Текст книги "Все расследования Шерлока Холмса"

Глава XIV. Собака Баскервилей

Одной из отрицательных черт Шерлока Холмса (если, конечно, это можно назвать отрицательной чертой) было то, что он никогда не рассказывал о своих планах до того мгновения, когда приходило время действовать. Частично причиной этому был его властный характер и, как следствие, желание управлять людьми, удивлять тех, кто находился рядом с ним. Частично – профессиональная осторожность, заставлявшая его не болтать лишнего, чтобы исключить любые неожиданности. Но помощникам Холмса и всем тем, кто выполнял его поручения, это доставляло массу неприятностей. Мне и самому частенько приходилось томиться в неведении, но никогда еще я не мучался так, как во время того долгого ночного путешествия. Нам предстояло суровое испытание, – наконец-то настало время нанести удар по врагу, – но Холмс продолжал молчать как рыба. Мне оставалось только догадываться, что он затеял. Я уже с трудом сдерживал волнение, когда холодный ветер, ударивший нам в лицо, и зловещая непроглядная тьма, сгустившаяся по обе стороны узкой дороги, указали на то, что мы снова вернулись на болота. С каждым шагом лошадей, с каждым оборотом колеса мы приближались к развязке.

Мы не могли обсуждать дело в присутствии нанятого кучера, поэтому нам приходилось беседовать о посторонних вещах, хотя нервы у всех были напряжены до предела от волнения и ожидания. Когда мы миновали дом Френкленда и стали подъезжать к Холлу, то есть к тому месту, где будут разворачиваться решающие события, я испытал настоящее облегчение. Не доехав до дома, мы остановили экипаж у калитки в Тисовой аллее, расплатились с кучером и отправили его обратно в Кум-трейси, а сами пошли в сторону Меррипит-хауса.

– Лестрейд, вы захватили какое-нибудь оружие?

Маленький человек улыбнулся:

– Раз на мне брюки, значит, у меня есть задний карман, а раз у меня есть задний карман, значит, он не пустой.

– Хорошо. Мы с Ватсоном тоже готовы к непредвиденным обстоятельствам.

– Мистер Холмс, ну теперь-то вы можете рассказать, что нас ожидает?

– Терпение.

– Да, места тут невеселые, – поежился детектив, посматривая на темный массивный холм и огромное озеро тумана, сгустившееся над Гримпенской трясиной. – По-моему, впереди – светящиеся окна.

– Это Меррипит-хаус, наша цель. Теперь попрошу вас идти очень тихо и разговаривать только шепотом.

Мы осторожно двинулись по тропинке к дому, но, когда до него оставалось ярдов двести, Холмс остановился.

– Дальше не пойдем, – сказал он. – Спрячемся за вот этими камнями справа.

– Что, будем здесь ждать?

– Да, устроим небольшую засаду. Лезьте в эту щель, Лестрейд. Ватсон, вы, кажется, бывали внутри дома, не так ли? Можете рассказать, как расположены комнаты? Что это за окна с решетками с ближней стороны?

– По-моему, это кухня.

– А следующее, ярко освещенное?

– Скорее всего, гостиная.

– Шторы подняты. Вы там сориентируетесь лучше нас. Осторожно подойдите к дому и посмотрите, что они делают. Но помните, они ни в коем случае не должны догадаться, что за ними следят!

Стараясь ступать как можно бесшумнее, я прошел по тропинке до невысокой стены, окружающей маленький садик, и, присев на корточки, припал к ней спиной. Потом, не разгибая спины, двинулся вдоль стены, все время оставаясь в тени, пока не нашел место, с которого было прекрасно видно окно и все, что происходит за ним.

В комнате находились двое: сэр Генри и Стэплтон. Они сидели друг напротив друга за круглым столом, в профиль ко мне, и курили сигары. На столе было вино и кофе. Стэплтон о чем-то очень оживленно рассказывал, но баронет был бледен и сидел с отрешенным видом. Возможно, его тревожила мысль о том, что ему предстоит одному возвращаться домой через зловещее болото.

