Текст книги "Отпуск"

– Что там за парочка? – спросил старший, слегка подслеповатый херувим.

– Это безнадёжные грешники, – ответил сравнительно юный серафим. – Кажется, новые любимчики самого Люцифера. Он им в последнее время явно покровительствует.

– Тогда не будем мешать, – сказал херувим, – наверняка найдётся кому их спасать и без нас.

И они понеслись дальше.

Вечером приехали Крутилины. Получивший пятёрку по физике Толик – третью по счёту отличную отметку – на радостях полез играть на скользкий корт, где из взрослых компанию ему составила только Мирра, от переизбытка нахлынувших чувств не усидевшая дома. Спорт, как известно, хорошо сжигает нерастраченную энергию. Объединившись в пару, они, стоя на одном месте, принялись экзаменовать визжащую от восторга детвору, пытавшуюся взять у местных чемпионов хотя бы очко. Когда никому из старших не хотелось рисковать и тянуться к сетке, где вязкая грязь так и не просохла, мелюзге это удавалось. Восторженный ор в таких случаях мог заглушить даже низко летевший вертолёт.

Тем временем «три мушкетёра» расположились у Ланских.

– Мы тут вчера плодотворно потрудились, – ввёл в курс событий Леонида хозяин кабинета. – Наш либерал созрел до очень правильной мысли: всё надо начинать с покаяния. Как пятнадцать лет назад.

– Тогда это прямо сделал лишь один Абуладзе, – напомнил дотошный «Портос». – У других не хватило смелости и культуры.

– Не будем буквоедствовать: косвенно оно прозвучало, – продолжил тему Александр. – Эффект получился впечатляющий. Есть резон повторить.

Автору идеи неприлично было отмалчиваться дальше:

– Вот и будет первая ваша помощь: указать самые существенные наши ошибки. Со стороны-то виднее.

– Нет, Вадик, каяться надо не в ошибках: у кого их не бывает, – возразил Ланской. – Каяться надо в преступлениях. Если б вы не жулили – куда легче было бы заслужить прощение. Робеспьера до сих пор называют неподкупным, и ему многое прощается за его аскетизм.

– Это ты о чём? – удивился Вадим.

– О приватизации – неужели не понятно.

– Там всё было по закону.

– Положим, не по закону, а по указу, но дело не в этом. Закон тоже может быть преступным. Ход, бесспорно, гениальный: редко кому удаётся подстелить соломку на место будущего падения. И всё же в глазах миллионов людей вы пали. Не врагов – единомышленников. Вдумайся, скольких вы, либералы, растеряли, если на выборах в Пятую Думу отстали от монопартии крикуна-одиночки, а в Шестую вообще не прошли!

– А как ты, Алекс, хотел? Оставить социалистическое плановое хозяйство? Оно и так уже почти развалилось.

– Э, извини, – вмешался Леонид. – Хозяйство-то развалилось, а отдельные предприятия оставались. Вы же добили и их.

– В экономике всё взаимосвязано. По-иному мы бы эту телегу из трясины не вытянули.

– Значит, из любви к отечеству старались, – съехидничал Александр.

– Разумеется.

– Любовь к отечеству, дорогой Вадик, всегда была в России платонической. Обладать им возжелали только вы, ненасытные души. Не приватизацию вы провели – грабительский самозахват. Учинили самое настоящее мародёрство. А мародёров в приличных армиях даже не расстреливают – их застреливают. Прямо на месте.

– Ну, знаешь, Алекс, тебе должно быть стыдно повторять за краснопузыми их записные глупости! Тоже мне аристократ! – не нашёл ничего иного возразить Никольский.

– Красным это как раз должно быть ближе по духу. Вы их почин довершили. Они в семнадцатом у всех всё отобрали, а вы спустя три четверти века это поделили. Прямо по завету незабвенного Шарикова. Только поделили нечестно. Миллионам людей – пустые фантики, себе – недра, ископаемые, заводы. Главное забыли вы, либералы липовые, реституцию провести. Все ваши единомышленники именно с неё реформы начинали. И в Восточной Европе, и в балтийских странах.

– Кому возвращать? – не сдержался Никольский, никак не предвидевший такого поворота. – Ни законных наследников не осталось, ни документов.

