Текст книги "Отпуск"

Глава двадцать первая

1

Утром в среду Александр поехал в Москву, что он летом, особенно в жаркую погоду, делал неохотно, в случаях чрезвычайных.

Поводом стал визит в издательство, где печатались все его последние книги. Предприятие процветало: роскошью веяло и от сотрудников, и даже от их рабочих мест, она ощущалась уже на парковке возле издательского подъезда.

– Александр Дмитриевич! Всегда вам рада, – кокетливо приветствует его девица в лёгком светлом костюме строгого покроя. Жакет при этом почти полностью прикрывает юбку, однако длинные ноги, несмотря на тридцатиградусную жару, упрятаны в колготки.

Ланской тоже надел носки, хотя не изменил любимым шортам.

– Дорогая Марина Витальевна, я не с пустыми руками.

– Вижу, что не с пустыми, – театрально произносит главный редактор, принимая букет свежих роз.

– Это ещё не всё, – загадочно улыбается посетитель и извлекает из нагрудного кармана стандартную дискету.

– Уже готово? – удивляется начальственная особа.

– Почти, – дополняя уклончивый ответ выразительным жестом, пытается объяснить автор.

– Что значит почти? У вас по договору ещё три недели. Куда вы так торопитесь? Закончили бы и потом принесли.

– Я закончил.

– Тогда к чему это таинственное «почти»? – недоумевает ценительница талантов.

– Хотелось в оставшееся время поработать с редактором.

– С редактором? – глаза у изумлённой руководительницы лезут на лоб. – Да ваши тексты у нас прямо на вёрстку идут. Мы их даже не распечатываем.

– А вдруг там много неточностей?

– Ну и что? Мы вам полностью доверяем. Если уж вы допустили какую-нибудь ошибку, то другие её и подавно не заметят. Редакторы и цензоры – это далёкое советское прошлое. Теперь у нас свобода слова.

– Странно. Я никогда не отказывался от разумных замечаний. Постороннему глазу всегда виднее. Могут вкрасться некоторые несуразности. В одной главе так, в другой – эдак. За писателем нужно следить. Ошибаются даже великие.

– У нас редакторы выполняют менеджерские функции. Мы не разрешаем им ничего исправлять, кроме орфографических ошибок. Иначе авторы такой шум поднимут.

– Как видите, я наоборот: сам прошу исправить, если надо.

– Вы у нас такой один-единственный… – она хотела добавить старомодный, но взгляд упал на шорты, и язык вмиг онемел.

– А другие, получается, принципиально неисправимые, – воспользовался заминкой Ланской.

– Ай да Александр Дмитриевич! Опять вы сумели каламбур ввернуть, – смеётся Марина, и он замечает, что улыбка идёт ей больше напускной серьёзности: пропорции лица слегка меняются, и оно становится даже красивым.

– Ну а если я сам попрошу настоящего редактора, – не успокаивается настырный визитёр. – Не хочется попадать впросак. Особенно перед грамотным читателем. Наверное, остались ещё такие.

– Видите ли, у нас сейчас рыночные отношения, – мерзкие новомодные слова мгновенно стирают улыбку и возвращают внешности её природную заурядность. – Если вам так хочется, давайте наймём за ваш счёт. Но разумнее сделать это не через издательство: социальный налог платить придётся.

«Дожило русское книгоиздание до хороших времён!» – пульсировало в голове. Вот вам и новая культура, культура владельцев иномарок, завсегдатаев испанских пляжей и пользователей спутниковой связи! Но раз так, то договор становится пустой бумажкой. Его условия некому контролировать. Может быть, не стоит затевать эту беседу и попросту их обмануть!

Однако природная честность берёт верх.

– Хорошо, я подумаю. Пожалуй, действительно мне лучше самому пригласить опытного консультанта, профессионально знающего исторические факты. Неплохо бы их проверить. И реалии того времени уточнить. А заодно язык героев послушать свежим ухом. Вдруг словечко промелькнёт не то, из другой эпохи. У меня ведь филологического образования нет. Я самоучка.

