Текст книги "Шоколадный папа"

Походкой грешницы

Андреа медленно ходит по квартире: туда и обратно, восемнадцать квадратных метров. Над кастрюлей спагетти все гуще клубится пар. Марлон вопросительно смотрит на Андреа. Она ходит совсем как фотомодель, то есть как женщина, у которой есть две разные походки. Походка для жизни и походка для сцены. На последнюю смотрят с восхищением.

Однажды Каспер оставил автограф на обнаженной женской груди.

На чем же ты расписываешься теперь, Каспер?

Консервированные помидоры, черный перец, капелька сливочной смеси и консервированные шампиньоны. Марлон мяукает. Внимательно смотрит на банки. Не трется о ноги, но мурлычет. Мурлычет, стоит лишь прикоснуться к нему. Это как рефлекс: словно нажимается кнопка play. Стоит лишь нажать на play, и Андреа начинает ходить туда и обратно, как модель. Красивой походкой. Стоит кому-нибудь прикоснуться к ней.

Вчера Андреа снова оказалась рядом с Испанцем. Они с Хельгой выпили внеочередную бутылку джина и поехали слушать его группу. Он сидел на сцене и был погружен в игру, но все же улыбнулся Андреа. Он играл для нее.

Напевая, Андреа насыпает в соус кайенского перца и паприки. Покачивает бедрами. Вчера он то и дело посылал ей взгляды, и какие! Сцена светилась. Улыбка-прожектор и аплодисменты. Поклонница выпила полбутылки джина, и потому на пути из зала на сцену нет препятствий, нет трудностей. Ни стыд, ни волнение не отягощают поступь – ни единой скучной, сковывающей мысли. Глядя в тарелку со спагетти, Андреа думает, что именно в этом «состоянии опьянения чуть выше нормы» и нужно покупать кефир, смотреть телевизор, разговаривать с соседями и платить за квартиру. В этом состоянии Андреа хотела бы провести остаток жизни (только не говорите Лувисе!).

Андреа ест восхитительное блюдо собственного приготовления, потягивается и громко рыгает.

* * *

Андреа смотрит на тебя, Карл. Принц, которого взрастили София и Арвид, расколотил в красном доме столько стекол, что они были вынуждены застраховать имущество от неумелого обращения.

Неумеха-Карл прячется за диваном: скоро вернется Арвид.

Он уезжал. Его не было дома. За это время София не раз отлучалась из дома, навещая его на севере.

– Папа болел, – говорит она.

– Чем?

– Не любопытничай, Карл.

Арвид возвращается домой. Бледный и сонливый, необычно молчаливый, он садится за кухонный стол, не видя ничего вокруг. София закрывает дверь на кухню.

Карл сидит в своей комнате, сидит и смотрит в стену. Воображает, что синие узоры – это дороги и автомобили. Пальцем подводит автомобиль к обрыву. Тем же вечером он снова разбивает стекло. Говорит – нечаянно. Это не он, а рука. Рука делает трещину в стекле, хотя он шепчет ей: «Не надо, Арвид рассердится!» Но Арвид не сердится. Странно – он просто смотрит, вздыхает и отворачивается.

Карл прогуливается вокруг дома. В третий раз он обходит его и всякий раз обнаруживает что-нибудь новое. Солнечные часы, жука, кошку, спящую в гамаке. Андреа смотрит на тебя, Карл: как ты идешь, прислушиваясь к собственным шагам и насвистывая.

* * *

Карл в горчично-желтой рубашке, коричневом шерстяном жилете и брюках из той же ткани.

Карл, Андреа ищет тебя!

Он смотрит на нее с фотографии. Смотрит, сидя в коричневом кресле. Челка почти скрывает взгляд. Он собирается встать.

Но вот видно, как Лувиса, сидящая на цветастом диване, протягивает к нему руку. Дальше – ослепительная вспышка. И больше ничего.

Карл? Андреа скучает по тебе!