– Напрасно ты так думаешь, – не сдавался «Атос». – Даже сейчас ещё живы древние старики, имевшие какую-то собственность. Пусть номинально, в младенчестве, но имевшие. А уж наследников отыщутся тьмы и тьмы.

– Дело вовсе не в количестве, – поддержал друга Крутилин. – Дело в принципе. Нельзя распределять отнятое у вора между всеми, пока не отчаешься найти хозяина украденного. Я знаю сына одного фабриканта. Он собрал ваучеры всего многочисленного клана, включая родственников-эмигрантов, и поехал выкупать на них отцовскую мануфактуру, хотя бы часть акций. Близко к аукциону не подпустили. И досталось всё пьяницам-администраторам, которые за год разорили благополучное в советское время предприятие, а квалифицированных рабочих по миру пустили. Производственные площади сдают кому попало. На совершенно законных основаниях. Вот вам ваша приватизация!

Вадим снова оставался один против двоих. Развивая атаку, Ланской нанёс новый неожиданный удар:

– И ещё одно слово не появилось в вашем лексиконе – люстрация. Ни по каким соображениям – моральным или практическим – в переломную эпоху нельзя оставлять у государственного руля прежних функционеров. Никогда ничем хорошим не кончается.

– Вдумайся, о чём говоришь! – взорвался Вадим. – В доме повешенного вспоминать о верёвке? Ты бы сам осмелился?

– Чёрт с ним вашим любимым висельником. Одного можно и оставить.

– Почему одного? – уточнил Леонид. – Любого, избранного народом. Избирателям виднее: пусть сами решают. Но назначать таких ни в коем случае нельзя. Тогда бы и мы могли к вам на помощь прийти. Но в подчинение бывшим партийным секретарям – тут уж извини.

– Нам бы не хватило кадров, – пытался оправдаться Никольский, но только навлёк очередную волну Александрова гнева:

– Ещё бы! При ваших аппетитах их и не может хватить. Раздули аппарат, как брюхо лягушки. Сколько было человек в администрации президента всей страны? Человек сто. И сколько их сейчас в администрации президента одной из пятнадцати республик? Им уже мало пространства, где раньше и ЦК, и Совмин, и Верховный Совет вместе взятые умещались. А дел-то всего: награждать, миловать, принимать в гражданство, законы промульгировать да сановников назначать.

– Не только. Ты забыл о внутренней и внешней политике.

Лучше б он этих слов не произносил!

– Тут уж вы вовсе со своей конституцией с ума спятили. Сколько было негодования из-за несчастной шестой статьи, провозглашавшей меньшую часть населения руководящей и направляющей силой! Но их, при всей нелепости нормы, набиралось свыше десятка миллионов. Сколько гадостей высказали народным депутатам из-за сто четвёртой статьи, позволявшей вам вмешиваться в любые вопросы. Но вас было всё-таки больше тысячи. Теперь КПСС эпохи тоталитаризма и Съезд эпохи демократии заменил один-единственный человечек, самолично определяющий политику страны, внутреннюю и внешнюю, и не может привлекаться к уголовной ответственности ни за какие преступления! Усатому такие полномочия и не снились. Представляете, как было бы всё просто: застрелил прямо у себя в кабинете Каменева с Зиновьевым, и вся недолга. Такова внутренняя политика! И никакого ОСО не надо.

– Так что делать будем? – решил остудить пыл захлёбывавшегося от возмущения Ланского Вадим. – Деприватизацию проводить, всех бывших коммунистов увольнять, конституцию менять или каяться в ошибках и пытаться их исправлять?

– Пытаться исправлять, – спокойно подытожил Крутилин. – Но ты просил перечислить главные. Мы это сделали. Они, увы, неисправимы.

– Да уж, обещать сегодня люстрацию, реституцию и новую конституцию может только самоубийца, – усмехнулся Никольский.

– Тогда какого чёрта гнать новую волну? – попытался ещё сильнее раздуть огонь спора Александр. – Не оказаться бы ей девятым валом, накрывающим всех без разбора. Каяться в мелочах – смешно, в развале Союза – нечестно: этого уж никак не исправить. Кстати, есть ещё третье забытое вами слово – репатриация. Десятки миллионов соотечественников по вашей милости не то иностранцами, не то апатридами сделались. Их судьбу решать надо, пока они живы.

– На это точно никакого бюджета не хватит, – пояснил Никольский.

