Текст книги "Все расследования Шерлока Холмса"

Артур Конан Дойл
Все расследования Шерлока Холмса

© Depositphotos.com / jamesstar, sundar, обложка, 2021

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2022

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод, 2016

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2022

Этюд в багровых тонах

Часть І
(Из воспоминаний доктора Джона Х. Ватсона, бывшего полкового лекаря)

В 1878 году я, получив степень доктора медицины в Лондонском университете, отправился в Нетли, чтобы пройти дополнительный курс, обязательный для всех военных врачей. По окончании я был зачислен в Пятый нортумберлендский стрелковый полк на должность младшего хирурга. В то время наш полк базировался в Индии, но, еще до того, как я успел прибыть в расположение, началась Вторая афганская война[1]1
  Вторая англо-афганская война проходила в 1878–1880 годах и окончилась установлением Великобританией полного контроля над афганской внешней политикой. Первая англо-афганская война (1838–1840) принесла Великобритании поражение; третья (1919) – завершилась победой Афганистана и признанием со стороны британского правительства его независимости.


[Закрыть], так что, высадившись в Бомбее, я узнал, что мой корпус ушел далеко в тыл противника и к тому времени уже находился в самом сердце вражеской территории. Однако я, как и многие другие офицеры, оказавшиеся в подобном положении, решил все же последовать за своим полком. Без особых приключений мне удалось добраться до Кандагара[2]2
  Кандагар – город на юге Афганистана, центр одноименной провинции.


[Закрыть]. Там я нашел свою часть и без промедления приступил к исполнению новых обязанностей.

Во время этой военной кампании многие снискали себе славу героев и заслужили повышение в звании, но только не я. Для меня это были сплошные беды и неудачи. Из моей бригады меня перевели к беркширцам, так что в роковой битве при Майванде[3]3
  Битва при Майванде – 27 июля 1880 года у местечка Майванд в восьмидесяти километрах от Кандагара афганцы под предводительством Аюб-хана разгромили двухсполовинойтысячную бригаду генерала Джорджа Берроуза.


[Закрыть] я участвовал уже вместе с ними. Там я и получил ранение в плечо; пуля, выпущенная из длинноствольного джезайла[4]4
  Джезайл – афганский капсюльный или кремневый мушкет.


[Закрыть], раздробила кость и задела подключичную артерию. Я бы попал в руки беспощадных гази[5]5
  Гáзи (от араб. «газа» – воевать) – участник газавата, т. е. «священной войны» мусульман против «неверных».


[Закрыть], если бы не верный Мюррей, мой ординарец, который не оставил меня в беде. Он мужественно взвалил меня на спину вьючной лошади и сумел доставить в расположение британцев.

Меня, измученного болью и ослабевшего от бесконечных тягот армейской жизни, вместе с другими ранеными эшелоном отправили в главный госпиталь в Пешаваре[6]6
  Пешавáр – город в Пакистане, недалеко от границы с Афганистаном.


[Закрыть]. Там я немного подлечился и оправился настолько, что уже мог без посторонней помощи перемещаться по палатам и даже выходил на веранду, но тут меня сразил брюшной тиф, проклятие наших индийских владений. Несколько месяцев моя жизнь висела на волоске, но когда я все же преодолел болезнь и стал постепенно идти на поправку, медицинская комиссия, приняв во внимание мое ужасное истощение и общую слабость организма, пришла к выводу, что меня необходимо как можно скорее отправить домой, в Англию. Итак, на военно-транспортном корабле «Оронтес» я отплыл к родным берегам и спустя месяц высадился в Портсмуте[7]7
  Портсмут – город и порт на юге Великобритании, у пролива Ла-Манш. А. Конан Дойл прожил в Портсмуте – точнее, в его пригороде Саутси – восемь лет (1882–1890), держа там частную врачебную практику.


