Текст книги "Шоколадный папа"

На вечеринке рядом с Художником, который все время подливает ей. Атмосфера приятная – и постепенно становится еще приятнее. Андреа взяла с собой пластинку с музыкой из фильма «На игле» – ставит «Lost For Life», Художник приятно пахнет, она поглощает сыр – чем не жизнь.

– Хотела сказать, что ты ужасно красивый, – произносит она заплетающимся языком.

– Ты тоже, – отвечает он, и ее рвет прямо ему в ладони. Нет, не совсем так. Она чувствует, что надо прилечь, ложится на кровать, и ее рвет прямо там, на его кровати, а он держит ее за руки, пытаясь увести в туалет, и именно в это мгновение она не может удержаться – ее рвет прямо в его красивые ладони! Девушка в джемпере с бабочкой из блесток помогает ей отмыться, кто-то вызывает такси. И только в такси становится ясно, что Андреа сошла с дистанции.

– Все, конец, – бормочет она таксисту.

– Что именно?

– Все.

– С парнем не ладится, наверное?

– Yo u can say that again[32]32
  Скажи еще раз (англ.).


[Закрыть].

– С парнем не ладится?

Она бросает беглый взгляд на таксиста. Нет, староват. Хотя симпатичный. В желудке настоящий переворот.

Большие тяжелые звуки

Андреа на вычищенном полу в гостиной перелистывает слова. Хотелось бы других. Все слова об одном: безнадежно зовут на помощь. Каспер собирает вещи, сворачивает ковры, озабоченно наморщив лоб. Волосы непривычно приглажены и убраны в хвост. На руках отчетливо проступают сухожилия: он выдергивает гвозди и передвигает вещи Андреа, которые стоят на пути. На пути стоит все, и Каспер вздыхает, озабоченно улыбаясь.

Андреа рассеянно помогает ему, почти не двигаясь с места. Подбирает соринки с оранжевого ковра. Пинает коробку, которая и не думает падать. Андреа тоже стоит на пути, как и все остальное. Она выводит слова на бумаге ручной работы. Каждое слово высосано из пальца. У Каспера не должно оставаться впечатления апатии. Пусть видит, что у Андреа полно работы. Время от времени она поднимает голову, но он и не смотрит в ее сторону. Улыбка поверх проклятий. Андреа так и подмывает спросить, чему он улыбается. Почему он улыбается этим стенам? Но у нее нет сил шевелить губами: онемели, окаменели.

В одной руке у Каспера микрофон, в другой – сумка с компакт-дисками и черный полиэтиленовый мешок с одеждой. Он забирает только свое, как и полагается. Каспер освобождает комнаты, а Андреа сидит на полу и делает вид, что нашла очень интересные слова:

– Ой! – восклицает она и торопливо записывает: «Помогите, помогите, ПОМОГИТЕ!» Слово приобретает странное звучание. – Вот это да! – произносит она и еще раз пишет «ПОМОГИТЕ» – очень большими буквами.

Каспер смотрит на нее – впервые за несколько недель – и притворно улыбается: улыбка как маска. «Как вывеска, – думает она, – с кратким содержанием: „Мне хорошо, я вовсе не презираю тебя“». Но Андреа и не думает так же притворно улыбаться. У нее нет причин улыбаться.

– Ты еще долго? – Не нужно напрягаться, чтобы произнести эти слова, но все равно выходит натянуто.

– Осталось еще несколько коробок.

– Мне бы хотелось, чтобы ты ушел сейчас.

Улыбка покидает его лицо.

– Послушай, это ведь и мой дом. – Компакт-диски в сумке сотрясаются.

– Почему ты забираешь все диски?

– Потому что они мои.

– И зачем так спешить? – Странный голос, мрачный и тягучий.

– По-твоему, спешить не надо? – Он снимает самую большую картину: оранжевые острова в большом синем море, темное небо, предвещающее беду, но, разглядев желтую полоску, понимаешь, что все не так страшно: на море штиль.

