Текст книги "Отпуск"

Потом в жизни Никольского будут романтические свидания в старинных готических замках, дорогих отелях, на шикарных яхтах, но наивысшего экстаза он будет достигать лишь в момент вспышки в памяти той безумной ночи под сенью каморки с верстаком.

Конечно, Господь завещал нам другую любовь – безгрешную. Однако есть ещё и Сатана, хоть редко, но изощрённо искушающий нас.

Всё лето прошло тогда под солнцем Сатаны. Что ж, в стране с полуживым маразматиком-правителем, празднующей в Пасху день рождения безумца, развязавшего гражданскую войну и физически истреблявшего священнослужителей, марширующей в Радоницу по площадям и проспектам с криками радости и бессмысленными лозунгами, не так уж предосудительно в молодые годы поддаться искушению плоти.

Друзья по-прежнему собирались субботними вечерами. Женатые Крутилин и Ланской не протестовали против присутствия невенчанной пары. Чаще всего обсуждалась знаменитая полемическая работа одного диссидента, иезуитски уничтоженного агентами спецслужб. Допустим, до 1984 года Советский Союз просуществовал. А что дальше? Каким будет следующий контрольный рубеж? Даты назывались разные, но ясно было одно: судный день близок, и они до него обязательно доживут.

4

Появление Вадима на корте никакой сенсации не вызвало. Большинство играющих его просто не знало, а знавшие не догадались, что к ним пожаловал тот самый Никольский собственной персоной. Пик его политической популярности пришёлся на время, когда нынешние школьники, а в основном они размахивали сейчас ракетками, либо ходили пешком под стол, либо готовились в первый класс и, разумеется, помнить какого-то «дядю из телевизора» не могли. Состав взрослых сильно изменился за полтора с лишним десятилетия: почти не стало дачников, появились новые домовладельцы, скупившие недвижимость прежних за смешные для себя деньги, казавшиеся продавцам спасительным капиталом.

Рядом с пузатыми сверстниками, одетыми в дорогие импортные костюмы, с лучшими мастерскими ракетками в руках, основатель клуба, облачившийся в поношенные шорты и кроссовки и с трудом отыскавший старинную «Ласточку», выглядел почти оборванцем. Кстати, клуб с лёгкой руки Вадима продолжал существование, о чём побеспокоились Алик с Лёней, сначала зарегистрировавшие устав в девяносто первом, а потом вовремя повторившие эту процедуру. Но оба раза напоминал им об этом через родителей тот, кому юношеское увлечение послужило трамплином к одной из самых блистательных карьер в современной России.

Единственным знавшим его человеком, помимо двух друзей, оказалась Мирра.

– Здравствуйте, Вадим Сергеевич, – сказала она, подойдя сзади.

Никольский отреагировал не сразу. Они виделись и утром и днём, поэтому приветствие принимало форму камуфляжа. Обернувшись, он на мгновенье снова ощутил возвращение молодости. Лишь голос выдавал принадлежность знакомого телесного обличия другому человеку.

– Вообще-то мы с твоей мамой очень хорошо играли микст, – с назидательной интонацией изрёк Вадим, не отрывая глаз от знакомой фигурки и пытаясь найти хотя бы одно отличие от Любы.

– Можете теперь попробовать с дочкой, – произнёс чужой, более низкий голос. Такое впечатление, что именно в эту, не видимую глазу и не осязаемую часть совместного творения ушёл весь материал, вложенный мужчиной, а всё остальное скопировало женскую генетику.

Ланской и Крутилин так азартно рубились друг с другом, что не заметили появления своего товарища. Ему не оставалось ничего иного, как принять предложение Мирры.

– Лёша! Оля! – крикнула она на соседнюю площадку, откуда мгновенно отделились две фигуры. – Сыграйте против нас.

Никогда ещё Вадиму не приходилось ощущать себя таким ничтожеством. Он постоянно мешался под ногами партнёрши, усердно старавшейся исправить его промахи, неизбежные после многолетнего перерыва. Подростки по другую сторону сетки насмешливо гоняли соперников по полю, стремясь не столько забить очко, сколько столкнуть их лбами.

