Текст книги "Солдаты"

XXIX

Дождь, снова дождь. Мелкий, мерзкий, нудный дождь. Раньше Сережа любил дождь. В детстве бегал босиком по лужам, позволял ему себя намочить, промокал до нитки, до последнего волоска. Потом прибегал к маме, и она, для порядка пожурив его, грела воду в ведре и, отвлекаясь от своих нужных домашних дел, усаживала его в тазик на кухне и споласкивала. Это было так здорово. После холодного дождя погрузиться в теплую, почти горячую воду и довериться маме – она, кажется, согревала его своей любовью не меньше приятной воды.

Позже, уже будучи парнем, любил пройти с зонтиком в дождь по городским улицам. В жаркой степной местности дождь был редким, а потому – желанным. После него снова светило яркое солнце, воздух становился теплым, но при этом чистым, наполненным озоном, отражались блики в быстро высыхающих лужах, дышал свежестью омытый асфальт.

А сейчас он разлюбил дождь. Потому что терпел его второй год подряд. Стоять на плацу на разводе в дождь – то еще удовольствие. Он моросит тебе на лицо и шею, затекает за воротник, пилотка и плечи гимнастерки становятся мокрыми, а надо стоять по стойке смирно, да хотя бы даже и вольно – роли не играет. А потом форма высыхает на тебе, а где же еще?..

Дождь сбивал ставшие вдруг разноцветными листья с деревьев, это отдавало новыми чувствами, потому что любой, пусть даже маломальский повод связать ситуацию с приказом о дембеле старик использовал непременно. Дождь и опавшие листья означали сентябрь. А сентябрь, в свою очередь, означал приказ. Об этом можно было грезить бесконечно.

Грузины получили из дома посылки с первым урожаем с полей и гор. Чурчхела – сушеные ягоды без косточек – такая вкусная и тоже напоминающая об осени. Наконец, через несколько дней задымили на улице костры – еще один неизменный признак, запах наступающей осени.

И этот день наступил. После бесконечно длинного сентября, отсчета по утрам «сколько дней до приказа» и прокалывания иголкой даты в календарике, после 700 дней ожидания, тоски, уныния, а иногда и отчаяния солдат просыпался и наконец с первой секунды бодрствования ощущал, что таки дождался. Этот день особенный. Даже если он дождливый, промозглый и грязный, даже если совершенно никакого не дает повода для радости и хорошего настроения, этот день – праздник.

На завтраке отдали свои шайбы масла молодым, но радоваться еще не спешили, нужно было дождаться вечера и, раскрыв свежие газеты, убедиться в том, что приказ министра обороны вышел в печати. Вот с этого момента – можно. Призывал нас Устинов, домой отправляет Соколов, вырезая ножницами приказ из газеты, делились впечатлениями дембеля. Сухой канцелярит звучал для них высокой поэзией: «В соответствии с Законом СССР ”О всеобщей воинской обязанности“ приказываю: уволить из рядов Советской Армии в запас в октябре-декабре военнослужащих срочной службы…»

С этого момента, не позднее чем через две недели, обычно уходила домой первая партия. Она могла состоять из пяти, семи и даже десяти солдат, никто не знал, от чего это зависит. Так или иначе, в первую очередь засобирались домой активисты и отличники боевой и политической.

Ефрейтор Осин, так по каким-то причинам и не получивший младшего сержанта комсомольский лидер роты, конечно же, должен был уйти с первой партией. Он уже наутюжил парадку, прицепил все значки и укрепил погоны, чтобы не ломались в середине. Две недели не срок, что такое четырнадцать дней по сравнению с той вечностью, которая осталась позади. Поэтому даже Игорь, всегда опрятный и дисциплинированный, эти дни, казалось, проживает, как на автопилоте. Было видно, что мыслями он уже не здесь, давно дома. Но вот…

В самом начале октября батальон как обычно выходил на работу. Четыре роты выстроились в очередь перед открытыми воротами КПП. Сережин взвод стоял еще довольно далеко от выхода и не увидел, когда эти люди там появились. Только стало заметно волнение в среде офицеров и задержка с выходом.