[Закрыть]. Здоровье мое было безвозвратно потеряно, но правительство выделило мне пенсию, чтобы последующие девять месяцев я мог заниматься его восстановлением.

В Англии у меня не было ни родных, ни близких знакомых, поэтому, чувствуя себя вольной птицей (вернее, вольной ровно настолько, насколько позволял доход в одиннадцать шиллингов и шесть пенсов в день), я, естественно, направился в Лондон – Мекку для всех бездельников и лентяев Империи. В столице я остановился в одной из частных гостиниц на Стрэнде и какое-то время прожил там в бесцельной праздности, тратя деньги намного более свободно, чем следовало бы в моем положении. В конце концов состояние моих финансовых дел стало таким тревожным, что передо мной встал выбор: либо покинуть Лондон и уехать куда-нибудь в деревню, либо в корне поменять образ жизни. Выбрав второй путь, я начал с того, что решил первым делом переселиться из гостиницы в какое-нибудь менее престижное, но и не такое дорогое место.

Тот день, когда это решение окончательно сформировалось у меня в голове, я решил отметить походом в бар. Когда я уже стоял у двери «Крайтериена», кто-то похлопал меня по плечу. Обернувшись, я увидел молодого Стэмфорда, который был у меня ассистентом, когда я еще работал в Бартсе. Для одинокого человека встретить знакомое лицо в лондонском муравейнике – великая радость. Хоть закадычными друзьями мы со Стэмфордом никогда не были, я тепло приветствовал его, и он, в свою очередь, похоже, тоже был рад встрече. От избытка чувств я пригласил его пообедать со мной в ресторане, и мы тут же взяли экипаж и отправились в «Холборн».

– Ватсон, чем вы все это время занимались? – спросил Стэмфорд, рассматривая меня с нескрываемым любопытством, когда мы тряслись по запруженным лондонским улицам. – Вы высохли, как щепка, и загорели, как папуас.

Я в общих чертах описал ему свои приключения и закончил рассказ, как раз когда мы подъехали к ресторану.

– Вот ведь не повезло! – сочувственно покачал головой Стэмфорд, выслушав меня до конца. – И чем вы теперь собираетесь заняться?

– Хочу подыскать себе жилье, – ответил я. – Пытаюсь найти ответ на вопрос, можно ли найти в Лондоне приличные комнаты за разумную цену?

– Странно, – заметил мой попутчик. – Сегодня вы уже второй человек, от которого я слышу эти слова.

– А кто был первым? – поинтересовался я.

– Один мой приятель. Он работает в химической лаборатории при нашей больнице. Сегодня он все утро жаловался, что нашел прекрасные комнаты, но для него они дороговаты, а найти компаньона никак не получается.

– Надо же! – воскликнул я. – Так если он действительно ищет компаньона, чтобы жить в одной квартире и платить пополам, то я именно тот человек, который ему нужен. Да и мне было бы гораздо интереснее жить с соседом, чем одному.

Молодой Стэмфорд как-то странно посмотрел на меня поверх бокала с вином.

– Да, но вы не знаете Шерлока Холмса, – сказал он. – Может статься, что вам не захочется делить с ним кров.

– Что же в нем такого плохого?

– Я не говорил, что в нем есть что-то плохое, просто он немного… странноват. Он, пожалуй, слишком увлечен отдельными областями науки, но, насколько мне известно, Холмс – вполне порядочный человек.

– Надо полагать, он учится на медицинском факультете? – сказал я.

– Нет… Я понятия не имею, чем он вообще занимается. Он неплохо разбирается в анатомии и отлично знает химию, но, по-моему, никогда не посещал никаких систематических занятий по медицине. Его знания весьма неупорядоченны и обрывочны, но этих знаний у него столько, что он мог бы заткнуть за пояс многих профессоров.

– И что же, вы так ни разу у него и не спросили, для чего он изучает химию?

– Нет. Холмс не из тех людей, которые любят поболтать, хотя, если ему что-то интересно, он может быть довольно разговорчив.

