах колдовского царя.

Как он и предполагал, Дарен разослал гонцов в Святоборию, Ардонию, Сиирелл и остальные царства, тем самым показав мирным жителям, что против них Нзир никакой войны не развязывал. Первое время люди в страхе стекались в большие города, но прошло несколько месяцев, а чародеи были замечены разве что в торговле каменьями и оберегами да в помощи оставшимся в весях мирным жителям с дикой чудью, что ползла из Мглистого леса. «Уж не сам ли он ее натравил?» – с негодованием думал Альдан.

Но Дарен даже приструнил екадийских всадников! А этого за несколько веков не удалось сделать ни одному из правителей царств. Святобория и Ардония все эти годы были заняты междоусобицей и погоней за чародеями, пока их подданных год за годом уводили в рабство.

Ардония, царство, в котором Дарен родился царевичем, сильнее всех пострадала от распрей – и то только потому, что там наместником после войны Трех Царств был Ворон и это царство превратилось в одну большую Цитадель. После пробуждения Чудовой Рати и исчезновения Ворона знать Ардонии, несколько лет изнемогающая от вынужденного жречества и налогов, быстренько взяла правление в свои руки. Они признали Дарена наследником престола и изгнали жрецов из Ардонии. Те подались в Злат, под крыло святоборийской Цитадели.

Но Дарен не спешил возвращаться в родное царство. Он вел переписки со знатью, убеждавшей его вернуться на трон предков, и даже ввел в двор Нзира нескольких представителей знатных родов Ардонии, и всем очень скоро стало понятно, что править на земле он не собирается.

Между Ардонией и Нзиром начался обмен и робкая торговля: с одной стороны шли ткани, еда, утварь, травы, а с другой – зачарованная защитными рунами одежда, светящиеся в ночи камни и обереги от чуди.

Сиирелл, верный своим правилам, не желал принимать чью-то сторону. Им нравилось торговать по-тихому со Святоборией рабами из Аскании, большинство подрядов у них также было оттуда, и, даже если жрецы пытались навязать им свою веру, наемники каждый раз ухитрялись ускользнуть от подданства. Сиирелл никогда не участвовали в войнах Светлолесья и всячески избегали столкновений, связанных со жрецами и колдунами. Но как долго они смогут оставаться в стороне?

Итак, жрецы собирались в Злате. Мир трясло от столкновений на всех ярусах: знать сцепилась со знатью, жрецы с колдунами, чудь с народом… предания с преданиями, новые боги со старыми. Прошло целых пятнадцать лет с последней войны…

И вот теперь наступали привычные времена для Светлолесья.

Времена войны.

Только теперь многие понимали, что, когда закончится передел, настанут либо самые лучшие времена, либо такие темные, каких еще никто в Срединном мире не видывал.

Люди, чудь, колдуны – все бежали вперед в поисках лучшей доли.

Альдан же, после того как Мечислав не пустил его в Злат, пытался теперь уберечь свою многострадальную землю от потрясений.

Единственное преимущество, что сейчас было у него в рукаве – время на подготовку.

Карта медленно скручивалась в свиток. Альдан тяжело прикрыл веки – нельзя верить даже своим глазам.

Колдовской город появлялся то тут, то там, и предугадать ничего было нельзя. Снова.

В дверь скромно постучали, но человек, открывший ее и затем вставший напротив Альдана, заметно волновался:

– Началось.

– Я знал, – с мрачным торжеством отозвался Альдан и бросился из гридницы, на ходу набрасывая протянутую кольчугу.

Стены выгоревшего крома отражали грохот его шагов, неупокоенные души скользили мимо, и в тусклом, едва пробивающемся лунном свете их черты дрожали, отбрасывая на пол робкие тени.

Слуги боялись после захода солнца ходить здесь, хотя пустота вокруг казалась зыбкой, ненастоящей, изменчивой и уж точно не зловещей. Раньше было хуже. Холодный, предзимний ветер гулял по плохо протопленным хоромам, и Альдан встречал его с усмешкой. Раньше было во сто крат хуже!

Альдан выбежал во двор, вскарабкался на вершину сторожевой башни. Его человек уже был там: в его дерганных движениях угадывался затаенный страх.

– Господин, – Игмар указал на лес вдали, – их заметили там!

Альдан прищурился.

Созвездие Аспида, обычно мерцающее над лесом, скрывала туча. И туча росла.

