Текст книги "Солдаты"

Рассказ второй. Слепая

Она жила в покосившейся хижине на окраине пустыря. Участок, огороженный покосившимся, некрашеным, кое-где выбитым штакетником, высокой травой летом, нечищеным снегом зимой, одна узкая тропинка к калитке, выглядел по-сиротски. Чувствовалось в его молчаливой хмурости тоскливое одиночество.

Старушка редко выходила во двор. Ослепшая уже в зрелом возрасте, по причине, которую теперь вряд ли кто-то вспомнит, осталась она прозябать в том доме, в котором жила, деваться было некуда.

По воскресеньям согбенная ее фигурка неизменно появлялась на невысоком крылечке под жиденьким, накренившимся козырьком. Одетая, как смогла, «на выход», празднично приподняв подбородок, поворачивая его на каждый звук, доносимый ветром, стояла она в ожидании того, кто отведет ее в церковь. Иногда битый час могла простоять вот так, прислушиваясь к каждому шороху, ловя любое движение воздуха, а потом, будто еще сомневаясь, что время вышло, нехотя поворачивала обратно и, нащупав дверь, осторожно толкала ее. Спина старушки еще более, кажется, ссутулившаяся, скрывалась во мраке неосвещенной верандочки, дверь со скрипом закрывалась, иногда гулко гремело задетое в волнении пустое ведро, и вновь все стихало. Обещавший прийти за ней забыл, засуетился, заболел – неважно. Важно, что не пришел. Праздничность исчезала с крыльца, с тусклых окон, засаленных занавесок, дом снова на целую неделю погружался во мрак и тишину.

И уж если в следующее воскресенье слышался скрип калитки, а потом звучало долгожданное «Приветствую!», то наступал для нее счастливый, наполненный бесконечной радостью день. Мелко, ухватившись за рукав поводыря, шагала она в дом молитвы и, казалось, была на вершине счастья.

Чтобы слепая никому не мешала в церкви, ее усаживали на последнюю скамейку в самый угол. Видеть она все равно ничего не могла, а слышимость в зале была превосходной. Она ловила каждое слово, впитывала, будто боясь что-то упустить, саму атмосферу происходящего, с ее лица не сходила улыбка, а из невидящих глаз текли слезы. Ах, как же быстро пролетали два часа служения!..

Неизвестно, кому из молодых людей пришла в голову идея проводить майские и ноябрьские праздники с пользой для дела. Посещали одиноких стариков, помогали весной перекопать огород, осенью – дрова с углем приготовить на зиму. Поработают, а потом и споют что-нибудь для пожилого человека. Польза для всех. И удовольствие.

Первомай радовал солнечной погодой. Небольшая группа молодежи зашла в кабинет пресвитера: кого бы нам посетить?

– Знаете сестру-старицу? Она слепая. Неподалеку здесь, на пустыре живет.

– Найдем, не переживайте.

– Ей огород перекапывать не нужно. Она все равно его содержать не может, а вот в домике прибраться, посуду помыть, пыль вытереть да ободрить ее как-нибудь – это самое то. Одна совсем живет, не посещает ее никто, кроме нас. Так что вы там уходить-то не торопитесь, пообщайтесь с ней.

Пресвитер объяснил, как легче найти ее дом, помолился, благословил молодежь на труд. Идти пришлось недолго, домик на пустыре виден хорошо, ни с чем другим не перепутаешь. Кажется, здесь.

– Можно к вам? – провисшая на петлях дверь упирается, открывается с трудом.

– Да-да, конечно, проходите, – из глубины комнаты отозвался бодрый и, как показалось, какой-то даже молодой голос.

Затхлый воздух мрачной лачуги на мгновение обратил на себя внимание, но тут же забылся. Глаза, не сразу перестроившиеся после яркого солнца, рассмотрели протертую в краске пола дорожку: от кровати к столу, от умывальника – к печке. Металлическая с вмятиной кружка на столе, плохо промытая, с засохшими остатками пищи по краям тарелка, несвежее кухонное полотенце на спинке стула, стоящее на краю табурета ведро с водой, неровно застегнутая потертая кофточка на хозяйке. Как утешить ее, чем ободрить? Какие слова могут принести радость ей, живущей в таком убожестве?

С помощью по дому справились быстро. Девушки вымыли посуду, поменяли постель, парни подмели во дворе, навели порядок в сарайчике. Чем еще можем быть полезными, сестра дорогая?

– Братики мои милые, сестрички, а вы спойте! Спойте, дорогие! Знаете песню «Чудный чертог»?

– Знаем, конечно, – взяли табуреты, устроились вокруг сидящей на кровати старушки, запели.

