Текст книги "Принцип причинности"

– Вот так сразу? Нет, я того… Боязно.

– Ты в своем уме или как? Его же просто шлепнуть могут. Или уже…

– Ну да, ну да… Ты прав, другого выхода нет. Тогда завтра, прямо с утра. А пока, чтоб время не терять… Давай сюда свой диктофон, запись на компьютер скинем.

Роман посмотрел в окно. Снег шел все сильнее.

18. Профессор

…Дома меня ждал Андрей Козлов, он зашел по делу, на пять минут. Ну на полчаса, не больше. В крайнем случае, на час-полтора, от силы два. Просто так, поболтать за жизнь и выпить пива. Или водки. Или пива с водкой. У него жена с детишками в отъезде, так что немного расслабиться сам бог велел. Он нашёл меня месяца три назад, и мы начали встречаться при каждой возможности – мне нравилось вспоминать детские годы, ему, по всей видимости, тоже. Жил он недалеко – добираться минут сорок, если без пробок. Так что Андрею я, конечно же, обрадовался.

Посидеть толком, увы, не получалось – Машкины сестрица с племянницей, с сыном и дочкой не давали. Племянница-то ладно, не страшно – повертелась перед зеркалом, набросала эскиз помадой, тушью, румянами и ещё тем, чем они обычно себя разрисовывают, спрыснулась духами и смылась. Гулять, наверное. Или по магазинам. А сестрица с чадами уходить не собиралась, у них какие-то дела, то ли экзамен, то ли собеседование. Хоть убей – не пойму, какое может быть собеседование с человеком, если ему всего шесть лет? Впрочем, пусть собеседуют на здоровье, их дела. Неудобство заключалось в том, что Машкина сестрица готовилась к этому собеседованию. Вернее, готовила детишек. Не знаю, получалось ли у неё, но шума было много. Разве пиво полезет в глотку в таком бедламе? Нет, не полезет.

Просидели мы с Андреем на кухне минут двадцать, я вяло ковырял вилкой позавчерашний оливье, а он чистил вяленую воблу. Четвертую. Три очищенных и нетронутых уже лежали неряшливой горкой на блюдце. Говорить было решительно невозможно, да я бы даже и не смог перекричать вопли, которые доносились из соседней комнаты.

– Ну кто так пишет, кто пишет! – возмущенно звенел женский голос, – у тебя ж все кривое! Остолоп! Ты завтра это будешь показывать? Это?!!! Позорище… И как тебе совести хватает в глаза матери смотреть! А ну, пиши снова. И не вой! Нечего тут нюни распускать, ишь!

Последовала секундная пауза тишины. А потом – все повторилось. Ну кто так пишет! И – трах! Оплеуха. Потом – вторая. И в два голоса протяжно завыли, как пароходы на реке, детские голоса. Один совсем тоненький, как у прогулочного катера, другой с баском, посолиднее. Трехпалубный теплоход, не меньше. Или сухогруз.

– Третий день так живут, – крикнул я в ухо Андрею, – ещё два осталось.

И для верности, чтоб он понял, показал пальцами знак Виктории, мол, два, а не три и не четыре, а два. Андрей молча посочувствовал. Бесконечный пароходный рев снизил ноту на полтона, истощился и затих. Я живо представил, как детишки, выдав первый вопль, набирают воздух, чтобы выдать следующий с новой силой. Андрей воспользовался секундной паузой.

– Славка, – быстро спросил он, – а эта, твоя родственница, она пиво пьет?

Договорить он не успел, слово «пьет» утонуло в слаженном дуэте, но я все понял. Какой же он умница – Андрей.

Вскоре Машкина сестра, звали её Лена, потягивала «Невское светлое», с аппетитом закусывая его чищеной воблой. Выбирала она только длинные кусочки спинки. Андрей не возражал, он наслаждался тишиной. А я сидел с детишками в соседней комнате.

