Текст книги "Отпуск"

– Ладно, уговорили. Только вот здесь мы его вставим.

Указующий перст упёрся в норму об обязанности детей заботиться о родителях.

Добавление избыточно, но спорить по пустякам не стоит. Впереди более тонкая операция:

– Осталась опасная формулировка, что территория субъекта не может изменяться без его согласия. А если мы решим вернуть японцам острова, то что: у губернатора Сахалина пойдём разрешение испрашивать?

– Нет, не пойдём, – соглашается седовласый, ничуть не смущённый приведённым примером.

– И к чему такая категоричность: границы могут быть изменены только по их взаимному согласию. Получается, центральная власть ни при чём. Я предлагаю первую фразу снять, а вторую смягчить. Останется так: могут быть изменены – не указываем кем – с их взаимного согласия.

– Может: только с их взаимного согласия?

– Зачем? Федеральный центр принимает решение, а на местах его визируют. Вот и всё.

– Хорошо.

Рука седовласого побывала и в его любимой главе. Корявым почерком дописано право президента председательствовать на заседаниях правительства. Можно ему ещё слегка потрафить:

– Смотрите, какая нелепость: «Утверждает основные положения военной доктрины». А кто будет принимать её в целом, если не верховный главнокомандующий? Слова «основные положения» здесь неуместны.

Возражений не следует.

– И в статье девяностой попытка укоротить президента: издаёт указы и распоряжения во исполнение полномочий, возложенных на него конституцией и законами. По-моему, после слова распоряжения можно смело ставить точку.

Сказано – сделано.

При поправке других неудачных с точки зрения редакции мест глаз замечает ещё одно вторжение высочайшей руки: трёх сенаторов как ветром сдуло.

– Вижу, вы сократили конституционных судей.

– Это моё дело, – грубо обрывает седовласый. – Нечего лишних дармоедов на шею народа вешать.

– И всё-таки лучше иметь нечётное число. Давайте исправим восемнадцать на девятнадцать.

– Семнадцать тоже нечётное.

– Нечётное, но больно плохое: ассоциацию с годом революции вызывает.

После долгого раздумья восьмёрка превращается в левую часть окружности. Размашисто дорисовывается нижняя часть девятки. Теперь единичка намного короче. Придётся её удлинить.

Знал бы последний из избранных судей, кому он обязан!

– Всё?

– Теперь всё.

– Нет, у меня одно дополнение. Нужно из верхней палаты сделать серьёзный орган, а не балаган. Смотрите, кто туда сейчас лезет. Регион представлять собираются! И ведь выберут их. А какое они к нему отношение имеют? Опять, понимаешь, якут Воротников появится. Нечего всех подряд избирать. Пусть будут губернатор и руководитель законодательного органа.

– Мы уже об этом говорили: нарушается принцип разделения властей. Возникнет противоречие внутри самой конституции. Но такая коллизия, в силу части второй статьи шестнадцать, разрешается в пользу статьи десять: одно и то же лицо не может входить и в исполнительную ветвь, и в законодательную. Во-вторых, палата не сможет работать на постоянной основе, как ей предписано выше.

– Первый созыв и так не на постоянной основе.

– Кстати, это необходимо добавить в переходные положения.

– И добавим, – седовласый снова берётся за ручку. – Куда?

– В самый конец.

Пока он медленно выводит каждое слово, лихорадочно работает «биокомпьютер». Сейчас ошибиться нельзя. От напряжения начинает сжимать виски. Не иначе как скачок давления.

Да, если этот человек вобьёт что-нибудь в голову – хоть караул кричи. Выборность отстоять явно не удастся, раз старик даже известную остроту про якута вспомнил. Как бы стушевать? Как бы стушевать?

– Что дописываем про Совет Федерации?

Мысль, мечущаяся, как шарик рулетки, неожиданно замирает в единственной клеточке. Это даже не он, это кто-то за него диктует:

– Сначала тире, а потом: по одному от представительного и исполнительного органов государственной власти.