Наверное, легче подобраться с вопросами и толчками, но Карла нет рядом. Он на фотографиях, заляпанных жирными пальцами. Девочка Андреа в гостиной: скатывается с белой двери, как с горки. Но вот она вдруг уже большая: смотрит, как стены меняют цвет. Мелкий травянисто-зеленый узор вместо крупного кроваво-красного, а в ванной внезапно появляется душевая кабинка, в которой Андреа несколько раз проверяет замок, прежде чем увеличить напор воды. Изолируясь от всего мира, она остается наедине с горячими струями: как приятно и постыдно. Андреа не покидает розовых кафельных стен, пока не исчезают возможные признаки того, что она делала, – но вдруг это видно по глазам? Она отпирает дверь и старается выглядеть как обычно, но как это – как обычно? Вдруг, чем больше стараешься двигаться правильно, тем ненатуральнее выходит?

В доме два этажа. Спускаться по лестнице, ведущей на нижний этаж, нужно тайком, бегом, заранее нащупывая выключатель. Идти туда нужно с определенной целью. Самая худшая дверь – в подвале, коричневая и скрипучая. За этой дверью комната с волосатыми стенами, словно оклеенная звериными шкурами с остатками шерсти. Затем – прачечная, где всегда темно, сколько бы ламп ни горело. Спасает лишь узкое окно под потолком: еле различимые очертания велосипеда или куста шиповника все же успокаивают.

Тяжелые темно-красные шторы скрывают замурованные платяные шкафы. Андреа не смеет даже смотреть в их сторону.

«Я возьму чистую рубашку и трусы», – громко произносит она. Но затем Андреа начинает казаться, что тому, что скрывается в гардеробе, не нравится слово «трусы», и потому она говорит «носки». Поспешно сдергивает белье с веревки. Бросает быстрый взгляд туда, где притаилось страшное. Ничего не видно и не слышно. Но это еще хуже. Сколько раз она спускалась вниз, но ничего не происходило. Словно нечего и бояться.

Хельга живет в точно таком же доме, но в их подвале нет мрака. В комнате, расположенной там, где должна быть «волосатая», светлые стены и морозильная камера с разноцветными эскимо. В большой комнате – огромный телевизор, молочно-белый кожаный диван и конфеты в вазах. В доме у Андреа большая комната вмещает старую резную двуспальную кровать и секретер со множеством ящиков. В тех, что открываются, лежат простыни, скатерти, полотенца. Андреа воображает, что в маленьких запертых на замок ящичках хранятся любовные письма, адресованные Лувисе. Фотографии молодых людей с надписями «Love You Miss Yo u Need You» на обратной стороне. Однажды Лувиса показывала Андреа такое фото. Он был продавцом апельсинов. Довольно симпатичный: темные волнистые волосы и густые брови. Одна нога на ящике с апельсинами, руками упирается в бока. На обратной стороне написано что-то на незнакомом языке – не английском. Лувиса говорит, что не помнит, что означают эти слова. «Love You Miss Yo u Need Yo u, – шепчет Андреа так, чтобы Лувиса не услышала. – От твоего иностранного продавца апельсинов».

Над старой скрипучей кроватью висит картина, на которой ангел простирает длани над головами двух светловолосых детей. На стороне Лувисы висит – Андреа не смеет взглянуть, не может не взглянуть! Какая жуткая женщина! Мама бабушки Лувисы. Пристальный взгляд, прямой пробор, высокий жесткий воротник. Самое страшное – рот. Прямая полоска без губ. Вырвется ли из этого рта дикий вопль, раздастся ли ледяной, глухой, презрительный смех?

Неужели она родня Андреа, не говоря уже о Лувисе?

Иногда, когда Карл в отъезде, Андреа спит с Лувисой в подвальной комнате. Ей хочется спать на месте Лувисы, но тогда придется лежать по соседству с этой жуткой теткой! Андреа не смеет пошевелиться. Если начать шевелиться, старуха может ожить. Андреа лежит, не шелохнувшись, прислушивается к маминым звукам на верхнем этаже.

– Лувиса! – кричит она, но не слишком громко. Женщина на фотографии, наверное, не любит, когда шумят. – Лувиса!

Ответа не следует, и Андреа выбирается из кровати, прикрывает глаза ладонью, чтобы ненароком не взглянуть на картину, и несется наверх. Лувиса на кухне, она смотрит в окно. Андреа чувствует, что надо возвращаться вниз. Что у Лувисы минутка одиночества, минута одинокой мамы. Но Андреа стоит на месте, пока Лувиса не замечает ее.