У ворот появились представители политотдела. Три офицера с серыми неприметными лицами с каждым командиром роты вели короткий диалог и потом уже выпускали солдат за ворота. Сразу было непонятно, какова их цель и для чего они так вдруг нагрянули.

Все солдаты насторожились и с интересом наблюдали за происходящим. Такое было впервые. И вот наконец третья рота второй взвод. Солдаты повернулись налево, застыли перед командирами. В тишине из уст одного из офицеров прозвучал простой и совершенно неожиданный вопрос:

– Кто комсорг роты?

– Ефрейтор Осин! – тут же отозвался Игорь.

– Дайте, пожалуйста, ключ от вашего сейфа, товарищ солдат.

Игорек враз побледнел, стал белым как стена. У Сергея подкосились ноги, он физически почувствовал, что комсорг думает о том же, о чем и он. В сейфе Библия. Это ЧП. Но что теперь делать? Приказ есть приказ. Игорь медленно вынул ключ из кармана, протянул его офицеру, не решившись спросить разрешения сопровождать комиссию в расположение.

«Рота, на выход!» – прозвучала команда. Взвод пружинисто повернулся и зашагал к распахнутому зеву ворот.

Это было плановое мероприятие, служащие политотдела решили проверить сейфы комсомольских вожаков во всех четырех ротах. Для Игоря с Сергеем это означало четыре часа мучений до обеда, а если дело не прояснится сразу, то и до самого вечера. Одно ясно – без последствий это не останется, ведь речь идет, как минимум, о хранении нелегальной литературы. И если Сергей всегда был готов к утяжелению обстоятельств и того, что он уже пережил, то Игорю было что терять. В первую партию дембелей он, конечно, уже не попадет, но не это самое страшное – политотдел вполне может передать дело на гражданку, а Игорь – активист, успешный комсомолец, человек с высшим образованием – может теперь лишиться перспективы. Дело было по-настоящему серьезным, Сергей переживал, что станет в таком случае виновником разрушенной карьеры доброго и отзывчивого сослуживца.

Весь день Сережа молился. «Господи, – говорил он, – Ты видишь все, Ты знаешь, что Игорь помог мне, и мы, благодаря ему, почти полтора года имели возможность изучать Твое Слово! Теперь он в опасности. И он ни при чем. Невиновен. Все на мне, Боже, и если суждено за этот случай понести наказание, то выведи из-под удара Игоря, пусть оно полностью обрушится на меня. Ты знаешь, что я к этому готов. Да совершится все по воле и по милости Твоей, аминь».

На рабочем месте они с Игорем почти не разговаривали. Что в этой ситуации могли дать слова? И без них было все ясно. Просто в напряжении ждали.

Вечером, как только личный состав вошел в расположение, Игоря вызвали в канцелярию, затем вся делегация во главе с Ложенко проследовала в штаб к замполиту батальона, майору Шепилову. Сережу полностью игнорировали, даже к ротному не вызвали. Он остался в кубрике и продолжил молиться, представляя, насколько Игорю сейчас было нелегко.

Ефрейтор Осин вернулся поздно, он пропустил вечерний развод и ужин, пришел в роту бледный и уставший, Сергей тут же бросился к нему.

– Ну что, брат, жив? – спросил он.

– Жив-то я жив, конечно, но пока ничего не ясно. Пугали, к совести взывали, спрашивали, выясняли…

– Больше всего переживаю о том, чтобы на тебя это не навесили. Сваливай всю вину на меня.

– Вряд ли это поможет. Без моего согласия Библия в сейф никак не могла попасть. Это и ослу понятно. Вообще в этом деле они как захотят, так могут и повернуть. Кого выберут виноватым, того им и сделают.

– Но сейчас-то что говорят? Обещают что-то? Чем угрожают?

– Пока неясно. Думаю, они еще не решили, кого раскручивать. Понятно, что ты их больше интересуешь.

– Вот и хорошо, если бы на меня все стрелы.

– Ладно, давай спать, утро вечера мудренее, сейчас все равно ничего не решишь…

На следующий день была суббота. После политзанятий, во время генеральной уборки, Игорь и Сергей попросили рассказать о рейде сержанта, который накануне был дежурным по роте и оказался свидетелем произошедшего, как он сказал, спектакля.