– А как же ваш главный приоритет, господа либералы: человек и его права? Не на всех, выходит, ваша забота распространяется. Миллионы квалифицированных людей не можем принять и трудоустроить, тогда как рождаемость падает, а собственные кадры драпают за кордон, как зайчата от волка, – продолжал обличать Ланской. – Я понимаю, не в либерализме корень зла: кроме идеологии есть ещё один очень важный признак для определения политиков. Вы – закоренелые технократы. Вы за деревьями не видите леса. Для вас целостности мира не существует. Все проблемы решаете без учёта побочных последствий. И получается: нашли для каждой ситуации оптимальный вариант, а вместе всё – не складывается, не срабатывает. В лаборатории колесо крутилось, а на дороге – буксует. Колесо-то, может быть, и хорошее, а вот дорога – никудышная и погода плохая. В лаборатории же дождичка не бывает и гололёда тоже.

– Хорошо, – Вадим встал, давая понять, что больше такого избиения не выдержит. – Почему мы не можем быть вместе, вы мне объяснили. Давайте к следующему разу поищем резоны противоположного свойства и попробуем сформулировать, почему из нас всё-таки должна получиться одна команда. Заходите ко мне завтра вечером. Продолжим.

– Завтра меня тут не будет, – предупредил Леонид.

– Ладно, тогда послезавтра.

Друзья разошлись, причём настроение у всех было не из лучших.

4

Пять дней пролетели незаметно.

Группы работали усердно, но продвигались крайне медленно, останавливаясь на сущих пустяках. Могли по часу спорить из-за непринципиальной формулировки или редакционной небрежности. Конечно, «джефферсоновский» проект почти везде возобладал, хотя координаторы своеобразных курий утверждали обратное.

С седовласым наедине поговорить не удалось. Общались с ним только на людях. Он был краток и категоричен: надо форсировать события. Ему легко рассуждать!

Второе пленарное заседание назначили в четверг после обеда. В кулуарах ходила шутка:

– Когда ждать новую конституцию?

– После дождичка в четверг.

Дождь действительно прошёл, принеся аромат свежести, а вот конституцией по-прежнему и не пахло. Более того, с утра в одной из групп начался шантаж сразу с двух сторон. Автономии стали тянуть в одну сторону, русские области и края – в другую. Чуть что не так – уйдём.

Стало ясно: нужен нестандартный, не предусмотренный никаким регламентом ход. Раз старик нарушает договорённости, пора показать ему и его «дантонам», что есть ещё порох в пороховницах.

В четыре часа все курии собрались вместе. «Бриссо» прикинулся больным и не приехал.

Кто уж писал в этот раз седовласому тронную речь – непонятно. Ещё непонятнее её содержание:

– Во время дискуссии возникают идеи крупного государственного масштаба. Они достойны того, чтобы о них знали не только в группах, но и все участники Конституционного совещания. Речь идёт о предложениях, прежде всего, по трём проблемам.

Первая – механизм принятия конституции. Нужно сравнить разные подходы, выбрать и рекомендовать оптимальный способ принятия: кто будет принимать, по каким процедурам (так как эти процедуры не предусмотрены конституцией), когда и так далее.

Вторая – выборы в высший законодательный орган России. Каким будет механизм выборов, будем ли вводить партийные списки? В ряде групп предлагается и срок их проведения – в октябре текущего года.

Третья. Первоначально предполагалось, что доработанный проект конституции будет предложен субъектам Федерации для парафирования. Но возникает закономерное желание выразить своё отношение к проекту и у других участников Совещания, и приемлемая форма может быть выработана.

У каких участников? Какая форма? Что за чертовщина! Не выносить же проект на Съезд! Зачем тогда эта массовка?

– В ходе работы Совещания возникла ещё одна проблема. Уже вырисовываются разногласия, для решения которых недостаточно рабочей группы, то есть по одним и тем же статьям группы принимают разные решения. Среди них вопросы о равенстве субъектов Российской Федерации, о частной собственности, о гражданстве. Видимо, ещё появится ряд вопросов, по которым нужно искать не столько политические компромиссы, сколько правовое решение, если можно так сказать – правовой компромисс.

Ба! Последняя фраза – его.