Оказывается, надо было всего-навсего написать букву «А». У Сережки никак не получались косые палочки. Он со страхом, перемешанным с обидой, показывал листочки с корявой буквой, нарисованной зеленым карандашом. Ах мамашка, разве ж он так научится писать, криком да побоями?

– Хорошая у тебя буква получилась, Сережка, – сказал я, – правильная.

Он недоверчиво посмотрел на меня. И было видно, как страх постепенно тает в его широко раскрытых глазах.

– Конечно, хорошо, – повторил я, – ведь я смог прочитать твою букву. Я её узнал. Значит, ты написал правильно. Молодец!

Сережка повел плечом и уставился на листок. Сомнений, что написана именно буква «А» у него тоже не было.

– Конечно молодец, – продолжил я, – вот только косые линии у тебя получились не совсем прямыми. Давай мы с тобой сделаем так. Сначала возьмем правильно карандаш…

Через четверть часа я вернулся на кухню, налил себе пива и выхватил перед носом в Лены последнюю спинку воблы. Андрей подмигнул мне, я подмигнул Андрею. И он достал из холодильника ещё три банки «Невского». И мы с ним начали беседовать. За жизнь. Спустя полчаса, как только мы добрались до воров и взяточников, нас прервала Лена. Чего это, говорит, детишки примолкли, подозрительно это. На что я ответил, что ничего тут подозрительного нет, они пишут букву. Лена не поверила. Как это, говорит, пишут? Сами? Оба?! Ага, сами, и скоро принесут результат, ты сиди пока, отдыхай. Она встрепенулась, дернулась – хотела было пойти, проверить, но мы её не пустили. Подождем, сказали, ещё немного, интересно, что будет.

Ждать пришлось недолго. Дверь в прокуренную кухню вскоре отворилась и нам предстали Сережка с Юлькой. Они гордо передали маме листки с буквой «А». Один листок – с зеленой, другой – с синей. Все палочки были ровные. Относительно конечно, но все же – ровные. Лена выронила вилку.

– Славка, у тебя было пирожное, я видел, – сказал Андрей.

– Ага… Понял.

Я выудил из холодильника эклер на блюдечке и отправил детишек обратно в комнату, мол, тут накурено, там съедите, я вам сейчас принесу. Уговаривать их не пришлось – они мгновенно убежали в «свою» комнату. Андрей, прихватив пирожное и нож, ушёл вслед за ними, и через мгновение вернулся. Наливай, говорит, мы про аппетиты Америки не договорили. Я, разумеется, налил, по полной, в три бокала. А Лена подозрительно посмотрела на Андрея и спросила:

– А где нож? Ты что, оставил им нож?!

– Ага.

– Они ж поранятся!

– Ничего не будет, Сережка уже большой. Да и нож не острый, только пирожные им и резать.

– Ты не понимаешь! Они ничего поделить не могут, всегда с криком. А тут ещё нож! Передерутся. Поранятся!

И Лена вскочила, готовая ринуться в комнату к детям. Но Андрей положил ей на плечо тяжелую руку, усадил на стул:

– Не передерутся, я им слово волшебное сказал. Слышишь – тихо? Подожди немного, имей терпение. Так что ты говоришь про Корею?

Последние слова были обращены, разумеется, ко мне. И я поделился насчёт Кореи. И только начал развивать мысль про их ракеты и наших конструкторов, как в кухню прошествовали Сережка с Юлькой, чумазые, все мордочки в эклере, и довольные. Юлька несла пустое блюдце, Сережка – грязный нож. Они торжественно сложили свою поклажу в мойку, сказали «спасибо» и удалились.

Немую сцену прервала Лена:

– Что ты им сказал? Почему они не поссорились? Почему вообще у них тишина? Запугал?

– А они выглядели запуганными? – рассмеялся Андрей, – Говорю же: слово волшебное знаю, только тебе его не скажу. Ты мать, ты должна знать.