Началась игра на счёт. Не успел Никольский приспособиться к необычным подачам противников, толкавшим волан от груди закрытой стороной ракетки, как те уже радостно вскинули руки. Оказывается, теперь партия стала вдвое короче: семь очков, и конец. В начале второй Мирра успешно приняла, и они даже повели, но хитрые дети стали лупить только в сторону партнёра и выиграли второй сет.

– Плохи наши дела. С мамой у нас получалось лучше, – пытался отшутиться Вадим.

– Сейчас мы их прижмём, – сосредоточенно ответила девушка. – Только вам придётся постоять у сетки.

Унизительно для мужчины держать в смешанной паре переднюю линию. Но ничего не поделаешь, когда ты слабее. Прежнего навыка вполне хватало, чтобы перехватить высоко летящий мяч или добить отражённый смеш.

Невольно вспомнилась история десятилетней давности. На высочайшем отдыхе в черноморской резиденции ему пришлось играть в теннис также в паре и тоже у сетки. Лицом к лицу с «самим». Тому только стукнуло шестьдесят, он ещё уверенно держался на ногах и злился, если против него действовали вполсилы. Проигрывая, сердился ещё больше. Нет, уступить матч и даже сет он никак не мог, имея за спиной мастера спорта, ещё сравнительно недавно выступавшего в соревнованиях. Но отдельные геймы иногда доставались соперникам, а ему не нравилось даже это. «Какой ты политик, – подумал тогда Никольский, – политик не может быть экстремистом». Ан нет, наступило время авантюрного максимализма! Поняв это на теннисной площадке, Вадим скорректировал своё поведение и стал чаще угождать капризному боссу. Ну а в игре он применял простую тактику: дабы не навлечь хотя бы минутной вспышки немилости, все удары старался отражать поглубже, в зону действия заднего игрока. Естественно, спиной не видно, как мячи идут прямо под руку партнёру, и лёгкий выигрыш кажется вполне заслуженным. Такие поддавки спортивного успеха, разумеется, не приносили, зато с позиции политеса выглядели идеальным приёмом.

За воспоминаниями Никольский не заметил, как третья партия досталась его стороне. Оказывается, нужно только не мешать Мирре делать своё дело. И в четвёртой они управились быстро силами практически одной партнёрши. А вот в пятой, заключительной возникла неожиданная интрига.

Конечно, можно было и её по инерции довести до победы прежним способом. Но Вадиму очень захотелось поучаствовать в добывании очков, а его напарница вовремя почувствовала это и, щадя мужское самолюбие, решила ему посодействовать. От прямой атаки она перешла к скрытой, не нанося решающий удар, а готовя его для играющего впереди. Несколько попыток забить верный мяч кончались для него конфузом, и подача уходила к противникам, но в кульминационный момент, когда счёт сравнялся и дело шло к выявлению победителя на продолжении, Никольский исхитрился дважды пробить точно. Сначала он плоско сыграл под неудобную руку Алёше, тут же вышел на перехват и уложил волан на кромку, в мёртвую для соперников зону. Затем переиграл Олю на укороченных и, стоило той нерасчётливо выдвинуться к сетке, угодил ей точно в плечо. Получилось так, будто победу паре принёс он.

– Вы молодчага, Вадим Сергеевич, – похвалила его Мирра, пожимая руку. – Без вас мы бы точно проиграли.

Концовку наблюдали и закончившие свой поединок Ланской с Крутилиным.

– Да, настоящее мастерство с годами не уходит, – польстил другу Леонид.

– Ненастоящее, как видно, тоже, – съязвил Александр по своей старой привычке перечить соседу.

– Между прочим, – огорошил их Никольский, – я уже подыскал спутницу на сегодняшнюю ночь. – И он показал рукой в сторону своей микстёрши.

Такого поворота никто не ожидал. Отказать нельзя – слово не воробей. Однако принимать в компанию ребёнка – не в их правилах.

