Текст книги "Отпуск"

Ланской не стал ломать режим дня, зная привычку своего приятеля опаздывать всегда и везде. Но и за серьёзную работу браться не стал. Делал кое-какие выписки из книг, незначительные наброски. Он переживал тот радостный миг творчества, когда два любимых героя, запущенных в сюжет с разными композиционными задачами, не разделяются больше параллелями и меридианами, как полюсы на земном шаре, а легко помещаются на одну медаль, являя собой две её стороны. Ведь каждый искренне служил общему отечеству и справедливо считал свою миссию важной и полезной. Это и примиряло их, вроде бы антагонистов во всех отношениях. Повесть не пьеса, здесь никого не надо сталкивать лбами. Каждый вправе рассматриваться главным. Поэтому линию Радищева смело можно расширить. И финала будет два, как в «Анне Карениной». Они приняли разную смерть, но и того и другого уничтожило дремучее невежество, обосновавшееся под сенью трона и плодящееся там до сих пор, как клопы. Золотой памятник заслужит тот, кто первым устроит полную дезинфекцию власти от этих зловредных насекомых.

Едва услышав голос дочери, Ланской отложил в сторону карандаш и мигом спустился вниз, где его мать уже обменивалась любезностями с гостем:

– Я тобой, Вадим, каждый раз любуюсь, когда вижу по телевизору. Но в жизни ты выглядишь ещё лучше, моложе, мужественней.

– Что вы, я стремительно старею, как и положено мужчине среднего возраста. А вот над вами время не властно: ничуточки вы не изменились.

– Не хочешь ли ты сказать, что семнадцать лет назад я уже была древней старухой? – рассмеялась находчивая Людмила Михайловна, смотревшаяся и вправду отменно для своих семидесяти двух. – Я ведь тогда ещё на службу ходила.

Ланская-старшая всегда гордилась тем, что сумела заработать себе достойную пенсию и, овдовев, не стала обузой для сына с невесткой, которая вот уже десять лет сидит дома и рискует в случае чего оказаться в очень тяжёлом положении.

Выйти из сложной ситуации Никольскому помог вовремя подоспевший Александр:

– Как спалось? – и, обращаясь к матери, пояснил: – Мы вернулись вчера под утро.

– Думаешь, я не знаю, – всплеснула руками старушка. – Разве я могу уснуть, пока ты, деточка, не пришёл домой!

«Сказать бы вам, когда улёгся я!» – подумал про себя Вадим, но бодро ответил:

– Прекрасно. Мне здесь всегда спится хорошо.

– Вот и приезжал бы почаще, – логично отреагировала Людмила Михайловна.

– Рад бы в рай, да грехи не пускают, – попробовал отшутиться Никольский. – Но обещаю в следующий раз навестить вас не с таким интервалом.

– Да, на такой меня уже, наверное, не хватит, – с улыбкой ответила та, давая понять, что вовсе не собирается умирать раньше девяноста.

Диалог матери и гостя грозил принять затяжной оборот, поэтому Ланской поспешил взять инициативу в свои руки:

– Так, сейчас я познакомлю тебя с женой и дочерью, а потом покажу нашу усадьбу. Ты здесь ещё ничего не видел после перестройки. Кстати, мне она удалась значительно лучше, чем нашему государству.

– В отличие от государства мы не потеряли половины территории, – вставила своё слово Людмила Михайловна, заставив посетителя вздрогнуть. – Только совсем маленький кусочек. Правда, пострадал мой чудесный цветник. Ты помнишь, Вадим, какие у меня были чудные пионы? На новом месте они все измельчали.

– Зато теперь в доме какой простор, – неуклюже попытался утешить её визитёр.

– То-то и плохо. Раньше я все полы каждый день шваброй протирала, а сейчас и сил нет, и полов в пять раз больше, – запричитала старуха. – Барский размах хорош, когда много прислуги. Ни к чему современным людям такие хоромы.