– Вот и прекрасно, – заключает длинноногая вершительница писательских судеб. – Дискету назад заберёте?

– Вы как посоветуете?

– Конечно, забирайте. Не то у нас её запустят в производство, и исправить потом нельзя будет ни одной буквы.

– Что ж, к первому августа принесу окончательный вариант, – соглашается Александр. – Но сегодня хотелось обсудить с вами ещё одну тему.

– Новую заявку? – с игривым прищуром интересуется юное создание.

– Угадали.

– Про очередного героя-любовника? – продолжает она в том же духе.

– На сей раз не угадали. Я решил больше такой ерунды не писать. Мне недавно стукнуло сорок пять. А это ответственный рубеж. Последний, можно сказать, звонок перед окончанием легкомысленной молодости. Если не начать серьёзную работу сейчас, то в пятьдесят приступить к ней будет очень трудно.

– Александр Дмитриевич, вы меня разыгрываете. Исправьте хотя бы на тридцать пять, и я скорее поверю. Вы так прекрасно выглядите. Сорок пять звучит убийственно. Прежде всего для меня. Значит, я должна смотреться как ваша дочь, а я тяну только на невесту. Признайтесь, что опять шутите, или мне придётся сильно страдать.

– Увы, это правда. Кстати, запечатлённая на обложках ваших изданий. Я уже пережил возраст и Пушкина, и Гоголя, и даже Чехова. Пора приниматься за настоящую литературу.

Собеседница морщит нос и становится просто некрасивой:

– Тогда вы обращаетесь не по адресу. Настоящая литература – это не к нам. Что ж, хоть и категорично, зато честно. Но надо попытаться переубедить. – Издательство, дорогая Мариночка (почему бы не называть потенциальную дочку по имени), должно расти вместе с писателем, тогда будет расти и читатель, тем более, свой автор, а я для вас не чужой – мечта любого книгоиздателя. Вы же мне доверяете. Значит, могу писать что угодно.

– Что угодно нам. По утверждённой заявке.

– Заявка – жанр лукавый. Настоящего редактора у вас всё равно нет. Может быть, я и сейчас подсунул что-нибудь не то, нагромоздил лишнее.

– Знаю вас, хитреца, – шутливо грозит пальчиком важная литературная дама. – Надеетесь консультанта бесплатного получить. Халявки захотелось.

Лицо её снова преображено улыбкой и в сочетании с фривольным жестом выглядит просто привлекательным.

– Мне не до розыгрышей. Тут судьба моя решается, – упавшим голосом произносит Ланской.

Марине Валерьевне становится его жалко. Умный, красивый, породистый, талантливый. Не хватало ещё, чтобы прямо при ней заплакал.

– К сожалению, мы не книгоиздатели – мы один из отделов большой фирмы. Не будем поддерживать высокую норму прибыли – инвестиции перекинут в другой бизнес. Скажем, лекарственный. Или парфюмный. Хозяйке моей всё равно, откуда берутся деньги. Лишь бы они были огромными. А на серьёзной литературе, сами знаете, ничего не заработаешь.

Только сейчас доходит до Александра, что вся эта роскошь – не от копеечных книжонок. Общий антураж поддерживает солидная компания, занимающаяся полиграфией между делом. Ради пущего пиара. Вот почему заправлять всем доверено юной кукле. Издательской политикой её незамутнённый житейскими проблемами разум не обременён. Невзирая на вхождение в первую российскую десятку по тиражам, работают здесь не профессионалы. Наверняка, все дела вершит какой-то менеджер, умело сбывающий продукцию и обеспечивающий быструю оборачиваемость капитала и высокие доходы. Обитательнице этого кабинета остаётся лишь любезничать с авторами и контролировать процесс изготовления макетов. Но при этом ей очерчены строгие рамки, выходить за которые самостоятельно нельзя. Первый же прокол – и увольнение без всяких объяснений. Производственный террор – основа новой экономики. Похоже, разговаривать надо совсем с другим человеком.

– Скажите, я могу повидаться с вашей хозяйкой?

– Возможно, почему бы и нет. Я узнаю и вам сообщу.