На минуту повисло тяжёлое молчание. Мирра догадалась, что отходить от покровителя ей ни в коем случае нельзя, и притворно заканючила:

– Вадим Сергеевич, пойдёмте покидаем просто так. Нам нужно тренироваться, чтобы выиграть и завтра. У дяди Лёни с тётей Женей.

Никольский тоже понимал: оставаться наедине с друзьями опасно – начнут отговаривать, а он твёрдо решил взять с собой эту девчонку.

– Теперь вы, господа, делайте выбор, – сказал Вадим и пошёл кидать «просто так», оставив Леонида с Александром в нелёгких раздумьях. Являться в ночь на Ивана Купалу без дамы всегда считалось у приятелей признаком явной слабости, полной мужской несостоятельности.

Глава одиннадцатая

1

Давненько Ланской не попадал в такую переделку.

Половина девятого, через два с половиной часа отъезд, а вокруг – одни сикилявки. Двадцать лет назад сгодились бы и они, но ему тогда было двадцать пять, и шестнадцатилетние девчушки смотрели на него жадными влюблёнными глазёнками: только помани. Поманить, конечно, можно и теперь, но что подумают их матери, те самые девчушки из прошлой жизни, так и не дождавшиеся его царственного внимания?

Брать жену в такое общество смешно. Поехала бы для равновесия Женя Крутилина – куда ни шло. Но она появится только завтра.

Явиться одному – подорвать на корню традицию. И лишний раз дать повод для торжества этому несносному «Арамису».

Конечно, у него хватало знакомых авантюрного склада. И он решил дать достойный ответ своему извечному другу-конкуренту.

Этот телефон он помнил наизусть. Отойдя в сторонку, извлёк из кармана куртки мобильник и набрал нужную комбинацию.

– Алло! – мгновенно отозвался властный женский голос.

– В каких краях обитает мой ангел? – вкрадчиво спросил Александр.

– Александр Дмитриевич? Давно не слышала ваш нежный баритон.

– Не находилось достойного для вас повода.

– А теперь есть?

– И ещё какой! Так какую же почву топчут ваши очаровательные ножки: столичную или загородную?

– Они жмут на педали и катят по кольцевой.

– Вы едете на свою дачу?

– Да, жара добралась и до моих стареющих костей.

– Не желаете ли искупаться?

– Как приеду – плюхнусь в ванну.

– Это не романтично. Сегодня нужно совершать ритуальное омовение в естественных водоёмах.

– Ах, да, Иван Купала. Мы дали напоминание читателям на последней полосе и даже поместили гологрудую красотку, что немного легкомысленно для серьёзной газеты.

– Сворачивайте на наше шоссе, мой ангел. Сегодняшней ночью вам представится возможность взять одно сенсационное интервью прямо на берегу озера.

– Если вы имеете в виду себя, то у вас я предпочла бы взять в другое время.

– Меня посещает друг детства. Помните, я называл вам его имя. Он будет инкогнито со своей новой пассией, которая ещё ходит в школу. В такие минуты можно узнать много пикантных подробностей из нашей суперновейшей истории.

– Вы шутите?

– Нет, говорю истинную правду. Как в американском суде.

– Я миновала Егорьевское шоссе. Долго ещё до вашего поворота?

– Пять минут тихой езды. Кстати, от нас до вас можно будет добраться почти по прямой. Я потом покажу дорогу. Управитесь за час.

– Но мне не во что переодеться.

– Не волнуйтесь, это мы устроим.

– Напомните ваш адрес.

– Я встречу вас у поворота с шоссе.

– Очень любезно с вашей стороны.

– Да, встречу очень любезно и со своей стороны. Поэтому смотрите вправо.

– Я всегда смотрю вправо. До скорого свидания.

– Целую ваши ручки.