– Ну и не надо! Тоже мне, кудесник… – вспылила Лена. Она выстрельнула щелчком сигарету из пачки, нервно прикурила и отвернулась к окну.

Больше в тот вечер Сережка с Юлькой нас не тревожили, и мы вволю потрепались и про Корею, и про Грузию, и про Украину, и про футбол, и про многое другое. Волшебные же слова Андрей Лене так и не сказал. Не сказал и мне. Но я их и так знал. Чтоб дети не ссорились и всегда делились по справедливости, надо научить их простому правилу: «Один режет, другой выбирает». И все! Само собой, тот, кто режет, будет изо всех сил стараться делить ровно пополам. Потому что ему всегда достанется меньший кусок.

А Лена сделала собственный вывод – она решила снова выйти замуж.

* * *

Первым же делом Лена поинтересовалась семейным положением Андрея. И немедленно была разочарована – увы, женат, и дети в наличии.

– Что ж Вы не носите обручальное кольцо? – едко спросила она, – вводите честных девушек в заблуждение.

– Однако! – улыбнулся Андрей. – Вы так говорите, Лена, как будто я пытаюсь за вами ухаживать. Не думаю, что кольцо что-то значит, и холостяк может оказаться с кольцом, потому, скажем, что привык к нему или оно попросту не снимается. По большому счету, совершенно неважно, носит человек кольцо или нет. Лично мне оно просто мешает, как чужеродный предмет.

– Да, – глубокомысленно заметила Лена, – для меня кольцо – знак, которому объяснения не нужны, ни за что его не надену, пока не замужем.

– А все же интересно получается. Я кольцо не ношу, Владислав вот – тоже, хоть и женат. И Васька Петров не носит. К чему бы это?

– Какой Васька? – вмешался я. – Тот самый?

– Ага. Тот. Тот, который выменял на клюшку Нинку Калугину, когда ему было шесть лет. Или пять…

– Хм… А ты его давно видел?

– Прошлым летом имел удовольствие.

– Да? И как он?

– Потолстел. Постарел. Поседел. А в остальном – все тот же Васька.

– И как живет?

– Да как сейчас можно жить в деревне? Пчел разводит… Хотя дом у него неплохой, ничего не скажешь, новая «Нива», дети… Трое. Наверное, счастлив… А знаешь кто у него жена? Нинка Калугина! Правда, это она давно была Калугина, а сейчас – Петрова. Видел я её, глазищи все такие же огромные и такие же синие, не выцвели. И ещё видел клюшку, ту самую, детскую, всю побитую и исцарапанную в ледовых боях. Так эта клюшка висит на стене, на самом видном месте, любовно зачищенная наждачкой и покрытая бесцветным лаком. Вот это, скажу я вам, любовь! С самого детства.

– Погодите, – вмешалась Лена, – как это так – сменял на клюшку?

– А так вот, – ответил Андрей, – привел однажды её домой с улицы, зимой, всю укутанную, и объявил родителям, что теперь не втроем, а вчетвером будем жить, что он её, Нинку то есть, у её брата Кольки на клюшку выменял. Конечно Нинку вернули родителям, а новенькую клюшку вернули законному владельцу, Ваське. Ну а годы прошли, он ней, на Нинке, и женился.

– Вот бы мне такого, с клюшкой, – мечтательно произнёсла Лена, – чтоб на всю жизнь.

Она подумала немного и добавила:

– Только не деревенского. И обеспеченного. И успешного. И доброго. И чтоб детей моих любил. И чтоб элегантный и серьезный был, без вредных привычек и – чтоб по бабам не ходок…

– Вот тебе раз! – возмутился Андрей. – Добрый, чтоб любил – и богатый? Это же нонсенс. Оксюморон.

– Что такое оксюморон?

– То – чего не может быть, вроде горячего снега… Вы уж выберите что-то одно, или богатый, или добрый и любящий.