– Думаю, мне стоит с ним встретиться, – сказал я. – Если уж и снимать квартиру с кем-нибудь, так уж лучше пусть это будет человек науки со спокойным характером. Я еще недостаточно окреп, чтобы переносить много шума или суматоху. В Афганистане этого было столько, что мне хватит на всю оставшуюся жизнь. Как бы мне встретиться с этим вашим другом?

– Он наверняка сейчас сидит в лаборатории, – сообщил мой собеседник. – Холмс или не вылезает из нее сутками, или не бывает там месяцами. Если хотите, можем прокатиться туда после обеда.

– Конечно! – воскликнул я, и наш разговор перешел на другие темы.

Когда мы, покинув «Холборн», направились к больнице, Стэмфорд снабдил меня еще некоторыми подробностями о джентльмене, с которым я собирался делить крышу над головой.

– Только меня не винить, если вы с ним не сойдетесь, – сказал он. – Мне о Холмсе не известно ничего, кроме того, что я знаю о нем по встречам в лаборатории, да и там мы с ним видимся не так уж часто. Вы сами захотели с ним встретиться, так что вся ответственность на вас.

– Если уж мы действительно не уживемся, то нам ничто не помешает разъехаться, – сказал я. – Что-то мне кажется, Стэмфорд, – я с подозрением посмотрел на попутчика, – что вы уж слишком активно отстраняетесь от этого дела. Неужели у этого парня такой уж несносный характер? Или проблема в чем-то другом? Говорите прямо.

– Бывают вещи, которые трудно выразить словами, – засмеялся Стэмфорд. – Мне, например, кажется, что Холмс уж чересчур увлечен наукой… Он какой-то бездушный, что ли. Такое впечатление, что он мог бы подсыпать своему другу в еду какой-нибудь недавно открытый растительный алкалоид[8]8
  Алкалоиды (от ср. – век. лат. alkali – щелочь – и греч. éidos – вид) – азотсодержащие химические соединения в основном растительного происхождения. Оказывают физиологическое действие на организм животных и человека, преимущественно на нервную систему, благодаря чему применяются в медицине. Алкалоидами являются кофеин, морфин, эфедрин и др.


[Закрыть], нет, не по злобе, конечно, просто из научного любопытства, чтобы понять, какое это произведет воздействие на организм. Впрочем, надо сказать, что Холмс так же охотно и сам принял бы яд. Похоже, его главное увлечение в жизни – это точные, достоверные знания.

– По-моему, это отлично.

– Да, но это может переходить границы. Когда дело доходит до избиения мертвецов палками в прозекторской, это уже выглядит довольно странно.

– Избиения мертвецов?

– Да, чтобы выяснить, какие кровоподтеки могут образоваться на теле после смерти. Я сам видел, как он этим занимался.

– Так вы точно знаете, что он не учится на медицинском факультете?

– Да. Одному Богу известно, что он изучает. Однако мы уже почти пришли. Вам лучше самому составить о нем мнение.

Мы свернули на узкую улочку и вошли в небольшую дверь, которая вела в один из флигелей громадного здания больницы. Здесь я был не впервые, так что мне не нужно было показывать дорогу, когда мы поднимались по массивной каменной лестнице и шли по бесконечному коридору с побеленными стенами вдоль одинаковых серых дверей. В конце от коридора отделялось неприметное ответвление с низким сводчатым потолком, которое и вело в химическую лабораторию.

Это огромное помещение было сплошь забито химической посудой. Низкие широкие столы щетинились ретортами, пробирками и маленькими бунзеновскими горелками с подрагивающими голубыми язычками пламени. В комнате находился лишь один студент. Он сидел в дальнем углу, низко наклонившись над одним из столов, и явно был поглощен работой. Услышав наши шаги, он обернулся и, узнав моего попутчика, вскочил со стула и огласил лабораторию радостным криком:

– Нашел! Нашел!