Маргариту Аркадьевну, журналистку одной из самых скандальных московских газет, Ланской не раз принимал у себя за городом. Одинокая дама бальзаковского возраста принципиально не выходила замуж, оставляя полную свободу для романтических приключений, необходимых ей для работы. Она была бы не прочь соблазнить и модного писателя, но тот ловко увиливал от дородной Греты, абсолютно не соответствовавшей его вкусу. Маргарита Аркадьевна ехала на дачу, где её ждала пятнадцатилетняя дочь, старая мать и, для уравновешивания полового состава семейства, два породистых кобеля с сиамским котом.

В кармане заиграла мелодия из «Щелкунчика»: «До́-си-ля-со́ль-фа-ми-ре-до́».

– Я слушаю.

– Алекс, кажется, я проехала мимо. Тут какой-то ужасный заезд на настоящий чёртов мостик. Качу к Владимирскому тракту. «Динь-динь-дон, динь-динь-дон, слышен звон кандальный…»

– Не переживайте, Гретхен, все дороги ведут в Рим.

– А что, если я всё-таки заскочу домой и захвачу с собой дочь? Мне всё равно надо пристроить кое-что в холодильник: в такую духотищу гостинцы для моих пупсиков могут к утру протухнуть, а они у меня не едят даже вчерашний лангет из дорогого ресторана. Тем более, у девочки, как вы намекнули, будет своя компания.

Совсем сумасшедшая баба! Знакомить родную дочь со столь опасно отрекомендованной девицей! Впрочем, расчёт её понятен: малышка отвлечёт внимание ненужной свидетельницы разговора. Что ж, интрига закрутится ещё покруче.

– Тогда вам не надо заезжать ко мне. Мы встретимся прямо на месте. Это километров на пять ближе. Подруливайте к половине двенадцатого.

– О'кей. У меня будет ещё время перевести дух. Диктуйте координаты. Я сейчас съеду на обочину, чтобы их подробнее записать.

Какое счастье! Не надо принимать её дома, объяснять суть происходящего жене. Случайная встреча на берегу. Русский народ, верный языческому прошлому, дружно отмечает Ивана Купалу. Вырисовывается замечательный сценарий. Впрочем, ничего замечательного: тут нужен не рояль в кустах, а результат его личных усилий поддержать традицию.

Обрисовав Маргарите Аркадьевне место для парковки, Ланской поспешил назад, на корт, предупредить Крутилина, что состав укомплектован, и тому можно не заниматься поисками третьей русалки. Четыре – это уже перебор.

Он застал Леонида играющим в одиночку против новоиспечённой смешанной пары. Несмотря на все старания Вадима, соперничающие стороны выглядели абсолютно равными, временами дуэт даже проигрывал.

Мирра издалека почувствовала перемену в настроении Александра и успокоилась: грозившая ей опасность благополучно миновала.

2

Машинально отражая летящие в его сторону мячи, Крутилин думал о своём.

Нет, он не станет палец о палец ударять, чтобы отыскать подругу для ночного приключения. И в былые времена ему это было в тягость, а при совершеннолетнем сыне – просто неприлично. Ничего, и раньше случалось отправляться на озеро впятером. Иногда друзья уединялись со своими спутницами, а он выполнял всю черновую работу: наломать сухих веток, развести костёр, подбрасывать дров. К тому же его не покидала уверенность, что сегодня и Алику не удастся кого-нибудь соблазнить на такой подвиг.

И всё же подходящая кандидатура у него имелась. В самый раз её пригласить. И ведь примчится. Тем более, зная об отсутствии Евгении и Толи. Но он её всё-таки не позовёт.