Седовласый пишет, как школьник диктант. Пропускает впопыхах слово государственной, вставляет его после напоминания, снизу. Лишь потом вдумывается в смысл:

– По-моему, вы что-то не то наговорили. Надо коротко и ясно: губернатор.

Ничегошеньки не понял он про статьи десять и шестнадцать. Придётся опять перескакивать с правового поля на политическое. Те примеры ему доступнее.

– А если он сам не захочет? У нас ещё хватает популистов. Так, поверьте, лучше. В конце концов, подкорректируем законом. Мы же ввели норму, что палата не избирается, а формируется.

– Да, можно и законом.

Седовласый через два года вспомнит этот разговор и подмахнёт куцый законишко, воплощающий его мечту. Но всё же кое-какой простор для манёвра оставлен.

(Только теперь, спустя почти восемь лет, эта хитрость сработала. Что ж, должна судьба вознаграждать за настоящий поступок! Поступок истинно государственного мужа.)

На часах – почти четверть четвёртого: обе стрелки слились в одну. Но исторической минуте положено выглядеть красиво. И седовласый ставит под своей подписью: «8 ноября», чуть ниже: «1993 г.», а справа от числа – «15 ч. 15 мин.».

«Робеспьер» и «Сен-Жюст» пожимают друг другу руки. Дело сделано, остаётся сущий пустяк – согласие народа.

4

Солнце вернулось ещё в субботу. Такое же пылкое и знойное, как три дня назад. Но Никольский вынужден был отсиживать на званом обеде со священником (потом он его припомнил и в душе рассмеялся, хотя и привык за последние годы к разным забавным метаморфозам) и на пляж не поехал. Мирра, чертыхаясь на природу, ежемесячно сажающую и грешивших и невинных дочерей Евы в заключение часов этак на сто, коротала время в саду на гамаке. Где находился Толик и чем занимался – лучше лишний раз не вспоминать.

После неудачной субботы в воскресенье всех троих потянуло к воде.

Усталость трудолюбивого абитуриента проявилась в первый же свободный день. Родители не стали его будить, а сам он, неожиданно для себя, продрал глаза лишь в двенадцатом часу. Позавтракал и почувствовал полное опустошение: за учебники садиться не надо, никаких домашних поручений нет. Вспомнил о вчерашней договорённости с Миррой, но она, небось, уже укатила одна. На всякий случай, позвонил. Трубку сняла бабушка (наконец явилась старая распутница проведать родную внучку), но тут же передала её по назначению.

– Здорово. Купаться едем?

– Обязательно.

– Прямо сейчас?

– Через часок. Неудобно сразу бросать бабулю.

– Хорошо. Подрулю четверть второго.

В пески они попали в начале третьего. А там уже тот, кого одна страстно мечтала увидеть, а другой не менее страстно – измордовать.

Мирра понимала, что на сей раз столкновение неизбежно, и поэтому, а вовсе не из-за приезда бабки, тянула время. Они с Вадимом успели договориться о встрече ещё вечером на корте. О Толике девушка умышленно умолчала: ей хотелось испытать «папочку» на ревность. Ведь второе появление с одним и тем же кавалером не может не вызвать этого чувства. А чем ещё проверишь силу любви?

Никольский лежал и читал газеты. Событий в конце недели накопилось немало. Дума, принуждённая работать до середины июля, штамповала один закон за другим. И какой вдумчивый избиратель поверит, что она сохраняет прежнюю независимость от Кремля! Сверхурочно трудиться в жару свободный человек никогда не станет. Все эти горе-реформы особой спешки не заслуживают. Значит, отрабатывают какой-то должок хозяину. А журналисты, видящие только лицевую сторону, дружно вещают о «победе здравого смысла». Взглянули бы на изнанку! При чём здесь здравый смысл? Свежеопубликованный закон о политических партиях – это не попытка их сократить (наверняка все желающие останутся), а желание наряду с центральными чиновниками подкормить и местных. Ещё хитрее оказалось мощное лобби нотариата: в бессмысленный закон о государственной регистрации юридических лиц подсунули статью, заметно увеличивающую их легальный навар. Так что нечего радоваться, что меньше видов деятельности будет теперь лицензироваться: нужные люди от антибюрократической кампании внакладе не останутся.