– Цирк, ребята, – смеялся сержант. – Кино и немцы. Короче, заходит в роту эта делегация из политотдела, «Рота, смирно!», все такое. Лажа, отставив попку, бежит с докладом, потом на полуспущенных семенит за комиссией.

Заходят в ленинскую комнату, все встали полукругом, один открывает сейф, все напряглись, интересно, что там. Старший офицер медленно достает из сейфа тетрадь с конспектами, фотографии какие-то, а потом у него в руках оказывается какая-то маленькая книга. По его лицу видно, что он чего-то напрягся, книга необычная – размер странный, бумага тонкая, обложка мягкая. Открывает – Библия. Не верит своим глазам, естественно, листает, со стороны кажется, он надеется на то, что все это ему снится. Потом закрывает, смотрит на всех ошалелыми глазами, снова открывает, снова листает… Потом поворачивается к Ложенко и тихим таким голосом спрашивает: «Товарищ капитан, это что такое?!» – «Дык, эт-т-т-а, та-арищ майор, не могу, так скыть, знать…» Лажа наклоняет головку слегка вбок и кажется очень вовремя, потому как со всего маха получает Библией по носу. «Я вас спрашиваю, что-о-о-о это такое?!» – орет ему в лицо особист.

Все замерли, конечно, сценка еще та!.. Лбы нахмурили, типа, возмущены безобразием. Майор еще раз замахивается Библией, Ложенко прищуривается в ожидании второй порции, но тот передумывает бить, а начинает рассуждать вслух: «У вас тут один баптист в роте или вся рота Богу молится?!» – «Дык, эт-т-т-а, один, та-а-рищ майор, один… был… вроде…» – «Один. Был. Вроде…» – передразнивает его комиссар.

Короче, с красной рожей капитан вычистил сейф до последней пылинки, разложил все это хозяйство на столе, и они всей комиссией долго исследовали каждую бумажку и рассматривали каждую фотографию.

– Там и мои фотки хранились, – грустно сказал Сергей.

Игоря вызвали в политотдел только в понедельник. В кабинете его ожидали три офицера. Они сели за одним столом, на котором в центре лежала конфискованная Библия.

Что он там говорил, отвечая на все обвинения, пересказывать Сергею не стал. Сказал только, что пощадили. С первой партией он домой, конечно, не пойдет, но ход делу в отношении него они не дадут. Понимают, что всю жизнь парню испортить могут.

– А за тебя, Серега, – угадал Игорь незаданный вопрос сослуживца, – за тебя сказали, что ты при любом раскладе домой уйдешь последним. Если вообще уйдешь. Так что времени у них на раздумье предостаточно. Посмотрят еще на твое поведение.

Каждую неделю маленькими группками уходили сослуживцы домой. Дни превратились в сплошные приготовления и проводы. Каждое прощание отзывалось грустью. Все же 730 дней неразлучно, день и ночь вместе. Расставание стирало былые конфликты и даже драки, все друг другу стали вдруг родными. Обмен адресами, добрые пожелания, объятия и похлопывания по плечу: давай, братан, всего тебе там на гражданке.

К концу октября отпустили и Игоря. Слава Богу, без последствий. Взял у Сергея домашний адрес, спросил разрешения писать в случае вопросов. Сергей попросил прощение за то, что так получилось. С Библией. «Да, ничего, я ж на это добровольно шел», – небрежно бросил в ответ Игорь. Так и ушел домой. За ним вслед Ваня Кабанов. Казарма с каждой неделей пустела…

Окончательно, «на всю зиму» лег снег. Сергей слышал, как дневальный каждое утро поднимал молодых на очистку плаца. «Интересно, – думал он, смотря, как поднятые до подъема воины, потирая глаза, нехотя плетутся к умывальнику, – сплю я столько же, сколько и раньше спал, но просыпаюсь раньше и больше не хочется». Вспоминал свои первые полгода, как постоянно хотелось спать и с какой неохотой шел на очистку снега.