Требовать сделать это прямо сейчас нелепо. В здешнем «монастыре» наверняка есть свой устав. Вдруг беспокоить барыню можно лишь в определённое время?

– Хорошо. Позвоните мне. Буду очень вам признателен, если сумею получить аудиенцию до конца недели.

– Так скоро не обещаю, но постараюсь, – Марина снова украшает лицо улыбкой и протягивает руку. Не для поцелуя – для пожатия.

2

Первый раз они проиграли «Бриссо» прошлой зимой.

Началось всё ещё в апреле, на Шестом съезде. «Бриссо» в своей излюбленной манере не то рубахи-парня, не то плохо воспитанного профессора пожурил их с трибуны. Нервы у капитана команды не выдержали, он дал знак рукой, и они покинули зал.

Скандал несколько раз показали по телевидению. Выводы не могли не последовать. И седовласый решил сменить капитана.

Его никто особенно не жалел. Провинциал, средней руки офицеришка с фронтов холодной войны, он никогда не признавался вожаком молодыми либералами. Ещё до путча оказал немало услуг шефу и был привечен им задолго до прихода нового правительства. Но всех в душе насторожило, как седовласый легко расстался со своим любимым «серым кардиналом». Ни одна жилка не дрогнула. А ведь было время – водой не разольёшь.

На смену пришёл маменькин сынок. Точнее сказать – папенькин, поскольку его всюду водил за руку отец. Даже не водил, а вводил. Ввёл в солидные редколлегии, где сынку давали писать лишь об экономике, что в те времена считалось неинтересным и малопрестижным. Но вот ситуация изменилась, и тот, сменив идейную ориентацию, вмиг прослыл великим экономистом, хотя знал сей предмет лишь понаслышке.

У него был знаменитый дед, погибший на войне, фанатичный, но талантливый человек, которого любила вся страна. Непосвящённых предупреждали, чтобы те ни в коем случае не выражали восторгов в адрес предка: внук его явно недолюбливал. Даже на родину деда, где стоит памятник и открыт дом-музей, приезжал лишь раз, в младенчестве, за ручку с папой.

Терпеть над собой этого избалованного великовозрастного ребёнка было ещё противней, чем капитана-провинциала, но политический момент требовал компромисса.

Летом они с веснушчатым, самым толковым во всей компании, провернули главную аферу века. Никольский за месяц до поездки в Вискули придумал маленькую хитрость. Воспользовавшись царившей эйфорией, он предложил наделить седовласого чрезвычайными полномочиями в сфере экономики. Якобы во имя предстоящих реформ. Всего на год. Суть полномочий – реанимировать принадлежавшее только государю право издавать обязательные к исполнению указы в периоды парламентских каникул. Конечно, пришлось немного модернизировать норму восьмидесятилетней давности. Нынешние законодатели могли собраться по собственной инициативе в любую минуту. Пусть. Если не сумеют за неделю предотвратить выход указа – он получает силу закона.

Лишь один раз бомба замедленного действия взорвалась. Но как! До сих пор отголоски слышны.

Депутаты проголосовали за именные приватизационные счета. Откроем, дескать, каждому, перечислим туда долю общенародной собственности, а дальше – крутись как знаешь. Такая система, конечно, справедлива, но толку от неё для либеральной экономики очень мало. Овцы-то уцелеют, а волки не насытятся.

Веснушчатому удалось притормозить выполнение закона. На самой первой стадии – сверке списка граждан. Помогла послебеловежская неразбериха. Но дальше он в одиночку действовать не решился и первый раз в жизни попросил о содействии.

Вадима вдохновила идея. Пусть разбогатеют предприимчивые, энергичные, а болтуны останутся с носом. Только от инициативных и умных людей с хозяйственной жилкой можно ждать экономического бума. Моральной справедливости здесь, безусловно, никакой, но вытягивать воз накопившихся за семьдесят лет проблем нужно не нравственными, а мускульными силами. Христа ради никто делать этого не станет. Он помог составить безукоризненный указ о приватизационных чеках. Задумка гениальная. Как в цирке. Алле-оп! И в твоём кошельке муляж, а в моём – золото. Ловкость рук и никакого мошенства.