Они познакомились ровно четыре года назад. Здесь же на корте. Алиса гостила у замужней сестры в доме её свекрови. Заядлая спортсменка, она не выдерживала нудных однообразных сидений за столом с самоваром или возлежаний в саду на раскладушках, по наитию отыскала корт и непринуждённо влилась в компанию играющих, как это всегда случалось с любителями подвижного образа жизни, попадавшими хотя бы ненадолго в посёлок. Личная жизнь у тридцатипятилетней парикмахерши не сложилась. Была замужем да разошлась, детей в недолгом браке не заимела. К мужскому полу относилась с открытой симпатией, часто влюблялась, заводила легкомысленные романы, как правило, на почве совместных увлечений. Их героями становились то инструктор курсов по вождению автомобиля, то руководитель клуба туристов, то тренер по плаванию, то преподаватель английского языка, который Алиса изучала самостоятельно. Семейное положение для неё значения не имело. Главное, чтобы объект симпатий преуспевал в деле, становившемся для неё на какое-то время всепоглощающим занятием. Последней страстью стал теннис, и тут же её сердцем завладел бывший мастер спорта, занимавшийся с платной группой, куда она устроилась играть по большому блату (блат – последнее, что осталось у нас от прежнего уклада). Но аренда зала резко подскочила в цене, группа распалась, и Алиса тут же охладела к бравому теннисисту, любившему больше потрепаться и полакомиться трудами кулинарного искусства, чем ублажать естество их создательницы.

Крутилин, невзирая на возраст, продолжал удерживать первенство на корте, незаметно пришедшее к нему по мере взросления (в юности обычно выигрывали другие). С каждым годом он стал прибавлять и прибавлять в игре, вызывая зависть у парней, годившихся ему в сыновья. Его высокая фигура, техничные и удивительно точные удары вызывали восхищение даже непосвящённых, и нередко какая-нибудь проходящая мимо пара старичков останавливалась и аплодировала искусному спортсмену.

Алисе он приглянулся больше Ланского, игравшего азартно, но часто делавшего непростительные промахи и нервно на них реагировавшего. Писательские успехи последнего для неё ровным счётом ничего не значили: литературой она пока не интересовалась.

Пылкая парикмахерша начала недвусмысленно намекать Леониду на готовность заняться с ним и иными играми. Тому это, конечно же, льстило, но практических выводов он не делал, считая недостойным гневить судьбу, пославшую любящую жену. Вместе с тем, из чувства врождённого джентльменства, оставлял своей поклоннице призрачные надежды на успех. Она отнюдь не была нимфоманкой, и романтический сюжет увлекал её ничуть не меньше реалистического. Они встречались на корте, куда Евгения с годами заглядывала всё реже и реже, потом Лёня провожал новую знакомую домой, делая небольшой крюк. Иногда попадались друг другу на глаза в магазине, на пляже, на рынке, и эти случайные встречи неизменно кончались совместными прогулками по посёлку. Раза два Крутилин устранял мелкие поломки её автомобиля, явно служившие лишним поводом для общения, за что получал благодарственные поцелуи в щёчку. Но до настоящих поцелуев дело не доходило: Леонид был слишком строг в вопросах морали и никогда не позволял себе лишнего.

Расставаясь в двадцатых числах августа (сестра съезжала с дачи), они обменялись телефонами на случай, если удастся выбраться поиграть где-нибудь в бадминтон, который теперь заменял для Алисы теннис. Исписанный аккуратной женской рукой листочек провалялся в кармане Лёниной рубашки до первой стирки, где и сгинул бесповоротно, чего сам Крутилин и не заметил.

Звонок дачной знакомой раздался у него на работе уже через три дня. Алиса звала на международный турнир бадминтонистов в спорткомплексе на проспекте Мира, где ожидались именитые иностранцы, даже олимпийский чемпион из Дании. Мастеров такого уровня Леонид ни разу в жизни не видел и решил посвятить воскресенье походу на финалы соревнований. Четырнадцатилетний Толик, впервые тем летом ощутивший себя взрослым человеком, заранее договорился с приятелями отметить последний день каникул и составить ему компанию категорически отказался. Женя в ответ на приглашение молча показала на кучу необработанных плодов нового урожая.

Так он оказался один на один с предприимчивой искательницей приключений.

Крутилин приехал на час раньше, чтобы успеть походить по располагавшейся в том же здании самой известной московской книжной ярмарке. Книг оказалось много, но имена авторов ему ничего не говорили. С трудом отыскал единственное издание, достойное пополнить его библиотеку: не издававшийся у нас прежде роман одного из великих американцев, нобелевского лауреата и прекрасного бытописателя, ушедшего на сей раз из своего вымышленного провинциального мирка в жестокую реальность мирового побоища.