– А что, богатые не любят?

– Ну почему? Смотря что… Деньги, например, они очень даже любят. Себя тоже любят. Но деньги любят больше.

– Эх, не понимаете вы нас, женщин. Хочется же всего.

– И по возможности сразу? Знаете что, Лена… Самая большая глупость женщин – наивные мечты и богатая фантазия. Они часто придумывают то, чего не бывает. Ждут от жизни того, что она и не думает им давать. Требуют того, чего не достойны. А может, и достойны, но в силу объективных причин – это получит кто-то другой. Они ждут, надеются, верят, а между тем, что-то отдаленно напоминающее нашу мечту, пробегает мимо, а они равнодушно смотрят вслед, упорно следуя мечте… Так проходит жизнь.

Андрей сел на любимого конька. Он мог бы убеждать Лену и дальше и, в конце концов, ему бы это удалось, но все карты смешало появление Машки – она легко перехватила инициативу в свои руки, и разговор перетек в другое русло. Удивительное дело: Машка вопросом поиска жениха владела в совершенстве, будто только тем и занималась, что ежемесячно выходила замуж. Или ей только казалось, что владела… Словом, с этой секунды у нас с Андреем остался только совещательный голос, да и тот душился на корню.

– Ну правильно, Лена, тебе срочно надо найти жениха, – заявила Машка таким тоном, будто речь идёт об очевидной, понятной даже ребенку, вещи.

– Как же мне его найти, Маш? На работе их нет, в ночные бары ходят только бабники, а в театре знакомиться как-то неловко, да и редко удается сходить.

– Ну кто ж ищет жениха в театре? Ты ещё в музей сходи!

– А что, надо в музей?

– Ни в коем случае! Разве молодой жизнерадостный холостяк добровольно пойдет в музей или в театр? Туда только женатики ходят, да и то под конвоем.

– Да? А куда ходит молодой жизнерадостный?

– Ну подумай!

– Не знаю…

– Ну подумай, подумай! О чем говорят мужики?

– О нас!

– Это само собой. А ещё?

– О политике.

– А ещё, ещё?

– О футболе.

– Вот!

– Это что же, ты предлагаешь мне переться на футбол, слушать ужасные вопли и, не бай бог, мат?

– Не нравится?

– Нет.

– Тогда ходи в театр с такими же дурами! А одинокие мужики будут орать на стадионе.

– Но на футболе ужасно скучно…

– Хорошо. Не хочешь футбол – займись спортом. Скажем, горными лыжами. Или виндсерфингом. Там тоже одиноких хватает.

– Но я не умею кататься на лыжах! И на доске – тоже.

– Ну и замечательно! Уметь как раз не надо! Ты ж не кататься будешь, а знакомиться! Знаешь, сколько добровольных учителей найдется! Успевай только выбирать!

– Может быть… Только это все дорого, и времени много отнимает.

– А как ты хотела? Любишь кататься – люби и саночки возить.

– Все-таки хотелось бы попроще…

– Хм… А в метро не пробовала?

– В метро ездят одни нищие, а мне нужен успешный, – капризно заявила Лена.

– Так тебе жених нужен или деньги?

– Жених! Конечно, жених! Но… непременно с деньгами.

– Такие тоже в метро попадаются, правда не в любую погоду.

– А в какую погоду? И как их вычислить?

– Ты слушай меня, я тебя научу. Значит, ждешь снегопада. В снегопад пробки на дорогах ужасные, и те мужчины, что всегда ездят на машинах, то есть как раз успешные, косяком ломятся в метро! Там их и отлавливай.

– Как же я его отличу?

– Да очень просто! Во-первых, он должен быть в дорогом пальто. Во-вторых – в ботиночках на тонкой подошве, потому что у него просто нет теплых ботинок, ведь он всегда на машине. А главное – он должен плохо ориентироваться под землей, ведь спускается в метро он редко! Так вот. Как только увидишь мужика, который стоит с растерянным видом перед указателем и не знает, куда ему идти, смотришь на пальто и на ботинки. Если все как надо – бери его!