– Именно поэтому предложено в рамках нашего Совещания в случаях особой необходимости использовать механизм конституционного арбитража, пригласив для этого участников Совещания от высшей судебной власти…

Интересно! Из субботнего выступления этот кусок выкинули, а теперь включили.

– В тех редких случаях, когда проблема особенно сложна и спор нельзя дальше затягивать, с помощью конституционного арбитража выносится окончательный вердикт…

Да, хоть небольшая, но надежда. Во всяком случае, маленький её проблеск.

– В работе фактически находятся два известных проекта, именно в работе, а не в конкуренции. Это идёт только на пользу делу.

Опять прорвался голос соглашателя! Когда же он поймёт, что в таком возрасте сидеть на двух стульях опасно: можно и свалиться.

– Хотел бы особо остановиться на вопросе, вокруг которого искусственно, я считаю, нагнетаются страсти. Речь идёт о том: совместимы или несовместимы демократия и Советы, то, о чём я говорил в докладе. Как любой из участников Совещания, во-первых, имел право высказать и высказал этот тезис. Тем более что и здесь, и за пределами нашего форума есть немало сторонников такой позиции, хотя, конечно, есть и противники.

Ну и язык! Противники у него есть! Полстраны, не меньше. Тоже мне открытие! Поэтому и надо продавливать свои идеи, а не сюсюкаться с оппонентами.

– …я не сторонник каких-то революционных действий по отношению к Советам. И на это было обращено особое внимание в докладе. Главное, что я имел в виду: Советы как инструмент бывших структур КПСС, как единая корпорация по замыслу её создателей соединяли и соединяют в своей деятельности и нормотворчество, и контроль, и исполнительно-распорядительные функции. Именно отсюда их постоянное стремление подменять исполнительные органы власти, именно отсюда неприятие принципа разделения властей.

Опять выдержка из неоглашённой части субботнего текста, составленного им. Вот олухи! Разбивают важную аргументацию на куски и выдают её по частям, раз в неделю. Не иначе как на целый год напасают.

– Особо хочу сказать о депутатах. Многие из них разделяют курс на реформы и активно проводят его в жизнь. Как уже сказал, есть и Советы разных уровней, которые стоят на подобных позициях. Это, по-моему, дополнительный аргумент в пользу того, что процесс перерастания советской власти в парламентскую, представительную пройдёт плавно, без резких скачков и срывов.

Бывают и хорошие мышки. Это значит, что процесс их перемещения в мой кошачий желудок пройдёт плавно, без резких скачков и срывов.

Масло в огонь подлил сегодня «Бриссо». Опубликовал в официозе пространную статью, какую-то свою речь, где придрался к словам о несовместимости Советов с демократией. Это возмутило известного правозащитника, много лет отсидевшего в лагерях. Советскую власть он люто ненавидит и вообще по своему энергетическому заряду – самый мощный на всём Совещании, Юристовича легко за пояс заткнёт. Дважды с утра орал бывший политзаключённый, что несовместимость – главный теперь вопрос. Выходит, речь на живую нитку сшита.

Вместо «Бриссо» выступает его заместитель. Тоже жирондист, но его можно перетянуть на свою сторону. Пока же работает на другого хозяина. Отыскивает «блох» в обоих проектах. Да, иногда попадаются. Многое нужно исправить, а вот насчёт того, что республики – суверенные государства, нет уж, дудки. Государства – да, но никак не суверенные. Суверенитет может быть только один, у самой Федерации. Иначе разбегутся эти автономии на все четыре стороны.

Сорок восьмая статья ему тоже не нравится. Видите ли, она уместней для научной статьи, социальную политику, дескать, ограничивает. Вопрос принципиальный. С патерналистским бредом эпохи социализма надо кончать. И отступать тут некуда.

– Обсуждение этих проблем может привести нас к одному из следующих выводов.

Первое. Компромиссное разрешение противоречий на данном пленарном или последующем заседании, принятие Конституционным совещанием, условно назовём, президентского проекта…

Ага, всё-таки допускает такую возможность!

– Второй вариант, второй вывод. Интеграция двух проектов конституции, снимающая многие противоречия.

Третий. Разрешение проблемы иным способом, например, через принятие нормативного акта, вводящего переходный период до фактического разрешения существующей экономической и политической ситуации.

Ясно, что третий вариант, и об этом президент говорил ещё в прошлом своём выступлении, должен нами сейчас быть вычеркнут из сознания, мы не для того сюда собрались.