Пока уходили другие, еще было терпимо, но как только засобирался Санька Семягин, Сережа понял, что теряет нечто большее, чем просто сослуживца. Они стали настоящими друзьями и не представляли казарменную жизнь друг без друга. И все же пришлось.

Накануне Саня вдруг начал необычный разговор.

– Ты этого капитана, гэбиста, у которого кабинет в штабе, знаешь? – спросил он Сережу.

Капитан с голубыми просветами на погонах личностью был загадочной, почти тайной. Его кабинет располагался в конце длинного коридора в штабе, и его никто, в общем-то, не знал. Ни на разводах батальона, ни на построениях или проверках, ни даже на торжественных мероприятиях он не присутствовал. Его вообще будто не было.

И все же он был. КГБэшник, так его полушепотом называли сведущие, приходил на свою службу, когда считал нужным, и так же вне расписания ее покидал. Всегда одетый с иголочки, иногда в шинели проходил капитан через КПП, едва кивнув дежурному, который при виде его вытягивался в струнку. Перед ним, впрочем, замирали все, старшие по возрасту и званию в том числе. С неизменным дипломатом в руках проходил он, словно тень, через плац напрямую к штабу и исчезал за дверями своего кабинета. И хотя с ним почти никто не встречался, все знали о его существовании.

Удивительно, какое сильное влияние может оказывать человек, если он принадлежит к некоей высокой тайной касте. И вот теперь неожиданно Семягин заговорил о нем и начал с вопроса, знает ли его Сергей.

– Конечно, знаю, кто ж его не знает, – удивился Сережа. – С чего это ты вдруг о нем?

– А он с тобой когда-нибудь разговаривал? – ответил вопросом на вопрос Санек.

– Нет. А что?

– Хм… – Семягин какое-то время помолчал. Затем, будто решаясь на что-то, проговорил. – А ты в курсе, что на протяжении всей службы он постоянно вызывал кого-то из нашей роты к себе на беседы?

– Откуда ж мне быть в курсе, меня не вызывал, – широко раскрыл глаза Сережа.

– Я думал, тебе кто-то рассказал. Слишком многих он вызывал. Наше отделение в полном составе через его кабинет прошло. Некоторые – не один раз.

– Ну а я-то при чем? – спросил Сергей. – Какая связь у этих вызовов со мной?

– Самая прямая, – улыбнулся Семягин. – Он вызывал только для того, чтобы о тебе расспросить. Выспрашивал, что делаешь, как живешь, в каких отношениях с пацанами и все такое. Но главное – его интересовало, не было ли у тебя каких залетов: выпивка, бабы и самоходы. Об этих трех вещах каждый раз спрашивал.

Сергей удивленно поднял брови. Он, конечно, сразу понял ход мысли особиста, логику его действий, ужаснулся, когда представил, к чему бы это все могло привести. Если бы… Слава Богу, ребятам рассказать было нечего. Ну если только знакомство с Татьяной. При желании можно было его повернуть любой стороной.

– Да не напрягайся ты, – заметив волнение друга, сказал Санек, – нечем нам было его порадовать. Твою короткую переписку с этой девушкой из больницы он изучил от и до. Знаю это, потому что спрашивал меня, не встречался ли ты с ней, не сбегал ли в самоволку.

– А ты?

– А я что? Рассказал ему все, как было. Что письмо ее тоже читал и знаю, как ты на него ответил. Все чисто, как в раю.

Саня засмеялся и похлопал Сережу по погону. Сереже, тем не менее, было не до смеха. Вот это сюрприз под конец службы!

– Расслабься, Серый, – продолжал веселиться Семягин, – все теперь позади, никакого криминала на тебя не нарыли, скоро мы с тобой будем дома и очень быстро обо всем забудем.

– Только милость Божья хранила меня от зла, – задумчиво произнес Сережа.

После ухода Сани в роте остались только самые отмороженные нарушители и Сергей. Общаться особо не хотелось, общие темы отсутствовали по определению. Наконец и их отпустили домой, Сережа остался один. Дни потянулись еще медленней, казалось, это не закончится никогда.