Через какое-то время Стэплтон поднялся и вышел, а сэр Генри наполнил свой бокал, откинулся на спинку стула и затянулся сигарой. Тут я услышал скрип двери и хруст гравия под подошвами ботинок. Кто-то прошел по дорожке с другой стороны стены, как раз рядом с тем местом, где, пригнувшись, сидел я. Привстав, я выглянул. Оказалось, это Стэплтон. Он подошел к сарайчику в дальнем конце сада. Поворот ключа, и как только натуралист вошел, из сарая тут же послышалась странная возня. Внутри Стэплтон пробыл не больше минуты. Опять щелкнул замок, натуралист прошагал мимо меня в обратном направлении и вошел в дом. Увидев, что он вновь присоединился к своему гостю за столом, я беззвучно вернулся к тому месту, где прятались мои друзья, и рассказал им все, что видел.

– Так говорите, они сидят вдвоем, леди с ними нет? – спросил Холмс, когда я закончил рассказ.

– Да.

– Интересно, где же она? Свет нигде в доме больше не горит, только в кухне.

– Даже не представляю, где она может быть.

Я уже упоминал, что над большой Гримпенской трясиной навис густой белый туман. Теперь это облако начало медленно надвигаться на нас. Невысокая, но плотная стена уже поднялась за домом. В свете луны туман казался похожим на огромный блестящий ледник, верхушки холмов прорезали его как пики. Холмс посмотрел на туман.

– Идет в нашу сторону, Ватсон, – взволнованно прошептал он.

– Это плохо?

– Очень плохо… Это единственное, чего я никак не мог предусмотреть. Черт возьми, это может нарушить все мои планы! Хотя вряд ли сэр Генри еще долго пробудет там, ведь уже десять часов. Теперь успех всей нашей операции, да и жизнь Баскервиля, зависят от того, выйдет ли он из дома прежде, чем туман накроет тропинку.

Ночное небо над нами было чистым и красивым. Бесчисленные звезды светили холодно и ярко, лунный серп залил все вокруг мягким призрачным светом. Прямо напротив нас темным силуэтом на фоне бездонного, темного в серебряных блестках небосвода выделялся дом, ощетинившийся высокими трубами над зубчатой крышей. Широкие полосы золотого света, льющегося из окон на первом этаже, пересекали сад и терялись на болоте. Вдруг один из лучей исчез – это слуги покинули кухню. Теперь горела только лампа в гостиной, где двое мужчин, замысливший убийство хозяин дома и ничего не подозревающий гость, все еще сидели за столом, беседуя и потягивая сигары.

С каждой минутой седая ватная пелена, накрывавшая половину болота, приближалась к дому. Вот первые белые клочки наползли на золотой квадрат освещенного окна. Дальняя часть садовой ограды уже скрылась из виду, только верхушки редких деревьев еще торчали над белесой клубящейся массой. На наших глазах гигантское облако медленно заключило дом в свои объятия и, набирая высоту, двинулось дальше на болото. Теперь второй этаж и крыша дома стали похожи на какой-то удивительный корабль, плывущий по молочным волнам. Холмс нетерпеливо ударил кулаком по камню и даже топнул ногой.

– Если через пятнадцать минут сэр Генри не выйдет, дорогу накроет полностью. Через полчаса не будет видно ничего на расстоянии вытянутой руки.

– Может, отойдем дальше, на возвышенность?

– Да, так будет лучше.

Итак, мы стали отступать от надвигающегося тумана, пока не отошли от дома почти на полмили, но все равно это густое белое море, посеребренное луной, продолжало медленно и неумолимо надвигаться.

– Мы отошли слишком далеко, – сказал Холмс. – Нельзя допустить, чтобы сэра Генри перехватили до того, как он дойдет до нас. Придется остаться здесь, чего бы это ни стоило. – Мой друг опустился на колени и припал ухом к земле. – Слава богу! По-моему, это он!

Царившую на болоте тишину нарушили быстрые шаги. Притаившись между камней, мы стали напряженно всматриваться в густую пелену тумана. Шаги становились все громче, и вот из белого марева, словно из-за кулис, появился тот, кого мы ждали. Оказавшись на открытом пространстве под чистым звездным небом, сэр Генри остановился и удивленно посмотрел по сторонам. Потом также торопливо зашагал дальше. Пройдя рядом с тем местом, где залегли мы, он двинулся вдоль длинного холма с крутыми склонами, то и дело беспокойно озираясь.