Поехали подписывать к седовласому. Тот тоже отдыхал, как и нардепы. Веснушчатый, наглость которого не знала границ, буквально вынул старика из бассейна и заставил его поставить автограф. С наспех вытертой руки упала капля воды, и до сих пор на подлиннике видны её следы.

Осенью начали раздачу ваучеров. Депутаты покричали-покричали и успокоились. Но что-то недоброе явно замыслили.

В декабре собрался Седьмой съезд. Все ждали сильного ответного хода со стороны жирондистов. Никольский расстраивать седовласого заранее не стал, но его шансы удержать ситуацию оценивал не слишком высоко. Ничего не поделаешь: борьба за передел собственности всегда ожесточённей борьбы за передел власти. Власть может меняться часто, собственность берётся надолго, подчас навсегда.

При существовавшем раскладе сил жирондистам ничего не стоило заблокировать реформы и даже устроить мягкий конституционный переворот, переподчинив себе исполнительную власть. Пришлось внушить веснушчатому, что сейчас надо скупать не активы предприятий, а законодателей. Тот малый понятливый, но скупой. Впоследствии выяснилось, что обеспечил голосами тютелька в тютельку. Рубля пожалел лишний раз подстраховаться.

Больше всего Вадим боялся включения в повестку дня отчёта об использовании седовласым своих дополнительных полномочий. Сказать-то ведь нечего. Вся афера обнаружится вмиг. Но, к счастью, у «Бриссо» на это ума не хватило. Он предложил совершенно беззубую формулировку – «О ходе экономической реформы». И сам полез в докладчики.

Тут вся его профессорская сущность проявилась сполна. Дорвался наконец голубчик! Трибуну превратил в кафедру и устроил публичную лекцию о пробуксовке, спаде производства, ухудшении качества жизни, социальном расслоении населения, разрушении финансово-кредитной системы и прочих надёрганных из газет ходульных тем. Потом, исчерпав репертуар заурядного митингового крикуна, перешёл на высокий штиль и стал излагать псевдотеоретические основы. Есть, мол, неоклассическая либеральная модель рыночной экономики и есть её социально ориентированная модификация. Верховный же Совет «стал на путь второго направления». Лекция становилась опасной. Никольский решил к ней прислушаться.

– Правительство, – вещал докладчик, – во многом свободное от контроля парламента и будучи приверженцем иных подходов, порою даже не стремится к исполнению принятых законов. Поэтому один из главных вопросов для Съезда…

Вадим аж похолодел. Что скажет дальше? В голове, как метеоры, пронеслись варианты:

… заменить состав Совета Министров,

… заставить его исполнять законы,

… отменить постановления правительства,

… внести поправки в конституцию.

– …осуществить чёткий выбор между этими двумя моделями рыночного хозяйства, – закончил фразу оратор, и напряжение как рукой сняло.

Уф, пронесло! Соперник явно не готов к серьёзному столкновению. Замах на рубль – удар на копейку. Пускай его выбирает!

Седовласый, правда, в ситуации не разобрался, полез в бутылку, обострив отношения до предела. Его приспешники устроили потасовку, не добившись поимённого голосования за поправки к конституции (их-то Никольский и боялся больше всего). Зря старались! Веснушчатый купил голосов столько, сколько надо. Плюс три в запасе. Старик помягчел. Предложил депутатам странную сделку: я вам уступаю назначение четырёх министров (они хотели всех), а вы утверждаете премьером сынка. Парламентарии одобрительно покачали головами, а потом подло его кинули: поправку приняли, а сынка «прокатили на вороных».

Седовласый рассвирепел. Наорал на народных избранников и призвал своих сторонников покинуть съезд.

Из зала вышли лишь единицы.

Казалось бы, проигрыш. Но тут началось невообразимое: все бросились с рецептами мировой, придумывая варианты один другого нелепей.

Да, отметил про себя Вадим, старик оказался не так уж прост. Не из зала он их пытался вывести, а с пресловутого правового поля. Где сам слаб. На политическое. Где, наоборот, силён.