Наибольшая шумиха вокруг земельного кодекса. Продавать – не продавать: разве в этом дело? Это всё буква, как сказал бы Монтескьё. А дух закона очень прост: всякий бесхозный клочок земли да обретёт владельца. Стоит тому глаз на него положить – либо сразу ему купчую оформляй, либо аукцион проводи. У них с веснушчатым идею содрали: они так с предприятиями поступили. И много было аукционов? Только за самые лакомые кусочки.

Меньше трескотни о пенсионной реформе. А там – сплошное надувательство народа. Перенесение их окончательного принятия на осень выдаётся за успех оппозиции. На самом же деле, это выгоднее правительству. Базовые годы для исчисления трудовых пенсий – прошлый и нынешний. Чем позже это станет известно, тем меньше будет возможности увеличить отчисления на персональные счета. Они у большинства мизерные, лишь с части доходов: так выгоднее работодателю. Когда люди очухаются, поймут это – будет уже поздно что-либо изменить. В их время пресса уже бы орала во всю глотку: караул, грабят! Нынешняя молчит. То ли поглупела, то ли скупили всех на корню за тридцать сребреников.

Ну а меры противодействия отмыванию незаконных доходов просто смехотворны. Государственная гора родила очередную мышь. Впрочем, особо и не старалась: главное, иностранцам пыль в глаза пустить, чтобы нас за полноценное государство считали. Теперь никуда не денутся – признают. Только отмывки меньше не станет. Одних наркомиллиардов в наши «прачечные» прибывает и прибывает.

Мирра нарочно повела Толю не по берегу, – тогда бы он мог заметить соперника издалека – а напрямую, через изрытое бульдозерами пространство. Рассчитала всё верно: столкнулись они нос к носу.

– Здравствуйте, Вадим Сергеевич. Это опять мы.

– Привет, молодёжь, – не без удивления отзывается распластавшийся на песке отпускник. Ждал он её одну. Ах да, наверное, мальчик приехал поговорить о деле. Сам ведь просил его зайти. Что ж, совместим приятное с полезным. – Толя, ты очень кстати. Нам надо побеседовать.

Мирре такой поворот совсем не нравится: о чём это они будут говорить, уж не о ней ли.

– Давайте сначала искупаемся.

Опешивший Анатолий благодарен подруге за предложение, поскольку никак не расположен к разговору. Вроде бы всё вечером уладилось.

Но Вадим-то этого не знает. Впрочем, он не замечает подвоха:

– Конечно, вы с дороги. Пойдите поплавайте.

Воскресенье, но вокруг, как и прежде, малолюдно. Разумеется, с будним днём не сравнить, но не больше тридцати – сорока человек на длиннющую береговую линию. Рядом с ними – молодая пара с ребёнком и одинокий рыбак. Да ещё какой-то тип по другую сторону горы: один велосипед от него торчит, а сам словно в песок провалился.

– Слушай, крошка, – начинает Толя метрах в ста от берега, – давай отвалим в другое место. Подальше от этого фанфарона.

– Вы же собрались о чём-то поговорить, – удивляется Мирра.

– Это он хочет, а не я.

Ещё чего: в другое место! Пошла навстречу пожеланию несчастненького, согласилась разделить его общество, но с условием оказаться рядом с любимым. Хотя ему, естественно, об условии не сказала. Нет, будь что будет. Пусть даже мордобой. Она отсюда никуда не сдвинется.

– Неудобно как-то. Ты же ничего ему даже не ответил.

– Вообще не желаю с ним разговаривать.

– Почему?

– Этот гад страну разваливал, демократию уничтожал, а теперь…

Да, не силён Толик плыть и одновременно произносить речи. Быстро поперхнулся. Того и гляди – совсем захлебнётся.

– Держи курс на остров, – приходит на помощь Мирра.

Метрах в пятидесяти – маленький островок. Там вообще никого. Минуты через три – сразу двое. Пока кавалер переводит дух, барышня спешит сменить тему:

– Когда вам окончательные результаты объявят?