Её прадед промотал в своё время родовую недвижимость, деду пришлось служить всю жизнь, до большевистской пули в затылок. («Вы работали на царское правительство?» – грозно допрашивали его в ЧК. – «Помилуйте, другого и не было», – недоумённо отвечал он.) Поэтому в семье её родителей, уплотнённой и вечно ютившейся в тесноте, считалось дурным тоном владеть избытком жизненного пространства. Простенькая дача отчима мужа показалась юной Милочке гигантским сооружением. А уж то, что возвёл сын, она считала непозволительной роскошью, хотя ещё три поколения назад её предки сочли бы такое имение просто крохотным.

Долго нам ещё возрождать прежнюю Россию! Не тот у нас размах!

На сей раз спасла дочка. Маленькой Анюте очень хотелось поскорее оказаться в центре внимания. Посланная бабушкой за папой, она заскочила к себе, переоделась в самое красивое платье и уселась ждать приглашения спуститься. Но взрослые, как обычно, про неё забыли. Терпения хватило ненадолго. Она сбежала по лестнице и уткнулась в родительские колени.

– А вот и наша красавица! – лицо Людмилы Михайловны мгновенно просветлело. Став бабкой довольно поздно (иные её сверстницы нянчили правнуков), уже вдовой, она одарила девочку такой любовью, которая не перепала даже единственному сыну.

– Не будь дикаркой, Анюта, – строго произнёс отец.

Дочка выпрямилась и улыбнулась гостю.

– Здравствуй, – сказал тот, – давай знакомиться. Меня зовут дядя Вадим, – и он протянул ребёнку руку.

– Анна, – важно представилась малышка, положила свою крохотную ладошку на его пальцы и тут же отдёрнула её, боясь сильного мужского рукопожатия.

– Сколько же тебе лет? – поинтересовался Никольский.

– Девять, – прозвучало в ответ.

– Ну и кокетка, – прокомментировала бабушка. – В августе уже десять сравняется.

– Но пока ещё девять, – настаивала на своём Анюта.

Даже для девяти она выглядела совсем Дюймовочкой: тоненькие ножки, тоненькие ручки, совсем детское личико. Видимо, сказывалось преждевременное появление на свет.

Знакомство с Наташей состоялось уже наверху, одновременно с осмотром дома. Перед приходом важного гостя она решила повесить в спальне новые занавески, но не рассчитала время, и появление посетителя застигло её в самый разгар работы.

Завершив обход, друзья уединились в кабинете, куда старшая Ланская тут же принесла чашки, средняя – кофейник, молочник и сахарницу из старинного сервиза, а младшая – печенье и конфеты. Александр в это время позвонил Крутилину и сообщил, что они с «Арамисом» уже в сборе.

«Да, – подумал про себя Вадим, – бедна ещё Россия, если известный писатель смог позволить себе лишь переделку старой дачи в скромный двухэтажный коттедж, где роль прислуги выполняют домашние».

Сам он так жить уже не хотел и не мог.

4

На письменной математике соседом за столом оказался аккуратно подстриженный молодой человек приятной наружности: круглолицый, розовощёкий, с широко раскрытыми добрыми карими глазами. Нервозная обстановка и чувство внутренней конкуренции не позволили им толком познакомиться. Но у стенда, где вывешивались оценки за первый экзамен, их снова свела судьба.

– Как дела? – поинтересовался кареглазый сосед.

– Отлично, – с гордостью произнёс Крутилин, вкладывая в это слово двойной смысл.

– И у меня, – радостно поведал собеседник, сопровождая сообщение широким взмахом руки, которая тут же повисла прямо перед Толиком. – Будем знакомы. Василий.

– Анатолий, – в том же стиле ответствовал по-детски радовавшийся удаче абитуриент.

– Сядем опять рядом. Мы подзаряжаем друг друга хорошей энергией. Уверен, результат будет тем же.

Через два часа, получив по очередной пятёрке, друзья-соперники неспешно шагали вместе к метро, обмениваясь впечатлениями об успешно завершившемся испытании.

– У меня уже вторая попытка, – признался Толя. – В прошлом году как раз тут и оплошал. Не сообразил переспросить задание: его так заковыристо сформулировали, чтобы специально запутать отвечающего, а я в эти сети и угодил. Получил четвёрку. Одного балла потом и не хватило.

