Текст книги "Все расследования Шерлока Холмса"

Дело XI
Последнее дело Холмса

С тяжелым сердцем приступаю я к последнему рассказу о моем друге Шерлоке Холмсе и об удивительном таланте, которым он обладал. В довольно сумбурной манере и – я это чувствую – совершенно не так, как можно и нужно, я попытался составить некоторый отчет о тех удивительных событиях, которые мне пришлось пережить вместе с ним, начиная с нашей случайной встречи, описанной в «Этюде в багровых тонах», вплоть до того времени, когда он занимался делом, получившим название «Морской договор», и когда исключительно благодаря его аналитическим способностям удалось избежать серьезных международных осложнений. На этом я собирался поставить точку и не касаться события, оставившего в моей жизни пустоту, которую не смогли заполнить даже два прошедших года. Однако недавние письма, в которых полковник Джеймс Мориарти защищает память своего брата, заставляют меня снова взяться за перо, чтобы открыть правду. Теперь лишь я один знаю, как все было на самом деле, и я рад, что настало время об этом рассказать. Насколько мне известно, в печати лишь трижды упоминались эти события: в «Журналь де Женев» за 6 мая 1891 года, в сообщении «Рейтер», переданном в английские газеты 7 мая, и, наконец, в недавнем письме, о котором я уже упоминал. В первых двух случаях это были лишь краткие заметки, а письмо это, как станет понятно из моего рассказа, полностью искажает факты. Поэтому я и ставлю перед собой задачу поведать миру о том, что на самом деле произошло между профессором Мориарти и мистером Шерлоком Холмсом.

Возможно, читатель помнит, что после моей женитьбы и последующего перехода к занятию частной практикой близкие отношения, существовавшие между мной и Холмсом, претерпели некоторые изменения. Он по-прежнему время от времени наведывался ко мне, когда ему для расследования требовался напарник, однако случалось это все реже, и за весь 1890 год у меня сохранились записи лишь о трех делах. Зимой того года и ранней весной следующего, 1891, о том, чем был занят мой друг, я узнавал из газет. Он расследовал какое-то важное дело по просьбе французского правительства. Я получил от Холмса два письма, одно из Нарбона, второе из Нима, из которых я заключил, что во Франции он пробудет еще долго, поэтому для меня было полной неожиданностью, когда вечером 24 апреля он перешагнул порог моего кабинета. Меня поразило, каким бледным и худым стал мой друг.

– Да, я довольно свободно располагал собой, – сказал он в ответ скорее на мой взгляд, чем на мои слова. – В последнее время мне приходится несладко. Вы не возражаете, если я закрою ставни?

Комната освещалась только лампой над столом, за которым я читал. Осторожно двигаясь вдоль стен, Холмс подошел к окну, быстро закрыл ставни и тщательно запер их на шпингалет.

– Вы чего-то боитесь? – спросил я.

– Если честно, то да.

– Чего же?

– Духового ружья.

– Что это значит, дорогой Холмс?

– Ватсон, мне кажется, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы понимать, что я не паникер. Но легкомысленно относиться к опасности – это не геройство, а глупость. Можно попросить у вас спичку?

Он с наслаждением втянул дым сигареты, словно истосковался по его успокаивающему воздействию.

– Я, во-первых, должен извиниться за столь поздний визит, – сказал Холмс, – а во-вторых, хочу попросить вас разрешить мне перелезть через стену, огораживающую сад на вашем заднем дворе, потому что именно так я собираюсь покинуть ваш дом.

– Но что все это значит? – повторил я.

Он вытянул вперед руку, и в свете лампы я увидел, что суставы двух его пальцев сбиты в кровь.

– Нет, это не пустяки, – улыбнулся Холмс. – Наоборот, когда мужчина разбивает себе руку, это достаточно серьезно. Миссис Ватсон дома?

– Нет, она уехала погостить к знакомым.

– Ага, так вы совсем один?

– Совершенно.

– Что ж, в таком случае мне будет проще пригласить вас прокатиться со мной на континент.

– Куда именно?

– Куда угодно. Для меня это не имеет значения.