– Считай, уже объявили.

– Ты же сказал, что ещё ничего не известно.

– Формально да. Но меня ничего хорошего не ждёт: на казённый кошт я не попал. Однако в платные студенты прохожу. Осталось последнее: ограбить какой-нибудь банк. Поможешь?

– Добыча пополам.

– Нет, каждый возьмёт, сколько ему надо. Мне бы только на учёбу.

Шутит, а сам снова заплакать готов. Ну как бросишь его в таком состоянии! Мирра и не рада, что поехали вместе. Правда, у неё есть своя задача.

– Обними меня.

Наверняка, Вадим Сергеевич наблюдает за ними. Пусть полюбуется.

Затвердевшие кончики девичьего бюста, напоминающие марципаны на макушках мусса из взбитых сливок, – коронного маминого десерта – наделяют зарядом неведомой магической силы. Мгновенно забываются вчерашние обиды, предстоящий неприятный разговор и прочие невзгоды. Плакать больше не хочется. Хочется чего-то другого.

– Тебе уже можно?

– Сегодня ещё нет. Последний день.

Врёт. Уже всё можно. Если признаться – Толика может прорвать прямо здесь. Причём прорвать в буквальном смысле слова.

Она уклоняется от взаимного соприкосновения губами. Пусть ищут другие места. И вот, кажется, дело сделано. Не рассмотрит ничего издалека – увидит результат вблизи.

Они возвращаются. Вдохновлённому Крутилину теперь и море по колено.

Никольский встречает их в воде. Он тоже решил слегка освежиться. На берег выходят вместе. Мирра в середине. На всякий случай.

– Тебя можно поздравить, студент?

– Пока ещё рано.

– Почему же рано? Мне мама всё вчера рассказала. Это большой успех. Первый шаг к хорошему образованию, признаваемому во всём мире.

Анатолий молчит. Он решил так: отвечать односложно и только на прямые вопросы.

– За условия обучения не волнуйся. У меня есть возможность твои проблемы уладить. И я обещал это сделать твоим родителям. От тебя требуется лишь заключить формальный договор. О согласии отработать два года по окончании университета в одной фирме. И никаких финансовых последствий.

Вадим делает паузу. Обычно в подобных случаях благодарят, сами спрашивают о фирме, задают другие вопросы. Но его собеседник словно онемел. Даже неудобно продолжать на него смотреть. Будто выманиваешь признательность. Обалдел от счастья, что ли? Никольский переводит взгляд на Мирру. Ага, понятно: на плече начинает синеть пунцовый фонарик. Вот зачем они плавали на остров! Видно, не учёба у него сегодня на уме. Всё сдал, успокоился, решил расслабиться. И расслабился до полного идиотизма. Бывает.

– Зайди ко мне вечером, я тебе всё объясню. Дам адрес и телефон. Действовать, как я понял, надо уже завтра.

В ответ – прежнее молчание.

А она хороша! Зачем звала его сюда, если собиралась устроить свидание с другим. Случайной их нынешнюю встречу никак не назовёшь.

– Ладно, дети, мне пора. В моём возрасте лежать под прямыми лучами солнца больше двух часов опасно. Встретимся на корте.

Заметил. Сейчас уйдёт! Переборщила девочка, явно переборщила. Придётся прибегать к последнему средству:

– Вадим Сергеевич, вы на машине?

Вопрос риторический: велосипеда рядом с ним нет, не пешком же он притопал.

– Да, на машине.

– Меня с собой возьмёте? У меня, пардон, критический день, а я рванула сдуру. Боюсь, своим ходом до дома не доползу.

Рассчитано всё до миллиметра. Конечно, Толик третьим проситься не станет. Он от неё своё сегодня и так получил. Можно смело делать ручкой.

Юный ухажёр остаётся один, а они, посмеиваясь над ним, катят на соседний карьер. Не возвращаться же в хорошую погоду домой. Там, правда, народу побольше, но всегда можно найти укромный уголок и дать волю накопившимся за четыре дня эмоциям.