Лицо старушки преобразилась. От улыбки ее словно солнечные зайчики запрыгали по комнате, какое-то внутреннее излучение, ставшее физически ощутимым, не оставило сомнений в том, что слепыми глазами она видит в этот момент тот чудный Чертог, недоступный пока для зрячих, о котором они пели. В какой-то момент молодые люди поняли, что не она нуждается в ободрении, а они. Ее радость, ее незыблемая вера начала действовать на них. Мощный поток энергии, исходящий от слепой, бедной старушки захватил, понес, ободрил. Сила ее упования, физическое ощущение близости Всевышнего сбросили в бездну важность или хоть какую-то значимость условий, в которых она жила. Нечто гораздо более ценное, непреходящее заслонило собой нищету комнаты. Сыроватый, затхлый воздух наполнился свежестью и чистотой, а на первый план во всем величии вышла непобедимая совершенная радость.

Песня закончилась, умолкли молодые, звонкие голоса, повисли в комнате последние строки: «Скоро будем там, скоро будем там, где покой!»

Старушка продолжала улыбаться:

– Как же велик Господь! Он так любит меня, так заботится обо мне. Как же благодарна Ему за все, что Он мне дает…

– Спасибо, бабушка! Спасибо за ваше любящее сердце, за вашу радость. Вы нас очень, очень ободрили!

Хозяйка почувствовала – молодые люди спешат. У них дела, своя жизнь, свои причины для радости. Она умело, незаметно устранила возникшую заминку:

– Бегите, славные вы мои, у вас дел еще, небось, много. Спасибо вам за помощь, спасибо! Благослови и храни вас Господь!

Ей снова предстоит остаться одной. Молодые люди шумно, на ходу прощаясь, вышли на улицу, парням и девушкам нужно успеть нагуляться в выходной день. Со скрипом закрылась старая дверь. Звонко щелкнул выключатель света, лампочка теперь не нужна. В потемневшей хижине вновь наступила звенящая тишина…

X

– Noch ein Kafe?[3]3
  Еще кофе? (нем.)


[Закрыть]

Молодой человек с трудом оторвался от воспоминаний.

– Ах, кофе? Да, конечно! Ja, natürlich[4]4
  Да, конечно! (нем.)


[Закрыть].

Официантка легко подхватила пустую чашечку с подсохшей на краешке кофейной пенкой и скрылась за створками стойки.

Улыбнулся, осмотрев интерьер кафетерия. Представил над кассой кумачовый плакат с белыми квадратными буквами, Славиком нарисованный: «Планы партии – планы народа». Или: «Обслужим культурно каждого посетителя!» Здесь не пишут, здесь обслуживают. Культурно. Без лозунгов и социалистических соревнований, без повышенных обязательств, клятв, рапортов и «контрольных весов». Работают люди исключительно в пользу личной прибыли, а выглядит так, будто трудятся для клиента.

…И все же почему тогда в истории с фотографиями мертвого Максимова им понадобилась помощь? Огромные ресурсы в распоряжении, специалистов куча. Обратись к любому фотографу – непременно поможет, а вот поди ж ты, прибегли к помощи солдат-срочников. «Кто умеет проявлять пленку?» Странно. На этот вопрос теперь уже вряд ли кто ответит…

* * *

– Как вы отнесетесь к предложению посетить комсомольское собрание? – спросил накануне Дня Победы замполит.

– А как может отнестись к подобному предложению баптист? – ответил вопросом на вопрос Сергей.

– И все же давайте попробуем, – настаивал майор. – Приказывать я вам в этом случае не могу, но убедительно рекомендовать – вполне. Ко всему прочему у вас появится возможность сравнить. Ведь у вас, у баптистов, тоже собрания?

Так Сережа впервые в жизни оказался на комсомольском собрании. В назначенный час солдаты, влекомые добровольно-принудительными чувствами, двинулись в актовый зал. Входя в помещение, почему-то старались занимать места подальше от сцены. Это первое, на что обратил внимание Сергей.

День был выходной, настроение полагалось праздничное, но нет на свете ничего, что могло бы оправдать в глазах воина потерю личного времени, и поскольку комсомольцы решили собраться в ущерб оному, то праздник выглядел слегка натянутым. Офицеры, и это тоже бросилось Сереже в глаза, пытались изображать равноправие – здесь нет офицера и солдата, прапорщика и сержанта, здесь комсомолец комсомольцу друг, товарищ и брат.

– Товарищи! – постучал по стакану карандашом комсорг. – Успокаиваемся!

– Так, вам сказано, успокаиваемся! – громко, с надрывом призвал со своего места в зале какой-то старлей. Затем, вспомнив, где он находится, осекся, понизил тембр и почти мягко закончил: – Проходите, товарищи, проходите, быстрее занимайте места, нам нужно начинать.

Наконец, все притихли.

– Товарищи! – вновь обратился к присутствующим комсорг. – Какие будут предложения?

– Есть предложение начать собрание, – выкрикнул кто-то из зала.

«Во дают! – хмыкнул Сережа в кулак. – Народ тут, похоже, с юмором. Ведь ясное дело, что если все собрались, то уж нужно и начинать». Через секунду стало ясно, что выкрикнутое из зала предложение «начать» не было ни шуткой, ни издевкой. Так, оказывается, полагалось, что кто-то должен обязательно внести предложение. Поэтому комсорг без тени сомнения произнес:

– Кто за то, чтобы начать собрание, прошу голосовать.

Потянулись вверх руки. «Неужели кто-то проголосует против?» – подумал Сергей. Но нет, все были согласны начинать.

– Теперь, товарищи, – продолжил комсорг, – нам необходимо выбрать президиум. Какие будут предложения?

Кто-то предложил офицера, кричавшего на солдат в самом начале. Проголосовали. Все «за». Старлей прошел и занял место рядом с комсоргом за кумачовым столом. На этом голосования не закончились. Нужно было выбрать еще одного в президиум, он должен будет вести протокол собрания, и утвердить повестку.

Только после этого голосования ненадолго закончились, какой-то прапорщик зачитал сухой и длинный доклад. Комсомольцы, позевывая, слушали, иногда в тех местах, где докладчик упоминал Победу, партию и ее генерального секретаря, аплодировали.

Затем последовало действо, называемое здесь «прениями». Снова начали голосовать. Много раз, по каждому поводу и всегда единогласно. Никто ни разу даже не воздержался. Было заметно, что большинство присутствующих томно скучает, некоторые, в основном салабоны, пытались изобразить активность, им же в первую очередь достались и различные посты в ячейках, за которые голосовали после прений. Ответственный за проведение политинформаций, казначей, ответственный за стенгазету, за спорт, за агитацию – все эти общественные нагрузки поделили между солдатами первого года службы. Старики, если вдруг кто-то предлагал их кандидатуру, откровенно смеясь, брали «самоотвод».

Собрание, по меньшей мере в глазах Сережи, было похоже на театр, в котором актерам лень играть заученные роли. Когда оно наконец закончилось, радости никто не скрывал…

– Ну что, как тебе собрание комсомольцев? – спросил Игорь Осин, когда солдаты вернулись в роту. Ефрейтору, по всей видимости, дали поручение поговорить с баптистом.

– Да никак, если честно, – осторожно, чтобы не сказать лишнего, отозвался Сережа. – Наигранно как-то все, неестественно. Голосование по самым пустяковым вопросам. Не почувствовал я настоящей убежденности в том, о чем вы говорили. Хотя, если честно, мне было интересно наблюдать за вами, прав был замполит, теперь есть, с чем сравнить.

– А по мне, так собрание хорошо прошло. Лучше, во всяком случае, чем всегда, – возразил Игорь. – Слушай, а когда мы по результатам чтения Библии соберемся?

– Все бы тебе результаты, – не удержался Сережа, съязвил. – Ты уже не на комсомольском собрании. Библия не для результатов, она для души.

– Да ладно тебе, – улыбнулся Игорь. – У меня просто вопросы накопились. А еще я с Ванькой Кабановым поговорил, он, чтоб ты знал, тоже твою книгу читает. Давай как-нибудь соберемся.

– А ты не боишься, что тебе влетит? Хорошенькое дельце, комсомольский вожак роты проводит библейские занятия. Но собраться я не против, конечно. Хоть даже и сегодня…

Вечером рота тратит свое честно заработанное личное время. Бытовка полна желающих подшиться, поутюжить выстиранную форму. В умывальнике бреются по пояс раздетые, слегка озябшие от ледяной воды воины. В туалете шуршат сапожные щетки, натирая сапоги кремом, кто-то с полотенцем наперевес, ленясь поднять ноги, шаркает тапочками по полу, двигаясь по взлётке в направлении своей кровати. Любители музыки бренчат на гитаре, рассевшись кружком на табуретах. Охотники поиздеваться над слабыми, тренируются в своем деспотизме. В классе для политзанятий тихо – там подшитые и привевшие себя в порядок воины пишут письма. И только в ленинской комнате обычно пусто. Ее почему-то не любят. Используют редко, даже когда она свободна.

В такой обстановке легко незаметно собраться. Относительно, конечно, незаметно. Игорь дал Сереже знак: иди в ленинскую комнату. Рядовой Кабанов был уже там. На правах комсорга ефрейтор попросил сослуживцев не заходить. У меня, типа, просветительская работа. С сектантом!

Комсорг плотно прикрыл дверь, открыл сейф, достал из него обернутую в газету Библию и предложил сесть за последний стол, подальше от дверей. В случае чего, можно будет успеть спрятать Библию в парту.

Помолчали. Чувствовалось, что волновались, – дело, в случае обнаружения, все же чревато последствиями. Какое-то время Сережа смотрел, будто любовался, на заходящее за соседнюю пятиэтажку солнце. Потом, глубоко вздохнув, решился:

– Ну что, друзья мои, не будем терять время. С чего начнем?

– С вопросов, – предложил Игорь.

– Хорошо, давайте с вопросов.

– Как можно поверить в Бога, если Его никто никогда не видел? – начал комсорг.

– Да, – подхватил Ваня. – Почему бы Ему себя не показать?

– А Он и показывает себя, – ответил Сергей.

– Где? Как?! – одновременно выдохнули собеседники.

– Дай мне, пожалуйста, Библию, Игорь, – попросил Сережа. – Вот здесь читай, 20 стих.

– «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны», – задумчиво прочитал парень.

– Смотрите, друзья, – робко начал Сережа. – Творца мы видим в окружающем мире. Если внимательно посмотреть на природу, на все то, что в ней происходит, то непременно увидишь Бога. Например, идет дождь. Почему? По какой причине? Каким образом? Мы знаем: ветер нагнал облака, собранные в результате испарения. Осадки падают на землю. Все просто. Но послушайте, разве могут с такой точностью действовать законы природы, не будь у нее Законодателя?!

Возьмем более современный пример – двигается электропоезд. Почему? Потому что локомотив соединен с источником тока, состав двигается с нужной скоростью, останавливается, где необходимо, а где-то, наоборот, – набирает скорость. Каждому понятно, что безжизненный поезд не может двигаться сам по себе, им управляет человек. При этом пассажиры его не видят. Но разве возникают у кого-то сомнения, что машинист существует?! Только разумное существо может создать электровоз и заставить его двигаться по своей воле. И так во всем.

Библия говорит, Ваня прочитал, «Бога не видел никто и никогда». Но сила Его, законы, действующие под Его властью, видны через рассматривание творений. Ничего в мире не происходит само собой, везде присутствует разум. Вы сами знаете, что мир, в котором мы живем, – потрясающий по своей сложности механизм. Часы человек сверяет по солнцу. За много тысяч лет земля, вращаясь вокруг него, ни разу не сбилась, не опоздала, не отклонилась от маршрута. Разве это не чудо? Разве не подтверждение могущества Творца?

Кто-то, значительно умнее человека, мог сотворить то, что выше человеческих возможностей. Вот Его-то мы, верующие, и называем Богом. Он создал все видимое и невидимое. Мы верим, что мир имел свое начало. Бог – безначальный. Он – Творец и Создатель. Он – Вседержитель.

Да, вы правы, говоря, что Его никто никогда не видел. И Библия об этом говорит. Давайте откроем, сможешь найти Евангелие от Иоанна, Игорь?

Сережа помог найти нужный текст в первой главе:

– «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил».

– Как это понимать? – спросил Ваня.

– А так и понимать, что Иисус Христос пришел на землю, родился в человеческой плоти и таким образом показал, явил людям Бога. Остается только поверить в то, что Христос есть Сын Божий. И тогда весь ребус сходится, открывается настоящий смысл жизни и смерти.

– Но ведь тебе Он как-то открылся? Почему ты веришь? – поинтересовался Ваня. – Почему до сих пор не открылся нам?

– Я искал Его, моя душа требовала ответа на вопрос: в чем смысл жизни? Я много молился: «Господи, откройся мне, дай мне знать о Себе». И Он ответил.

– Как ответил?

– Через Слово, через Библию то есть. Все ответы – там. А потом со временем Его общение со мной стало ближе. Он обращался ко мне через какие-то случаи, через размышления, через беседы с людьми, даже через песни. Я стал понимать Его, слышать Его голос.

– Что, прям голос слышишь? – не поверил Игорь.

– Не так, как мы друг друга слышим. Понимаете, Он обращается напрямую к душе человека, и когда мы настроены правильно, когда ищем Его, то обретаем способность услышать.

– Расскажи, как это происходит.