С торжествующим видом студент бросился нам навстречу с пробиркой в руке.

– Представляете, мне все-таки удалось найти реагент, который осаждается только гемоглобином и ничем иным!

Наверное, на его лице не отразилось бы большей радости, если бы он открыл золотоносную жилу.

– Доктор Ватсон, мистер Шерлок Холмс, – представил нас друг другу Стэмфорд.

– Здравствуйте, – радушно приветствовал меня молодой человек пожатием руки, которое оказалось крепче, чем можно было ожидать. – Надо полагать, вы недавно из Афганистана.

– Да, а как вы догадались? – опешил я.

– Пустяки, – усмехнувшись, бросил он. – Гемоглобин, вот что сейчас важно. Вы, конечно, понимаете, какое значение имеет мое открытие.

– Несомненно, это весьма важно для химии, – сказал я. – Но с практической точки зрения…

– Что вы, для судебной медицины это самое практичное из открытий нескольких последних лет! Разве вы не понимаете, что это дает возможность безошибочно распознавать кровь? Вот смотрите. – Холмс нетерпеливо схватил меня за рукав и потащил к столу, за которым работал до нашего прихода. – Давайте возьмем немного свежей крови, – с этими словами он вонзил длинную булавку себе в палец. Выступившую каплю крови он собрал химической пипеткой. – Сейчас я растворю это ничтожное количество крови в литре воды. Вы видите, что в результате вода осталась такой же прозрачной и ничем не отличается от обычной чистой воды, верно? Соотношение крови к воде не более чем один к миллиону. Но я абсолютно уверен, что сейчас мы увидим характерную реакцию.

Говоря это, Холмс бросил в сосуд несколько белых кристалликов, после чего добавил пару капель прозрачной жидкости. Тут же содержимое сосуда окрасилось в коричневатый цвет и на дно стеклянной банки опустился бурый осадок.

– Ха-ха! – торжествующе вскричал Шерлок Холмс и даже захлопал в ладоши, ликуя, как ребенок, получивший новую игрушку. – Что вы на это скажете?

– Весьма любопытно, – заметил я.

– Прекрасно! Замечательно! Старый метод с гваяковой смолой[9]9
  Гваяковая смола (росный ладан) получают из древесины ядра гваякового дерева (гваякума), растущего в тропических лесах Латинской Америки. Использовалась как реактив на гемоглобин.


[Закрыть] был весьма неудобен и давал большую погрешность. Как и изучение частиц крови через микроскоп – оно вообще применимо только в том случае, когда пятна крови свежие. Если им несколько часов, микроскопическое исследование бесполезно. Теперь же не имеет значения, насколько стара кровь. Если бы мой метод был открыт раньше, сотни людей, которые сейчас спокойно разгуливают на свободе, были бы привлечены к ответственности за свои преступления.

– Да, действительно, – пробормотал я.

– Для очень многих уголовных дел именно этот пункт имеет решающее значение. Иногда подозреваемого задерживают через несколько месяцев после того, как было совершено преступление. Предположим, при обследовании его одежды и вещей были обнаружены пятна бурого цвета. Что это? Следы крови, грязи, ржавчины или капли сока, наконец? Этот-то вопрос и ставил в тупик большинство экспертов. А почему? Потому что не существовало способа точно установить их природу. С появлением метода Шерлока Холмса это будет проще простого.

Сверкая глазами, он приложил руку к сердцу и поклонился, должно быть представил себе рукоплещущую толпу.

– Вас, очевидно, следует поздравить, – заметил я, несколько удивившись его воодушевлению.

– В прошлом году во Франкфурте рассматривалось дело фон Бишофа. Если бы тогда существовал мой метод, его бы наверняка повесили. А Мэйсон из Брэдфорда! А знаменитый Мюллер, а Лефевр из Монпелье или Сэмсон из Нового Орлеана! Я могу перечислить десятки дел, в которых это открытие сыграло бы решающую роль.