Мне все это показалось очень странным. Холмс никогда не имел привычки бесцельно проводить выходные, и что-то в его бледном усталом лице говорило мне о том, что нервы его на пределе. Видя в моих глазах немой вопрос, он соединил кончики пальцев, уперся локтями в колени и принялся объяснять, что происходит.

– Вам, скорее всего, незнакомо имя профессора Мориарти.

– Никогда о таком не слышал.

– Просто гениально! Поразительно! – вскричал Холмс. – Этот человек держит в своих руках весь Лондон, а о нем даже никто не слышал. Вот что ставит его на вершину преступного мира. Ватсон, признаюсь вам честно, если мне удастся победить этого человека, избавить от него общество, я буду считать, что моя карьера достигла пика, и начну готовиться к переходу к какому-нибудь другому, более спокойному занятию. Между нами, Ватсон, помощь, которую я недавно оказал французской республике и одной монаршей семье в Скандинавии, дает мне возможность провести остаток жизни в тишине и спокойствии, о чем я всегда мечтал, и полностью посвятить себя химии. Но я не могу отдыхать, не могу спокойно сидеть в уютном кресле, зная, что такой человек, как профессор Мориарти, разгуливает улицами Лондона.

– Да что же он натворил?

– О, это исключительный человек! Он родился в прекрасной семье. Наделенный от природы феноменальными математическими способностями, Мориарти получил блестящее образование и уже в двадцать один год написал научную работу о биноме Ньютона, которая потрясла весь научный мир Европы. Это позволило Мориарти занять должность заведующего кафедрой математики в одном из небольших университетов Англии, и его ждала поистине выдающаяся карьера, если бы не одно «но». В характер этого человека была заложена тяга к злу, причем самого дьявольского толка. Криминальные наклонности передались Мориарти по наследству, но его необыкновенный ум не только не умерил их, а наоборот развил и приумножил. По университетскому городку о нем поползли темные слухи, в итоге ему пришлось уйти с должности и переехать в Лондон, где Мориарти стал готовить молодых людей к экзаменам на офицерский чин. Это то, что известно о нем миру. Теперь я расскажу вам о том, что удалось выяснить мне.

Вы знаете, Ватсон, что нет человека, который был бы знаком с цветом лондонского преступного мира лучше, чем я. Уже несколько лет меня не покидало ощущение, что за всеми правонарушениями, которые здесь происходят, стоит некая сила – глубинная организующая сила, противостоящая закону и защищающая преступников. Снова и снова в делах самого разного характера – подлогах, ограблениях, убийствах – я чувствовал присутствие этой силы, я видел ее воздействие и во многих оставшихся нераскрытыми делах, которыми не занимался лично. Много лет я пытался пробиться сквозь окружающую ее пелену таинственности, пока наконец мне не удалось ухватиться за кончик нити, которая после тысячи хитросплетений привела меня к бывшему профессору математики.

Это Наполеон преступного мира, Ватсон. Половина всего зла, творящегося в этом огромном городе, и почти каждое преступление, которое так и не удалось раскрыть, было организовано им. У Мориарти первоклассный мозг. Он как паук сидит неподвижно в центре паутины, которая имеет тысячи нитей, и реагирует на малейшее колебание каждой из них. Сам он почти ничего не делает, только планирует. Но агенты его многочисленны и прекрасно организованы. Если кому-нибудь нужно, скажем, похитить письмо, проникнуть в чужой дом или убрать ненужного человека, об этом тут же становится известно профессору, и он разрабатывает схему преступления. Его агента могут поймать, в таком случае всегда предоставляют деньги, чтобы его выпустили под залог, или нанимают хорошего адвоката. Но тот, кто направляет агентов, никогда не будет пойман, его имя даже не фигурирует в деле. Вот организация, Ватсон, существование которой я установил и на борьбу с которой бросил все свои силы.