И все же, каким бы долгим срок службы ни был, но и он когда-то заканчивается. Капитан Ложенко однажды утром протянул солдату обходной лист. Это был особенный документ, без которого невозможно было уволиться в запас. Простой серый листок, напечатанный на газетной бумаге, на нем значились офицеры и прапорщики батальона, которые должны поставить подпись напротив своей фамилии.

В списке были: зам по тылу – у него не должно было быть к тебе претензий по задолженностям; старшина роты – почти то же самое, но на уровне роты; замполит – ему нужно было показать все конспекты, сделанные на политинформации, и так далее, полностью по списку.

Интересно, что, за редким исключением, у каждого из них находилось для увольняющегося короткое поручение. Зам по тылу нужно было перекатить газовый баллон из гаража на склад, старшине срочно понадобилось пересчитать поступившие простыни, а замполит – надо же! – как раз сидел над стенгазетой и вспомнил, что Сережа умеет писать тушью. Благодаря всем этим мелочам подписывание обходного листа растянулось на добрых два дня.

Наконец на третий день – последняя инстанция. Комбат. С коммутатора дежурный позвонил к нему в кабинет. Доложил. Высокая, обитая дерматином дверь. Постучал. «Разрешите?» – «Входите».

Сережа вошел, доложил по форме и положил перед комбатом обходной лист.

– Только ваша подпись осталась, товарищ подполковник, – сказал.

– Ну что ж, присядьте, товарищ солдат, – комбат был в хорошем расположении духа и явно не торопился. – Можно вас поздравить, наше противостояние закончилось вашей победой. Хоть и не хочется этого признавать, но факт есть факт.

Сергей отодвинул стул, сел. Комбат повертел в руках обходной лист и отложил его в сторону. Коротко подумав, спросил:

– Ну что теперь, товарищ солдат?

– Теперь домой! – ответил Сережа, улыбнувшись.

– Это понятно. Дальше-то что, на гражданке? На повышение теперь пойдешь? В Москву, небось, вызовут, поощрят как-то…

– Да ну, вы что, – снова улыбнулся солдат. – Во-первых, я считаю, что никакого поощрения ничем не заслужил, во-вторых, у нас такое не принято в принципе, а в-третьих, не ради каких-то поощрений и тем более «повышений» я служу Христу. Делаю это из любви к Нему. Да и какие могут быть повышения в наше время.

– Кто ж вас знает! – посерьезнел офицер. – Такая стойкость должна быть чем-то мотивирована.

– Я уже сказал чем.

Для Сережи было важно попытаться вернуть Библию и свои фотографии, которые забрали офицеры при проверке сейфа. Он подумал, что комбат знает об их судьбе, поэтому пытался отвечать так, чтобы не испортить ему настроение.

– Ну хорошо, хорошо, – не унимался комбат, – будем считать, ты убедил меня, что твоя вера стоит того, чтобы за нее платить такую высокую цену. Но как ни верти, а репутацию ты себе в ваших кругах все-таки заработал.

– Время покажет, – уклончиво ответил Сергей, а потом перешел к вопросу, который его волновал: – Товарищ подполковник, разрешите вопрос?

– Давай твой вопрос.

– Когда была эта история с сейфом комсорга в нашей роте, я лишился своей Библии и фотографий. Я собирал их два года, и это, как вы понимаете, память на всю жизнь. Вот и хочу вас спросить, есть ли какая-то возможность получить их обратно?

Комбат вдруг выдвинул ящик стола и достал пакет с фотографиями. Сергей не подал вида, что удивился, просто ждал, что будет дальше. Офицер достал снимки и начал перебирать их: одни откладывал в сторону, другие оставлял в пачке.

– Здесь, – говорил он, – у тебя воротничок расстегнут. Не по уставу. Здесь у твоего товарища ремень сильно спущен. Тоже не положено…

После такой сортировки осталось меньше трети фотографий. Комбат протянул их Сергею, остальные убрал снова в ящик. Солдат попытался уговорить командира, но тот был непреклонен. Не дай Бог на Запад попадет, сказал. Дискредитация Советской Армии получится.

– А с Библией что? – робко спросил Сережа, все еще надеясь.