– Вы, похоже, настоящий ходячий справочник преступлений, – рассмеявшись, вставил Стэмфорд. – Вам нужно издавать газету на эту тему. Назовите ее «Криминальные новости вчерашнего дня».

– Это было бы весьма интересное издание, – вскользь заметил Шерлок Холмс, заклеивая пластырем ранку на пальце. – Нужно быть осторожным, – сказал он и с сияющим лицом повернулся ко мне. – Я часто имею дело с ядами.

Он протянул вперед руку, и я увидел, что вся она усеяна маленькими кусочками пластыря и кожа на ней была неестественного белого цвета – явно от воздействия какой-то сильной кислоты.

– Однако мы пришли не просто так, – перешел к делу Стэмфорд. Он уселся на высокий табурет на трех ножках и носком ботинка подтолкнул мне второй такой же. – Мой друг подыскивает себе жилье, и, поскольку вы жаловались, что не можете найти соседа по квартире, я решил вас познакомить.

Судя по лицу Шерлока Холмса, перспектива жить со мной под одной крышей его обрадовала.

– Я уже присмотрел квартиру на Бейкер-стрит, – сказал он. – Она вполне подойдет нам обоим. Надеюсь, вы ничего не имеете против запаха крепкого табака?

– Я и сам курю сигары, – ответил я.

– Прекрасно. Я постоянно вожусь с химическими реактивами и иногда провожу опыты. Это не доставит вам неудобств?

– Никоим образом.

– Так… Какие у меня еще недостатки? Иногда я впадаю в хандру и не разговариваю по нескольку дней. Но когда такое происходит, не думайте, что я чем-то обижен. Просто не трогайте меня, и скоро я приду в норму. А в чем можете признаться вы? Двум молодым мужчинам всегда лучше знать отрицательные черты друг друга, если они собираются жить вместе.

От такого вопроса я рассмеялся.

– У меня щенок бульдога[10]10
  Один из типичных ляпсусов А. Конан Дойла. Больше Джон Ватсон об этом щенке никогда не вспомнит и в доме миссис Хадсон поселится без него.


[Закрыть], – сказал я. – И я не люблю шума, потому что у меня расшатаны нервы. Еще я имею привычку просыпаться посреди ночи и к тому же страшно ленив. У меня есть и другие отрицательные черты, но они проявляются, только когда я здоров, так что на сегодняшний день это все.

– А игру на скрипке вы не относите к шуму? – с тревогой в голосе спросил Холмс.

– Все зависит от скрипача, – ответил я. – Если скрипач хорош, слушать его – наслаждение. Если плох…

– Отлично, – засмеялся он. – Думаю, можно считать, что мы договорились… Конечно, если вас устроит квартира.

– Когда можно на нее посмотреть?

– Заезжайте за мной сюда завтра в полдень. Съездим вместе на Бейкер-стрит и все уладим, – ответил он.

– Хорошо… Завтра ровно в полдень, – сказал я, и мы пожали друг другу руки.

Оставив Шерлока Холмса в химической лаборатории, мы пошли пешком к моей гостинице.

– Кстати. – Я вдруг остановился и повернулся к Стэмфорду. – Как, черт возьми, он догадался, что я вернулся из Афганистана?

Мой попутчик загадочно улыбнулся.

– Это его конек, – сказал он. – Многие хотели бы знать, как он обо всем догадывается.

– Ага! Здесь попахивает загадкой! – воскликнул я, потирая руки. – Это интригует. Я очень благодарен вам за то, что вы нас познакомили. В конце концов, ведь «подлинное познание всего человечества – это познание одного человека»[11]11
  Афоризм английского поэта Александра Попа (1688–1744). (Примеч. пер.)


[Закрыть].

– В таком случае лучшего объекта для познания вам не найти, – сказал мне на прощание Стэмфорд. – Только Холмс – крепкий орешек. Бьюсь об заклад, что он уже знает о вас больше, чем вы о нем. Всего доброго.