Однако профессор дьявольски хитер, он окружил себя столь изощренной системой охраны, что, что бы я ни делал, кажется просто невозможным найти хоть какое-нибудь неопровержимое доказательство или улику, которую принял бы суд. Вам известно, на что я способен, мой дорогой Ватсон, но теперь, после трех месяцев тщетных усилий, я вынужден признать, что наконец столкнулся с противником, чей интеллект не уступает моему. Знаете, меня не столько ужасают злодеяния Мориарти, сколько восхищают его способности. Но в конце концов он совершил ошибку, всего лишь маленький просчет, однако для меня этого оказалось достаточно. Я не упустил этого шанса и начал плести вокруг Мориарти собственную сеть, мне осталось совсем немного. Через три дня – то есть в ближайший понедельник – все закончится и профессор вместе с остальными ключевыми фигурами его банды окажется в руках полиции. И тогда состоится величайший уголовный процесс нашего века, более сорока остававшихся до сих пор нераскрытыми дел будут вновь подняты из архивов, и по каждому из них преступникам грозит виселица. Но вы понимаете, что, если мы поспешим, сделаем хоть один неверный шаг, они в последний момент снова могут ускользнуть.

Если бы профессору не было известно о том, чем я занимаюсь, все прошло бы гладко, но он слишком хитер. Мориарти просчитывал каждый мой шаг, обходил все мои ловушки, но я снова и снова становился у него на пути. Поверьте, друг мой, если бы можно было написать подробный рассказ об этой безмолвной дуэли, это был бы величайший образчик противостояния добра и зла за всю историю криминалистики. Никогда еще я не поднимался столь высоко и никогда еще не встречал столь мощного противодействия со стороны противника. Он наносит сильные удары, но я ведь бью наповал.

Сегодня утром были сделаны последние шаги, до полного окончания дела оставалось каких-нибудь три дня. Я сидел в своем кабинете и обдумывал сложившееся положение, когда вдруг распахнулась дверь и передо мной предстал сам профессор Мориарти.

Нервы у меня крепкие, Ватсон, но, признаться, мне стало не по себе, когда я собственными глазами увидел, как человек, о котором я столько думал, перешагнул порог моей комнаты. Как он выглядит, я знал и раньше. Мориарти очень высок и худ, у него чрезвычайно выпуклый и совершенно белый лоб, который буквально нависает над глубоко посаженными глазами. Лицо гладко выбритое, бледное, аскетическое, в его внешности сохранилось что-то профессорское. От постоянного сидения за книгами Мориарти сутулится, голова его выдается вперед и все время медленно покачивается из стороны в сторону, как у рептилии. Он остановился у двери и, прищурившись, с любопытством стал меня осматривать.

«Лобовые кости у вас не так развиты, как я ожидал, – сказал он наконец. – И кстати, это опасная привычка – держать палец на спусковом крючке заряженного оружия, если оно лежит в кармане халата».

Видите ли, когда дверь распахнулась, я сразу почувствовал опасность, ведь единственный способ спастись для моего врага – это заставить меня замолчать навсегда. Поэтому я быстрым движением достал из ящика стола револьвер, сунул его в карман и теперь сжимал через ткань халата. Но после слов профессора я вынул револьвер и, взведя курок, положил на стол. Мориарти продолжал улыбаться и щуриться, но в его взгляде было что-то такое, от чего вид лежащего передо мной оружия меня несколько успокаивал.

«Очевидно, вы меня совсем не знаете», – сказал он. «Напротив, – ответил я, – по-моему, вполне очевидно, что я знаю вас очень хорошо. Садитесь, я могу уделить вам несколько минут, если вам есть что сказать». – «Все, что я могу сказать, вам и так известно», – процедил он. «В таком случае, думаю, и мой ответ вам известен», – сказал на это я. «И вы намерены стоять на своем?» – «Безусловно».

Видя, что рука Мориарти потянулась к карману, я взял со стола пистолет. Но он всего лишь достал блокнот, в котором были записаны несколько дат.

«Впервые вы перешли мне дорогу четвертого января, – сказал он. – Двадцать третьего вы доставили мне определенные неудобства; к середине февраля уже начали сильно мешать; к концу марта полностью расстроили мои планы; а теперь, в конце апреля, ваше постоянное преследование поставило под угрозу мою свободу. Положение становится безвыходным». – «Вы можете что-то предложить?» – поинтересовался я. «Вы должны оставить это дело, мистер Холмс, – сказал он, покачивая головой. – Право же, должны». – «После понедельника», – сказал я.