– Ревнуешь? – ехидно спрашивает Мирра, подёргивая плечиком.

– Ещё чего! – возмущается Вадим. – Ревность – удел слабых.

Но она ему не верит. В своём недавнем порыве он выглядел куда естественней и искренней.

Глава двадцать шестая

1

Толя не стал заходить к Никольскому. Рассказав о встрече на пляже отцу, он потребовал от того исполнения вчерашнего обещания. Чтобы избежать ненужной встречи, даже отказался идти вечером на корт.

Пришлось Леониду до игры нанести визит другу. Поблагодарил, извинился за сына, на которого разом подействовала и жара, и напряжение от экзаменов, и тяжёло воспринятая несправедливость, и возникшая неопределённость.

– Можешь не объяснять: парень просто в депрессии. Он у тебя максималист. Это хорошо. Вот тебе карточка того, кому нужно позвонить. Я его уже предупредил и попросил отнестись, как к моему ребёнку. Но советую сначала самому всё толком разузнать. У нас теперь любят гонять людей за разными бумажками. Пусть сразу назовут все, дадут нужные формы, точные реквизиты, чтобы мальчику лишний раз не таскаться по такой жаре в Москву.

О приглашении работать штатным помощником на Большой Дмитровке суеверный Вадим решил не говорить пока ни слова, хотя Станислав Игнатьевич убедил в стопроцентном, как он выразился, решении его личного вопроса, да ещё кое с каким «откатом».

Вечером Крутилины разработали план действий. Отец с утра едет в университет и проясняет ситуацию. Сын ждёт звонка, готовый в любую минуту отправиться по нужному адресу.

Лишь к обеду удалось Леониду выудить из суматошного университетского муравейника пресловутый пакет документов. Никакие сроки не поджимали, и он дал Толе отбой по телефону:

– Можешь гулять до моего приезда. Вечером всё расскажу.

За окном – та же жарища. Мирра уже наверняка на карьерах. Сегодня ей снова «всё можно». Даже немножечко больше. Мысль о любимой девушке, о близком и сладостном их соединении становилась единственным утешением так бесчеловечно оскорблённого экзаменаторами Толи. Вчера получилось нескладно: она рано уехала с пляжа. Без неё уже и жизнь не в радость: это он почувствовал очень скоро, и сам там долго не задержался. Звонил потом весь вечер – не отвечала. Наверное, плохо себя чувствовала. Утром первым делом бросился набирать её номер. Подошла. Сонная, еле языком ворочала. Предупредил, что днём уезжает в Москву, вечером надеется сыграть с ней на корте, а потом возобновить прогулки в лес.

– Посмотрим, – ответила Мирра, – какая будет погода.

Конечно, хорошая. С чего бы ей измениться?

Поездка в город отпала. Теперь можно устроить сюрприз: нагрянуть в пески, зайти в воду за поворотом, проплыть под водой, вынырнуть перед самым носом – вот будет радость!

Гнал он что было мочи. Специально поехал более коротким, но менее удобным путём: через поле, перелесок, садоводческое товарищество. Хотел даже, вспомнив слова известной песни, остановиться и нарвать букет, но дорога каждая минута: вдруг они разминутся.

Непривычный маршрут вывел его на противоположный берег. Если тщательно всмотреться, видно купающихся на их месте. Он прищурился: да, мелькает вдалеке знакомый силуэт. Хорошо, что не в воде и не на подстилке, а то бы никак не разглядеть.

Он припустился по песку. Колёса не слушаются, застревают. Эх, почему у него нет маунтинбайка! Сейчас бы мигом домчал. Правильно раньше говорили: бедность порождает отсталость.

Некоторые участки приходилось преодолевать пешком. Бегом, разумеется. И вот – заветный поворот. Дальше идти нельзя. Нужно раздеться здесь, бесшумно забраться в воду и точно рассчитать, где всплыть.

Да, небольшой он мастак таких передвижений, но нужно постараться. Кажется, тут.