– Библии нет, – почему-то загадочно улыбнулся комбат.

– Тогда я буду молиться, чтобы чтение этой книги привело к познанию Истины того, кто будет ее читать, – ответил Сережа и тоже улыбнулся.

Комбат поставил свою подпись на обходном листе, сказал, что, в принципе, ему жаль с Сережей расставаться, хорошим и беспроблемным он был солдатом. Если, конечно, не учитывать проблем, которые он принес своими убеждениями. Расстались они по-военному, оба понимали, что это последняя их встреча.

– Разрешите идти, товарищ подполковник?

– Идите, товарищ солдат!..

Увольнительную в этот день ему оформить не смогли. Как всегда, нужного офицера не оказалось на месте. Придется еще раз переночевать в роте.

По сути, он уже был уволившимся в запас. С ротой и ее службой не имел ничего общего, был единственным и последним, кто остался из его призыва.

Сережа вошел в расположение, получил парадную форму, в бытовке еще раз ее проутюжил. Ботинки особо не готовил, так как рассчитывал сменить их на сапоги. Дипломат с немногими вещами был уже упакован, спрятал в него принесенные фотографии, проверил все и закрыл.

Спать в роте не хотелось. Сергей попросил двух молодых отнести его кровать в спортивную комнату – последнюю из почти 730 ночей он проведет среди снарядов, штанг и гантелей. Завтра с утра сразу наденет парадку – она уже готова, висит на спинке стула в ожидании. Тут же рядом шапка с кокардой, заглаженная ровным кирпичиком; с формой х/б придется распрощаться навсегда, она останется здесь.

Через закрытые двери была слышна вечерняя поверка. Наверное, прозвучала и его фамилия, которую не успели вычеркнуть из журнала. Командир отделения должен был на это ответить: «Уволен в запас».

После поверки затопали ноги. Духи привычно запрыгали через голову друг другу, репетируя отбой за 45 секунд, черпаки и деды, не торопясь, поплелись к своим кроватям. Сереже все это было родным, он чувствовал себя частью происходящего в казарме и уже с трудом представлял отбой по-другому. И тем не менее, сегодня впервые за два года он ложился спать не так, как все. Непривычное ощущение свободы, отсутствия давления, команд вызывали приятную улыбку.

За окном звенели, скользя по рельсам, поздние трамваи, доносился шум запоздалых машин. Рядовой военно-строительного отряда сидел на кровати и рассматривал десяток оставшихся фотографий. Большая часть, почти все, что он старательно собирал на протяжении службы, оказалась теперь в чужих руках. Скорее всего, за ненадобностью от этих снимков просто избавятся, выбросят в мусор. А для него это была бы память на всю жизнь. Жаль, что так получилось.

Умолкли трамваи, затихли автомобили. Сергей давно пытался уснуть, но сон все не шел. Вспомнил, как в первые дни службы засыпал чуть ли не на ходу, успевал провалиться в сон, когда голова была только на пути к подушке. А сейчас что? Как ни пытался заставить себя уснуть, ничего не получалось, в груди пылало какое-то непонятное волнение, предвкушение другой, новой жизни.

Голова постоянно работала и не могла отключиться, всплывали в памяти трудные дни, их сменяли смешные эпизоды, друзьям хотелось сказать добрые слова, а подлецам засвидетельствовать неуважение. Но все они были уже не здесь, наслаждались гражданской жизнью где-то далеко, у себя дома.

Какой она будет после двух лет? Это была первая мысль, которая мелькнула в голове Сережи, когда через тонкую дверь прозвучал привычный крик дневального: «Рота, подъем!» Он понял, что вставать ему не нужно, торопить его никто не будет и вообще, скорее всего, эту команду он слышит в последний раз.

Сережа дождался, пока рота выбежит на зарядку и только потом не спеша встал. Прошел в умывальник, привел себя в порядок и, вернувшись в свою келью, стал наряжаться в парадку. После завтрака, получив, наконец, увольнительную, вернулся за шинелью и дипломатом. Теперь осталось только сдать комнату дежурному, попрощаться с теми немногими, кто был в наряде, и все. Все!