Мориарти недовольно щелкнул языком.

«Я совершенно уверен, что человек вашего ума должен понимать, что конец может быть только один. Вам необходимо отступить. Вы не оставили нам выбора. Мне доставило огромное интеллектуальное удовольствие наблюдать, как вы работали над этим делом, и скажу откровенно, я буду очень огорчен, если придется прибегнуть к крайним мерам. Вы улыбаетесь, а ведь я не шучу». – «Опасность является частью моей работы», – заметил я. «Нет, это не опасность, – возразил он. – Это неминуемая смерть. Вы встали на пути не одного человека, а могущественной организации, истинные масштабы которой даже вы со своим умом не в силах понять. Вы должны отступить, мистер Холмс, или будете раздавлены». – «Боюсь, что наша приятная беседа отнимает у меня время, – сказал я, вставая. – А у меня есть другое важное дело, которое требует моего присутствия в ином месте».

Он тоже встал и какое-то время, молча покачивая головой, с сожалением смотрел на меня.

«Что ж, – сказал наконец Мориарти. – Очень жаль, но я сделал все, что от меня зависело. Мне известен каждый ваш шаг. До понедельника вы ничего не сможете сделать. Все это сильно напоминает дуэль, мистер Холмс. Вы хотите посадить меня за решетку, но я никогда туда не попаду. Вы хотите меня победить, но вам ни за что меня не одолеть. Если вы настолько умны, что сумеете погубить меня, могу вас уверить, я сделаю то же самое с вами». – «Вы уже наговорили мне столько комплиментов, мистер Мориарти, – произнес я, – позвольте теперь ответить вам тем же. Если мне удастся достичь первого, я, в интересах общественности, с радостью приму и второе». – «Второе я могу вам обещать, но первое вряд ли», – раздраженно сказал он, повернулся ко мне сутулой спиной и вышел из комнаты, злобно оглянувшись напоследок.

Это был мой единственный разговор с профессором Мориарти. Признаюсь, после этого случая у меня остался недобрый осадок. Его манера изъясняться негромко и четкими фразами заставляет поверить в то, что он говорит искренне, не блефует. Конечно, вы скажете, что можно обратиться в полицию, они примут меры, но я уверен, что опасности нужно ждать не от него самого, удар нанесет кто-то из его агентов. У меня уже есть доказательства этого».

– На вас уже нападали?

– Дорогой мой Ватсон, профессор – не тот человек, который бросает слова на ветер. Примерно в полдень мне нужно было быть на Оксфорд-стрит. Я вышел на улицу и, когда собирался повернуть с Бентинк-стрит на переход по Вэлбек-стрит, из-за угла на огромной скорости вылетел парный фургон. Он раздавил бы меня в лепешку, если бы в последнюю секунду я не успел отпрыгнуть в сторону и прижаться к стене дома. Фургон поехал по Марилебон-стрит и через мгновение скрылся из виду. После этого, Ватсон, я не сходил с тротуара, но когда я шел по Вир-стрит, с крыши одного из домов упал кирпич и разлетелся на куски прямо у моих ног. Я обратился в полицию, крышу обыскали и обнаружили на ней кирпичи и плиты шифера, очевидно, сложенные для ремонта. Мне сказали, что один из кирпичей снесло ветром. Я-то, разумеется, понимал, что дело не в ветре, но доказать ничего не мог. После этого я взял кеб и поехал к брату на Пэлл-Мэлл, где и провел остаток дня. Теперь вот пришел к вам и по дороге повстречался с громилой, который бросился на меня с дубинкой. Я его уложил, сейчас он в полиции, но уверяю вас, никто и никогда не обнаружит связи между джентльменом, о передние зубы которого я разбил себе руку, и бывшим профессором математики, решающим сейчас на доске задачи в десяти милях от этого места. Теперь вы понимаете, Ватсон, почему я, зайдя к вам, первым делом закрыл ставни на окнах и по какой причине спросил у вас разрешения покинуть дом не через парадную дверь, а каким-нибудь менее очевидным способом.