– Ты не можешь уснуть? – Лувиса смыла голубые тени, карандаш и розовую помаду. Андреа это не нравится. На мгновение Лувиса кажется такой же чужой, как женщина на картине. Но ведь Андреа знает, что Лувиса добрая.

– Пожалуйста, поверни фотографию к стене!

Лувиса идет первой и поворачивает фото. Пусть таращится в стену. Лувиса вздыхает. Наверное, ей не нравится все время поворачивать собственную прабабушку лицом к стене.

– Вот так, – говорит она, – спокойной ночи.

– Погладить, поцеловать, обнять, – просит Андреа, и Лувиса еще раз гладит, целует и обнимает.

Девочка Андреа стоит перед зеркалом – да, она снова плакала. А может быть, дело в цветочной пыльце. Красные глаза – хорошо. Мокрый нос. Может быть, завтра можно будет остаться дома. И послезавтра, и послепослезавтра. Лувиса считает, что оставаться дома всего на один день нельзя. Особенно если у тебя температура. Андреа трогает лоб рукой. Ведь он горячий?

Многое отличает Андреа от тех, кто хочет в школу, чтобы встретиться с друзьями:

Андреа боится сморкаться.

Андреа не умеет свистеть.

Андреа не решается зажигать спички. Она стоит у туалета и тренируется. Время от времени у нее получается, но горящую спичку приходится быстро бросать.

У Андреа нет ни сумки фирмы «Соломон», ни модных мокасин.

Боли в животе. К концу занятий у Андреа непременно начинает болеть живот, и ей приходится уходить пораньше. Так больно, что она еле двигается, но еще хуже то, что каждый день приходится отпрашиваться и слышать возмущенные, завистливые реплики класса. Как будто Андреа врет. А вдруг все и вправду думают, что она просто сочиняет?

Вернувшись домой, лежать на диване и смотреть записанную на новехоньком видеомагнитофоне очередную серию Falcon Crest. Боль в животе проходит, остается лишь желание увидеть следующую серию и предвкушение мероприятия под названием «Пойти-в-магазин-за-шоколадом». Возвращаясь из магазина с шоколадкой в кармане, Андреа почти чувствует прекрасный вкус на языке, но терпеливо ждет, пока не окажется в комнате за закрытой дверью.

После неизбежно возникает ощущение пустоты.

Сделать уроки и лечь спать, а наутро снова в школу.

Андреа надеется, что завтра, как только заработает будильник, она проснется в поту, с раскалывающейся головой. Или что она, отключив противное пиканье, бросится в туалет с приступом рвоты. Рвота – едва ли не самое страшное в жизни, но школа хуже. Кирпичные стены коридора, ухмылки, перешептывания, смешки. Спины и подножки. А когда Андреа постриглась, стало только хуже. Она едва не плачет, глядя в зеркало.

– Не так уж и плохо, – говорит Лувиса, укладывая короткие прядки феном и расческой: выходит красиво. Она делает укладку вечером в воскресенье (после свежеиспеченного хлеба и американского ток-шоу), и Андреа не спит всю ночь. Время от времени она переворачивается на другой бок, чтобы прическа не оказалась смятой только с одной стороны. Пытается лежать так, чтобы волосы почти не касались подушки. В понедельник все не так уж плохо, но вот во вторник… боже, невозможно смотреть.

Андреа смачивает волосы водой, зажимает заколками там, где должно быть плоско, вытягивает и взбивает, и прическа становится очень странной: макушка совершенно плоская! Школа превращается в еще большее мучение, Андреа чувствует себя уродиной. А если идет дождь или просто влажно, то все пропало. Ничто не поможет.

* * *

Опять.

Я ищу тебя. Ты говорил, что вернешься.

Ты сказал: я вернусь и больше никогда не оставлю тебя. Так ты и сказал в мечтах Андреа. Ее мечты были реальностью.

Андреа медленно спускается по лестнице. Вот он – с пакетами из аэропорта и чемоданами. Он улыбается. Лувиса смотрит на Андреа с порога кухни.

– Андреа! Папа дома.

Как будто Андреа не видит! Карл распахивает руки, и она вплывает в его объятия, которые длятся всего мгновение: она ничего не успевает почувствовать.