По случаю понедельника на пляже не было отдыхающих, по случаю жары – рыбаков. Как только они приехали, Мирра сбросила с себя всё до последнего – ведь полная нагота всегда придаёт юному телу царственный вид. Недаром у одного из африканских племён право ходить обнажёнными имели только жёны и дочери короля.

Рядом с Вадимом она совсем не боялась случайных нескромных взглядов. Но всё же посматривала вокруг: вдруг появятся на горизонте совсем маленькие дети или старики. Первых не надо смущать, вторых – дразнить.

Негромкий всплеск воды её насторожил. Даже самая крупная рыба не сможет издать такой звук.

Мирра подтянулась на локтях, подняла голову и увидела вынырнувшую у самого берега голову Толи. Их взгляды на мгновенье встретились. Но лишь на мгновенье, потому что голова тут же ушла назад под воду.

Нет, это не галлюцинация, не плод её воображения и тем более мечтания: меньше всего ей хотелось повторения пройденного. Только вчера рядом находились посторонние люди, а сегодня они здесь одни, и вероятность мирного исхода ничтожно мала. Да и вынужденное четырёхдневное сдерживание эмоций, усиленное спровоцированной ею ревностью, принесло свои плоды: у них с Вадимом были бурный вечер и ночь, а день добавлял к обильному насыщению плотью вегетарианский десерт милого куртуазного общения. Тут уж третий воистину лишний.

В секунду, даже какую-то её долю, Мирра успела передать телепатическую безмолвную просьбу: сгинь с моих глаз, изыди. Толик расшифровал полученный сигнал и беспрекословно повиновался ему.

Он вернулся к валявшемуся в песке велосипеду, оделся и рванул назад. Что оставалось делать? Ехал-то к ней. Хотел даже нарвать цветов… Её бесстыжий голый вид рядом с этим молодящимся мерзавцем разом объяснил ему всё. Они обманывали его, пока он сдавал экзамены, обманули и вчера. И трубку она не снимала, потому что лежала в его объятиях.

Внезапное открытие помогло разгадать и давно мучившую загадку: вот почему он отправил семью на юг и решил навестить мать-старушку.

Второй раз за последние дни чувство униженного достоинства завладело всем его существом, выместить которое на экзаменаторах и приёмной комиссии он не мог, а тут подвернулся удобный случай.

Девушку винить не в чем: ведь она – жертва. Более того, страстное желание обладать ею у него усилилось. В нём вскипела кровь Руслана, у которого с брачного ложа похитил невесту какой-то мерзкий старикашка.

Раньше Толя хотел дать ему публичную пощёчину. Совершить акт морального возмездия за поруганную родину, испоганенную жизнь миллионов людей. Теперь жаждал мести полноценной. Такой негодяй не должен осквернять землю: его надо не обесчестить, а уничтожить. И он его убьёт!

Да, потом будет суд. Чего тут бояться? Это даже хорошо: можно изложить свои мотивы, потребовать правовую оценку действий потерпевшего, превратить дело из уголовного в политическое. Да и личные обстоятельства всплывут. Жаль, конечно, девчонку впутывать, но как иначе покажешь моральное ничтожество жертвы! Любовный треугольник к тому же доказывает состояние аффекта покушавшегося. Дорогого адвоката ему не возьмут, но есть Василий. Уж он-то постарается изобличить буржуазного деятеля! (Анатолий, по наивности, считал, что друга допустят к процессу в качестве защитника.) А первый толчок к действию – история с поступлением. Пусть исследуют и её. Пошлют сочинение на экспертизу. Как-никак – звенья одной цепи.

Анатолий и не заметил, как домчался до дома. Только он вошёл – зазвонил телефон:

– Смерть буржуям! – раздалось в трубке.

– Вася? Ты где?

– Дома.

– Срочно дуй ко мне.

– Что случилось?

– Пока ничего, но очень скоро случится. Попытаюсь выполнить твоё пожелание.

– Какое?

– С которого ты сейчас начал. Полчаса назад я приговорил к расстрелу одного идеолога буржуазии. Хочу, чтобы ты присутствовал при исполнении. Мне нужны свидетели.

– Кто он?