Никогда я не испытывал большего восхищения мужеством своего друга, чем в ту минуту, когда он с совершенно спокойным видом рассказывал мне о происшествиях, которые любого другого человека довели бы до нервного срыва.

– Вы останетесь на ночь? – спросил я.

– Нет, друг мой, я могу оказаться опасным гостем. Я уже составил план действий, и уверен, что все будет хорошо. Сейчас начатое мною дело набрало такие обороты, что может продвигаться и без моего участия. Для ареста помощь моя не потребуется, но на суде мне придется присутствовать. Поэтому самое разумное, что я могу сейчас сделать, – это удалиться на несколько дней, которые остались у полиции до начала активных действий. И для меня было бы огромным удовольствием, если бы вы могли отправиться вместе со мной на континент.

– Больных сейчас мало, – сказал я. – К тому же у меня есть сосед, который всегда может меня подменить. Я с удовольствием поеду с вами.

– А до завтрашнего утра успеете собраться?

– Если в этом есть необходимость.

– О да, в этом есть крайняя необходимость. Сейчас я дам вам инструкции, и поверьте, лучше вам не отступать от них ни на шаг, поскольку теперь вы вступаете в игру, противники в которой – умнейший из преступников и самое могущественное преступное сообщество во всей Европе. Теперь слушайте и запоминайте. Багаж свой вы, не подписывая, сегодня вечером отправите надежным курьером на вокзал Виктория. Завтра утром пошлете слугу за кебом, но первые два экипажа он должен будет пропустить. Вы запрыгнете в третий кеб и отправитесь на Стрэнд к Лоутеровскому пассажу, причем адрес передадите кебмену на листке бумаги и попросите его не выбрасывать. Расплатитесь заранее, и как только экипаж остановится, бегите по пассажу, чтобы достичь его противоположной стороны ровно в девять пятнадцать. Там рядом с выходом вас будет ждать небольшой брум[124]124
  Брум – двухместная карета, запряженная одной или двумя лошадьми. Своим названием обязана лорд-канцлеру барону Генри Бруму, разработавшему (1838) конструкцию изысканного уличного экипажа для джентльменов.


[Закрыть], править им будет крупный мужчина в тяжелом черном плаще с подбитым красной тканью воротником. Он довезет вас до вокзала Виктория как раз вовремя, чтобы вы успели на экспресс, отправляющийся на континент.

– Где я встречу вас?

– На станции. У нас заказано купе первого класса во втором вагоне от головы поезда.

– Значит, встречаемся в купе?

– Да.

Напрасно я упрашивал Холмса остаться на ночь. Мне было ясно, что он не хочет навлекать неприятности на дом, в котором ему оказали гостеприимство. Мысль об этом заставляла его уйти. Уточнив еще кое-какие детали наших планов на завтра, мой друг поднялся, и мы вместе вышли в сад. Там Холмс перелез через стену, которая идет вдоль Мортимер-стрит, свистом подозвал кеб и уехал.

Утром я в точности выполнил все указания Холмса. Кеб был нанят таким образом, что у преступников не было шанса усадить меня в подставной экипаж, так что сразу после завтрака я поехал к Лоутеровскому пассажу, пробежал по нему со всех ног и выскочил в противоположном конце прямо к бруму с крупным возницей в темном плаще. Как только я сел в экипаж, возница стегнул лошадей и мы понеслись на вокзал. Когда я вышел, он развернул свой экипаж и, даже не удостоив меня взглядом, умчался прочь.