Альдан нутром ощутил болезненное, чуждое живому присутствие Чудовой Рати.

– Прикажешь выводить Стрелы, мой княж? – начал было Игмар, но в следующий миг ничком свалился Альдану под ноги.

Сумрак будто отделился от сводов припорошенных снегом елей, и Альдан почуял, что это означает, даже прежде, чем тень приняла человеческие очертания.

– Ты! – Альдан вытащил клинок, и верный Обличитель не замедлил выскользнуть из ножен. Меч легчайшим взмахом рассек едва сгустившийся морок перед молодым княжичем.

– Ничего ты мне не сделаешь, пес, – с издевкой сказал голос. – Тебе же лучше перестать лаять и послушать, что я скажу.

– Твой голос – льстивый мед. Лей его другим, – процедил Альдан.

– Это кому, интересно?

Дарен с мерзким смешком возник перед ним. Черный и золотой пришли на смену просветительскому серому, а соболиный плащ струился по полу, словно влажный змеиный язык. На руках – уйма перстней. Кажется, Дарен всем своим видом подчеркивал свое происхождение, прямо-таки почти кичился этим. И на нем это выглядело естественно, словно влитое, будто всегда он таким был, в отличие от Альдана, чей обруч и княжеская кольчуга сидели на нем, как чужая кожа. Дан вдруг подумал, а что бы сказала сейчас Лесёна, и тут же оборвал себя.

С каждым разом делать это становилось все проще и проще.

– Уж не для меня ли вырядился? – процедил Альдан. Он мельком, так, чтобы не заметил колдун, присмотрелся к городу над лесом: кажется, тот все-таки приближался.

– Не можешь забыть ее, да?

Княжич ничего не сказал, даже взгляда не опустил, а меж тем холодное касание снега с ветром остудило его разум. Может, удастся отвлечь чародея? Пусть попробует приблизиться к его городу… Уж Альдан его приветит!

– С чем пожаловал? – наконец произнес княжич.

Что ж, можно и притвориться. Просто разговор, будто и не пытался Альдан зарубить своего собеседника несколько мгновений назад.

– Передай мое послание Мечиславу, – охотно ответил Дарен. – Я знаю, он в Злате, но мне туда сейчас хода нет.

Княжич смотрел на колдуна как на безумца. Как смеет он являться сюда с подобными просьбами? Как смеет просить о таком его, Альдана, потомка первого жреца?

– Скажи, что я хочу пойти на мировую.

И от этих слов Альдан онемел. У Дарена ведь Чудова Рать. Он мог бы сравнять с землей любое царство хоть сейчас! Но чего он выжидал, теряя все эти месяцы? Трудно было представить, что на уме у колдуна. Но и недооценивать его не стоило, ведь в прошлом именно Дарен сумел перехитрить всех.

– Отчего сам не скажешь?

– О, мне он не поверит, – растекся в широкой улыбке колдун. – Ты же другое дело. Любимый потомок, избранная кровь.

Альдана затрясло. Видеть Дарена – все равно что гореть от собственного бессилия и ненавидеть, ненавидеть, ненавидеть себя за это. Предательство и обида внутри слились в жаркий ком, что жег его днем и ночью, и ни одна идея, мысль не могла остудить жажды поквитаться. Дарен и Ворон стали его целями, и очень трудно было останавливать себя. Мечислав, дважды говоривший об этом с Альданом, конечно же, замечал лихорадочный блеск в глазах потомка и не потому ли не взял Дана с собой в Злат готовиться к войне, не потому ли оставил его здесь, следить за городом, мужать, набираться сил?

Перед тем, как уехать, Мечислав оставил с Альданом двух наставников: одного по воинскому ремеслу, другого по княжескому воспитанию. «Учись пока», – сказал перед отъездом его прославленный предок. И молодой княжич остался с Усором, старым воеводой, и, правду сказать, времени зря не терял. Строил оружие. Колхат, томящийся в темнице под кромом, выводил для него все, что прежде чертил Ворон, когда тот еще носил облик воеводы и правил Ардонией.

Прежде чем Альдан спустился по лестнице своих воспоминаний на самое дно, Дарен сказал:

– У тебя нет выбора. – И мотнул головой в сторону леса, на город.