– У тебя, значит, богатый опыт. Мне сложнее: в первый раз пытаюсь. Школу только в этом году окончил. Мне обязательно надо поступить. Партийное задание, – рассказал о себе Василий, но Крутилин не придал значения последним его словам.

– Мне тоже. Иначе никакой веры в собственные силы не останется.

– Зимой отдыхал или работал? – поинтересовался новый знакомый.

– Отдохнёшь тут! У моих предков шея не та, чтобы отсидеться на ней даже год.

– Рабочие?

– Нет, хуже. Мать – учительница, отец – рядовой служащий.

– Да, бюджетники сегодня – те же пролетарии, – посочувствовал Василий. – Естественные наши союзники.

– Чьи это наши? – насторожился Толя.

– Нашей молодёжной революционной организации. Ты, я вижу, свой парень. Приходи вечером в гости. Всё тебе расскажу и покажу.

На вечер у Крутилина уже была назначена встреча: очередное свидание с Миррой в лесу. Признаваться в этом малознакомому человеку, не отличающему, судя по всему, особой сентиментальностью, он не решился и попытался найти другую причину отказа:

– Рано ещё по гостям ходить. К следующему экзамену готовиться нужно. Давай лучше после него.

Но Вася такую аргументацию принять отказался:

– Экзамен только в среду. Физика. К такой ерунде серьёзной подготовки не надо. Да и расслабляться любому человеку жизненно необходимо. Отдыхать. Прочищать мозги. Знаешь, сколько у нас сора от математики осталось? Ещё ляпнем на физике что-нибудь не то. Сегодня полезно на постороннюю тему переключиться. И потом, я тебя не пьянствовать приглашаю, а серьёзно поговорить. Мать ужин приготовит.

– Извини, не могу, – настаивал на своём Толик. – Обещал родителям приехать к ним на дачу.

– Да ты, я смотрю, тоже буржуй. На дачах живёшь! – поморщился юный революционер. – Клубникой, случайно, на рынке не торгуешь?

– Земли у нас – кот наплакал. Участок один на две семьи: нашу и тёткину. Клубники самим еле хватает. Между прочим, вырастить её не так-то просто. Большой труд требуется.

– Ладно, не оправдывайся. Что такое грядки пропалывать, я и сам знаю. Раньше каждое лето в деревне у бабки проводил, – сменил тон Василий. – К вам с какого вокзала ехать?

– С Курского.

– А я на «Пролетарке» живу, как и положено настоящему борцу с капитализмом. От нас на метро всего две остановки до твоего Курского.

– Можно и на следующей выйти. Там рядом станция есть, где каждая электричка останавливается.

– Вот видишь: все дороги ведут к коммунизму. В общем, приезжаешь ко мне, а оттуда на свою дачу-клячу. Замётано!

От Василия исходили странные флюиды, способные подчинить своей воле любую личность, даже не самую слабую, каким считал себя Крутилин. Он стал быстро просчитывать разные варианты. Можно заехать по дороге, посидеть часок и успеть не только на поезд, но и на свидание. Можно вообще пропустить лесное рандеву, тем более что дома ночует мать, а она уж точно унюхает отсутствие сына.

– Чего молчишь? – прервал его размышления Вася. – Записывай адрес.

– Давай лучше телефон. Я всё обдумаю и тебе позвоню, – предложил Анатолий.

– Хорошо. Доставай бумагу. Диктую.

Домой Толя приехал раньше Евгении. Позвонил отцу, доложил о двойной победе. За обедом прикинул дальнейший план на день. Дожидаться матери – значит, обрекать себя на поездку вместе с ней. Так, кстати, они и договаривались. Садиться сегодня за физику – настроения никакого. Остаётся старая песня: корт, ужин, за которым все полезут с расспросами об экзаменах, сон. Кости поразмять, конечно, не мешало, но в субботний вечер при такой погоде соберётся полный кворум завсегдатаев, и больше одной партии сыграть не удастся. Молодёжная революционная организация манила к себе гораздо сильнее привычных ракетки с воланом.

Неожиданно он поймал себя на мысли, что Мирра отодвинулась на второй план в его сознании, что он думает не столько о том, как повидаться, сколько о том, какой найти предлог для отмены свидания.