– Всего доброго, – ответил я и зашагал дальше к гостинице, размышляя о своем новом знакомом.

Как и было условлено, мы с Шерлоком Холмсом встретились на следующий день ровно в полдень и, не откладывая дела в долгий ящик, сразу же поехали смотреть квартиру в доме номер 221-Б на Бейкер-стрит[12]12
  При жизни А. Конан Дойла Бейкер-стрит насчитывала восемьдесят четыре дома. Дом 221 на ней появился в 1930 году, когда в нее влились сначала Йорк-стрит, потом Аппер-Бейкер-стрит.


[Закрыть], о которой он говорил во время нашей первой встречи. В квартире были две уютные спальни и просторная общая гостиная с двумя большими окнами, обставленная удобной мебелью. Апартаменты показались нам подходящими во всех отношениях, а плата, если делить на двоих, оказалась столь незначительной, что мы тут же договорились о найме. В тот же вечер я перевез свои вещи из гостиницы, Шерлок Холмс привез несколько коробок и чемоданов на следующее утро. Еще пару дней ушло на то, чтобы разобрать и разместить в квартире наше имущество. Покончив с этой непростой работой, мы наконец смогли расслабиться и стали обживать свой новый дом.

Холмс оказался не самым худшим соседом. Шума он не создавал и придерживался постоянного распорядка дня. Почти не бывало такого, чтобы он ложился спать после десяти, а завтракал и уходил Холмс рано утром, еще до того, как я просыпался. Иногда он весь день проводил в химической лаборатории, иногда в прозекторской, а бывало, что просто гулял, и, что интересно, похоже, в самых глухих районах Сити. Иногда Шерлок Холмс уходил в работу с головой, и тогда ничто не могло сравниться с его энергичностью, но бывало, что его охватывала какая-то непонятная хандра, и тогда он мог целый день пролежать на диване в гостиной, не произнося ни слова и даже не шевелясь. В такие дни я замечал в его глазах такое умиротворенное, отсутствующее выражение, что заподозрил бы своего соседа в употреблении какого-нибудь наркотика, если бы не знал, насколько он сдержан в своих желаниях.

Шли недели, и мой интерес к этому человеку вместе с намерением разобраться в его целях и взглядах на жизнь постепенно становились глубже и острее. Даже внешний вид Холмса способен был привлечь внимание случайного наблюдателя. Росту в нем было более шести футов[13]13
  То есть Шерлок Холмс был довольно высоким человеком: больше 1 метра 83 сантиметров (в 1 футе 0,3048 метра).


[Закрыть], а благодаря необычайной поджарости он казался и того выше. Взгляд у него был острый, пронизывающий, кроме тех периодов оцепенения, о которых я уже упоминал. Узкий ястребиный нос придавал его лицу оттенок настороженности и решительности. К тому же у Холмса был квадратный выступающий подбородок, характерный для людей уверенных в себе и энергичных. Руки Шерлока Холмса постоянно были в чернильных пятнах и следах от химикатов, но, несмотря на это, он обладал необычайной точностью движений, в чем я не раз имел возможность убедиться, наблюдая за тем, как он управляется со своими хрупкими алхимическими приборами.

Меня, вероятно, можно посчитать докучливым любителем совать нос в чужие дела, если я признаюсь, какой интерес вызвал у меня этот человек и как часто я пытался пробиться сквозь стену молчаливой замкнутости, которой Холмс окружил все, что касалось его самого. Но, прежде чем читатель вынесет мне приговор, я хочу напомнить, какой бесцельной была моя жизнь и сколь мало меня окружало такого, на что я мог бы обратить свое внимание. Здоровье не позволяло мне выходить на улицу, кроме тех дней, когда погода была исключительно благоприятной, к тому же у меня не было друзей, которые навещали бы меня и нарушали однообразие моего существования. В данных обстоятельствах я по-настоящему обрадовался тайне, которая ореолом окружала моего соседа, и проводил значительную часть своего времени в попытках разгадать ее.