– Держи! – Он протягивает ей пакет. Лина-Сага уже сидит в гостиной и достает подарки. Карл расшнуровывает черные ботинки. Идет на кухню вместе с Лувисой. Они закрывают дверь. Андреа слышит, что они ругаются – или беседуют, как это у них называется. Она берет свой пакет и поднимается в свою комнату. Внутри – футболка с серебристым тигром и, как обычно, коробка шоколада: тридцать кубиков шоколадной нуги. Андреа надевает футболку, гладит тигра. Открывает коробку и кладет в рот первую конфету, которая тут же тает на языке. Потом вторую. Вскоре корзина для мусора полна серебристых оберток.

* * *

Хельга постриглась в точности как певица Карола, а бабушка сшила ей платье, как у Каролы: копию того, в котором она победила в музыкальном конкурсе с песней «Незнакомец».

– У нее красивые волосы, – говорит Лувиса, вылепливая котлеты. – Она и вправду похожа на Каролу.

«А разве я непохожа?» – спрашивает Андреа, но Лувиса считает, что не очень.

– Ты гораздо красивее!

Андреа хочется прошипеть «ничего подобного», хочется поскорее бежать к Хельге, но она не решается: Хельга теперь совсем другая, она демонстрирует свой новый наряд соседям. Андреа прислоняет большое зеркало к перилам. На ней голубая футболка с жирафами – последний подарок Карла. В компании полосатых жирафов один – в точечку. Внизу надпись: «What do you mean I’m different»[39]39
  Что значит, я не такой как все (англ.).


[Закрыть]. Андреа крутится перед зеркалом, подходит поближе, отходит назад. Может быть, она тоже ничего? Стягивает талию тонким поясом. Надевает розовые клипсы, делает прическу пышнее. Вот теперь можно радостно улыбнуться и отправиться к Хельге.

* * *

Да, она радостно улыбается! Видно в зеркале. Звонил Испанец, хотел приехать в гости (он знаком и с другими студентами школы) и спросил, есть ли у нее матрас, на котором можно переночевать. Матрас у Андреа есть.

Андреа видит его перед собой. Темные взлохмаченные волосы. Может быть, так и должно быть – от светлого к темному. У Каспера желтые волосы, у Барда рыжие, у Юнатана… темно-русые, а у Испанца почти черные. Может быть, черные волосы – это и есть окончательный вариант.

Юнатан звонил и оставил сообщение на автоответчике: плаксивым голосом просил перезвонить. Back off![40]40
  Отстань! (англ.)


[Закрыть] Иногда приходится использовать английские слова. I love you. Так проще. I love you, Юнатан, но я не люблю тебя. Андреа раздражает, что он говорит то же самое: «не люблю», что он соглашается, что он не любит ее так, как ей нужно.

Марлон провожает Андреа восхищенным взглядом, когда она двигается по комнате летящей походкой. Летит, когда ее поднимают чужие руки.

* * *

Андреа и Хельга купили сладостей в супермаркете «Галактика». Это один из тех волшебных дней, когда Хельга целиком и полностью принадлежит Андреа, а не едет в Вальхов. Они купили большой пакет конфет разных сортов: Хельге так нравится. Андреа не любит кислые мармеладки, она любит шоколад, но это Волшебный День, а Хельгу на велосипеде так легко спугнуть.

Они вышли из супермаркета, и вдруг кто-то окликает их: «Эй! Остановитесь!» Похоже на пьяницу, который вечно ошивается у магазина «Консум». Когда он кричит, лучше не останавливаться, а быстро идти прочь, поэтому они прибавляют шагу, как ни в чем не бывало поедая сладости и разговаривая.

– ЭЙ, ОСТАНОВИТЕСЬ! – Голос все более сердитый, вот он уже совсем близко, догоняет.

Какой-то мужчина прижимает Андреа и Хельгу к стене, конфеты падают на землю. Андреа плачет, мужчина проверяет их одежду, шапки и рукавицы, выворачивая их наизнанку.

– Я думал, вы что-то украли, – произносит он наконец, смущенно покашливая. Объясняет, что они ходили по магазину так, как обычно двигаются воришки, и что надо было остановиться, когда он их окликнул: «Почему вы не остановились?» Андреа не может ответить: она рыдает, сотрясаясь всем телом. Вокруг них собрался народ, люди стоят неподалеку и глазеют.