– Но как? Подойду, мол, здрасьте, я Ваша тетя?

– Да просто же, ну! Надо перед ним рассыпать сумочку, все содержимое – на пол! Он, как джентльмен, ведь люди в дорогих пальто сплошь хорошо воспитаны, станет помогать собирать твое барахло. А дальше – дело техники, слово за слово…

– А если он не станет помогать?

– Ну не станет – значит не джентльмен, такой тебе и самой не нужен.

– А если он женатый?

– Это уже детали. Главное – подцепить мужика. У него, может, друзья есть… Ты меня слушай, только так и найдешь богатого, воспитанного и умного.

– А почему он умным должен оказаться?

– Потому что все дураки в снегопад в пробках стоят!

– Отличный способ, я запомню. А ещё где можно познакомиться?

– Сейчас ещё много сайтов знакомств появилось, там можно поискать.

– А давай поищем? Ты умеешь?

– Умею, чего ж тут не уметь?

И они ушли в комнату, включать компьютер. А мы с Андреем остались.

* * *

– Напористая она у тебя, – помолчав немного, сказал Андрей, – Как жизнь-то вообще, налаживается, или не очень? Мне кажется, что не очень.

– Правильно кажется, чем дальше – тем хуже. Помнишь, я тебе рассказывал, она лифчик нашла в шкафу? До сих пор забыть не может.

– А чей он – не выяснили?

– Не-а. Ума не приложу.

– Не тещин?

– Нет, у неё размер другой.

– А может он после стирки сел?

– Издеваешься? Впрочем, черт его знает. Да что там лифчик! Тут она недавно похлещё нашла компромат, за диваном в большой комнате.

– Что же?

– Заколку для волос!

– Может быть, Машкина, старая?

– Нет, Машкина быть не может, у неё же стрижка короткая. Будь её, пусть даже старая, узнала бы.

– Это да. А может, кто из гостей потерял?

– Может. Только она говорит, что гостей у нас сто лет не было, а уборку она недавно делала.

– Ну и что? Завалялась где-нибудь эта заколка, а потом возьми да объявись на белый свет. Сам говоришь – за диваном. Часто она его отодвигает?

– Нет, конечно, он тяжелый. Может, раз в год… Самое плохое, что Машка, похоже, перестала мне доверять. Ходит сердится, холодная… Подозрительная стала… Чужие волосы на одежде ищет, принюхивается, не пахнет ли духами. Словом – кошмар.

– Ревнует, значит.

– Значит, – вздохнул я. – Однако хватит о грустном, давай лучше о делах.

– Думаешь, о делах не грустно?

– И все же. Как у тебя там, подвижки есть?

– Не-а, нету особых, все как-то по мелочи. Уж лучше ты первым расскажи, я из телефонного разговора понял, что ты что-то нарыл.

– Да где там… Топчусь на месте.

– Ясно. А над чем сейчас трудишься? Только поподробнее.

– Хорошо, – хмыкнул я, – тогда внимай. Я сейчас бьюсь над описанием инвариантов топологических пространств. Причём под инвариантами подразумеваю свойства пространства, которые не меняются при деформировании. В частности, меня интересуют фундаментальные группы гомологий и когомологий. Иными словами, я копаюсь с гармоническим анализом.

– Ясно, – не моргнув глазом, заявил Андрей, – а то же самое по-русски ты объяснить можешь?

– Теория групп… Раздел абстрактной алгебры, который изучает алгебраические структуры. Я ковыряю алгебру Ли, это смесь теории групп и математического анализа. Она служит для изучения дифуравнений и многообразий… А в физике – для описания симметрий. Этим симметриям подчиняются физические законы. Группы Ли часто указывают путь к возможным физическим теориям.