Пока все шло отлично. Багаж дожидался меня на вокзале, вагон, о котором говорил Холмс, я нашел без труда, тем более что это был единственный на весь поезд вагон, на котором висело объявление «Заказано». Единственное, что меня теперь волновало, – это отсутствие самого Холмса. Часы на платформе показывали, что до отправления поезда осталось семь минут. Тщетно я старался рассмотреть среди толп путешествующего люда и отпускников своего друга. Его нигде не было. Несколько минут ушли у меня на то, чтобы помочь благообразному итальянскому священнику, который на ломаном английском пытался втолковать носильщику, что его багаж транзитом едет в Париж. Потом, еще раз окинув взглядом платформу, я вернулся в вагон, но там обнаружил, что вокзальный работник умудрился посадить этого несчастного старого итальянца в наше купе, хотя билет у него был совсем на другое место. Попытаться втолковать ему, что его присутствие здесь нежелательно, оказалось делом бесполезным, ибо мой итальянский был намного хуже его английского. Поэтому в конце концов мне осталось лишь обреченно пожать плечами и продолжать ждать Холмса. По спине у меня пробежал холодок, когда я подумал, что его отсутствие может объясняться тем, что ночью с ним все-таки что-то случилось. И вот двери вагона закрылись, был дан свисток, как вдруг…

– Что же это вы, дорогой Ватсон, – произнес знакомый голос, – даже не здороваетесь.

В страшном изумлении я повернулся. На меня смотрел престарелый священнослужитель. Внезапно его морщины разгладились, длинный, чуть ли не до подбородка нос словно стал короче, нижняя губа перестала выпячиваться и дрожать, в выцветших глазах вспыхнул былой огонь, плечи расправились, а спина выпрямилась. Все это превращение длилось не дольше секунды, и в следующий миг передо мной снова сидел старый итальянский священник. Холмс исчез так же быстро, как и появился.

– Боже правый! – не веря своим глазам, воскликнул я. – Как же вы меня удивили!

– Крайняя осторожность все еще необходима, – шепотом ответил он. – У меня есть основания полагать, что они идут по моему следу. О, а вот и Мориарти собственной персоной.

Когда прозвучали эти слова, поезд уже тронулся. Посмотрев в окно, я увидел, что сквозь толпу яростно пробирается высокий человек. При этом он махал рукой, словно требовал остановить поезд. Однако было уже слишком поздно, мы стремительно набирали скорость, и через пару секунд платформа скрылась из виду.

– Как видите, несмотря на все предосторожности, еще немного, и мы бы от него не ушли, – засмеялся Холмс. Он встал, сбросил с себя черную сутану и шляпу и уложил их в сумку.

– Утренние газеты видели, Ватсон?

– Нет.

– Так вы ничего не знаете про Бейкер-стрит?

– Про Бейкер-стрит? А что там произошло?

– Вчера вечером они устроили пожар в нашей квартире, но, к счастью, особого вреда не причинили.

– Господи, Холмс, это уже переходит все границы!

– Похоже, когда их громила с дубинкой был арестован, они потеряли мой след. Иначе не подумали бы, что я вернулся к себе. Однако они позаботились о том, чтобы приставить хвост к вам, поэтому Мориарти и оказался на вокзале. Вы сделали все так, как я говорил?

– Выполнил все в точности.

– Брум нашли?

– Да, он ждал меня.

– Вы узнали кучера?

– Нет.

– Это был мой брат Майкрофт. Мне повезло, что в таком деле я могу не посвящать в свои планы посторонних людей. Однако теперь надо решить, как быть с Мориарти.

– Но это же экспресс, и паром отходит, как только мы подъезжаем. Мы от него отделаемся.

– Милый Ватсон, вы, очевидно, не поняли меня, когда я говорил, что человек этот наделен такими же умственными способностями, как и я. Вы же не считаете, что, если бы я был преследователем, меня бы остановило такое пустяковое затруднение. Почему же вы так плохо думаете о нем?

– Но что он может сделать?

– А что бы на его месте сделал я?

– Что бы вы сделали?

– Я бы заказал дополнительный поезд.

– Но все равно опоздали бы.

– Ни в коем случае. Наш поезд останавливается в Кентербери, и кроме того паром всегда опаздывает как минимум на четверть часа. Там Мориарти нас догонит.

– Можно подумать, что это мы – преступники. Да пусть его там же и арестуют.

– Это свело бы на нет все мои усилия в течение трех месяцев. Мы бы поймали крупную рыбу, но мелкая рыбешка выскользнула бы из сетей. В понедельник мы возьмем их всех. Нет, об аресте не может быть и речи.

– Что же делать?

– Сойдем в Кентербери.

– А потом?