– Без этой картины будет пусто.

– Вот как?

Он направляется к двери, и Андреа внезапно хочется схватить его, притянуть к себе, ткнуть носом в блокнот: «Помоги мне, Каспер, помоги, я не могу пошевелиться! Ты должен помочь мне двинуться с места! Ты должен обнять меня и сказать, что любишь меня. Скажи мне, что ничего не исчезло. Что я есть».

– Каспер! – Тон натянутый, как у загнанной Лувисы. Он останавливается. Нарочито громко вздыхает.

– Что?

Андреа откашливается почти по-чиновничьи. Почти как Карл. Большие, тяжелые звуки, наполненные каким-то содержанием, вибрируют и скрипят. Подойди ко мне, обними меня – может быть, простим друг друга?

– Ты уже заказал бумаги для развода?

– Нет, но скоро закажу.

– Хорошо бы поскорее с этим разобраться.

– Я же сказал – скоро закажу! – Он берется за дверную ручку.

– Иначе я сама закажу. Хочу поскорее со всем этим покончить. Не очень-то приятно сидеть и ждать. – Слова несутся потоком. – Кстати, где моя книга Буковски – та, что со стихами? А диск Боуи, на котором та песня (наша песня, Каспер!), ты его не забрал случайно? Никак не могу найти.

– Прекрати. У меня нет ни малейшего желания брать твои вещи.

Дверь открывается.

– Ты что, вот так возьмешь и уйдешь? – Он снова вздыхает. В губах – ни желания, ни поцелуев, одни вздохи. – Ты что, вот так возьмешь и оставишь меня одну?

– Господи, Андреа, ты же этого и хотела!

– А чего ты хочешь?

– Я заберу остальные вещи в другой раз.

Он выходит, даже не хлопнув дверью: самый обычный звук, самая обычная входная дверь. Андреа сидит в пыли, среди своих слов, своих криков о помощи. Она делает вид, что кричит кто-то другой, что ничего страшного не произошло. Ведь она не взаправду сидит на пыльном оранжевом ковре и пишет: «Помогите, помогите, ПОМОГИТЕ!», а в ушах – самый обычный звук самой обычной входной двери. Наверное, это всего лишь сон или фильм, или ожидание: он просто уехал, как Карл, и скоро вернется. Ты же вернешься, Каспер?

– Каспер?!

Марлон несется к Андреа.

Каспер живет в идиллии

Когда выпито столько-то кружек пива. Когда все закрыто и никуда не попасть. Когда преследуют несчастья, разбитые зеркала и черные кошки. В такие минуты Андреа знает лишь один выход. Самый простой и самый сложный. Жизнь такая, какая есть. В ней есть всевозможные ингредиенты – выбирай на вкус. У жизни нет определенного вкуса, у жизни вкус всего сразу. Как центрифуга, которая вращается так быстро, что содержимое невозможно разглядеть: цвет становится неразличим, все сливается воедино. Обмануть себя так легко.

До дома слишком далеко, идти по прямой невозможно, даже если знаешь, что прямой путь – самый правильный, самый разумный. Самое разумное – это гробовая тишина в квартире, снотворное и в лучшем случае мурлыканье кота. Андреа же идет в противоположную сторону. Она еще не видела новую квартиру Каспера! Он меня не приглашал – наверное, просто не успел или не посмел. Этот поступок может все переменить. Это единственный, самый прямой путь. Незваная Андреа и ее откровения. Она ошеломит его своей красотой, он все вспомнит и будет смеяться над глупостями и плакать от счастья, а потом… Андреа знает, что так и будет. Настанет день, и этот день – сегодня, сейчас: эта ночь.

Она, конечно же, помнит название улицы и номер дома. Он прислал открытку со своим адресом. Разве это не приглашение, разве не призыв? Разве тем, кого больше не хотят видеть, присылают открытки с новым адресом? Все очень просто.