– Тихо! – шепнул Холмс, и я услышал отрывистый щелчок взведенного курка. – Теперь смотрите в оба! Приближается!

Где-то в самом сердце наползающей непроглядной стены раздались тихие повторяющиеся глухие удары. От нас до края туманного облака было не больше пятидесяти ярдов, и мы втроем замерли в ожидании, не зная, какой кошмар сейчас ринется на нас из его глубин. Я лежал рядом с Холмсом и на секунду перевел взгляд на его лицо. Мой друг был бледен, но в свете луны глаза его горели ярко и торжествующе. Вдруг выражение его лица изменилось, глаза расширились и словно остекленели, губы приоткрылись от изумления. В ту же секунду, вскрикнув от страха, Лестрейд уткнулся лицом в землю и накрыл голову руками. Я вскочил на ноги, дрожащей рукой выхватив пистолет. Но тут я увидел такое, от чего замер на месте от ужаса. На дорогу из тумана выпрыгнула собака. Огромная, черная, как сама ночь, собака. Такой собаки еще не видели глаза ни одного смертного на земле. Огонь полыхал из ее разверстой пасти, глаза горели, а морда, загривок и грудь светились призрачным пламенем. Никогда еще ни один ночной кошмар, ни один помутившийся рассудок не порождал более свирепого, более ужасного адского создания, чем то черное чудище с оскаленной мордой, которое исторг из себя туман.

Громадными прыжками огромное существо понеслось по дороге вслед за сэром Генри. Мы были настолько поражены появлением этого призрака, что позволили ему пробежать мимо нас, и лишь после этого пришли в себя. Холмс и я выстрелили одновременно. Собака издала отвратительный визг, значит, что по меньшей мере одна из пуль попала в цель. Но боль не остановила чудовище: собака продолжала мчаться по дороге. В отдалении мы увидели сэра Генри, он стоял, повернувшись вполоборота, в ужасе подняв руки, и лицо его в лунном свете казалось белым как мел. Парализованный страхом, он застыл на месте, глядя, как к нему несется отвратительная тварь.

Однако звук, который издала от боли собака, прогнал все наши страхи. Если ее можно ранить, значит, она смертна, а раз она смертна, значит, в наших силах было убить ее. Никогда еще я не видел, чтобы человек бегал так, как бежал в ту ночь Холмс. Я считаюсь хорошим бегуном, но он обогнал меня настолько же, насколько я обогнал Лестрейда. Мы мчались по дороге, слыша крики сэра Генри и утробное рычание собаки. Когда мы подбежали, тварь уже набросилась на свою жертву, повалила ее на землю и собиралась впиться сэру Генри в горло. Но в следующую секунду Холмс выпустил в бок адского создания пять оставшихся в револьвере пуль. Страшно взвыв от боли, собака отлетела в сторону, продолжая бешено дергать лапами, с храпом перевернулась на бок и замерла. Я подбежал к ней и приставил ствол пистолета к ужасной светящейся голове, но спускать курок было бессмысленно: собака была уже мертва.

Сэр Генри лежал без сознания. Мы разорвали его воротник, и Холмс облегченно вздохнул, не увидев нигде ран. Помощь подоспела вовремя. Тут веки нашего друга задрожали, он попытался открыть глаза и пошевелиться. Когда Лестрейд влил в приоткрытый рот баронета несколько глотков бренди из фляги, тот наконец раскрыл глаза и ошалело посмотрел на нас.

– Боже мой! – с трудом проговорил он. – Что это было? Во имя всего святого, скажите, что это было?

– Что бы это ни было, с ним покончено, – сказал Холмс. – С призраком, преследовавшим ваш род, покончено раз и навсегда.