В конце концов помирил их с «Бриссо» главный сенатор. На то он и руководитель третьей власти. Противники обменялись неискренними рукопожатиями, глядя при этом в разные стороны, и предались новой интриге: ведь председателя правительства всё равно надо утверждать, хоть теперь, в результате компромисса, на альтернативной основе. Больше года нет его в стране.

Ну и демократия, если десять дней нужно драться, чтобы выбирать не из одной кандидатуры, а из нескольких!

Седовласый, хоть руку и пожал, продолжал рвать и метать. Другого имени, кроме сынка, слышать не желал.

– Вадим Сергеевич, подумайте, как нам обойти депутатов, – озадачил он дня за три до голосования.

И снова помогла российская история. В 1767 году Екатерина Вторая созвала знаменитую Комиссию по уложениям. В Чудов монастырь съехалось более шестисот избранников от разных губерний и сословий. По тем масштабам даже представительнее современного съезда.

Он рассказал эту историю седовласому, удивившемуся демократичности государыни:

– А я считал, что до Государственной Думы у нас в России выборных не было.

– Так многие считают. Это вина школьных учебников истории. И знаете, как они определяли маршала, или спикера по-нынешнему?

– Неужели тоже выбирали?

– Не совсем. Поначалу депутаты действительно голосовали за своих выдвиженцев. Но потом императрица из первых троих утверждала сама. Любого, кто ей больше приглянётся. И она остановилась на третьем, Александре Бибикове, предпочтя его брату своего фаворита Ивану Орлову и графу Захару Чернышёву, первым приведшему русские войска в Берлин.

Седовласому исторический экскурс страшно понравился. Одно плохо: по конституции, решающее голосование должен провести сам Съезд.

– Вот и представим ему одну из первых трёх кандидатур, – предложил Никольский.

– А если отвергнут?

– Тогда опять назначим указом.

– Снова и.о.?

– Увы, да.

В бюллетень для мягкого рейтингового голосования внесли пять фамилий. При подсчёте результатов оказалось, что сынок вышел на желанное третье место, опередив четвёртого всего на один голос. (Вот где веснушчатый явно рисковал!)

Чем не знак судьбы!

Открывался путь как минимум к сохранению status quo. В стане молодых либералов ликовали.

В перерыве заседания седовласый неожиданно пригласил своего любимчика для переговоров с глазу на глаз.

Через полчаса ликованию настал конец. По внешнему виду вернувшегося с переговоров сынка и без слов стало ясно, что произошло непоправимое: седовласый смалодушничал и его сдал.

Повторить поступок Екатерины Великой и предложить того, кто не набрал половины голосов, он не решился, однако представил кандидатуру не первого по рейтингу, а второго.

Удивлённые депутаты, не ожидавшие такого поворота, беззвучно утвердили нового премьера.

Так номер два по итогам мягкого рейтингового голосования стал и номером два в государстве. Команда молодых либералов получила чуждого ей по духу капитана, выходца из враждебного клана «красных директоров». Незадолго до этого они, казалось бы, поделили с ним сферы влияния. Теперь предстоял новый передел.

Сынок не сдержал обиды и подал в отставку.

«Бриссо» одержал свою первую победу.

3

Два дня не довелось бывать на пляже. Даже соскучилась.

И вот снова вовсю светит солнце. Путь на карьер открыт.

Началось всё, как в воскресенье. Часов в девять выехали они с младшим Крутилиным на велосипедах. Только на сей раз он не таился в кустах и даже сам зашёл за ней.

К десяти были уже на месте. Вокруг – ни души. Лишь рыболовы вдалеке.

Раздеваться до конца Мирра не стала. Боялась спровоцировать Толика: он ведь её ещё голой не видел. Осталась, как и тогда, в плавках. Сейчас приятель возражать не стал. И вообще повёл себя немного необычно. Нисколько не боясь появления посторонних (всё же могло случиться), начал шарить руками по её телу, залезать в трусики (а там – сюрприз), щипать соски. Неделю назад такое рвение встретило бы полную поддержку, а теперь не очень-то и хотелось.