Да, он боится встречи в лесу со своей возлюбленной. Она настолько уверена в его способностях, что примет набранные баллы за гарантию окончательного успеха. И наверняка попытается разрушить плотину. Преждевременно. Он такой нагрузки не выдержит. В любви, особенно на первой стадии новых отношений, разум обычно выключается полностью. Экзамены в подобном состоянии не сдать.

Однако не явиться вовсе в назначенное время, не предупредив, нельзя. И причина должна звучать веско. Мамин зоркий глаз лучше не упоминать – не солидно для мужчины. И вообще лучше бы заночевать сегодня в Москве. Домашние, конечно, обидятся. Да и как им объяснить свой каприз? Разыграть усталость, упадок сил? Но какая же мать оставит сына одного в этом состоянии?

Вот и она. Нужно что-то быстро решать.

– Как успехи, Толик? – слышит он из прихожей.

– Пять, пять.

– Я и не сомневалась, – с дрожью в голосе произносит входящая в комнату Евгения и раскрывает сыну свои объятия.

Деваться некуда. Надо немножко постоять в обнимку с мамой.

– Я тебя обрадовал? – начинает он издалека.

– Очень.

– Мне полагается подарок?

– Конечно.

– Тогда разреши остаться сегодня в Москве. Я познакомился с одним парнем – он сдаёт вместе со мной – и хочу съездить к нему в гости. Может пригодиться на остальных экзаменах. Вдвоём всё-таки проще.

Да, врать он так и не научился. Зато насколько легче стало на душе.

Евгения недоумевает:

– Чем же он тебе поможет?

– Всякое случается. Вдруг забуду какую-нибудь формулу на физике. Или напишу неправильно слово в сочинении. Когда рядом доброжелатель, а не просто конкурент, становится намного спокойнее.

– Ты собираешься у него заночевать? – настороженно спрашивает мать.

– Нет, спать я вернусь сюда.

– Почему же не на дачу?

– Могу не успеть на последнюю электричку. Их теперь часто отменяют. Особенно в выходные.

– И когда же собираешься приехать?

– Завтра. Как встану.

– Потеряешь целый день занятий. Знаю по себе, – убеждённо произносит Евгения. – Нет, спать, пожалуйста, отправляйся за город. Днём опять обещают выше тридцати. Передвигаться по такой жаре вредно даже в молодые годы. Где живёт твой новый знакомый?

– Возле метро «Пролетарская».

– Уйдёшь от него в половине одиннадцатого, сядешь на предпоследнюю электричку, а папа тебя встретит на машине.

Тоже неплохой вариант. И семейный ужин с тётей Машей останется без него, и от свидания можно отбояриться.

– Хорошо, – соглашается Толя.

– Обещаешь? – не унимается мать.

– Обещаю, – слово произнесено, обратной дороги нет.

– Вот и умница. А то была бы лишняя сложность с кормёжкой. Я ведь ничего здесь не готовила.

Да, терять день – непозволительная роскошь. Утром он сядет, как обычно, за учебники, вернётся в привычную колею и въедет на полной скорости в эту неприступную башню. Обязательно въедет!

Всё-таки есть иногда резон слушаться родителей.

Глава пятнадцатая

1

Крутилин пришёл довольно быстро. «Атос» и «Арамис» успели к этому времени лишь обменяться ничего не значащими репликами о погоде, по-прежнему знойной, солнечной и сухой, да выпить по чашке кофе. Кроме того Ланскому пришлось вкратце рассказать о работе над повестью про забытого родственника: первый вопрос к писателю во все времена касается творчества.

– В общем, о России пишу. Как устроена она. Откуда истоки главных бед, из века в век повторяющихся, потому что никто не хочет знать историю и делать из неё выводы. Но одного героя мне оказалось мало. Нужен его антипод. И, похоже, найти такого удалось.

На этой фразе появился Леонид и сразу же подключился к разговору:

– Я уже догадываюсь, кто он.

Ланской хотел было развить тему дальше, но её резко оборвал Никольский неожиданным заявлением:

– Теперь, когда все собрались, я хочу ещё раз поблагодарить за вчерашнее удовольствие и попросить у вас прощение за своё свинское к вам отношение.