По размеру и силе животное, лежащее бездыханно в паре шагов от нас, было поистине ужасающим. Это был не бладхаунд и не мастиф, скорее их помесь – поджарая свирепая собака величиной с небольшую львицу. Даже сейчас, когда она лежала неподвижно, ее огромные челюсти светились голубоватым светом, а вокруг маленьких, глубоко посаженных жестоких глаз горели красные огни. Я прикоснулся к мерцающей морде, и, когда поднял руку, мои собственные пальцы засветились тусклым призрачным светом.

– Фосфор! – воскликнул я.

– Скорее какое-то необычное соединение с ним, – сказал Холмс, принюхиваясь к мертвому животному. – Вещество не издает запаха, должно быть, специально, чтобы не перебить у собаки нюх. Прошу прощения, сэр Генри, за то, что мы подвергли вас такому страшному испытанию. Я не ожидал, что собака окажется столь жуткой, к тому же туман помешал нам пристрелить ее сразу.

– Вы спасли мне жизнь.

– Но сначала подвергли ее опасности. У вас хватит сил подняться?

– Дайте мне еще бренди, и я буду в норме. Итак? Если вы поможете мне подняться, я готов выслушать дальнейшие указания.

– Вы пока останетесь здесь. На сегодня с вас хватит приключений. Если подождете, кто-нибудь из нас проводит вас до Холла.

Сэр Генри попытался встать на ноги. Он все еще был очень бледен, его трясло. Мы подвели баронета к камню, на который он сел и трясущимися руками закрыл лицо.

– Теперь мы должны вас покинуть, – обратился к нему Холмс. – Нужно довести дело до конца. Преступление можно считать раскрытым, осталось схватить преступника.

– Тысяча против одного, что мы не найдем его в доме, – продолжил он, когда мы быстро зашагали по дороге обратно. – Наверняка Стэплтон услышал выстрелы и понял, что игра проиграна.

– Мы же были в нескольких милях от дома. Может быть, туман поглотил звук?

– Нет, он шел следом за собакой, чтобы отозвать ее от тела, когда все будет закончено… В этом можно не сомневаться. Нет, нет, он уже наверняка сбежал. Но дом на всякий случай стоит осмотреть.

Дверь оказалась не заперта, так что мы ворвались в дом и, не обращая внимания на испуганного внезапным вторжением старого слугу, стали поспешно осматривать комнату за комнатой. Свет горел только в гостиной, но Холмс взял со стола лампу, так что ни один темный угол в доме не остался не осмотренным. Человека, которого мы искали, нигде не было, однако на верхнем этаже дверь одной из спален оказалась заперта.

– Внутри кто-то есть! – воскликнул Лестрейд. – Я слышу движение. Откройте дверь!

В ответ послышались какие-то невнятные стоны и шорох. Не сходя с места, Холмс мощно ударил ногой над замком, и дверь распахнулась. Держа наготове пистолеты, мы ворвались в комнату.

Но впавшего в отчаяние, озверевшего злодея, которого мы ожидали увидеть, в ней не оказалось. Напротив, мы увидели нечто настолько странное и неожиданное, что на секунду замерли, не в силах оторвать взгляд от поразительной картины.

Комната была превращена в небольшой музей. Стены были сплошь увешаны плоскими коробками, в которых под стеклом хранились бабочки и мотыльки. По-видимому, именно здесь отводил душу этот сложный и опасный человек. В самой середине комнаты находился столб, который когда-то был поставлен здесь в качестве подпорки для старой, изъеденной червями деревянной балки, проходящей под крышей. К этому столбу был привязан человек, причем тело его было так плотно обмотано простынями, что невозможно было сразу определить, мужчина это или женщина. Шея была привязана к столбу полотенцем, еще одно полотенце закрывало нижнюю часть лица, и над ним сверкали широко раскрытые темные глаза… глаза, в которых читались скорбь, стыд и немой вопрос. В считаные секунды мы сорвали полотенца, развязали узлы на простынях, и к нашим ногам рухнула миссис Стэплтон. Ее прекрасная голова упала на грудь, и я увидел у нее на шее отчетливый красный след от удара кнутом.

– Какой мерзавец! – вскричал Холмс. – Лестрейд! Вашу флягу с бренди! Отнесите леди в кресло! Она потеряла сознание.