Андреа раньше не видела этой улицы. Маленькая идиллия, совсем как в фильмах по книжкам Астрид Линдгрен. Невысокие красные и белые дома. Временное пристанище Каспера, дом его подруги: он наверняка отблагодарил ее, переспав с ней, – отомстил. Андреа знает Мужчин. Знает Каспера: он ни за что не изменит Андреа просто так, из похоти, даже через сто лет. Но пока речь идет об очень коротком промежутке. Маленький никчемный отрезок времени – впрочем, необходимый для того, чтобы Каспер осознал: есть только Андреа. И Каспер. Только они. Волшебное «мы».

Андреа у двери. Имя Каспера под табличкой с именем хозяйки: будто они живут вместе. А вдруг она там? Но Андреа затмит ее красотой и остроумием. Андреа будет грозно рычать, выпуская когти. Она покажет, кто на самом деле нужен Касперу. Вот звонок. Сигнал. Он будит Каспера. Каспер подходит к двери. Дверь открывается. Улыбайся, Андреа, улыбайся!

Его лицо не выражает никаких эмоций. Заспанное, усталое – потому и не выражает.

– Привет, Каспер, я решила заглянуть.

– Сейчас четвертый час.

– Ой, так поздно! Я тебя разбудила?

– Ничего страшного.

Золотистые, самые красивые в мире волосы, светлые, почти прозрачные глаза, лицо – что оно выражает? Что говорят его губы между слов? Ты уже можешь меня полюбить?

– Может быть, чаю?

Она кивает, садится на стул. Встает. Вот его спина. Звук его рук. Вот он, Каспер, – совсем близко. Квартира маленькая, просто закуток. Вот его скрипка. Ворох одежды. Сумка – может быть, еще не до конца разобранная, ждущая возвращения домой? Андреа ищет что-нибудь, напоминающее о ней. Ведь в старой квартире все напоминает о нем. Она сама не знает, что ищет: фотографию, конверт с ее почерком, хотя бы волос – что-нибудь, означающее, что он помнит о ее существовании, что она живет у него внутри. Андреа осторожно оглядывается. Что-то блуждает по телу, шипит в груди, в горле: в доме-коробке все – мебель, двуспальная кровать, запахи, – а здесь ничего! Как несправедливо! Шипение превращается в грозное рычание. Андреа знает, что сейчас говорить невозможно. Ни о чем, кроме…

– Чай готов.

Голос Каспера. Его присутствие. Он, он, всюду он! А она?

Слезы. Они опережают злобу, вырываются на поверхность. Слезы нелепы, но они всегда успевают первыми. Андреа видит, что Каспер смотрит на нее, но ЕГО ЛИЦО НИЧЕГО НЕ ВЫРАЖАЕТ. Ничего, кроме усталости. Словно Андреа для него теперь лишь усталость. Изнеможение и скука.

– Это так несправедливо! – Слезы капают на стол. Спокойные или сухие, или просто равнодушные слова Каспера:

– Что именно?

– ВСЕ ЭТО! Что ты живешь совсем без меня, а мне целыми днями приходится терпеть все, что вокруг, пока ты просто…

– Андреа, успокойся!

– …ПРОСТО ЗАБЫВАЕШЬ МЕНЯ!

– Андреа, прекрати.

– Почему? Почему мне нельзя говорить о том, что я чувствую? Почему я должна быть спокойной, ЕСЛИ Я ВОВСЕ НЕ СПОКОЙНА, а тебе ТАК ЛЕГКО ВЗЯТЬ И ЗАБЫТЬ МЕНЯ!

– Так, тебе пора идти. Ты не имеешь права…

– Какого ПРАВА? А у тебя есть право? У ТЕБЯ ЕСТЬ ПРАВО СМОТРЕТЬ НА МЕНЯ С ТАКИМ ВИДОМ, БУДТО ТЫ ВСЕ ЗАБЫЛ?