Именно с такого эффекта решил он продолжить общение с друзьями. Корт и озеро стали затяжной прелюдией. Как водилось у них с юных лет, там, на людях, они избегали серьёзных бесед. Для этого существовали встречи втроём в кабинетной тиши, чаще всего у Ланских.

– Ты имеешь в виду долгое молчание? – решил уточнить Александр.

– Конечно. Я знаю, что не имел права так поступать, часто казнил себя, хватался за телефонную трубку, но почему-то не решался. Сам не знаю почему.

Ход безошибочный. Пусть они сами высказывают догадки о причинах такого странного поведения товарища и тем самым косвенно оправдывают его.

Леонид поддался на провокацию:

– Наверное, стыдился за ту пропасть, которая легла между нами.

– Возможно, – согласился Вадим. Он сейчас был готов со всем согласиться, лишь бы не формулировать ничего самому. Такому стилю его научили в Кремле. Там собственного мнения не высказывают – соглашаются с чужим. Поэтому и делятся все на имеющих своё суждение, то есть думающих, способных, иногда талантливых, и принимающих решение, сиречь разную серость, умеющую лишь поддакивать умному советчику. Первые – это советники, консультанты, помощники и прочие мелкие сошки. Вторые – всесильные начальники. Даже оборот официальный ввели: «одобрительно отнестись». Так и начинают некоторые указы и распоряжения: «Одобрительно отнестись к предложению имярек и сделать то-то и то-то».

Ланской раскусил хитрость друга:

– Какая теперь разница! Значит, что-нибудь мешало сделать первый шаг. Мы тоже хороши: могли бы и письмо через Веру Николаевну передать. Особенно теперь, когда ты спустился со своей заоблачной высоты.

Никольский понимал: без колкостей не обойдётся. Но и на этот случай продумал ответную реакцию:

– Ты прав, это как полёт в космос. Умом понимаешь, что ничто не изменилось, но сам себе продолжаешь казаться крупным, а Земля под тобой – с горошинку, люди – с микробов.

– Ну и как слетал? – не унимался Александр. – Мягко ли приземлился?

– Жалею, что вас рядом не было. Бросили вы меня, черти.

Ну не хамство! Они же, оказывается, и виноваты.

– Мы, Вадька, никого не бросали и не бросаем. Мы на своём месте сидим. А ты полез в чужие сани.

Вот и вернулось всё на круги своя. Два постаревших петушка будут наскакивать друг на друга, а третий – растаскивать их, чтобы один другого до смерти не заклевал.

– Главная твоя ошибка, Алекс, считать эти сани чужими. И не только твоя. Все наши неудачи последнего десятилетия из-за слюнтяйской позиции так называемых честных людей. Политика, видите ли, для них – дело грязное. Пачкать свой белый халат не хочется.

– Не понял, – переспросил Крутилин, – что значит: так называемых? Ты сомневаешься в честности миллионов интеллигентов?

– Нет, Леон, не сомневаюсь. Просто их действительно так называют. А точнее – так они называют себя сами. Для нечестных они просто лохи.

– Красивая картинка видна из космоса, я и не знал: кучка реформаторов, преодолевая молчаливое сопротивление массы лохов, из всех сил старается возродить Россию! Правда, ничего не получается, – возмутился Ланской.

– Ты очень хорошо сказал: молчаливое сопротивление. Лучше бы они вопили на каждом перекрёстке.

– А что толку? Кто услышит? Семьдесят лет назад одному очень чувствительному стихотворцу показалось, будто его речи на десять шагов не слышны. Ещё как были слышны! Зато теперь и с половины такого расстояния ни до кого не докричишься. Вот до чего вы страну довели!

– Странно выслушивать такое из уст писателя, чьи книги стоят во всех магазинах и лежат на всех развалах.