Но Мирра и здесь нашла своеобразный выход из положения. Молча отразив рейд чужой ладони в область промежности, она отошла к велосипедам, повернулась спиной к охваченному внезапной страстью приятелю, незаметно вынула из сумочки припасённый на всякий случай «Тампакс» и сдёрнула с себя плавки.

– Ты чего делаешь? – спросил заметивший её манёвр Толик. В его голосе слились и испуг и предвкушение возможного удовольствия.

Девушка скрытно проделала привычную процедуру и повернулась. Между ног болтался кончик от тампона.

– Понятно, почему ко мне сегодня бесполезно приставать? – ледяным голосом задала она риторический вопрос.

– Понятно, – разочарованно ответил неудачливый ухажёр.

– Оставаться так или одеться?

Приятно, что ни говори, наблюдать обнажённое женское тело, такое гладенькое и аппетитное, но не при подобных же обстоятельствах.

– Конечно, оденься. Вдруг кто-нибудь придёт.

– Больше лазить в трусы не будешь?

– Не буду.

Мирра натянула назад плавки. Возможно, она и хотела Толика. Даже точно – хотела. Ей просто необходимо было проделать это с кем-нибудь ещё. Убедиться в своих чувствах к Вадиму: она пребывала в полной иллюзии, что с любым другим такого счастья не испытает. А только так, по её мнению, и можно проверить: кто по-настоящему любим. Но сейчас, здесь, под открытым небом, рисковать не стоит. Во-первых, может в каждую минуту появиться случайный свидетель. Во-вторых, она ждала е г о.

Крутилин почему-то домой не спешил.

– Ты сегодня надолго? – поинтересовалась она.

– Да, теперь можно слегка расслабиться. Осталось одно сочинение. Тут нужна не столько подготовка, сколько хорошая форма. Ошибки чаще вкрадываются из-за невнимания, а оно – от общей усталости. Перед завтрашним экзаменом надо как следует отдохнуть.

Впереди замаячила не слишком радужная перспектива встречи двух возлюбленных: ведь Вадим приедет уже очень скоро. Часа свидания они не назначали, но нетрудно догадаться: при такой погоде появится он с минуты на минуту. Не до полудня же ему спать.

И, как нарочно, на пляже ни одного человека. Лишь изредка пробежит на дальний берег ватага босоногих ребятишек.

Как ей управляться с двумя сразу? История незавидная. Младший и не скрывает, что ненавидит старшего. Неужели догадывается?

Да, столкновение неизбежно. Нельзя, чтобы оно застало Вадима врасплох. Надо его предупредить. Был бы сотовый телефон! Но ей такую игрушку ещё не подарили. Значит, надо что-то придумать. Лучше всего – забраться на гору и, как золотой петушок, наблюдать за окрестностями. Подъезжающий велосипедист будет виден издалека. Правда, долго там одной не просидеть. А почему, собственно говоря, одной? Толик соперника не ждёт и всматриваться в горизонт не станет. Минут десять форы она получит. За них можно сплавать за мыс, встретить приехавшего, объяснить ему ситуацию и таким же способом вернуться. Нет, не годится: пешего вплавь не обогнать, какое-то время они окажутся наедине. Тормознуть Никольского на дальних подступах, чтобы они вообще не увиделись? А вдруг Толик задержится надолго? Не томить же бесполезным ожиданием любимого человека! Нет, надо не так: перехватить и возвращаться вместе. Но наш будущий студент не дурак – сразу догадается. С чего бы иначе ей уплывать за мыс!

Лучше, конечно, утащить купаться и его, а потом пораньше выйти на берег. Плавает она быстрее, обогнать всегда сумеет. Остановится ли Вадим в этом месте, пока она в воде? Должен. Велосипед её он узнает: других здесь нет. Другое дело, его может смутить второй драндулет. Записку ему оставить, что ли? Как: нет с собой ни бумаги, ни карандаша. Эврика! Можно написать палочкой на песке.

Решено: следить в оба, потом утаскивать в воду одного, оставив послание другому. Дальнейшее улаживать уже на берегу.