– Ты что, не понимаешь? Ты не имеешь права приходить сюда и устраивать перебранки! Ты мешаешь соседям!

– Что ты сказал?

– Соседи. Здесь есть соседи, которые хотят спать.

Андреа встает. Это была последняя капля. Проклятая капля.

– Черт бы тебя побрал, Каспер, – говорит она и понимает, что это неправильно. Понимает мгновенно, но уже за порогом. Выбегает на улицу, в тошнотворную идиллию. Почему вокруг – в этих маленьких симпатичных окнах, в этих вишневых деревьях – не видно, как плохо, как больно… Почему никто не кричит из окна – вот этого, с занавесками в цветочек? Пусть кричат хором, пусть звучит «техно» или их песня – искаженная, изуродованная, фальшивая, – И НЕ НАДО СКРИПОК! Не надо было говорить «черт бы тебя побрал, Каспер». Черт бы тебя побрал, Андреа. Нет, не так. Но ведь она первая начала. Разве не так, Каспер? Разве не я виновата во всем, разве я не лгу себе, думая, что ты…

Она бежит. Порой все происходит так быстро. Она бежит, и на улице по-прежнему светло и, может быть, вообще не стемнеет. «Соседи», – вертится в голове у Андреа, которая теперь бежит в верном направлении – по дороге, которую надо было выбрать с самого начала. Соседи! Так легче бежать. Какие еще соседи? Какое ей дело до них, какое ему дело, – ей надо было выплакаться, выкричаться, Каспер должен был утешить…

Разве он все еще обязан ее утешать?

Вот она, правильная улица с правильным названием, правильный номер дома, но на двери – совершенно неправильно, почему никто до сих пор не заметил, ничего не сказал, почему она сама не увидела? На двери оба имени, вместе: Андреа и Каспер – правильные имена в неправильной комбинации на неправильной двери. Ей не хочется возвращаться туда. Отпирает дверь и ступает в гробовую тишину – Марлон, хотя бы Марлон! Берет на руки, прижимает к себе – Марлон мурлычет, а иначе и не бывает.

Почему бы не жить в палатке на балконе?

В Город Детства, ненадолго: там универмаг «Домус» (через «о»!) и воспоминания о дискотеках в Доме культуры – бутылки со спиртным, спрятанные в клумбах, хмель в голове и в ногах. Вместе с алкоголем Андреа открылся целый безграничный мир, в котором она и смелее, и красивее. Однажды, когда она выкапывала бутылку из клумбы возле Дома культуры, рядом внезапно возник Карл и толпа японцев с фотоаппаратами. Подумать только, как быстро можно протрезветь, если того требуют обстоятельства! Андреа было семнадцать – почти взрослая, – и Карл тоже был под хмельком, но в меру и к месту. Всем японцам обязательно нужно было поздороваться с Андреа, а один даже сфотографировал ее.

– Oh, so you are the daughter[33]33
  Ах, так вы дочь (англ.).


[Закрыть].

Если бы у нее не плыло перед глазами от напряжения, она сгорела бы со стыда, стоя посреди клумбы. Незнакомое лицо Карла, блестящие глаза и беззаботная улыбка: гордый отец любимой дочери?

Непонятные воспоминания. Выскакивают из глубин какого-то бессознательного без связи с происходящим – что бы ни происходило.

А происходит вот что: Андреа стоит посреди города, Города Детства, обнимает Марлона и ВСПОМИНАЕТ.

Воспоминаний слишком много. Светит солнце. Клумбы в парке с фонтаном сияют многоцветьем – выходит слишком ярко, некрасиво. Не зная, на чем остановить взгляд, пытаешься смотреть на все цвета сразу, и тогда они исчезают. Снова центрифуга. Если бы воспоминаний было меньше, было бы легче оставить прошлое позади, выдержать, выстоять.