– А потом прокатимся в Ньюхейвен, и оттуда – в Дьеп. Мориарти поступит так же, как поступил бы я. Он приедет в Париж, найдет наш багаж и прождет два дня на вокзале. Мы же тем временем купим пару саквояжей и, поддерживая производителей и торговлю тех стран, через которые будем проезжать, совершим увлекательнейшее путешествие в Швейцарию, заглянув по дороге в Люксембург и Базель.

Итак, мы высадились в Кентербери, до поезда в Ньюхейвен оставался час.

Я все еще с тоской провожал взглядом уносящийся вдаль багажный вагон, в котором лежал чемодан со всем моим гардеробом, когда Холмс дернул меня за рукав.

– Уже! Смотрите, – сказал он.

Вдалеке из глубины густых кентских лесов поднималась тонкая струйка дыма. Через минуту из-за деревьев показался поезд, состоящий из паровоза и всего одного вагона. Он на всех парах приближался к станции. Мы едва успели укрыться за кучей чемоданов и дорожных сумок, когда он с грохотом и лязгом пронесся мимо, обдав наши лица горячим воздухом.

– Это он, – сказал Холмс, провожая взглядом подскакивающий и покачивающийся на рельсах вагон. – Выходит, интеллект нашего друга все-таки не безграничен. Если бы он просчитал то, что просчитал я, и стал бы действовать соответственно, это был бы по-настоящему мастерский ход.

– А что бы он сделал, если бы перехватил нас?

– Нет ни малейшего сомнения, что он попытался бы меня убить. Однако в этой игре шансы на победу имеют оба противника. Сейчас меня больше занимает другой вопрос: будем ли мы завтракать здесь или поголодаем до Ньюхейвена?

К вечеру мы уже были в Брюсселе, где остановились на два дня, после чего продолжили путешествие и направились в Страсбург. В понедельник утром Холмс отправил телеграмму в лондонское управление полиции, и вечером в гостинице нас уже ждал ответ. Мой друг нетерпеливо вскрыл конверт и, пробежав послание глазами, выругался и швырнул его в камин.

– Мне нужно было это предвидеть! – простонал Холмс. – Они его упустили!

– Мориарти?

– Взяли всю банду, кроме него. Он обвел их вокруг пальца. Конечно, после того, как я уехал из страны, никто уже не мог с ним совладать. Но я-то полагал, что загнал зверя в ловушку и полиции осталось только захлопнуть крышку. Вам, пожалуй, лучше вернуться в Лондон, Ватсон.

– Почему?

– Потому что теперь я – опасный спутник. В Лондоне вам бояться нечего, он туда не сунется, это для него слишком опасно. Если я правильно понимаю этого человека, всю свою энергию он теперь направит на то, чтобы отомстить мне. Во время нашей короткой встречи Мориарти сказал это открытым текстом, и, я думаю, не шутил. Да, Ватсон, прислушайтесь к моему совету, возвращайтесь к своим больным.

Но для старого соратника и друга последовать такому совету, разумеется, было неприемлемо. Мы полчаса просидели в sale-à-manger[125]125
  Столовая (фр.).


[Закрыть] страсбургской гостиницы, обсуждая этот вопрос, потом решили продолжить наше путешествие и уже вечером подъезжали к Женеве.

Мы провели чудесную неделю, поднимаясь вдоль берегов Роны, потом у Лейка свернули на все еще укрытый снегом перевал Жемми и через Интерлакен вышли к деревушке Мейринген. Это было чудесное путешествие. Внизу у подножия скал все было покрыто нежной весенней зеленью, а над нашими головами высились пики в шапках ослепительно-белого снега. Но я видел, что Холмс ни на секунду не забывал о грозившей ему опасности. Где бы мы ни находились, в милых альпийских деревушках или на безлюдных горных тропах, я замечал, как внимательно он наблюдает за тем, что происходит вокруг, как пристально всматривается в каждое лицо. Он был уверен, что, как бы далеко мы ни зашли в наших странствиях, нам не удастся отделаться от опасности, следовавшей за нами по пятам.