– Ты его хорошо знаешь: Вадим Никольский.

– Тот самый?

– Тот самый. Имеет дачу недалеко от нас.

– Ты не шутишь?

– Какие могут быть шутки. Он соблазнил мою девушку.

– Называй адрес.

Ничего не подозревавший приговорённый лежал в это время в песках, любовался очередной нимфой в своём донжуанском списке и продолжал ворошить в памяти самые приятные эпизоды собственной карьеры.

2

Он добился у седовласого создания комиссии по всенародному голосованию с огромными правами и был назначен её председателем. Кому, как не «Сен-Жюсту», доверять самое сокровенное!

Теперь – действовать по правилам уличной игры в напёрстки. Наивный народ к ней привык, никогда не ропщет и даже надеется выиграть.

Первый шаг они уже сделали: убрали с пути районные и городские избирательные комиссии. Там, в основном, гнездились сторонники Жиронды, это и апрельский референдум показал. Возьмись он тогда за дело – не потребовалась никакая стрельба для разгона Советов.

Сведения из участков должны теперь напрямик идти в столицы республик и областные центры. Значит, иметь дело придётся всего-навсего с девятью десятками организаций. Но прямые указания региональным избиркомам в момент подсчёта бюллетеней не дашь. Делать это нужно в тщательно завуалированной форме. Как?

Решение давалось трудно, однако оказалось довольно оригинальным.

В часы подведения итогов затеяли телевизионное шоу. Репортаж из Кремлёвского дворца в режиме реального времени, где лидеры участвовавших в выборах блоков ждут решения своей судьбы, дают интервью, вместе смотрят включения из Центральной избирательной комиссии.

Недавний жирондист и заместитель «Бриссо» (успел в последний момент переметнуться в их лагерь) пытался протестовать:

– Не получится. Мы так быстро не подсчитаем.

Пришлось седовласому ему объяснять, что тот, кто не умеет правильно и быстро считать, должен дома сидеть, а не важный государственный пост занимать.

Конечно, перебежчик прав: при нашем методе работы вручную за час-другой дебет с кредитом не свести. Одно лишь можно: сплюсовать извлечённые по всей стране бюллетени. Лишь бы их набралось нужное число. Остальное – дело техники.

Вести шоу поручили бестолковой фифе с вечно задранным носом и врождённым апломбом в голосе. В политике она – ни бельмеса. Но именно такая и нужна. Пусть говорить о разной ерунде: лишь бы не лезла в главное. Иностранных журналистов свободно аккредитовывать не стали: пролезло лишь Второе немецкое телевидение.

Расчёт оправдался: о конституции мало кто думал. Всех больше интересовали выборы в Думу. Партия, ведомая сынком и именовавшаяся в сокращённом варианте нежным словом «Выброс», явно рассчитывала стать правящей. За её столиком много пили, предвкушая близкую победу, в компании известных писателей и актёров. Неувядающей красой блистала секс-символ шестидесятых, чья внешность и особенно голос сводили с ума оттепельную молодёжь. Самого сынка уже вернули в правительство, правда, на вторую роль. В случае успеха он мог рассчитывать на повышение.

Но уже в начале действа пронырливые немецкие репортёры (больше всех преуспела работавшая на них российская журналистка) добыли сенсационную сводку: впереди идёт список Юристовича, того самого маргинала, которого клеймили тавром фашиста не меньше трёх лет. Проголосовало уже полстраны, а лидерство его неколебимо. От немцев сногсшибательная весть поползла по залу. Главный герой, почувствовавший себя Наполеоном, встал и начал совершать круг почёта. Он обошёл со свитой все столики, отвешивая кому угрозы, кому комплименты, иногда остроумные, иногда пошловатые, но все слушали его как заворожённые, лишь поддакивали и похихикивали. До чего же трусливый народец! Поверили, будто выскочку подпустят к власти. Чёрта-с два, даже если останется на первом месте.