Андреа смотрит на город. Люди проходят мимо. В Доме культуры на месте кафе, где раньше продавали воду с сиропом и залежавшиеся пирожные, открыли зеленый ирландский паб. Магазин «Джинс энд Клозес» переехал. Андреа держит Марлона на поводке. Звуки и люди вокруг парализовали его, так что он даже не пытается вырваться. Андреа к тому же крепко затянула ремни и пять раз обмотала поводок вокруг руки. Так надежнее. Если опустить Марлона на землю, он поползет вперед, прижимаясь к земле и дико озираясь. У Андреа короткие иссиня-черные волосы – теперь ее, пожалуй, никто не узнает. Впрочем, никого из преследователей здесь, наверное, уже нет – но и добрых знакомых встречать совсем не хочется. Ведь у них остались воспоминания – образ Андреа, способный пошатнуть нынешний, истинный облик. Поэтому Андреа не стоит на месте, идет дальше. Направляется к зеленому пабу, но он закрыт. Открывается в шестнадцать ноль-ноль.

Универмаг «Домус». Ни малейшего желания ехать в дом у озера. Андреа видит, как Карл сидит за большим столом красного дерева в офисе и принимает важные решения. Теперь он редко уезжает. Андреа видит, как он крутится в своем офисном кресле: заперев дверь и нажав на кнопку карусели, крутится, размахивает большими папашиными руками и смеется. Кресло взмывает в воздух, и Карл вылетает сквозь крышу. Андреа видит, куда он летит. Не знает, что и думать. Слышит, как он с радостным смехом приземляется на далеком берегу и опускается в объятия Маддалены. Она прижимает его к себе, и он со вздохом облегчения ныряет меж ее огромных грудей. Дальше Андреа не желает смотреть. Двери автоматически раздвигаются – они не всегда срабатывают. Андреа не раз случалось застревать между стеклянных пластин. Однажды ей зажало голову в автобусе. Она ничего не успела почувствовать, очень быстро выбралась, – куда хуже было ощущение, что тебя не видно, что тебя нет. СТОП! За кассой сидит – не Мия и не Пия, но все же одна из тех, кто бросал вслед Андреа злые словечки, острые слова, пронзавшие тело до той самой точки, где больнее всего. В средних классах, в старших, когда Андреа проходила мимо. Страх перед коридорами: кто-нибудь непременно толкал взглядом, ставил подножку, вытягивал руку, и Андреа вздрагивала. Шепот, смех, толчок – уже настоящий: «Ой, прости-и-и!», и ледяной смешок. И вот она, одна из них, за кассой.

Сердце – как соло на перкуссиях, Андреа входит, берет упаковку жвачки, направляется именно к ЭТОЙ кассе.

Та не сразу поднимает голову.

– Пожалуйста, пять пятьдесят.

Андреа достает десятку, смотрит на кассиршу не отрываясь. И вдруг взгляды встречаются и уже не отпускают друг друга, ведь палач узнает жертву по глазам, не так ли? Да! Кассирша краснеет, откашливается, пытается улыбнуться как ни в чем не бывало, но тут же роняет сдачу и наклоняется, чтобы подобрать. Выныривает с красными щеками, и Андреа впору торжествовать, но соло на перкуссиях не умолкает, пот течет ручьями, и она забирает сдачу. Та, напротив, снова опустила голову.

– Спасибо! – отчеканивает Андреа. Так и надо, пусть это пустяковое «спасибо» отзывается эхом. Но вот потом – сердце как гонг, внутри ни капли радости. Марлон потягивается, выпуская когти.

Дом у озера

Лувиса в кухне. Карл наконец-то приземлился и сидит в гостиной перед включенным телевизором, листая сводки спортивных новостей. Андреа заглядывает в гостиную, говорит: «Привет». Он поднимает голову, отвечает: «Привет, Андреа», вид у него удивленный. Ей хочется войти и сесть на диван – уже не колючий розовый, а удобный зеленый. Хочется сесть рядом с Карлом и вести себя свободно и непринужденно, но вместо этого Андреа идет на кухню. Пионы на занавесках. Глянцевые листья комнатных растений. Острые лезвия кухонного комбайна, которым ей никогда не разрешали пользоваться. Лувиса все время ходила с изрезанными пальцами. Теперь она режет помидоры со скоростью звука, вздыхает, смотрит на Андреа:

– Ты ведь останешься ужинать?