– Не пойму. Ты в какие-то дебри влез… Ты что, хочешь написать суперформулу, с помощью которой можно открывать законы физики, из которой истекают все законы природы?

– Нет, конечно. Я пытаюсь ПОНЯТЬ эту, как ты говоришь, суперформулу. Для этого и пришлось влезать в теорию групп.

– Да разве такая суперформула есть?!

– Ну да. Ещё в ноябре появилась… Всеобщая теория всего.[22]22
  В начале ноября 2007 года американский учёный Энтони Гэррет Лизи опубликовал 31-страничную статью, которая, как утверждается, объединяет все известные физические законы. Называется она «Единая теория», или «Всеобщая теория всего». http://arxiv.org/PS_cache/arxiv/pdf/0711/0711.0770v1.pdf


[Закрыть] А ты не слышал?

– Нет… Ну и о чем она?

– Ну если в общих словах, то она описывает все четыре вида взаимодействий в природе – и гравитационные, и сильные, и слабые, и электромагнитные. Причём эти четыре взаимодействия не просто втискиваются с натяжками, а тютелька в тютельку вписываются в структуру этой алгебры, просто мистика какая-то. Мало того: все известные частицы тоже ровнехонько располагаются по местам и самым загадочным образом сами собой объединяются в тройки, поколения, и так далее. Скажу больше: теория объединяет две других теории, глобальных для физики – квантовую механику и общую теорию относительности. Так вот, в этой Всеобщей Теории Всего используется как раз алгебра Ли, а частности, группа E_8, одна из исключительных простых групп. Алгебру эту я порядком подзабыл, вот и пришлось вспоминать. А если честно, я её и не знал толком никогда, так что штудировал с нуля.

– Разобрался?

– Более-менее.

– Ты бы хоть показал, как она выглядит.

– Кто?!

– Ну эта… Суперформула твоя. Не очень длинная?

– Боюсь, это слишком сложно.

– А сам говорил – исключительно простые группы.

– Да не исключительно простые, а исключительные простые! Совсем не одно и то же. Собственно, формулы как таковой нет, есть матрицы. Там таблицы, картинки…

– Понял. Ну а ко Времени какое это все отношение имеет?

– Не знаю.

– А зачем тогда влез в эти матрицы?

– Хм… Не могу сказать. Может, интуитивно чувствую, что там надо копать.

– Ну, если интуитивно… – потянул Андрей. – Хотя я всё равно в этом не понимаю, так что тебе видней. Ты лучше скажи – много ли тебе осталось до победы?

– Не знаю. Может, неделя, может, год, а может, и сто.

– Нечего сказать – обнадежил.

– А что я могу? Я ж тебе не Лагранж и не Гаусс. Вон Эйнштейн – и тот не смог.

– Ладно… Остаётся только надеяться.

– Надейся – надейся. У самого-то как движется?

– Да у меня без перемен практически, – вздохнул Андрей, – Со схемой я, конечно, разобрался, даже малость усовершенствовал, чтоб стабильнее работала, с приводами – тоже, понял что к чему. А толку? Что она там вытворяет, эта Машина, всё равно непонятно. Там черт ногу сломит. Какие-то колеса с ободьями, увешанными кучей электромагнитов, коммутация – сложнейшая. Разве поймешь, какие там поля закручиваются, и, главное, как?

– Ну да. Мы с тобой, Андрюха, похожи на двух дикарей-бушменов, которым в руки попал телевизор. Они вроде и видели такой, но как включать – не знают, и жмут кнопки наугад, даже не подумав, что его надо в розетку воткнуть и антенну подсоединить.

– Ну почему сразу бушменов? Ведь как управлять мы все же знаем, какой кнопкой что именно запускается и каким рычажком регулируется. Вот если б её в наше КБ загнать, да на стенд, да поля промерить…

– А что, это возможно?