Летающий замок был все ближе: уж и вырисовывались темные башни, и переходы, и каменные грани, и куски земли, служившие опорой. Так близко! Уже почти, чуть-чуть… Резанула мысль: что будет с Лесёной, если он… если он… Но нет. Она сама выбрала свою дорогу. Каждый день рядом с этим проклятым колдуном, а может, и не только день…

Он гнал от себя решение до последнего.

Альдан всмотрелся в небо, снег падал ему на глаза, покрывал талой водой щеки. Ветер овевал их, будто заставляя сохнуть скорее. Еще чуть-чуть. Альдан больше не тот пылкий юнец, влюбленный травник, и больше не даст повода Дарену обратить его чувства против него. Теперь все надежно спрятано внутри. Засыпано снегом. Убаюкано зимой.

Но если то, что говорят про колдовской город, не ложь, у Альдана и правда не останется выбора. Княжичу вспомнился тот вечер, когда ему впервые донесли слухи про Нзир-Налабах.

В тот вечер Яния принесла в горшочках запеченную дичь и перед тем, как покинуть гридницу, бросила на Альдана выразительный, яркий взгляд. Он, нахмурившись, вгляделся в ее блестящие глаза, темные косы, зовущую улыбку.

– Долго тянуть будешь? – фыркнул в усы воевода. – Все ее подружки замуж повыскакивали по осени, а она, строптивица, в кром пошла служить. Знамо к кому! Приголубь девку, дурень. Чего сам маешься и ее маешь?

Альдан подтянул к себе карту.

– Где, говоришь, замок видали?

Усор крякнул и сел, положив локти на стол.

– Да вот же, над Мглистым лесом все ошиваются…

– Нелегко к ним подобраться будет.

– Нелегко, мой княж.

– А если сюда заманим?

Старик побелел, и усы стали видны отчетливее, заполыхали на обескровленном лице.

– Единый помилуй тебя с такими разговорами, княж! Будто не слыхал, какая слава за проклятым городом ходит?

– Какая?

– Будто там, где он появляется, земля мертветь начинает, скот падает и люди мрут.

Альдан еще раз склонился к карте.

– Думаешь, по этой дороге нам к лесу не пройти?

Усор со скупой горечью признал:

– Не сдюжим мы, господин.

– Еще посмотрим.

– А то не слыхали вы, что стряслось с весями у Мглистого леса!

Люди пропадают, чудь утаскивает колдунов. Город на севере, вторая торговая пристань Святобории, из которой по осени, пока не встало море, купцы перебирались в Асканию, ныне остался лишь в воспоминаниях. Говорят, все люди сгибли – то ли в лес ушли, то ли чудь задавила.

С севера с котомками потянулись люди, потом – птицы и лесная животина. Альдан и сам заметил, сколько дичи прибавилось в его лесах. Всю осень он исступленно, до дрожи в пальцах, строчил письма в Злат, пытался достучаться до Мечислава, объяснить, как мало у них времени и что ему, Альдану, не место вдали от столицы. Мечислав скупо отвечал: никому другому не доверю город. Но Альдан злился. Будто у них в запасе еще сотни лет! Альдан одергивал себя, ведь Мечислав всегда был для него примером, опорой. Но до чего трудно усидеть на месте, когда где-то по небу плывет проклятый город, неся за собой гибель всему живому!

Правда это или нет?

Лишь бы успели вывести Стрелы…

Лишь бы город подлетел ближе…

– Знаю, что у тебя в плену червенец-каратель по имени Колхат…

Отпираться было бессмысленно.

– Отдай его мне, – потребовал колдун.

– Нет.

Этого пленника Альдан спрятал ото всех. После того как Колхат переродился, в нем почти не осталось ничего человеческого – Альдан сам допрашивал его. Много ужасного узнал. Но и полезного тоже. Взять хотя бы Стрелы…

Да где же, где они?!

Дарен начал исчезать, и Дан попытался задержать его отчаянным:

– Почему ты думаешь, что Мечиславу будет интересно твое предложение мира?

– Сам догадаешься, – одними губами произнес Дарен и растаял.

И вот теперь горькая тьма заволокла небо, и снег полетел черный, словно сажа.

– Иди к Мечиславу, – голос колдуна изменился, стал злым и безумным. – Передай все, что видел, и скажи, что времени до исхода зимы. К годовщине войны Трех Царств!

Княжич только и успел обернуться.

И разверзлись чернильные хляби, и рухнула на город голодная, стоокая тьма.