Темные глаза снова открылись.

– Он жив? – спросила миссис Стэплтон. – Он убежал?

– От нас не убежит, сударыня.

– Нет, нет, я не про мужа. Сэр Генри? Он жив?

– Да.

– А собака?

– Убита.

Миссис Стэплтон глубоко и облегченно вздохнула.

– Слава Богу! Слава Богу! А этот негодяй? Смотрите, как он со мной обращался! – Она протянула вперед руки, и мы с ужасом увидели, что они были все в кровоподтеках. – Но это ерунда… Ерунда! Главное, что он издевался над моим сердцем, над моей душой. Я могла бы вынести все, жестокость, одиночество, жизнь во лжи, все, если бы еще хоть капельку надеялась, что он любит меня. Но теперь я убедилась, что все это время он обманывал меня, пользовался мною, как орудием.

После этих слов леди горько заплакала.

– Сударыня, поскольку вы больше не питаете к этому человеку добрых чувств, – сказал Холмс, – расскажите, где мы можем найти его. Если вы когда-либо помогали ему вершить зло, теперь помогите нам, и ваш грех будет искуплен.

– Он может укрыться лишь в одном месте, – ответила миссис Стэплтон. – На острове в самом сердце трясины есть старая оловянная шахта. Там он держал свою собаку, и там у него все подготовлено на тот случай, если бы пришлось бежать. Скорее всего, он там.

Холмс поднес к окну лампу. Туман на улице стоял такой густой стеной, что казалось, будто стекло снаружи облеплено белой ватой.

– Никто в такую ночь не сможет зайти в Гримпенскую трясину.

Миссис Стэплтон рассмеялась и захлопала в ладоши. В глазах у нее сверкнули веселые огоньки.

– Зайти в нее он сможет, но выйти – никогда! – воскликнула женщина. – Он же просто не сможет увидеть ориентиров. Мы с ним вместе вкапывали там прутики, чтобы отметить тропинку, по которой можно пройти. О, если бы только я могла повырывать их сегодня! Тогда вы бы точно схватили его!

Было совершенно очевидно, что продолжать поиски до тех пор, пока не рассеется туман, бессмысленно. Оставив Лестрейда в доме натуралиста, мы с Холмсом провели баронета в Баскервиль-холл. Скрывать от него правду о Стэплтонах было уже нельзя, поэтому по дороге мы все ему рассказали. Надо сказать, что наш друг весьма мужественно воспринял правду о женщине, которую любил всем сердцем. Однако ночное приключение настолько потрясло его нервную систему, что уже к утру сэр Генри лежал в горячке под наблюдением доктора Мортимера. Тогда эти двое еще не знали, что им предстоит вместе объехать весь мир, прежде чем к сэру Генри вернется здоровье и он вновь превратится в жизнерадостного весельчака, каким был до того, как стал владельцем злополучного поместья.

Итак, я подхожу к завершению этого необыкновенного рассказа, в котором попытался окунуть читателя в атмосферу темных страхов и смутных подозрений, так долго омрачавших нашу жизнь и закончившихся столь трагическим образом. На следующее утро после того, как была убита собака, туман рассеялся и миссис Стэплтон отвела нас к обнаруженной ими тропе через болото. Видя, с какой готовностью и даже радостью она направляет нас по следу мужа, я понял, насколько ужасной была жизнь этой женщины. Мы оставили ее на краю небольшой косы твердой торфянистой почвы, которая врезалась в непролазную топь. Воткнутые в землю небольшие палочки указывали те места, где тропинка резко уходила в сторону. Островки твердой земли были со всех сторон окружены ямами, заполненными зеленой тиной и омерзительной бурой жидкостью, которая в считаные секунды поглотила бы любого, кто рискнул бы зайти сюда, не зная ориентиров. Заросли тростника и сочные склизкие водяные растения источали смрад разложения и тяжелые миазматические испарения. Не раз, сделав неверный шаг, мы проваливались по колено в темную подрагивающую жижу, которая тут же приходила в движение и начинала мерно колыхаться в радиусе нескольких ярдов. Ноги вязли в густой каше. Стоило оступиться, и в ту же секунду возникало такое ощущение, словно чьи-то цепкие руки с силой тянут тебя вниз, в бездонную зловонную глубь. Лишь один раз мы увидели признак того, что кто-то проходил по этой смертельно опасной тропе до нас. На кустике пушицы[166]166
  Пушица – род многолетних трав семейства осоковых. Торфообразователь.