– Развал, положим, у нас один. Зато всеобщий, – не упустил возможность съязвить Александр. – Что касается прилавков, то здесь ты напоминаешь советских экономистов, радовавшихся производству валового продукта, который гнил на складах и оптовых базах. У читателя на полке им место, а не в книжной лавке. Разве ты не замечаешь из своего космоса, что народ у нас читать совсем перестал. Всё свободное время на добычу куска хлеба уходит. Смогли бы прийти к власти, если бы литература вам дорожку не проложила? Конечно, нет. За это вы её теперь уничтожаете. Боитесь, как бы она могильщиком и для вас не оказалась. Зря стараетесь: всё равно окажется.

– По-моему, Алекс, ты сам себе противоречишь. С одной стороны, вашего голоса на пять шагов не слышно. С другой – грозишь его силой всех нас похоронить. Это как же?

– Все победы ваши – временные. И сами вы – временщики. Да, сейчас невозможно быть услышанным. Тяжёлый рок заглушает да НТВ всякие с их верноподданническими псевдоразоблачениями. Но когда-нибудь всё переменится. Это последнее, до чего мне хотелось бы дожить.

– Опять туманно. Эстрадная музыка вас заглушает или власть? Правительство или телевидение? Если музыканты и журналисты, то при чём здесь мы? Значит, они лучше ключик к массам подобрать сумели.

– Какой ключик! Им зелёная улица дана. Долой «Российские университеты», долой просвещение населения, да здравствует его охмурение, да здравствует телеканал с двумя-тремя говорящими головами, бездонными запасами мыльных опер, идиотской рок-музыкой и голливудскими дешёвками. Подозрительное куриное мясо через границу не пропустим. А масскультуру – пожалуйста, в любых количествах. Первое грозит только лёгким отравлением. Подумаешь, пронесёт лишний раз сотню-другую, глядишь, изящнее станут. От дешёвых же киноподелок отравление тяжёлое, очень тяжёлое. Не сотен – миллионов. Ими у целого поколения на всю жизнь эстетический вкус отбить можно. Этого вы как раз и добиваетесь. Народом, отвлечённым от высокой культуры, гораздо легче управлять, обманывать его проще и обворовывать. Триллер и боевик чувства собственного достоинства не воспитают.

– Извини, Алекс, но мы здесь не виноваты. Так распорядился рынок.

Тут уже не выдержал Крутилин:

– Я с тобой не согласен, Вадим. Не всё нужно отдавать в ненасытную пасть рынка. Есть ценности, ради защиты которых государство и существует. Мы студентами новый телекомплекс в Останкине строили на бюджетные денежки. И не для того, чтобы эфир Бог знает кому через десять лет достался. Налоги люди платят для защиты слабых. Настоящая культура всегда будет слаба перед натиском разных суррогатов. Долг государства – её защищать.

– И не столько её, – подхватил мысль друга Ланской, – сколько нравственное здоровье общества, которое только она и может обеспечить.

– Вы, ребята, что, против капитализма? – не выдерживая атаки с двух сторон, только и нашёлся ответить Никольский.

– А разве нельзя? Была одна священная корова – социализм, теперь – другая? Не смей её пальцем тронуть. Так, что ли? Да будет тебе известно, кроме красивых идеологий есть ещё одно очень некрасивое понятие. Называется конформизмом. По-моему, ты именно ему сейчас и соответствуешь.

Хорошо, что ушли от копания в его болячках. Но слишком уж высок градус. Надо сбивать.

– Братцы, мы с вами что-то раскалились. Давайте на улицу выйдем. Там раза в два температура ниже. А то ещё лопнем от перегрева.

Юмор у «мушкетёров» ценился всегда.

– Хорошая идея, – мигом отозвался Крутилин. – А не съездить ли нам искупаться и позагорать?

Положение хозяина дома вынуждало Александра молчать. Но Вадим идею поддержал:

– Алик, бери своё семейство и поехали на карьер. В качестве штрафа за ущерб, нанесённый мною лично культуре, готов служить извозчиком у наиболее яркого её представителя.

Логика требовала согласиться. Погода как на заказ. И дочка обрадуется.

– Хорошо, – после небольшого раздумья произнёс Ланской. – Но разговор продолжим. За ужином после корта. Здесь, у меня. Мы давненько не ужинали вместе.