– Толик, что мы всё внизу да внизу. Я хочу перебраться на гору. Оттуда вид обалденный.

Юный кавалер – ему явно лень вставать – кряхтит, но поднимается и перетаскивает подстилку вверх.

Теперь надо лечь так, чтобы ей было видно всё, а ему – ничего. Значит, слева.

– Ты чего на бок повернулась?

– Правое плечо плохо загорело. Почеши мне спину.

Чешущий вдаль не глядит. Хорошо бы, Вадим показался сейчас.

Внезапно осеняет мысль: а вдруг он поедет в объезд, вдоль одноколейки. Придётся ложиться на живот и вертеть головой в обе стороны.

– Спасибо, хватит.

Мирра переворачивается ещё раз, заползает чуть повыше и превращается в золотого петушка.

И, действительно, Никольский появляется оттуда. Без велосипеда. Значит, прикатил на машине. Остаётся всё точно рассчитать.

– Хочу купаться!

– Да, уже пора, – деловито отзывается Толик и встаёт первым.

Он направо не смотрит. Ему невдомёк.

Лишь бы суметь оставить записку. Как бы отстать от него, увальня? Нет, не получится: слишком медлителен. Нужно придумать что-то другое.

Вот они уже у воды.

– Подожди, я сейчас. Схожу за прищепкой для носа.

– Нырять собралась?

– Угу.

Толик молодец: он не ждёт, медленно погружается в воду и ложится на спину.

Мирра достаёт прищепку, нарочно роняет её и пальцем – палочки под рукой не оказалось – пишет: «Папа, я не одна, но всё ОК».

Издалека должно казаться, что она шарит в песке, ищет пропажу.

В будний день Вадим решил доехать до карьера на машине. Наверняка на пляже никого нет, джип никто не заметит и не станет вглядываться в его владельца. Да и крутить по жаре педали уже надоело. К тому же в малолюдное время опознать велосипедиста легче, чем в выходной, когда толпы снуют туда-сюда. Одиночка скорее бросится в глаза.

Две двухколёсные машины, прислонённые друг к другу, он углядел сразу. Но почему нет рядом ещё одной, лежащей. Или она предусмотрительно не стала располагаться возле посторонних, уединилась?

Но что это – дамский. Явно её.

Прочтя адресованное ему послание, Никольский догадывается: надо шевелить мозгами. Каракули он тут же стирает подошвой.

Ага, они в воде. Видно даже где. Лучше разыграть неожиданную встречу именно там. Не так заметны эмоции, не так видна фальшь.

Он расстилает подстилку, раздевается и устремляется навстречу. Мирра явно спешит к нему, опережая корпуса на три движущегося позади.

– Вадим Сергеевич, неужели вы?

– Да, не усидел дома. В тени уже тридцать два.

– Правильно, не затем у вас отпуск, чтобы жариться в саду.

Она подмигнула, он тоже в ответ.

– Как интересно получается: мы с нашей компанией, куда входила и твоя мама, облюбовали это местечко ещё лет двадцать назад. Молодцы, что сохраняете традиции.

– Мне его Толя Крутилин показал. А ему – дядя Лёня.

А вот и он, доплыл наконец.

– Знакомьтесь.

– Здравствуй, Толя. Думаешь, мы встречаемся впервые? Я увидел тебя вообще одним из первых. Мы даже вместе покупаться здесь успели. Тебе шёл второй год. Ты через каждые два шага садился на попку.

– Добрый день, – с трудом переводя дыхание, отвечает Анатолий.

С чего бы он будет желать здравствовать этому негодяю! День же действительно добрый, хоть он своим появлением его портит. Вот и довелось встретиться. В первый раз. Сам Никольский к ним не заходил, а повидаться на корте – Бог миловал.

– Ладно, ребята, я сейчас сплаваю до острова, а потом пообщаемся.

Вадим устремляется вперёд, молодёжь – к берегу.

– Теперь-то хоть лифчик надень. Ещё подумает что-нибудь, – просит Толик.

– Да он уже и так всё заметил, – смеётся Мирра. – Разве по моему загару не видно, что я современная девушка?

И остаётся как была.

Сейчас главное – не переиграть. Приятель родителей встретил на пляже детей своих старых знакомых. Не такой уж и сложный этюд.

– Вы тут давно?

– Часа два.

– Домой не собираетесь?

– Пока нет.

– Хотите, возьму вас в машину?

– А велосипеды?

– В мой джип войдут.

Диалог ведёт одна она. Толик молчит.

Да и о чём ему говорить с этим типом! Дать в морду – и весь сказ. Так ведь никто кроме Мирры не увидит. Сейчас любезничать, а потом, при большем скоплении людей, дать пощёчину? Нет, это не та игра. Надо срочно ретироваться.

– Мне уже пора. Нужно готовиться к экзамену.

– Молодец, мальчик. Хвалю за усидчивость. Не каждый заставит себя в тридцать два по Цельсию променять пляж на учебники. Доброго тебе пути!

Куда после такого напутствия денешься?

И вот они одни. Можно скинуть с себя последнее и избавиться от вынужденного камуфляжа. Но что это? Похоже, сама на себя беду накликала! Тампон-то пришёлся в самый раз. Как же так? Вроде бы рановато. Неужели, преждевременная реакция организма?

Ладно, не нужно отчаиваться. Этих четырёх дней всё равно не избежать. Пусть будут сейчас. Зато можно теперь не бояться за последствия. И ещё одна небольшая индульгенция природы впереди. А дальше придётся предохраняться.

– Папочка, у нас с тобой антракт. Видишь, у дочки вырос хвостик.

Заметно, что он тоже расстроен. Но против естества не пойдёшь.

4

Во время праздничного приёма в годовщину российского суверенитета пришлось попросить седовласого об аудиенции. Тот откликнулся охотно. Назначил на следующий день.

– Я бы и сам вас завтра вызвал.

Разговор оказался непростой. Впервые упрёки сыпались с другой стороны:

– Разве можно им уступать? Не ожидал от вас такой мягкотелости.

– Тут, понимаешь, гибкость нужна. Им я уступать не собираюсь. Но с регионами нельзя не считаться.

Слово за слово – выясняется: предложение о декларации седовласому пришлось по душе. Кроме названия.

– Декларация – слишком возвышенно. Хватит той, которую мы в девяностом году приняли. Сейчас надо проще. Например, заявление.

– Что ж, пусть будет так. Хотя это то же самое слово, только по-русски, – соглашается Никольский.

– И число пунктов мне не нравится: девять. Не круглое оно какое-то. Надо десять.

Наверняка готовит очередной подвох. Но виду подавать нельзя:

– Больше – не меньше. Обычно вы в последнее время что-нибудь вычёркиваете.

– А здесь добавлю: верхняя палата на переходный период формируется из высших должностных лиц представительной и исполнительной власти субъектов Российской Федерации. Не избирается, а формируется. Как вы на это смотрите?

– Отрицательно. Во-первых, нарушается принцип разделения властей. Глава областной администрации ни с того ни с сего становится федеральным законодателем, что называется, ex-officio. Такого нигде в мировой практике нет. Во-вторых, мы опять уйдём от идеи профессионального парламента. Губернаторы, президенты и региональные спикеры не смогут работать на постоянной основе. Вернёмся к Верховному Совету доперестроечных времён с его наездами в Москву на краткосрочную сессию.

Собеседник хмурит лоб:

– Неправильно рассуждаете. Сейчас главное – любой ценой принять конституцию, обойти Съезд. Гарантированные кресла в Совете Федерации превратят их в наших союзников. Они быстро всё парафируют.

Вадим чувствует: нужны другие аргументы.

– В этом я с вами полностью согласен. Но надо задуматься и над последствиями. Подобный конгломерат оппозиционеров заблокирует любую реформу и забаллотирует прогрессивного кандидата в премьеры. Здесь мы большинства иметь не будем.

Старику такое продолжение разговора неприятно.

– Подумайте и поищите доводы не против, а за. Это моё вам поручение. Кто же его так подставляет? Зачем?