О конституции уже не вспоминали. Лишь какой-то рано поседевший интеллигент с юношей, видимо, сыном, внимательно следил за монитором, дублировавшим большой экран, где по мере подсчёта голосовавших окрашивались в различные цвета контуры регионов: синий, зелёный, красный. Восточнее Урала дела шли не так уж плохо: пятьдесят процентов наскребалось. Но дальше – сплошной кошмар: европейская Россия, забитая, послушная, веками гнувшая спину перед любым начальством, новый режим признавать отказывалась. Голосовали ногами: где ниже сорока процентов, где ниже тридцати. О легитимности конституции при таких показателях не приходилось и мечтать.

В Центризбиркоме царила полная растерянность. Перебежчик писклявым голосом истерил ему в трубку сотового телефона. Связь была отвратительной, половины слов не разобрать, но главное ясно и без них: полный провал.

Он жестом позвал главного телевизионщика. Тот мгновенно подскочил и склонил своё ухо прямо к его губам.

– Слух о победе либеральных демократов нужно подтвердить в эфире. С оговоркой, будто бы данные предварительные.

– Да мы их с помощью Питера, Твери и Москвы на обе лопатки положим, – набор городов выдавал тверское происхождение бодрячка.

– У меня есть полномочия давать вам указания. Но нигде не говорится, что это нужно делать дважды.

– Понял. Будет сделано.

Расчёт прост: слова, прозвучавшие по телевидению из Кремля, воспринимаются как начальственное указание, даже если им сопутствуют разные оговорки. Пусть теперь приводят действительность в соответствие с ними. Это невольно заставит повысить показатели явки.

– Вы что наделали! – вопит в трубку перебежчик. – У кого мы возьмём голоса в поддержку этих дегенератов?

– Ни у кого брать не надо. Используйте резерв бюллетеней.

Нет, дальше оставаться тут бессмысленно. Банкет с подвыпившими VIP'ами – не место для главнокомандующего в решающий момент операции.

И он делает самый решительный шаг в своей жизни. Встаёт, просит внимания зала и поздравляет присутствующих и всю страну с принятием новой конституции.

Теперь – на боевые позиции.

Пьяный вопль известного «шестидесятника»: «Россия, ты одурела!» – он слышал уже по монитору в своём кабинете. Не обломилось сынку премьерское кресло.

Над подгонкой результатов корпели почти две недели. Из ста шести миллионов избирателей изволили явиться на участки лишь сорок шесть. Но усердные работники региональных администраций и избиркомов, получив из Кремля руководящий сигнал о принятии конституции и победе Юристовича, совместными усилиями подняли это число до пятидесяти семи. Реально основной закон поддержали двадцать пять миллионов, после приписок количество его сторонников официально возросло почти на треть (три с лишним миллиона «мёртвых душ» проголосовало якобы против, ну и пусть, хватило и без них).

Региональная элита действовала не бескорыстно. Увеличив общее число пришедших к урнам, она «подарила» себе их голоса на выборах в Совет Федерации. Немалые довески достались и партийным спискам. Так шесть миллионов голосов в пользу Юристовича подскочило аж вдвое. В оппозиционных субъектах «красного пояса» добавили коммунистам и аграриям (в общей сложности – три с половиной миллиона). Там, где в избиркомах оказались галантные джентльмены, – женскому блоку (ещё миллиончик). Остальные пятьсот тысяч достались любимчикам некоторых автономий – партии единства и согласия.

Случались и курьёзы. В одном из южных краёв про выборы думцев забыли. Выходило, что сто с лишним тысяч человек унесло на память два бюллетеня из четырёх.

К Рождеству по григорианскому календарю с подсчётами было покончено, а в сам праздник конституцию опубликовали правительственные издания.

С этого дня все амбиции седовласого на безграничную власть, как и задумки либералов поделить российские просторы и богатства между маленькой кучкой людей, получили самое мощное юридическое подкрепление из всех возможных.

Путь из теневиков в олигархи оказался открыт.

Чтобы ничего никто и никогда не смог отыграть назад, избирательные бюллетени повсеместно уничтожили. А недели через две неожиданно скончался молодой и цветущий хранитель самых сокровенных тайн из главного избирательного ведомства. Большинство из них он унёс с собой в могилу.