Алису узнал не сразу. К её довольно домашней, привычной для дачной обстановки внешности добавилось несколько мазков, отличающих городских модниц. Она явилась в вечернем туалете, очень элегантном, но чудновато выглядящем на фоне игроков в спортивных костюмах и других зрителей в затрапезной одежде.

Наблюдение за соревнующимися не заняло у них много времени. Выяснилось, что в последний день проводится лишь пять встреч и в каждой из пяти – одни датчане. Как ни красиво играли финалисты (в их числе действительно оказался олимпийский чемпион Атланты Поль-Эрик Хойер-Ларсен), но спортивный азарт начисто исчез после поражения накануне в полуфиналах шведов, кореянки и двух наших сильнейших мужских пар. За кого болеть, если своих нет, да и соперничество весьма условное. С тем же Хойером-Ларсеном его товарищ по команде Кеннет Йонассен честно бился только в первом сете, а второй проиграл почти вчистую. На трибунах прошёл слух, будто бы датчане заранее договорились: уступивший партию в следующей уже не сопротивляется. Женский финал подтвердил такой сценарий. Смотреть этот фарс становилось неинтересным. В перерыве перед третьим матчем Алиса предложила:

– Давайте тихонечко уйдём: мужчин мы видели, девушек тоже, ничего нового нам больше не покажут.

Они вышли на улицу. Алиса жила недалеко, в одном из тихих переулков, чудом сохранившихся в противоположной стороне от суетливого проспекта, поэтому пришла на соревнования пешком. Леониду невольно пришлось её подвезти, что заняло минут пять. Отказаться от её гостеприимства он счёл неудобным, поэтому поднялся на четвёртый этаж выпить чашечку кофе. Возвращаться за город смысла не имело, а приезд с дачи жены и сына ожидался не раньше девяти: местная электричка, на которой можно ехать с относительным комфортом, отправлялась почти в восемь. Свободного времени – вагон и маленькая тележка. Чашка кофе не снимала проблему обеда, однако утолить разыгравшийся аппетит наспех позавтракавшего Крутилина могла.

Но тот голод был ничтожен в сравнении с голодом хозяйки дома. Едва за вошедшими захлопнулась входная дверь, она обхватила голову гостя обеими руками, наклонила её, раздвинула влажным языком его губы, шепнув перед этим: «Только без единого слова».

Слова и не потребовались. Руки, ноги, пальцы, не говоря о других частях тела, сами знали, что делать в таких случаях. Они выполняли свою работу споро, деловито, словно включился какой-то заведённый механизм с тщательно отлаженной программой.

Уезжая через три часа домой, Леонид дал себе зарок никогда больше не звонить этой женщине и не встречаться с ней. Но она сама периодически напоминала о себе: зимой – по телефону, летом – визитами на корт при каждом приезде к сестре. Её главное увлечение сменилось с тех пор не один раз, но бадминтон она не забывала, называя его лучшей из всех известных ей игр, и на уклонявшегося от романтических свиданий Крутилина совсем не сердилась.

Он знал, что такую компаньонку сегодня обрёл бы мгновенно, но не хотел давать повода для лишних воспоминаний и возбуждения несбыточных надежд.

3

Никольскому удалось незаметно улизнуть с корта, когда Мирра увлеклась обыгрыванием какой-то девицы, видимо, постоянной её соперницы. Он не хотел лишний раз мозолить соседям глаза в компании с дочерью бывшей подруги. Боялся спровоцировать пересуды насчёт своего возможного отцовства, так и не выходившего у него из головы.

Дома его ждал немного возбуждённый беседой с женой Белоцерковский. Всю неделю он вёл важные и сложные переговоры о политических перспективах своего пасынка-шефа и теперь горел от нетерпения прихвастнуть первыми успехами. Слух о возможном разрыве Вадима с супругой его сильно озадачил и, дождавшись, пока тот приведёт себя в порядок и поужинает, с этой темы решил и начать. Но, как всегда, довольно неуклюже:

– Говорят, вы с Ларисой собрались разводиться?