– Нет, конечно.

– Сейчас за деньги многое доступно. Может, платные какие услуги есть?

– Только не в нашей конторе. Кроме того, что ты объяснишь инженерам-лаборантам, если спросят, что это за хреновина?

– Совру что-нибудь.

– Раскусят… Настучат… Потом разбирайся с начальством! Нет, это чревато. А вообще, знаешь, эта Машина очень походит на огромный допотопный гироскоп, только увешанный электромагнитами. Вернее, сразу на три гироскопа. Разница в том, что там оси подвешены свободно, а тут – движутся принудительно.

– И что это нам дает?

– Ничего… Разве что предположение, что общее поле, которое складывается из полей электромагнитов, как-то меняется из-за изменения взаимного расположения колес или маховиков – не знаю, как их назвать.

– Эх, Андрюха, да это и так ясно. Нам надо знать, как именно меняется, и главное, зачем меняется и что это дает. Ну ладно… Ты вот что скажи… Если Машина сломается, починить её сможешь?

– Думаю, смогу.

– Уже хорошо. А летать в прошлое-будущее не пробовал?

– Нет, побоялся, страшно не вернуться, уж больно ты мне жуткую картинку рассказал. Кроме того, мы же договаривались…

– Ладно-ладно, не горячись. Давай наметим с тобой план действий…

Но наметить не удалось, потому что к нам на кухню ворвались Машка с Леной. Возбужденные, разгоряченные, глаза горят. Не иначе, женихов нашли. Ну точно, у Лены в руке листок с почеркушками. Наверняка там номера телефонов с именами. Сейчас держись – начнется обсуждение достоинств, а это надолго. Андрей быстро смекнул, что к чему, и моментально ретировался. Мол, время позднее, дорога дальняя, да и вообще… засиделся я тут. И убежал домой, на прощанье поцеловав дамам ручки.

А они, проводив галантного гостя, немедленно принялись с азартом обсуждать интернетовских женихов. Мне вовсе и не хотелось их слушать, и я удалился в Гришкину комнату, где давным-давно дрыхли Ленины детишки.

* * *

В комнате стояла тишина, пахло детским сном и покоем. Я нащупал в темноте настольную лампу, щелкнул выключателем, и приглушенный свет заполнил комнату теплым уютом. Сережка с Юлькой сопели себе в два носа на Гришкиной кровати, раскрыв рты. Юлька свернулась калачиком, сложенные вместе ладошки – под щекой. А Сережка раскинулся, руки вразлет, одна нога свисает с кровати. Мне вспомнились и трудности написания буквы, и дележ пирожного. Да, впечатлений они получили немало. Я тихонько перевернул на бок Сережку, чтоб он не свалился с кровати, поправил одеяло, и полез за шкаф, где у нас живет раскладушка.

Когда постель была готова, а брюки и рубашка висели на спинке стула, когда я уже потянулся к лампе, чтоб выключить её, я увидел три бумажных самолетика на столе. Два из них были сделаны из листков, на которых красовалась неровная буква «А», на одном синяя, на другом – зеленая. А третий самолетик – с тоненькими, ажурными, как паутинка, линиями матрицы Лизи. На этот самый третий самолетик я уставился, не мигая, даже дыхание перехватило. Вот это да! Легким движением руки матрица получила третье измерение, превратилась из плоской в объемную. И связи между узлами не разрушились! Значит, так можно выйти за пределы плоскости этой матрицы… А что если… Ч-черт! И тут до меня дошло. И я как был, в трусах и в майке, схватился за карандаш, чтобы проверить догадку немедленно. Зеленый карандаш оказался совершенно тупым и страшно крошился, но меня это заботило мало – я встраивал своего «ежика» в матрицу. И, надо сказать, встроил его идеально, вписался, будто тут и был. Да-да, все складывается, все получается, все вписывается в Единую теорию, если… Если время трехмерно.