Ну и хитрюга!

– Наиболее целесообразным представляется сохранить сформировавшуюся сейчас уже в группах установку на достижение единого согласованного текста новой российской конституции по второму варианту.

Да не хитрюга, а настоящий провокатор! Новый поп Гапон! Своим даёт сигнал поддержать второй вариант и многих колеблющихся к нему склоняет. Вот они, эти обволакивающие речи елейным голоском! Совсем недавно всё мы это проходили.

На трибуне номер два. Уж он-то, наверное, врежет как следует.

– Когда в ходе дискуссии был поднят вопрос – не стоит ли поменять основу обсуждения, избрав в этом качестве не президентский, а парламентский проект, большинство высказалось против.

Слава Богу!

– Дело не в авторстве того или иного варианта, а в совокупности идей и в совершенстве юридической формы их выражения. И лучшие в этом плане достойны включения в окончательный вариант. Мы и стремились использовать рассматриваемый вариант проекта Конституционной комиссии как такой же полноценный объект исследования, как и президентский проект.

Ничего себе выверт!

– На сегодняшний день обсуждено шестьдесят пять статей, принято шестьдесят поправок к тексту.

Не многовато ли?

– Ряд поправок почти дословно повторяет соответствующие статьи из проекта Конституционной комиссии. Многие из них наша группа рекомендовала принять. Всего их принято около тридцати.

И ты, Брут!

– Споры вызвала статья сорок восемь проекта, которую в итоге дискуссии было рекомендовано исключить из текста проекта. Речь в ней идёт об отказе государственного попечительства в пользу приоритета экономической свободы граждан. Участники обсуждения настояли на усилении социальных гарантий со стороны государства.

Это уже прямое предательство. Хоть бы подумал, миллиардер чёртов, чем тебе самому это грозит!

Когда очередь дошла до Никольского, закончили выступать все основные докладчики. Никто ничего серьёзного так и не высказал. Что ж, рабская осторожность – традиция Мраморного зала. Здесь не только стены из твёрдой породы – здесь и слово каменеет, и мысль. Такая вот аура!

А ему нипочём. Он-то уж перца подсыпал! Во-первых, предложил не распускать Совещание через неделю и сделать из него постоянный совещательный орган. Да-да, «дантоны», от нас так легко не избавитесь. У кого же поднимется рука против такого предложения? Кому не хочется подольше потусоваться в Кремле?

Во-вторых, зачитал декларацию о новой конституции. До единого текста дело может не дойти, но есть бесспорные принципы, которые должны лежать в её основе. Их-то можно и принять.

Председательствующий засуетился:

– Тогда мы передадим этот проект в группы. И просьба в группах его рассмотреть, потом доработать с учётом общего мнения для того, чтобы быть готовыми к возможному принятию текста декларации на заключительном пленарном заседании.

Запланированные ораторы продолжали произносить заранее заготовленные речи. Юристовичу, как всегда, не дали слова. Кажется, этот рязанский последний: на часах ровно шесть.

Опять старые песни о Петре, нэпе, даже Ренессанс европейский вспомнил.

Время – шесть минут седьмого. Пора расходиться.

Но что это?

– Последним выступает… – своим тягучим голосом выводит каждое слово седовласый, а к трибуне бегом мчится сам «Джефферсон».

– Спасибо за предоставленную возможность.

Сам, видать, не ожидал. Господи, он ведь может повернуть всё вспять. Парень-то очень способный, эрудированный. Единственный, кому тут нужно обязательно затыкать глотку. Какая же сволочь нашептала дать ему слово?

– Я обращаюсь с предложением… – «Джефферсон» явно волнуется, – сделать совместную рабочую группу для сведения двух версий согласованного варианта. Он сегодня не один. Я хочу, чтобы все присутствующие в этом зале объективно на это посмотрели.

Что, получили!

– Другой вариант. Если мы уходим от возможности сведения воедино двух версий согласованного проекта, тогда давайте договоримся по принципам. Эти принципы, их всего десять…

Да, волнуется страшно. При перечислении два забывает. Называет лишь восемь. Половина – неприемлемые.

Последний экивок при закрытии заседания – в сторону «Джефферсона».

Неужели его усилия напрасны, и тень «Бриссо» побеждает?