Отчим не мать. Ему – никакого спуску с первого слова.

– Слушай, Стэн, – сразу осадил его Никольский, – если ты хочешь хотя бы немного выглядеть джентльменом, научись добывать информацию более дипломатичным образом. И не раскрывайся так бездарно, как начинающий боксёр. Ты подставил минимум две точки, куда я легко могу нанести нокаутирующий удар. Во-первых, отрезав короткое «нет», буду абсолютно прав, поскольку об этом ещё не говорят, а твой вопрос, если понимать буквально, относится не к теме, а к факту чьих-то разговоров. Во-вторых, я имею полное право поинтересоваться источником слухов.

Станислав Игнатьевич хорошо усвоил, что лучшая защита – это нападение.

– Не умничай. Разумеется, мне сказала твоя мать. Да ещё такими словами, будто от тебя здесь ничего не зависит. Но я прошу немедленно исправить положение. Ты нам нужен без единого пятнышка.

– Кому это нам? – решил сразу уточнить Вадим.

– Народу.

Игриво настроенный отпускник невольно рассмеялся:

– А не пошёл бы ты, народ, прогуляться в любимом народом направлении!

Обиженный в лучших чувствах доброжелатель попытался исправить оплошность, сразу перейдя к делу:

– Зря юродствуешь. Я потратил пять дней, чтобы выбить тебе деньги.

Никольский насторожился:

– Какие деньги?

Белоцерковский мгновенно усмотрел повод поквитаться:

– Ты, Цицерон, тоже прокололся. Я могу сказать просто: большие. Или: американские. Тебя ведь не это интересует.

Его собеседник остался невозмутим:

– За меня не волнуйся. Я через два-три вопроса всё равно доберусь до сути. Так для чего же деньги?

– Это ближе к делу. На предвыборную кампанию, – гордо отчеканил Станислав Игнатьевич.

Вадим невольно вспомнил прочитанную утром газетную статью, но решил не подавать вида.

– Вроде бы в ближайшее время никаких выборов не предвидится.

– Я не о ближайшем времени думаю, а об очень далёком, – важно заявил Белоцерковский, воображая себя в этот момент одним из столпов российской государственности.

Стало ясно, что надо перехватывать инициативу и делать чужую игру своей:

– И сколько на сегодня в наличии?

– Так, ерунда для начала, три совсем зелёных фрукта, – продолжил в своей излюбленной манере седовласый воротила отечественной промышленности.

– Значит, пять, – предположил вслух Никольский, помня о привычке отчима брать себе меньшую, но достаточно крупную часть.

– Это с кожурой. Так сказать, вес брутто. А вес нетто – всего три.

Вадим принял условия игры:

– Нельзя было выбрать кожу потоньше? Чтобы нетто на три с половиной хотя бы тянуло?

– Хорошо, я посмотрю, – согласился Станислав Игнатьевич.

Переведя монолог в русло привычной для Белоцерковского мелочной торговли, Вадим подготовил неожиданный атакующий выпад:

– Наш лучший английский друг опубликовал сегодня прайс на новую мебель. Самое дорогое кресло на Большой Дмитровке стоит всего несколько лимонов. Но не этих кислых, зелёных, а обычных, спелых. Купи мне, пожалуйста, как можно скорее, пока цена не поднялась.

Станислав Игнатьевич всегда терялся, если затеянный им разговор принимал другой поворот.

– Не мелочись, Дима. Я тебе на царский трон деньги собираю, а ты про какое-то кресло. Через шесть лет он освободится. Конечно, посадят очередного дурачка. Но пройдёт ещё четыре года, и к шапке Мономаха можно будет прицениться. У нас десять лет в запасе. Это и много и мало – рассуждай как хочешь, однако другого не дано. В любом случае начинать пора уже сейчас. Всяко может случиться. При заведённом моторе легче уйти от погони.