Медицину Холмс не изучал. Как-то раз он сам в ответ на мой прямой вопрос подтвердил предположение Стэмфорда относительного этого пункта. Никаких книг, которые обычно штудируют желающие получить ученую степень в науке или какой-либо другой области, в его руках я не видел. Но в то же время его интерес к определенным дисциплинам был очевиден, хотя кое в чем познания Холмса были поразительно узки и ограниченны. Нет сомнения, что никто не стал бы так отдаваться работе или добиваться такой скрупулезной точности в деталях, если бы перед ним не стояла определенная цель. Те, кто занимается чтением бессистемно, редко отличаются особым вниманием к малозначительным деталям прочитанного. Никто не забивает себе голову мелочами, если на то нет серьезных оснований.

Невежество Холмса было так же примечательно, как и его эрудиция. О современной литературе, философии и политике он не знал ровным счетом ничего. Однажды, когда я процитировал Томаса Карлейля[14]14
  Томас Карлейль (1795–1881) – британский публицист, историк и философ, автор книг «История французской революции» (в 3-х томах, 1837), «Современные памфлеты» (1850) и др. В работе «Герои, почитание героев и героическое в истории» (1840) сформулировал концепцию «культа героев», согласно которой историю творят великие личности (например, Наполеон), а не массы.


[Закрыть], Шерлок Холмс с самым простодушным видом поинтересовался, кто это такой и чем он известен. Впрочем, мое изумление достигло предела, когда я случайно узнал, что мой сосед не знаком с теорией Коперника и строением Солнечной системы. Я просто не мог взять в толк, как это образованный человек девятнадцатого века может не знать, что Земля вращается вокруг Солнца.

– Вы, кажется, удивлены, – улыбнулся Холмс, видя мое изумление. – Теперь, когда вы мне об этом сообщили, я постараюсь как можно быстрее это забыть.

– Забыть?

– Видите ли, – пояснил он, – я считаю, что мозг человека изначально чем-то похож на маленький пустой чердак, и вы сами должны выбирать, чем его заполнить. Дурак тащит в него все, что попадается ему на глаза, и в результате знания, которые могут оказаться полезными, теряются среди ненужного хлама. В лучшем случае, чтобы до них добраться, приходится разгрести целую кучу мусора. Человек вдумчивый очень внимательно выбирает то, что поместить на своем чердаке. Там у него хранятся только те инструменты, которые необходимы ему для работы, но их у него много, и все они содержатся в идеальном порядке. Неправильно думать, что стенки этой небольшой комнатки эластичны и могут расширяться до любых размеров. Рано или поздно наступает такой момент, когда, для того чтобы запомнить что-то новое, приходится забыть кое-что из того, что вы знали раньше. Поэтому чрезвычайно важно не забивать память ненужными знаниями, которые мешают сохранять необходимые.

– Но это же Солнечная система! – не унимался я.

– Что Солнечная система? – нетерпеливо оборвал меня Холмс. – Вы говорите, что мы вращаемся вокруг Солнца. Если бы мы вращались вокруг Луны, для меня и моей работы это точно так же не имело бы никакого значения.

Я уже хотел спросить, что это у него за работа такая, но что-то подсказало мне, что в данную минуту этот вопрос был бы не к месту. Позже я обдумал этот короткий разговор и сделал кое-какие выводы. Холмс сказал, что ему не нужны знания, не относящиеся к его работе. Следовательно, все имеющиеся у него знания ему необходимы. Я перечислил в уме все известные мне темы, в которых у него были самые глубокие познания. Я даже взялся за карандаш и принялся составлять список. Закончив, я не смог удержаться от улыбки. Вот как выглядел сей документ:

ШЕРЛОК ХОЛМС – познания и умения.