* * *

Были ли они пьяны? Нет, не были. Андреа приняла по меньшей мере четыре таблетки «Собрила», она помнит, что была красноречива и остроумна и хотела смотреть по телевизору фильм ужасов. Но он затащил ее в постель и стянул с нее трусы. Запихивал пальцы во все отверстия. А может быть, это он хотел смотреть фильм и разговаривать, а она стянула с него трусы с Бэтменом.

Они идут в школу самой красивой, но чуть более длинной дорогой.

– Почему мы идем в обход?

– Потому что здесь красиво, и, кроме того, я не хочу ни с кем встречаться.

– Ладно, – соглашается Испанец и шаловливо дергает ее за волосы. У Андреа внутри мальчишка-Имован, и потому она смело целует Испанца в шею. Он будет импровизировать с Белоснежным господином, а она пообедает и пойдет на занятия.

– Андреа! Привет!

Андреа не хочет оборачиваться. Снова оклик. Андреа оборачивается – а что ей остается? Вдалеке у церкви стоит Белоснежный, а с ним – Юнатан! Ну и каша! Школьная столовая так близко, еда совсем рядом. Можно, я пойду туда? Нет, нельзя. Ты взрослая. Надо улыбаться. И Андреа улыбается. Удивительно, что иногда получается делать вещи, которые тебе вообще-то не под силу. Испанец и Белоснежный господин о чем-то переговариваются. Андреа поддакивает, Юнатан смотрит ей в глаза. Андреа чувствует холод, и он отводит взгляд. Юнатан стоит с угрюмым видом и молчит: он мог бы казаться смешным, но он вовсе не смешон. Андреа говорит «увидимся» и уходит. На этот раз мальчишка-Имован не помог. В последнюю секунду Испанец улыбается ей ничуть не согревающей улыбкой. Ледяной взгляд Юнатана сильнее.

Испанец дает номер своего телефона: все лето он будет в Столице. «Позвони, если захочешь, – говорит он. – Всего хорошего». Обнимает ее, по-доброму глядя в глаза, желает ей удачи… В чем? У него красивый почерк, но у Юнатана красивее. Юнатан умеет рисовать самую красивую в мире «А». Андреа думает о Юнатановой «А», когда Испанец уходит: его она тоже не любит. «„А“ – Андреа», – думает она и кладет голову на живот Марлону.

Рычаги черного локомотива

Выпускной.

Андреа и Юнатан изображают объятия, когда фотографы просят их об этом. «Смотри сюда, Андреа, улыбочку!» Да, она пытается сделать вид, что ей нравится стоять в обнимку с Юнатаном, но он застыл без намека на улыбку. «Что я тебе сделала?» – хочется ей прошипеть ему на ухо. «Может быть, поцелуешь его?» «НЕТ, не хочу.» Лучше обнять Хельгу У Хельги на глазах слезы. Андреа не испытывает никаких эмоций. Школа окончена, на смену ей придет что-то другое. Так обычно и бывает. Все очень просто.

* * *

Город Детства. Хегбу: София и Марлон.

Андреа возле старого неподвижного поезда. Держит Марлона на поводке и смотрит на поезд, вросший в землю. Постоянство. Это тоже прекрасно. Нечто неизменное. Но поезд намного меньше, чем ей казалось раньше. Игровой площадки позади совсем не видно, а поле для гольфа все больше и больше. Слышно, как шуршат тележки, двигаясь по гравию.

Сияет солнце. Марлон тянет поводок. Страх в сочетании с любопытством. Ему хочется и спрятаться, и обнюхать все новое и незнакомое. Он смотрит на шмеля, она смотрит на черный локомотив и два белых вагона. Позади – игровая площадка: Андреа вспоминает руки Карла, вращающие карусель, – она смеется до икоты, а потом они идут к поезду. Девочка Андреа садится на одну из жестких белых лавок, в окно светит солнце, освещает лицо Карла, который изображает кондуктора.

– Куда вы едете, фрекен?

– Далеко, – отвечает она, и он понарошку компостирует билет.

– Счастливого пути!

Карл в лучах солнца, затем он в паровозе, и Андреа сидит у него на коленях.

– Ту-ту, поехали! – говорит Карл. Андреа прижимается к его груди, удары сердца в спину.

– Ту-ту! – кричит Андреа. – Далеко-далеко! – Тянет рычаги. Рычаги не двигаются. Начинает идти дождь.