Никольский дал этой тираде обрести логический конец, не перебивал говорившего и никак не реагировал на его слова. Он знал: краснобайство Белоцерковского мгновенно угасает, стоит ему заметить безразличие собеседника. Образное сравнение означало окончание монолога. Стэн попросту иссяк.

– О журавлях в небе мы потолкуем потом, в кабинете на Большой Дмитровке, – подытожил тему Вадим. – Пока давай обсудим, как поймать синицу. Точнее, купить. Сам я, как ты понимаешь, на этот птичий рынок не пойду. Я вообще должен пролежать во время торгов на дне, зарывшись с головой в ил. Но темп терять нельзя: гарнитур не такой уж большой и в цене может резко подскочить. Не у одних нас деньги водятся, а стоимость пока просто смешная. После выхода из отпуска мне нужно твёрдо знать результат. Тогда я смогу кое-что прихватить. Смешно уходить из моего нынешнего ведомства с пустыми руками.

– И сдалась тебе эта Большая Дмитровка! – в сердцах выпалил Станислав Игнатьевич.

– Очень хорошее здание. Один мой знакомый посидел там годочек, а потом в тако-ой терем перебрался! Дело, правда, давнее, но у наших стен удивительная способность воспроизводить человеческую энергию. Я почувствовал это в девяносто третьем, заседая поочерёдно то в Мраморном зале, то в пресс-центре, где раньше работал союзный Верховный Совет эпохи Сахарова. Одни и те же люди об одном и том же говорили по-разному: то застойным языком пленумов ЦК, то в развязной манере сессий восемьдесят девятого.

– Непростую задачу ты мне задаёшь, – покачал седой головой Белоцерковский. Он прекрасно изучил характер сына своей супруги и не спорил с ним там, где желания этого очень скрытного человека выбивались на поверхность фонтаном красноречия.

– Через неделю доложишь ход выполнения. А пока гони ключ от джипа. Мы со старинными друзьями поедем на озеро развлекаться.

Реплика о развлечениях помогла мгновенно вспомнить исток всего разговора:

– Как же всё-таки с Ларисой? Народу нужен добропорядочный отец семейства.

Вадим смерил его презрительным взглядом и насмешливо произнёс:

– У товарища Сталина, как справедливо заметил товарищ Чонкин, было две жены. Но народ любил его не меньше других товарищей, имевших всего одну.

4

Большая Дмитровка неспроста привлекала Никольского. Конечно, лучшей синекуры не найти даже при дворе английской королевы: ответственности – почти никакой, работа – не бей лежачего, а привилегий больше, чем у любого члена правительства. Будучи законодательным органом, Совет Федерации сам законов разрабатывать не обязан, над сложными юридическими формулировками не корпит и бесконечные таблицы поправок не принимает. Лишь одобряет или не одобряет плоды чужого труда, не вникая подчас в их суть.

Но таким и задумывал его наш герой.

В девяносто третьем, после неудачной попытки мартовского переворота, Вадим получил неожиданное приглашение на самую главную дачу. По нарочитой любезности начальника охраны, с которым отношения у них явно не складывались, он понял, что в очередной раз стал зачем-то очень сильно нужен. Хозяин дома принял его в сугубо официальном стиле, почти по протоколу, без шуток и фамильярностей (от них гостя обычно коробило), и сразу взял быка за рога:

– Скажите, Вадим Сергеевич, можем мы принять новую конституцию без Съезда?

Подтекст вопроса был Никольскому абсолютно ясен. Его собеседник, будучи формально председателем конституционной комиссии, уже не раз терпел от неё поражения и выражал недовольство каждым новым её вариантом. Власти он хотел неограниченной, царской, но не такой, какая осталась Николаю после девятьсот пятого года, а той, что последний император унаследовал от отца, переступившего через предсмертный манифест своего родителя.

– Конечно можем. На всенародном референдуме.

– Но этот вопрос в бюллетень не включён, – возражение прозвучало с явной обидой в голосе.

Через несколько дней предстоял бессмысленный плебисцит о доверии президенту и законодателям, вызывавший смех у народа, реагировавшего на очередную глупость по старинке: анекдотами да частушками: