Текст книги "Отпуск"

Я милёнку дам ответ:

«Да» и «да», и «нет», и «нет».

– Я имею в виду ещё один референдум, – поспешил с разъяснением Никольский, обескураженный последней репликой.

– По основам или по тексту? – последовал вполне разумный вопрос, развеявший возникшее было сомнение в компетентности говорившего.

Вадим не стал спешить с ответом, прокручивая в голове оба варианта. Голосовать по основам конституционного строя, а окончательную редакцию принимать позднее он считал юридически грамотнее. Но понимал, что от него ждут другого. Опять придётся кривить душой.

– Так как же? – донеслось вдогонку с нескрываемым оттенком раздражения.

В таких случаях надо было продолжать свою линию до конца. Никольский продлил паузу и начал медленно произносить слова лишь после того, как заметил жест, предваряющий очередное высказывание:

– Лучше всё-таки по тексту.

– Почему?

Вот тут уж медлить нельзя. Лучше чепуху какую-то сморозить, а потом как-нибудь вывернуться, но только не дать заподозрить в непродуманности своей мысли.

– Тогда невозможно будет оспорить ни одной запятой. Весь мир окажется свидетелем.

Весь мир – это буквально. Настороженность зарубежных партнёров, явно ощущавшаяся на любых переговорах, во многом порождалась нашей внутренней неустроенностью. Им плевать на объём полномочий: лишь бы он определился окончательно. Это прекрасно понимали оба.

– Откуда возьмём текст?

И здесь нужно иметь готовую идею.

– Составим сами.

– А Съезд? А конституционная комиссия?

Всё, созрел старик для решительного разговора. Не обидеть бы его теперь невзначай намёком на плохое знание истории.

– В данном случае они не легитимны.

– Почему?

– Съезд и любые образованные им органы порождены Советами, незаконно узурпировавшими власть в восемнадцатом году.

– Вы хотите сказать: в семнадцатом.

– Нет, именно в восемнадцатом. Насильственный роспуск Учредительного Собрания прервал трёхвековую цепь юридически последовательных действий: народ избирает Земский собор, тот – Романовых, Николай Второй, отрекаясь, передаёт престол Михаилу Второму, а Михаил своим манифестом делегирует Учредительному Собранию право установить дальнейшую форму правления, то есть подтвердить монархию – тогда он будет короноваться – или провозгласить республику. Ленин, Свердлов и иже с ними, разогнав всенародно избранных делегатов, законных полномочий не обрели и дали лишь повод для гражданской войны. А нынешний Съезд генетически восходит к их Советам.

Для начала хватит. Надо самому дух перевести и его реакцию проверить. Непосвящённому человеку трудно сразу воспринять такую тираду.

– Но ведь депутатов Съезда тоже выбирал народ.

– Выбирал. Как в тридцать седьмом году. В условиях несвободы и отсутствия плюрализма, под гнётом партийных органов. Сплошь и рядом в бюллетене стояла всего одна фамилия. Какие же это выборы?

Пришлось с научного языка перейти на публицистический стиль и заменить строго выверенную юридическую аргументацию политическим фразёрством. Так он понимает лучше. Говорить, что сам по себе факт всенародного голосования не обязательно порождает правовые последствия, ему нельзя. Он ведь тоже избран всенародно и необычайно этим гордится. С ним категорией всенародности лучше не манипулировать.

– Кроме этих депутатов кто-нибудь имеет право разработать новую конституцию?

Соображает всё-таки. Пока соображает. Зрит прямо в корень. Но все карты раскрывать до поры до времени рано.

– Имеет. На этот счёт есть богатый исторический опыт. Готов его обобщить и представить вам некоторые нестандартные предложения.

Ход безошибочный: кто же от такого откажется.

– Даю три дня, – для убедительности угрожающе оттопырены три пальца на той руке, где целы все пять. Но это на самом деле не угроза, а всего лишь назначение очередного свидания.

Три дня! Да хоть три часа. У него давно всё готово. Советников слишком много развелось, не то раньше подал бы докладную записку. В марте советники один его план уже загубили. Тяжёлый оказался удар, весьма чувствительный, по самому больному месту. Да ещё со смертью матери совпало. Не сносить теперь некоторым головы. К нему же доверие не уменьшилось – только укрепилось: не винить же автора в грехах исполнителей. Вот поэтому и позвал на дачу, а не в рабочий кабинет. Интересно, где примет через три дня?

На сей раз в Кремле. И хорошо: частые визиты в Барвиху вызовут ненужную ревность. Лишь бы разговор состоялся без свидетелей.

– Я считаю, нам лучше поговорить вдвоём. (Молодец, словно мысли читать научился.)

Седая шевелюра зачёсана с идеально ровным пробором, голос спокоен, но взор слегка мутноват. Телевизионщиков рядом нет. Значит, встреча конфиденциальная, и в газетах о ней тоже не сообщат. Не от народа секрет (ему всё равно) – от подковёрных бульдогов. Вадим знал, что они давно уже делят самые лакомые куски государственного имущества, даже не государственного – общенародного. Однако хватать пока боятся. Ждут правовой стабильности. Ему же выпадает сомнительная честь юридической поддержки постыдного грабежа сирых и убогих. Но так, увы, устроена государственная машина: работая на неё, всегда защищаешь интересы сильных и богатых и всегда топчешь надежды слабых и бедных. Испокон веков для её смазки используется пот и кровь, разумеется, не свои.

– Так что вы надумали за три дня?

– Схему принятия новой конституции без участия Съезда народных депутатов.

Здесь надо рубить с плеча. Никольский давно понял: чем чётче и уверенней излагается мысль и чеканятся слова, даже самые банальные, тем больше шансов не просто получить поддержку первого лица, но и сделать его своим убеждённым союзником. Мямлей и медленных разумом тот не любил.

– Хорошо. Излагайте свою схему.

Легко сказать: излагайте. Профессионал поймёт с полуслова, а профану нужно предварительную лекцию прочитать. И не одну.

– Разрешите сначала сделать небольшое историческое вступление.

– Нет, начнём со схемы.

До чего же упрямый и нетерпеливый старик! Вся страна трещит по швам из-за его постоянной спешки. Именно за неё при прежнем режиме он был удалён от власти и считает теперь главным своим достоинством скорость принятия решений. На самом же деле это главный его недостаток, которым так умело пользуются все авантюристы. Что ж, со схемы так со схемы.

– Согласен. Тогда вступление станет заключением.

– Если ваша идея окажется пригодной, – уточнил заметно посуровевший голос.

Сомневается. Это его право. Это его стиль. В последние два года окружил себя таким легионом проходимцев, что хоть на стенку от них лезь. Да и месяц назад подставили его жестоко. Вот и дует теперь на воду.

Вадима настороженность собеседника не испугала. Он продолжил в том же бодром духе:

– Первый этап – подготовительный: составляется новый проект группой юристов-экспертов. Второй этап – организационный: созывается специальное совещание или собрание с участием властей, федеральных и региональных, органов местного самоуправления, партий, профсоюзов, конфессий, иных институтов гражданского общества. Они обсуждают проект, редактируют его и подписывают. Третий этап – согласовательный: органы власти субъектов Федерации выражают своё отношение к тексту. Четвёртый этап – заключительный: проект выносится на всенародное голосование.

Прозвучало как симфония, но тут же послышался удар кувалдой:

– Съезд будет против.

Вот, вот он момент истины! Теперь нужно без запинки сказать главное:

– Съезд к тому времени должен быть распущен.

Бо́льшую по продолжительности паузу в диалоге Никольскому наблюдать не приходилось. Но и молчание бывает выразительным. Жесты, мимика, бессловесное шевеление губами калейдоскопически сменяли одно другое, но с уст не сорвалось ни единого слова. Вадиму пришлось прийти на помощь и, нарушая очерёдность ходов, вставить ещё одну реплику:

– Историю делает только безрассудство. В девяносто первом оно уже сработало на нас. Но это было чужое безрассудство. Разве может радовать победа, когда единственный гол забит соперником в собственные ворота? Пора самим нанести удар.

– Вы не боитесь гражданской войны? – вопрос прозвучал уже без железа в голосе.

– Нет, не боюсь. Любая война предполагает столкновение двух армий. В нашей стране армия пока одна, и расколоться мы ей не дадим.

Их взгляды встретились. Решимость к действию, готовность вершить собственными руками историю настолько внутренне воспламенила Никольского, что он сумел – он ясно почувствовал это – зажечь мутноватый взор усталого человека огоньком надежды.

– Хорошо, теперь излагайте своё вступление, – произнёс тот краешком рта, распечатав этим бутылку, в которой много лет томился джинн.

Глава двенадцатая

1

Мирра пришла первой. Она спряталась в акациях, отделявших улицу от лесного массива, и стала ждать своего возлюбленного. Но раньше появился пунктуальный Крутилин с сухими поленьями под мышкой. Он нажал на кнопку звонка, возвещая о приходе, однако внутрь не зашёл, хотя щелчок замка позволял это сделать. Вскоре показался и Ланской с сумкой через плечо. Девушка вышла из кустов лишь тогда, когда дверь гаража распахнулась, и оттуда выехала машина, показавшаяся ей каретой для Золушки.

– Все в сборе, – сухо констатировал Александр. – Можно отправляться.

– А где же ваша дама, дорогой Атос? – с издёвкой спросил Никольский.

– Это мы сейчас уточним, – спокойно отреагировал Ланской и достал из кармана сотовый телефон. Абонент оказался вполне доступен.

– Как проходит продвижение?

– Только что свернули с шоссе на указанную вами асфальтовую тропинку. Хорошо, никто не катится навстречу, а то вдвоём тут не разъехаться.

– Отлично. Вы имеете все шансы нас опередить, если в наш джип шлагбаум влепит непроворный инвалид.

Опасения Александра не подтвердились: железнодорожный переезд оказался свободен, и оба автомобиля подъехали к условленному месту практически одновременно, для чего приглашавшим пришлось в последний момент как следует газануть.

Ланской, севший рядом с шофёром, чтобы пораньше высмотреть гостей, выскочил первым и помог матери с дочерью выбраться из их «Ауди».

– Знакомьтесь, мои друзья Вадим Сергеевич и Леонид Юрьевич, очаровательная Маргарита Аркадьевна. Дети пусть представляются сами, – выпалил он скороговоркой.

– Маша, – произнесла стриженая нимфетка.

– Мирра, – закончила церемонию единственная коренная жительница.

Алик даже в темноте светился от восторга. Инициатива, как и в прежние годы, полностью оказалась в его руках.

– Сейчас мы спустимся к берегу. Тем, кто здесь впервые или после долгого перерыва, нужны опытные поводыри: в некоторых местах дорога пойдёт резко вниз. Итак, разобьёмся на пары и возьмём милых дам под руки.

Произнеся это, он направился к Грете. Мирра тут же вцепилась в Никольского: кому тут считаться «дамой» – не совсем понятно. Крутилину досталось юное создание, укутанное в мягкий свитер и напоминавшее зверюшку из семейства кошачьих.

Через минуту-другую взору всех шестерых открылось величавое озеро, блиставшее особой красотой именно в ночную пору. Отблески звёзд, взгляд луны из-под проплывающего облака словно расшили неподвижную гладь жемчугом. Отражение костров, то тут, то там вспыхивавших на берегу, расцвечивало этот ковёр румянцем.

Озеро считалось доисторическим, ещё ледникового происхождения. Газетчики называли его подмосковным Байкалом, особенно после скандала с попыткой высокопоставленных лиц из кремлёвской комендатуры приватизировать часть береговой линии. Тогда честолюбивые сатрапы отступили под напором общественного мнения: время было такое – перестройка. Сейчас на журналистов никто не обратил бы внимания. Пчелиный рой конца восьмидесятых, способный кого угодно согнать с любого места, сменился одиночным комариным писком. Жалящего комара недолго и прихлопнуть: в лучшем для него случае сумеет улететь куда подальше.

Однако наибольшая угроза от властей подстерегала озеро гораздо раньше, в начале тридцатых. Искали место для канала, соединяющего Москву-реку с Волгой. Решили, что проще всего выйти к ней через Клязьму и Оку. Озеро же находилось как раз между Москвой-рекой и Клязьмой, куда впадала вытекающая из него маленькая Шаловка. Составили проект: Шаловку углубить, расширить и спрямить (как же, «мы русла рек покоряем»), а от озера прорыть канал мимо сёл Дятловки и Пуршева к Косинским прудам, оттуда – в пойму Москвы близ Печатников, всего-то километров тридцать– сорок. Однако в последний момент развернули стройку ещё грандиозней: от Химок до Дубны. Чего тут мелочиться, если подоспела дармовая рабочая сила. И впредь будет её столько, сколько нужно. Хоть всё трудоспособное население страны за минусом начальников и охранников.

Шаловка погибла, а озеро осталось спокойно лежать так, как положила его невидимая рука Творца: укутанное, подобно младенцу, с трёх сторон сенью лесов. Только кончаются деревья – небольшая полоска травы и вода.

В таком нетронутом месте и расположились наши герои. Его «три мушкетёра» облюбовали ещё в далёком детстве, когда, освободившись от родительского глаза, начали тайком ездить одни на велосипедах поплавать и понырять. Тридцать лет миновало и три года. Совсем как в сказке.

– Совсем как в сказке! – нарушил божественную тишину голос Маргариты Аркадьевны. Она редко чем-нибудь восторгалась, но делала это вполне искренне.

Крутилин по привычке отправился ломать сухие ветки, а Ланской в это время объяснил остальным не без помощи жестов:

– Вот эта правая бухточка – для захода лиц женского пола, левая – мужского. Раздеваться девочкам у вон той поваленной сосны, на неё же и класть одежду. Мужчинам – в кустах, на них всё и вешать. Общая встреча – в воде.

Пришлось Мирре с Вадимом разъединиться. Будучи закалённой с детства, она нацепила на себя самый минимум одежды и довольно быстро от неё избавилась. Но её задерживала говорливая Маша:

– В какой класс перешла?

– В одиннадцатый.

– А я в десятый. Этот Вадим Сергеевич – твой дружок?

– Да.

– И давно?

– С этого года.

– Чем предохраняешься?

– Ничем.

– Захомутать хочешь?

– Хочу.

– А если киндера сделает и бросит – не боишься?

– Не боюсь.

– С чего такая храбрая?

– Тебя в свидетели позову.

Вопросы Маши на этом захлебнулись, и настала очередь Мирре их задавать:

– А у тебя кто есть?

– Конечно.

– Чем занимается?

– Казино держит.

– Не боишься, что пулю схлопочет?

– Подумаешь, другого найду.

Ответ слегка обескуражил, и вопрошающая сторона снова поменялась.

– Кто у тебя мать?

– На фирме одной финансовый директор.

– Много получает?

– Не знаю, мне не докладывает.

– А моя – известная журналистка.

– Поздравляю.

– Отец твой где?

– То ли в Париже, то ли в Брюсселе.

– Мой в Испании.

В этот момент Маше удалось наконец справиться со всеми своими пряжками и застёжками и явиться такой, какой пришла в грешный мир. Диалог, в котором каждая говорила чистую правду, временно приостановился. В воду они полезли вместе. Там уже плескались Алик с Вадимом. Лёня задерживался из-за поиска сухих веток, а Грета докуривала на берегу сигарету, любуясь пейзажем, достойным кисти Куинджи. Его одного было достаточно ей для оправдания столь легкомысленного экспромта.

Мирра быстро подобралась к мужчинам и обратилась к Никольскому:

– Наперегонки?

Тот молча рванул вперёд. Девушка за ним.

– А я так не могу, – посетовала Маша. – Я плавать не умею. Вы не научите меня? – попросила она Ланского.

– С удовольствием, – отозвался тот. – Я тебя подержу, а ты пытайся работать одновременно руками и ногами.

Маша плюхнулась животом на воду, Алик одной рукой ухватил её за левую грудь, легко уместившуюся в его ладони, а другой – за низ живота, ощутив его пушистость.

– Ой, мне так щекотно! – игриво вскрикнула нимфетка и поплыла. – Я пошутила, – добавила она вослед, – у меня второй взрослый по брассу.

В это время в воду уже входила её мать. Пышный бюст колыхался над озером и казался в лунном сиянии не частью тела, а его дополнительным украшением, специально подобранным по фигуре.

– Я предупредила свою дочь, что за непослушание дядя Алекс может её отшлёпать. Так что не стесняйтесь – вы тут командующий, – изрекла Грета. Голос её, разумеется, докатился и до уплывшей шалуньи.

– Здесь командует сама природа, – раздалось в ответ. – Она решает за нас, как нам сегодня себя вести. Предки наши в такую ночь полностью отдавались ей и снимали с себя всякую ответственность за свои поступки.

Как это здорово: снять с себя не только одежду, но и ответственность!

Лёня тем временем бился за огонь. Сложенные домиком сухие палочки уже догорали, а плохо высохшие поленья никак не занимались. Наконец затрещали и они. Крутилин быстро скинул одежду и присоединился к купающимся.

Тяжело дыша, Вадим и Мирра приближались к Алику и Грете. Мирра вцепилась в шею Ланскому, а Никольский приобнял испуганную журналистку.

– Извините, Маргарита Аркадьевна, мы плыли наперегонки, а функции финишного бортика у нас обычно выполняет любой живой объект. Первым на моём пути оказались вы.

– Объявляется ничья, – возгласил Александр, пытаясь справиться с возбуждением от прикосновения юной русалки.

– Маша! – крикнула Грета, потерявшая из виду дочь.

– Я здесь, – девчонка ловко вынырнула между нею и Ланским.

– Не надо так шутить, а то дядя Алекс отшлёпает тебя по попке, – повторила свою угрозу мать, прозвучавшую на сей раз как подстрекательство.

– В воде не больно, – возразила Маша.

– Но зато так же приятно, – добавил «дядя Алекс» и наподдал нимфетке ниже пояса.

– Раньше в эту ночь мы водили хоровод, – напомнил Вадим.

– Мы и сейчас его организуем, – мигом отозвался главный церемониймейстер. – Ну-ка, возьмёмся за руки, друзья.

Грета запела хрестоматийную строчку из Окуджавы, подхваченную Машей, Миррой и Леонидом. Ланской правой рукой сцепился с одной девицей, а левой – с другой. Мирра дала свободную ладонь Никольскому, а Маша – Крутилину. Между двух друзей оказалась дородная Маргарита.

– Ба-ба се-я-ла го-рох! – проскандировал заводила и повёл всех по часовой стрелке. – Прыг-скок! Прыг-скок!

Непривычные к такому инфантильному занятию дамы прозевали команду, и цепь едва не разорвалась: вверх выпрыгнули только мужчины.

– Об-ва-лил-ся по-то-лок! – продолжил Александр. – Прыг-скок! Прыг-скок!

На сей раз над водой взметнулись все шестеро, обдавая друг друга фонтанами брызг.

Через несколько кругов присказка повторялась, и четверо взрослых людей, словно стряхивая годы, азартно взлетали ввысь, увлекая за собой девчонок-подростков, визжавших от удовольствия.

Набесившись вдоволь, бравый секстет вылез на берег. Грета обвязалась полотенцем под мышками, остальные обернули его вокруг чресл.

– После пятиминутного обсыхания – прыжки через костёр, – возвестил распорядитель праздника.

2

Белоцерковский не спешил ложиться спать. Задание капризного пасынка требовало быстрой реакции. Естественно, обращаться надо на периферию, а страна у нас большая: пока одни готовятся ко сну, другие уже делают утреннюю зарядку. На подобные щекотливые темы беседовать лучше во внерабочее время и даже в выходной. Именно такая возможность и представлялась предстоящей ночью.

Ещё недавно он чувствовал себя князем Пожарским, возводящим на престол нового монарха, а теперь приходилось становиться Чичиковым и торговаться с провинциальными самодурами, напоминающими то Манилова, то Ноздрёва, то Собакевича.

К половине второго по московскому времени был уже составлен черновой рабочий план. До отправления в царство Морфея необходим хотя бы первый звонок. Будет о чём поразмышлять в постели.

Конечно, можно поискать в Москве тех, кто крутит эту лихую карусель. Наверняка есть такой наглец, который держит в руках все нити и делает из покупки мест в палате доходный лично для себя бизнес. Но задача Станислава Игнатьевича осложнялась необычной фигурой его протеже. Тут не просто торговля, тут всё-таки больше политики. Себе бы он купил место куда быстрее и проще.

Поначалу выбор пал на руководителя одной из дальневосточных областей, не шибко жаловавшего Старую площадь, на что та отвечала полной взаимностью. Губернатор имел мощную поддержку местных олигархов, за собственное положение не боялся, а верховную власть чтил самым минимальным образом: особо не критиковал, но и не подобостраствовал. Зато уж федеральным министрам и правительству в целом доставалось от него по полной программе. Под одного из вчерашних фаворитов, едва не ставшего премьером, рыл такой подкоп, что хоть сажай в тюрьму за неприкрытое разбазаривание государственной казны.

Связным между Белоцерковским и областным главой выступал директор крупнейшего комбината, дававшего в региональный бюджет больше, чем субвенции из центра. Звонивший застал его на утренней рыбалке.

– Если долго не отвечаю, значит, клюёт, – предупредил тот. – Но ты связь не разрывай.

– А если долго не отвечаю я, значит, сам клюю, – сострил в ответ столичный проситель.

Клевало, к счастью для него, довольно плохо. Монолог, разъясняющий суть обращения, прерывать ни разу не довелось. Конечно, пришлось открыть все козыри: законы мало кого интересуют, а вот возможности лоббирования различных интересов – другое дело.

Рыболов выслушал внимательно, вопросов не задал и обещал поговорить с губернатором до конца дня. На прощанье попросил поискать ему где-нибудь поближе к Москве небольшой приватизированный рыбхоз, продающий часть своих акций:

– Иногда хочется слетать поудить на новом месте.

Станиславу Игнатьевичу стало ясно, что поиск надо продолжать и в других часовых поясах, где люди ещё досматривают последние сны.

Неприятная предстояла миссия. Не телефонные это разговоры, а всех ни на каком «Мерседесе» не объездишь. И совещаний подходящих в ближайшее время не предвидится. Внезапно в памяти всплыл однокурсник, имевший неплохие связи в одной из областей чернозёмной зоны и работавший там региональным депутатом. Он вечно хвастал, будто бы спать летом ложится только на рассвете. К тому же Иван. Белоцерковский загадал: если со второго гудка не откликнется – вешать трубку.

Однокашник отозвался с первого.

– Здравствуй, Ваня. С днём ангела тебя.

На том конце провода отреагировали мгновенно:

– Это ты, Стас? Спасибо.

Узнал, хотя давно не общались. Хорошее начало!

– Звоню ночью, чтобы первым тебя поздравить.

– Опоздал. Ко мне в полночь целая толпа завалилась. Гуляем вовсю.

Действительно, голос говорившего заглушал посторонний шум, напоминавший вокзальный.

– Извини, коль помешал.

Именинник снисходительно ответил:

– Долго говорить не получится, но три минуты тебе даю.

За три минуты можно не успеть сказать ничего, а можно обстряпать любое дело.

– Проблема у меня очень серьёзная, но для затравки хватит и трёх. Сын моей супруги – ты знаешь, о ком я говорю – ищет подходящую область для сенаторского кресла. Могу я рекомендовать ему вашу?

Ивана вопрос не удивил:

– От губернатора уже занято, а от нас ещё можно поторговаться.

Хорошо иметь дело с понимающим человеком!

– Мы торговаться не станем. Сколько скажете – выложим. Да ещё тебе по старой дружбе добавим. Думаю, резюме присылать не надо.

– Какое резюме?

Эх, деревня, деревня!

– Объективку… по-старому.

– Конечно, нет. У этого, сынка твоего, в наших краях никаких корней не имеется?

Корней захотел! Нужно будет, отыщем какого-нибудь прадеда-помещика. Или революционера. Смотря, кто там нынче в моде.

– Не знаю. Завтра спрошу.

– Поинтересуйся. В крайнем случае сами найдём: краеведы у нас добрые и не жадные. Кстати, в моём округе одна школа сельская вчера сгорела. Чья фирма раньше её восстановит – тому дополнительный козырь будет.

Школа! Небось, амбар бывший с тремя скамейками и уличным сортиром.

– Адрес назовёшь?

– Я тебе все реквизиты по электронной почте сброшу. Прямо сейчас, а завтра вечером созвонимся.

– Завтра, это когда?

В трубке послышался смешок:

– Считай, уже сегодня. Бывай. Спасибо за поздравление.

Вот теперь можно ложиться. Белоцерковский не любил откладывать на следующий день неприятную работу. Ему легче спалось, если она хотя бы сдвигалась с мёртвой точки. Проверив реакцию двух совершенно разных людей, он убедился, что чичиковщина в России до сих пор не встречает никакого протеста и вполне может увенчаться большим успехом, чем в гоголевской поэме. Особенно с кругленькой суммой наличными.

Уснул он мгновенно, как только голова коснулась подушки. Ещё ничто не намекало на рассвет на звёздном небе, подёрнутом редкими облаками.

3

В это время шестёрка блюстителей языческих традиций сигала через костёр, устроенный Крутилиным с таким расчётом, чтобы никому не было страшно взлетать над рыжеватыми языками пламени. Прыгали босиком, облачившись в плавки и верхнюю часть одежды: надевать брюки никто не стал, боясь случайно их подпалить. Начал, по давно заведённому правилу, сам разжигавший. Его полёт убедил остальных в полной безопасности забавы. Второй рискнула Мирра. Хотя её пятку, как показалось издалека, слегка лизнул огонь, сама она утверждала, что ничего не почувствовала. Маша не хотела отставать от новой подруги и напросилась прыгать следом. Ей повезло: лёгкий ветерок слегка наклонил пламя вбок как раз в тот момент, когда она над ним пролетала, пытаясь поджать ноги. Затем свою попытку выполнил Ланской. Он решил тряхнуть стариной и исполнил в воздухе пируэт, развернувшись на триста шестьдесят градусов над самым огнём. Девицы дружно зааплодировали.

Оставались Никольский и Грета. Грузноватая журналистка колебалась. Тогда Вадим нашептал ей что-то на ухо, а потом торжественно провозгласил:

– По давней славянской традиции, мы прыгнем вместе.

Традиция касалась жениха и невесты, поэтому заявление прозвучало весьма двусмысленно. Они взялись за руки, разбежались. Он описал дугу над костром, она – рядом. Но поаплодировали и им.

На этом ритуальная часть кончалась. Дальше обычно каждая пара развлекалась по-своему. Но здесь не было пар. Никольскому пришлось уделять время приехавшей ради него гостье, а остальные сгруппировались самым естественным образом: старые друзья и только что познакомившиеся девицы.

Барышни решили ещё разок искупаться. Любопытная Маша опять полезла с вопросами, которые легче задавать в темноте, к тому же малознакомому человеку, которого, скорее всего, никогда в жизни больше не увидишь.

– Твой быстро кончает?

– Когда как.

– А мой всегда после меня.

– Повезло.

– Ты ещё в интернет не фотографировалась?

– Нет.

– А я уже. На сайт «Lolita.com». Хочешь попробовать?

– Не знаю, – честно призналась Мирра.

– Сто баксов за час съёмок. Только надо внизу побриться.

– Совсем наголо?

– Не обязательно. Можно, как у меня.

И Маша продемонстрировала гладкую промежность, над которой возвышался маленький треугольный кустик с ровными краями.

– Сейчас не модно, – добавила она, – ходить с заросшей щёлкой. Мама рассказывала, что когда она училась в школе, не все девочки брили подмышки. Теперь это атавизм. Наверное, наши дочери будут ходить абсолютно лысыми.

Мирра решила закончить неприятную для неё тему:

– Старо как мир. Так делали ещё в Древней Греции.

– В Афинах, но не в Спарте, – уточнила Маша и продолжила первоначальный рассказ: – Снимает на цифровую камеру мой знакомый Жорик. Его телефон – семьсот двадцать, ноль два, ноль три. Легко запомнить. Мобила, разумеется. Звони в любое время. Скажи, от Маши, дочки Маргариты Аркадьевны. У него много разных Маш.

– А вот Мирры, наверное, нет, – с гордостью предположила будущая Лолита.

– Да, тебе не придётся придумывать псевдоним. А то я там на сайте числюсь какой-то Марысей, – позавидовала обладательница самого распространённого имени.

– Жорик твой во время съёмок приставать не будет? – на всякий случай спросила претендентка на попадание во всемирную сеть.

– Ты что! Он у нас совсем голубочек. Даже пёрышки наружу торчат. Летать только не умеет, – успокоила её опытная модель.

В это время Ланской и Крутилин прогуливались вдоль берега.

– Узнаёшь родные места? – поинтересовался Александр. – Похоже, воды стало меньше. Раньше нам пришлось бы тут идти гуськом.

– Эта местность мне знакома, как окраина Китая, – отшутился в своей неизменной манере его приятель. – Моя нога не ступала здесь лет пять. Я уж всё тут забыл.

– Неужели мы так давно не отмечали Ивана Купалу? – удивился поборник старых традиций.

– Конечно. В прошлом году праздник пришёлся на четверг, в позапрошлом – на вторник. С субботы на воскресенье он был в девяносто шестом, сразу после выборов. Вот тогда мы в последний раз сюда и приезжали. Как сейчас помню, радовались поражению коммунистического кандидата.

– Это ты верно заметил: радовались не своей победе, а чужому поражению. Но повернись время вспять, ещё неизвестно, за кого бы я голосовал.

– А я не жалею о случившемся. Мы же не могли тогда иначе. Так часто бывает: умом понимаешь ошибку, а сделать ничего не можешь. Что-то сдерживает.

– Да, нельзя молиться за царя Ирода. Богородица не велит.

Рядом важно проплыла семейка нутрий. Впереди – мама, сзади, клином, – целый выводок. Каждая особь на равном от другой расстоянии. Как на параде.

«Неужели и нас, будто неразумных тварей, выстраивает в стройные ряды какая-то неведомая сила, которой мы не в силах противиться? – подумал про себя Ланской. – Неужели мы беспомощны перед определяющим наше поведение природным началом и можем взбунтоваться против него лишь однажды в жизни, а потом горько о том жалеть?»

– Нет, дело не в Богородице, – после долгого раздумья продолжил Крутилин. – Дело в том самом нравственном законе внутри нас, что не мог объяснить даже сам Кант. Поведение нравственного человека чаще всего предсказуемо, поэтому он не может быть политиком.

– Может, ещё как может! – мгновенно отозвался Александр, целый день размышлявший над этой проблемой. – Только обязательно проиграет. Как князь Василий Голицын, как наш недавний избавитель, преданный и сподвижниками и народом, и мной и тобой.

– Разве ж он проиграл? – удивился Леонид. – Он поставил себе целью без карт, без помощников разминировать огромное поле, грозившее гибелью на каждом шагу. И он сделал это. Правда, подорвался. Но на самом последнем снаряде. Людям после него досталось совершенно чистое пространство.

Друзья забрались на небольшой пригорок, откуда во всей красе открылось им второе чудо, вызывавшее восхищение кёнигсбергского мудреца.

– Кстати, я его не предавал, – добавил Крутилин. – Ты тоже. Я даже тогда проголосовал за него. В первом туре.

– И я, – признался Ланской. – Многие мои знакомые уверяют, что поступили так же. До сих пор не пойму: почему у него оказался такой маленький итог.

– Так они посчитали, – объяснил всегда спокойный «Портос». – Завтра мы спросим и об этом у нашего компетентного товарища.

Под сильным впечатлением от тихой воды, звёздного неба, яркой луны, гармонии и спокойствия природы они на время забыли о главном для себя событии уходящего дня. Но оно ни на мгновенье не покидало их сознания и не замедлило снова выйти на первый план диалога.