Была у друзей и такая традиция. Их матери, опасаясь влияния нежелательных особ, начиная с отроческих лет устраивали поочерёдную кормёжку всей троицы под одной крышей. Потом забирали своих чад по домам. Заодно удавалось избегать опасных хождений по тёмным улицам.

Через час все трое в сопровождении Наташи и Анюты возлегали в песках, старательно вбирая в себя энергию разбушевавшегося не на шутку светила. Вадим периодически покидал компанию, чтобы прогуляться по любимым местам детства, но никого из знакомых на пляже не находил.

2

Знала бы Мирра, где он – всё бы бросила и бегом побежала. Однако не судьба им увидеться днём.

Зато вечером на корте они должны обязательно встретиться. Потом хорошо бы выманить его на озеро. Но без посторонних. Совсем одного.

Как?

Самый простой способ – позвать вместе искупаться – не обеспечивает успеха. Вдруг он уже распланировал своё время?

Значит, у него самого должна возникнуть необходимость принять приглашение.

В каком случае купание в естественном водоёме становится потребностью? Только если в доме нет воды.

Итак, направление главного удара определено: вывести из строя водопровод.

К счастью, у них общий колодец, и она знает, каким краном перекрывается та часть улицы, где живёт Вадим Сергеевич. Забраться туда она сумеет, повернуть вентиль тоже. Но где гарантия, что кто-нибудь из соседей не исправит положение, как только обнаружится её проделка? Догадаться несложно: у всех течёт, а в десяти домах, объединённых одной трубой, нет.

Сделать это надо до его выхода на площадку. Зная об аварии, он быстрее согласится с ней поехать. Но за два-три часа игры задвижку могут открыть, и надобность в озере у него отпадёт.

Выход такой: предупредить всех от имени дежурной с очистной станции, что отключение плановое, временное, в связи с профилактикой. К утру всё восстановят. Тогда и дёргаться люди не станут.

Когда-то её прабабка была местной активисткой и доводила до сведения соседей разные подобные пакости. С тех пор сохранился даже список телефонов. Правда, самой звонить каждому опасно: кто-то да узнает. Есть у них уличком – тётя Нюра. Глупа как пробка. Потому и выбрали. Хлебом бабулю не корми – дай только какое-нибудь ответственное поручение. И доверия к Нюриному старческому голосу больше.

Значит, решено: она звонит Нюре, а та – остальным.

Сделать это хорошо бы часов в семь. Я, мол, дежурная со станции. Предупредите своих, чтобы поливали, набирали ёмкости, а в девять перекроем. Перед игрой предложить Вадиму Сергеевичу поехать в сумерках купаться. Если согласится – лезть в колодец. Если нет – и затевать не стоит. О розыгрыше никто не догадается: все будут рады, что пронесло, и следствие учинять не станут.

За этими размышлениями Мирра перегладила бельё и принялась чинить ракетку. Она выдернула кончики лопнувшей струны, натянула их, закрепила, продёрнула в соседние отверстия, завязала узелки. Теперь надо вставить кусок новой натяжки и проделать с ним ту же процедуру.

Анатолий сдаёт экзамены, можно опять играть пару с Никольским.

И тут как кипятком ошпарило. Сегодня же суббота. Толик возвращается. У них в одиннадцать свидание в лесу.

Боже, как быстро всё забывается! Ей вдруг сделалось так стыдно. Любовь любовью, но он-то чем виноват, что она без ума от другого? Разве честно наносить человеку такой удар в самый ответственный момент его жизни!

Это с одной стороны. С другой – неужели любовь мешает дружбе? Если бы у них с Толей отношения зашли дальше, то пришлось бы кому-то давать отставку (по-иному она себе не представляла). Слава Богу, между ними ничего так и не было. И вообще они интимной жизнью друг друга не интересовались. В их разговорах она составляла фигуру умолчания. Вдруг и у него есть кто-нибудь в Москве, и он сейчас не один? Мирру это никогда не волновало. Ну есть и есть. Если неведомая соперница сильнее, то и поделом. Так же и он должен относиться к её связям. Пока не муж и даже не жених.