Андреа прижимает к себе Марлона, забирается в паровоз. Рычаги не двигаются, Карл!

– Ту-ту, – говорит Андреа Марлону, которому не нравится сидеть в неподвижном паровозе. Рядом стоит София. Дождь закончился, снова светит солнце – удивительно быстро. Андреа вспоминает другой солнечный день в Хегбу с Софией и Марлоном. Андреа весила тридцать восемь килограммов, и София не хотела даже смотреть на нее, а Андреа все пыталась что-то объяснить, рассказать о мраке в доме у озера, ей так хотелось все растолковать, но София все время прерывала ее. «Я не понимаю», – говорила она, отводя взгляд. Сейчас она смотрит на Андреа с улыбкой.

– Может быть, выпьем кофе? – София красива в солнечных лучах: ажурный шарф и ярко-красная кофта.

Андреа выбирается из паровоза. Марлон прижимается к ней.

– Иди первой, я скоро приду.

София уходит, и Андреа забирается в вагон, садится на холодное белое сиденье, и ей хочется, чтобы появился Карл и спросил, куда она держит путь. Что бы она ответила? В Италию. К Маддалене. К тебе, Карл. Я вечно на пути к тебе, Карл.

Андреа в пустом купе, в поезде, который никуда не едет, который всю ее жизнь простоял на одном месте. Внезапно ей становится страшно, что однажды его уберут. Марлон нюхает пол. Позади простирается поле для гольфа, и Андреа вспоминает, как ей хотелось розовую сумку для гольфа и Карл пообещал купить ее, если Андреа начнет играть в гольф. Она трогала розовую блестящую поверхность, сумка была дорогая, и Карл смотрел на Андреа рядом с радостным видом. Затем она стояла в саду и размахивалась для удара, и Карл говорил, что у нее хорошо получается. «Ой, какой размах!» – восклицала Лувиса. Мяч улетел, но Андреа не смогла подогнать его к лунке и ужасно, безумно разозлилась: мяч не попал в лунку! Сумку ей так и не купили.

Каспер играл в гольф. Андреа изумилась, когда он рассказал: гольф плохо сочетался в ее воображении с рваными джинсами и банкой лекарств. Однажды дождливым днем, когда ссора так и витала в воздухе, Андреа пошла с Каспером в качестве его «кэдди». Ей нравилось нести за ним блестящую сумку. Но было ветрено, дождливо, ей приходилось ждать, и Каспер говорил, что играет плохо, а когда Андреа отвечала, что у него прекрасно получается, он сердито смотрел на нее, словно только такая идиотка, как она, могла так думать. Каспер и Карл никогда не играли вместе… А как бы Андреа хотела этого! Она ходила бы с ними в любую погоду. И ждала бы их с удовольствием. Просто стояла бы и смотрела. И по очереди носила бы за ними сумки.

Кафе все то же, но ассортимент стал хуже. Андреа вспоминает девочку Андреа, которой приходилось подпрыгивать, чтобы лучше видеть пирожные – разнообразие, в котором сложно выбрать что-то одно. Карл поднимал ее на руки. Андреа долго смотрела и в конце концов выбирала шоколадный шарик.

– Я давно не делала таких, – говорит Андреа, присаживаясь рядом с Софией.

– Можем сделать их дома. – София сияет. Кофейная чашка позвякивает о блюдце.

– Нет, я, наверное, не могу…

Смешные слова! Как это – не могу? Вылепить шарики и обвалять в сахарном песке?

Не могу есть!

Кофе с молоком и полбутерброда с сыром. Андреа думает о масле, которое прячется под сыром. Нет, не в силах думать о нем. София угощает, и зов желудка заглушает мысли. Тоска по Касперу или голод? Как понять? Просто пустота. Если внутри селится еще один человек, то ты продолжаешь жить, но лишь наполовину. Его молчание занимает так много места.

Андреа отламывает маленькие кусочки хлеба и бросает в зеленую воду. Внезапно хочется заплакать – нет, не здесь, не сейчас. Не солнечным днем, не в Хегбу, не с Софией. Марлон алчно наблюдает за птицами.

– Мне не хватает Каспера.

София поднимает глаза на Андреа. Ставит чашку. Кажется, что она наклоняется вперед.

– Я понимаю, – произносит она, – я понимаю, Андреа.