Помню, однажды, во время перехода через Жемми, когда мы шли по берегу угрюмого Даубена, огромный валун, свисавший со скалы по правую руку от нас, вдруг сорвался и с грохотом покатился в озеро прямо за нашими спинами. Холмс тут же вскарабкался наверх и, стоя на высоком утесе, стал крутить головой во все стороны. Напрасно наш проводник уверял его, что весной в этих местах часто случаются обвалы. Мой друг ничего не сказал, лишь улыбнулся с видом человека, который получил подтверждение своим мыслям.

Но, что ни говори, Холмс не терял присутствия духа. Напротив, не помню, чтобы я когда-нибудь видел его в таком приподнятом настроении. Он снова и снова повторял, что, если удастся избавить общество от профессора Мориарти, он с удовольствием отойдет от дел.

– Знаете что, Ватсон, я даже не побоюсь сказать, что прожил жизнь не напрасно, – как-то заметил Холмс. – Если сегодня мне суждено будет покинуть этот мир, я встречу свой конец с высоко поднятой головой. Я сделал воздух Лондона чище. Через мои руки прошло больше тысячи дел, и я с гордостью могу утверждать, что ни разу не использовал данные мне силы во зло. Правда, в последнее время меня больше привлекают загадки природы, чем мелочные тайны, которые порождает наше насквозь фальшивое общество. Ватсон, ваши записки будут закончены в тот день, когда я поймаю или уничтожу самого опасного и умного преступника Европы.

Рассказ мой близится к концу, я буду краток, но постараюсь не упустить ни одной детали. О том, что произошло, мне больно вспоминать, но я понимаю, что не имею права обойти молчанием последующие события.

Третьего мая мы достигли деревушки Мейринген, где остановились в гостинице «Энглишер Хоф», которую в то время держал Петер Штайлер-старший. Наш хозяин оказался человеком образованным; проработав три года официантом в лондонском отеле «Гроувнор», он в совершенстве овладел английским языком. По его совету днем четвертого мая мы вышли из гостиницы, чтобы перейти через горы и заночевать в деревушке Розенлау. Хозяин гостиницы настоятельно рекомендовал нам по дороге полюбоваться Райхенбахским водопадом, который находится прямо возле горной тропы, примерно на полпути к вершине.

Это воистину страшное место. Бурный горный поток, наполненный водами талых снегов, низвергается в бездонную пропасть, над которой, как дым над горящим домом, вздымается плотная туча брызг. Узкая шахта, куда с грохотом летит река, представляет собой непостижимой глубины расщелину с угольно-черными блестящими стенами, которая, переполняясь, с грохотом выбрасывает воду. Река, попадая на острые камни, несется дальше клокочущим потоком. Зеленая вода, с ревом несущаяся вниз с огромной высоты, и плотное облако мелких брызг, с шипением поднимающееся вверх, создают невероятный шум. Мы подошли к самому краю и стали всматриваться вниз, туда, где на неимоверной глубине течение реки разбивалось о черные камни, и прислушиваться к поднимающемуся вместе с водяной пылью со дна пропасти гулу, который чем-то напоминает человеческий крик.

Для желающих посмотреть на водопад в скале выбита дорожка, но она заканчивается тупиком, поэтому путешественнику, который решил пройти по ней, приходится возвращаться. Повернувшись, чтобы двинуться в обратный путь, мы увидели мальчишку-швейцарца, который догонял нас с письмом в руках. Послание, адресованное мне, было от хозяина гостиницы, из которой мы недавно вышли. Оказалось, что через несколько минут после того, как мы ушли, туда прибыла англичанка в последней стадии чахотки. Она провела зиму в «Давос-плац» и теперь ехала к друзьям в Люцерн, но внезапно у нее началось сильнейшее кровотечение. Жить ей оставалось, скорее всего, несколько часов, но ей было бы спокойнее, если бы с ней рядом находился английский врач, поэтому, если бы я мог вернуться… И так далее. В постскриптуме добрый Штайлер заверил меня, что, если я соглашусь помочь, он будет мне очень обязан, поскольку женщина наотрез отказывается от помощи швейцарского врача, но он, как хозяин гостиницы, чувствует на себе большую ответственность за своих клиентов.