– До армии я написал зарисовку и выучил ее наизусть. Если не против, расскажу вам ее. Она, конечно, слегка поэтическая, может, вам и не понравится, но суть передает более-менее точно…

– Ну давай уже, рассказывай, – не терпелось комсомольцам.

– Я не слышал его поначалу, – начал тихим голосом Сергей. – Не мог расслышать. Он утопал, терялся во множестве звуков, ярко, разноцветно и четко отпечатывающихся в моем сознании.

Звонкое, радостное, наполненное, казалось, великими событиями детство поглощало меня всего. Целиком. Было оно, наверное, слишком шумным для того, чтобы слышать его. А голос звучал. Пробиваясь сквозь смех и болтовню друзей, летящих стремглав с горы на санках, гоняющих шайбу, скатывающих снеговиков, рисующих на запотевших окнах автобусов смешные физиономии… Тихо. Несмело и даже как-то робко звучал тот голос. Но…

Но захватила, увлекла, понесла по течению начинающая пробиваться вместе с обнаруженной вдруг весной юность. И вновь он потерялся. Скрылся под звуками недостроенной шестиструнки, перебиваемый мелодичными девичьими голосами, скрипучим смехом друзей, шумными играми, потрескиванием костра, увлечениями, влюбленностью, беспечностью и нереальными целями… Разве расслышать было его!

Но он не пропадал. Уходил на задний план, уступал, но… Но продолжал звучать. Иногда ему удавалось пробиться сквозь все то, что занимало буйную голову, иногда даже удавалось обратить на себя внимание. Я нервно отмахивался… Юношеские дела, максимализм, спешка, боязнь не успеть вновь загребали в свой водоворот. Но ощущение от прикосновения к чему-то необыкновенному, невероятно теплому, уютному, светлому, оставалось. Вспоминалось…

А потом пришла молодая, ничем не подтвержденная, неоправданная уверенность в себе: «Я все знаю! У меня получится! Все впереди!» Поэтому, когда вновь зазвучал этот голос, путь ему преградила твердая и глухая стена гордыни. Как ни странно, он продолжал звучать. А потом… Потом я перестал прислушиваться к нему, не до него было…

Наконец гордыня под ударами первых предательств рухнула, обломки собственных ошибок, разочарований, обид накрыли, завалили, больно сдавили грудь. Я прислушался. И – о чудо! – он вновь зазвучал. Я узнал его и, признаюсь, несказанно обрадовался. Он здесь, он зовет меня! Как же мне, оказывается, его не хватало.

Сначала голос звучал тихо, но когда я дал ему понять, что он мне дорог, приятен, стал настойчивей, будто сил набрался, осмелел, засыпал вопросами. Его теплота окутывала, подобно мягкому одеялу, заботливо поправляемому добрыми мамиными руками. Впервые пришла мысль: «Интересно, какую цель он преследует, чего хочет от меня?» Но окружающие звуки были еще слишком сильны, в шуме разобрать его слова было сложно.

И вот наконец он превозмог – накрыл, захватил, уверенно, властно заполнил собою все. До последнего миллиметра. Оттеснил, что могло помешать. Не осталось ничего, что могло бы отвлечь от него. Только он и я. В тишине был слышен только он…

Услышанные, понятые мной наконец слова перевернули мою сущность, вывернули душу, оголили чувства. Прикоснувшись к самым тонким струнам души, он открыл мне глаза. Мои глаза! Пелена с них упала, и я увидел мир, узрел Его величие, силу, размах, глубину и… бездонную, бесконечную, как звезды, Любовь. К кому? Ко мне – песчинке в бескрайнем мире. И в этот момент меня вдруг поразил, покорил, смирил и восхитил смысл произнесенных им слов: «Любовью вечною Я возлюбил тебя!..»

Я не смог более молчать. Мне хотелось высказаться, и разговор этот стал вдруг для меня самым важным, ключевым, судьбоносным. Ничего, ничего не было в тот момент важнее ответа на мой вопрос, нет, вопль: «Кого, кого Ты возлюбил? Скажи мне, назови имя!» Он ответил мне тихо, чуть слышно: «Я назвал тебя по имени!» – «Меня? Ты?! Назвал… по имени? Кто Ты, Господи?!» – «Я искупил тебя, ты – Мой!..»

Сережа закончил рассказ. Какое-то время в комнате было совершенно тихо, парни не решались нарушить опустившееся на них умиротворение.

– Как здорово у тебя получилось все передать, – тихо произнес наконец Игорь. – Я как будто и сам почувствовал Его прикосновение.

– Счастливый ты, Серега! – добавил Ваня. – Я бы тоже хотел верить так, как ты.