– Во сколько?

– Часов в семь, идет?

– Я хотела сходить куда-нибудь, выпить пива.

– Понятно. – Лувиса возвращается к помидорам, рубит их с такой скоростью, что капли крови летят во все стороны. – А я накупила еды.

– Может быть, поужинаем в шесть? Тогда я успею.

– Хорошо, в шесть, – вздыхает Лувиса. – Ты ешь мясо?

– Нет, я снова вегетарианка.

– Ясно, ясно. – Лувиса, расправившись с пальцами, принимается за огурцы: лезвие ножа мелькает в воздухе, обрубая кисти рук. – Можно спросить, как давно?

– С тех пор как мы расстались.

Мы расстались. Два слова. Больше и не нужно; не нужно жирных пицц с телятиной и соусом «беарнез», не нужно колбасы с макаронами, сосисок с пюре, не нужно готовых тефтелей и кровавых бифштексов.

Клуб «Принцесса», полный воспоминаний. Андреа – восьмиклассница, уже не безответная дурнушка. На нее заглядываются, у нее даже почти есть мальчик – самый первый, они познакомились именно здесь. Он был на пару лет старше, очень высокий и довольно симпатичный. В тот вечер она была в красном болеро и черных брюках, которые выклянчила у Лувисы. Все началось на танцполе: Андреа танцевала с Хельгой и Вальховскими девчонками и, почувствовав на себе его взгляд, стала стараться танцевать еще красивее. Он пригласил ее на один из последних медленных танцев. Она была абсолютно трезва и все-таки посмела согласиться! Впрочем, танцевать, когда из-за музыки почти невозможно разговаривать, совсем несложно. Они танцевали все три медляка: «If It’s Love» Lily & Susie, «Nothing Gonna Change My Love For You» Глен Медейрос и, наконец, заказанный Андреа и Моной из Вальховской банды «Love Bites» Def Leppard.

Сидеть у него дома и обниматься перед телевизором – это тоже довольно просто, но вот беседы! С ними дело обстояло плохо. Андреа напрягалась изо всех сил, смеялась над пустяками, но ее хватило только на неделю.

Теперь она сидит в баре. Лампа отбрасывает блики над танцполом, но никто не танцует. Андреа заказывает еще пива. Приятно быть самостоятельной и совершенно свободной. Алкоголь расслабляет мышцы, развязывает язык. Готовность к чему угодно, к любым приключениям. Смотри-ка! Кто это там, у танцпола, – взъерошенные волосы, разве это не?.. Конечно, он! Андреа смеется, подходит к нему, кладет руку на плечо.

– Привет, – произносит она улыбаясь.

– Да… Привет… – отвечает он, удивленно глядя на девушку, стоящую перед ним. Девушку Андреа.

– Не узнаешь меня?

– Почему же… Узнаю… Господи, ЭТО ЖЕ ТЫ! Андреа! – Они обнимаются: Андреа и бывший парень Лины-Саги – рок-звезда маленького северного города. – Ничего себе! – говорит он. – Я смотрел на тебя весь вечер и так обрадовался, когда ты подошла, а оказалось, это младшая сестра Лины-Саги!

– Разочарован?

– Вовсе нет, просто ирония судьбы… Здорово. Рад тебя видеть.

– Я тоже.

– Хочешь пива?

Они пьют много темного пива и говорят об утратах. Наверное, это странно, но Андреа хорошо. Они прицеливаются и стреляют: смотрят друг на друга и улыбаются. Перед ней, рядом с ней – мужчина, такой же несчастный, как она.

– Пойдем ко мне?

Андреа кивает. Андреа улыбается.