Впервые девушку посетила сама собой разумеющаяся мысль: никогда не надо сжигать мосты – отступать по ним легче, чем вплавь.

Однако находиться в двух местах одновременно человек не в состоянии. Либо лесное свидание, либо купание в озере. Первое у неё в кармане, а второго нужно ещё добиться.

Положим, добилась. Что тогда? Звонить Толе и просить прощения? Чем объяснить отказ? А если он тоже придёт на корт?

Ракетка готова, а решение всё не принято. Хотела ещё успеть почитать, но голова занята другим. Неплохо бы прилечь пока.

И тут тишину нарушает трель телефона.

– Привет, у меня полный порядок: пять плюс пять.

– Поздравляю.

– Очень хочу тебя видеть.

– Я тоже.

А разве не так?

– Но есть небольшая проблема. Дела заставляют задержаться в Москве. Приеду только в половине двенадцатого. К одиннадцати мне не успеть никак.

Вот он, шанс развязать гордиев узел!

– Ты, наверное, устал?

Скажет «да» – хорошо. Ответит «нет» – придётся убеждать, что объективно это не так.

– Если честно, то ужасно.

– Знаешь что: выспись ты сегодня как следует. А завтра укатим на карьеры. Устрой себе маленький выходной. Не то будешь, как бледная поганка.

На том конце провода небольшая заминка.

– Хорошо. Во сколько поедем?

– Как проснусь – позвоню.

Поди угадай, чем и когда сегодняшний день закончится. Утро вечера мудренее.

– Договорились. Целую.

– И я тебя.

– В самые губы.

– Можешь пониже.

– Крепко-крепко.

– Я тоже.

– Пока.

– Пока.

Отлично! Теперь пора приступить к главной операции. Где же этот номер? Ага, вот он:

– Слушаю.

– Анна Ивановна?

– Да. Кто это?

– С вами говорит дежурная со станции обезжелезивания. В связи с большим расходом воды из-за жары мы проводим отключение отдельных участков по скользящему графику.

– Чего-чего?

– Воду, бабуля, по очереди отключаем на всех улицах. У вас – от Пушкинской до леса сегодня после девяти.

– Воды не будет, что ли?

– Да, не будет. С девяти и до утра. От Пушкинской до леса. Передайте, пожалуйста, всем.

– А когда включат?

– Утром.

– Во сколько?

– В шесть.

– Спасибо, дочка. Дай Бог тебе здоровья. Ночью пускай отключают. Лишь бы не днём.

На корте она первым делом спросила у Вадима:

– Слыхали: воду скоро отключают.

– Нет, не слыхал, – безразлично отреагировал тот.

– Вам разве не звонили?

– Может, и звонили. Я к городскому телефону не подхожу.

– Придётся в озере мыться. Поехали вместе после игры.

– Сегодня не смогу. Иду на званый ужин к приятелю.

– Грязный? Потный?

– У нас в летнем душе вода осталась. Мы всегда на такой случай её держим.

Эх, недаром народная мудрость предупреждает: за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь!

Видя разочарованность партнёрши по миксту, Никольский пытается её утешить:

– Вот завтра днём можно позагорать.

Завтра днём! Как нарочно. Нет, завтра она кого-нибудь всё-таки поймает. А то и двоих. Толя просыпается рано. Можно сначала с одним, продолжить с другим.

– Хорошая идея.

– Подходи к старой школе к половине первого. Заодно и отоваримся.

Возле здания бывшей школы, где теперь квартировала местная администрация, лотошники торговали прохладительными напитками, слипавшимися от жары сладостями и прочей снедью. От Мирры – две минуты ходьбы. Кумушки там не прогуливаются, никто и не заметит, когда она подсядет к нему в машину.

– Нет, я сама поеду. На велосипеде. Такая у меня зарядка. Встретимся на прежнем месте.

Что ж, так даже безопасней. По закону подлости, кто-нибудь обязательно попадётся по дороге, а постороннему глазу лучше их вдвоём не видеть.

– Как скажешь.

Игра у них шла в этот раз лучше и слаженней. Вадим быстро входил в былую форму, и они даже обыграли одну юную пару, считавшуюся на корте довольно сильной и прогрессирующей.