[Закрыть], росшей на островке мерзкой слизи, темнел какой-то небольшой предмет. Холмс, шагнув с тропинки, чтобы поднять его, тут же провалился по пояс. Если бы мы не помогли ему выбраться, он, возможно, уже никогда не ступил бы снова на твердую почву. Оказавшись в безопасности, Шерлок Холмс поднял в воздух черный ботинок. «Мейерс, Торонто» было напечатано на его кожаной подкладке.

– Ради этого стоило искупаться в грязи, – сказал Холмс. – Это тот самый башмак, который пропал у нашего друга сэра Генри.

– Стэплтон бросил его туда, когда удирал.

– Конечно. Он использовал его, чтобы пустить по следу собаку, а потом, когда понял, что игра закончена, бежал, держа ботинок в руке. Теперь нам известно, что, по крайней мере, до этого места он сумел добраться.

Впрочем, больше нам не суждено было узнать, хотя о многом мы смогли догадаться. Искать отпечатки ног на болоте было бесполезно, поскольку поднимающаяся жидкая грязь тут же поглощала их, но добравшись наконец до островка суши в самой середине трясины, мы все там очень внимательно осмотрели. На глаза нам не попалось ни одного свежего следа. Если можно было верить истории, поведанной нам этим клочком земли, Стэплтон так и не добрался до затерянного посреди болота островка, на котором собирался найти убежище прошлой ночью. Где-то в самом сердце великой Гримпенской трясины на дне одной из наполненных отвратительной жижей ям этот холодный и жестокий человек остался лежать навсегда.

На окруженном болотом островке, где Стэплтон держал своего страшного помощника, мы нашли много его следов. Огромное колесо грузоподъемного блока и колодец, наполовину заполненный мусором, указали на то место, где некогда была шахта. Вокруг стояли полуразрушенные бараки, в которых когда-то жили шахтеры. Наверняка шахта была покинута из-за того, что воздух здесь был насыщен болезнетворными болотными испарениями. В одном из бараков мы увидели железную скобу, цепь и кучу обглоданных костей. Значит, именно здесь жила собака. Среди прочих останков лежал скелет с клочками коричневой шерсти.

– Собака! – воскликнул Холмс. – Это же спаниель с вьющейся шерстью. Бедный доктор Мортимер никогда больше не увидит своего любимца. Что ж, не думаю, что это место хранит еще какие-либо тайны. Стэплтон мог спрятать свою собаку, но не мог заставить ее молчать. Отсюда и те звуки, которые даже при дневном свете казались такими жуткими. При необходимости он мог держать собаку в сарае рядом с Меррипит-хаусом, но это было опасно, поэтому Стэплтон пошел на это только раз, в тот день, когда рассчитывал довести свое дело до конца. Вещество в этой жестянке – несомненно, тот самый светящийся состав, которым он обмазывал морду собаки. Наверняка эту идею ему подсказала фамильная легенда об адском звере и желание напугать до смерти сэра Чарльза. Неудивительно, что несчастный каторжник, так же как и наш друг, с криками стал убегать от этого чудовища. Да мы и сами едва не бросились наутек, когда увидели, что появилось из темноты и помчалось следом за сэром Генри. Знаете, а ведь довольно хитро придумано! Мало того что так очень легко свести свою жертву в могилу. Кто из крестьян осмелился бы приблизиться к подобному страшилищу, если бы увидел его на болоте, что и происходило неоднократно? Ватсон, я говорил в Лондоне и повторю снова: никогда еще нам не приходилось сталкиваться с преступником более опасным, чем человек, который остался лежать там… – Он протянул длинную руку в сторону бескрайней бурой в зеленых пятнах трясины, которая вдалеке сливалась с красноватыми склонами торфяных холмов.