Общая квартира – его и Лины-Саги. Молочного цвета стены, сплошь увешанные картинами и постерами панк-роковых групп. Андреа бывала здесь как младшая сестра Лины-Саги. Малышка Андреа. Страдающая анорексией, деструктивная, депрессивная жена Каспера. Раньше она принадлежала Касперу.

Он спокойный и добрый. Ставит «Everybody Hurts» группы R. E. M. Они танцуют: уютно и грустно. Он прижимает ее к себе. Плачет? Песня заканчивается, он смотрит на Андреа заплаканными глазами и спрашивает, хочет ли она чаю. Ставит чайник и забывает. Они сидят на диване, осторожно касаясь друг друга. Он трогает ее тело и спрашивает разрешения. Андреа кивает. Андреа улыбается. Он гладит ее тело поверх одежды, целует ее в шею, в губы. Хороший поцелуй. Андреа лежит с открытыми глазами, сверху – бывший парень Лины-Саги, а диван у сестры такой мягкий, что встать просто невозможно. Андреа знакомо это чувство. И эти стены. Он был на свадьбе Каспера и Андреа. Она помнит только, как непривычно было видеть его в костюме – казалось, ему неудобно. Сейчас на нем выцветшая футболка с надписью Thåström. Немного тесная. Он поднимает ее майку, лифчик…

– Нет, послушай, не надо. Все так странно – разве ты не видишь, что это просто безумие? – Андреа поднимается, садится прямо. Он тоже поднимается, берет ее за руку.

– Послушай, – мягко говорит он, – ты потеряла мужа, я – невесту. Нам плохо, но жизнь продолжается. Я не хочу думать о тебе как о сестре Лины-Саги. Я не собираюсь горевать по ней всю оставшуюся жизнь.

– Но может быть… ты выбрал меня потому, что я ее сестра?

– НЕТ. – Он держит руки Андреа в ладонях. – Мне жаль, что ты ее сестра, но ничего не поделаешь… ты мне нравишься.

Поцелуй в шею, в губы. Андреа лежит с открытыми глазами, видит вещи Лины-Саги, ее картины. Если бы она умела так рисовать… так же красиво. Идеальные линии. Тени там, где нужно, глубокие цвета. Если бы Андреа была похожа на Лину-Сагу… Целует ее бывшего парня. Он красивый, взрослый.

– Все так быстро… Уже поздно.

– Точнее, рано. – Он улыбается. Почему он хочет ее?

– Этот диван, – произносит она, – я не могу…

Он слегка тянет ее за волосы.

– Мы можем лечь в палатке.

– Что?

– Можем поставить палатку! У меня есть палатка, мы поставим ее на балконе. Такого у тебя точно никогда не было!

Он вскакивает с места.

– Не надо, – со смехом окликает она его. – Классная идея, но…

– …тебе надо идти, – подхватывает он и умолкает, прикусив губу. – Понимаю, все слишком быстро. Конечно, быстро. Но я не собирался спать с тобой.

– Ну да, – смущенно соглашается Андреа, чувствуя себя очень глупо, – я тоже не собиралась.

– Послушай, – он садится напротив, берет ее лицо в свои большие ладони, – мне хочется познакомиться с тобой поближе, правда.

– Мне тоже, – отвечает Андреа, не вполне уверенная, что это так – просто все несется потоком, жизнь кружит, как карусель, и бумаги для развода еще не пришли, но Каспер ей уже не нужен – ведь он совсем не нужен ей, правда?

– Так что… может быть, дашь мне свой телефон?

Он отпустил ее. Ощущение пустоты.

Нет, Каспер ей больше не нужен. Ей нужна новая жизнь, поэтому она пишет СВОЙ номер, целует его в губы и уходит. Не самой горделивой поступью, но все же уходит. Уже светает, а может быть, этой ночью и не было темно. Этот город так красив на рассвете, и скоро наступит новый жаркий день – Андреа чувствует это кожей, она возвращается домой пешком.