1. Литература – отсутствуют.

2. Философия – отсутствуют.

3. Астрономия – отсутствуют.

4. Политика – незначительные.

5. Ботаника – отрывочные. Хорошо знаком со свойствами белладонны, опиума и ядов вообще. С садоводством не знаком совершенно.

6. Геология – практические, но ограниченные. На глаз различает разные виды почв. После прогулок показывает мне пятна грязи на брюках и по их цвету и консистенции определяет, из каких они районов Лондона.

7. Химия – глубокие.

8. Анатомия – точные, но бессистемные.

9. Криминальная хроника – огромные. Похоже, знает в деталях каждое преступление, совершенное в нашем веке.

10. Хорошо играет на скрипке.

11. Отлично фехтует и боксирует.

12. Прекрасно знает английские законы.

Перечитав составленный список, я в отчаянии швырнул его в камин.

«Если бы только, сопоставив все эти сведения, я разобрался, что движет этим парнем, я смог бы понять род занятий, для которых нужен именно такой набор познаний и навыков, – подумал я. – Нет, пожалуй, это слишком сложно. Можно даже не браться».

Вижу, что я упомянул об умении Холмса играть на скрипке. Действительно, с этим инструментом он управлялся превосходно, но его странности проявлялись даже здесь. То, что он мог сыграть даже довольно сложные партии, было мне хорошо известно: однажды по моей просьбе Холмс исполнил «Песни» Мендельсона[15]15
  «Песни без слов» (1829–1845) – фортепианный цикл немецкого композитора Феликса Мендельсона-Бартольди (1809–1847).


[Закрыть] и кое-что еще из любимых мною вещей, но, оставаясь один, он редко музицировал и вообще извлекал из скрипки звуки, похожие на музыку. По вечерам, откинувшись на спинку кресла, Шерлок Холмс закрывал глаза и начинал монотонно водить смычком по струнам, положив скрипку поперек колена. Иногда у него получались довольно громкие и заунывные звуки. Иногда – яркие и веселые. Нет сомнения в том, что они отражали его мысли, но помогала ли музыка мыслительному процессу, или же Холмс играл просто потому, что у него возникало такое желание, я был не в силах понять. Я мог бы потребовать прекратить это издевательство над инструментом, если бы мой сосед каждый раз не заканчивал свои соло быстрым попурри из моих любимых произведений, очевидно, в качестве небольшой компенсации за испытание моего терпения.

Первую неделю или около того у нас не было посетителей, и я уже начал подумывать, что мой сосед такой же нелюдим, как и я, но потом выяснилось, что у него довольно много знакомых, причем из самых разных слоев общества. Среди них был один невысокий парень с крысиным лицом землистого цвета и маленькими черными глазками, которого мне представили как мистера Лестрейда. В течение одной недели он побывал у нас три или четыре раза. Однажды утром к нам зашла девушка, одетая по последней моде. Она провела в нашей квартире около получаса или даже больше. В тот же день, только чуть позже, к нам наведался седовласый джентльмен весьма потертого вида, похожий на еврея – уличного торговца. Мне показалось, что он был крайне возбужден. Следом за ним явилась пожилая женщина в стоптанных башмаках. Был случай, когда мой сосед долго беседовал с совершенно седым гостем, а в другой раз – с вокзальным грузчиком в вельветиновой форме. Кто бы из этой пестрой компании ни появлялся в нашем доме, Шерлок Холмс неизменно просил меня оставить его наедине с посетителем в гостиной, и мне приходилось уходить в свою комнату. Впрочем, мой сосед всегда извинялся за причиненные мне неудобства.

– Мне приходится использовать эту комнату в качестве рабочего кабинета, – говорил он. – Все эти люди – мои клиенты.

У меня появился еще один шанс задать прямой вопрос относительно рода его деятельности, но тактичность вновь помешала мне вызвать его на нежелательную откровенность. Я посчитал, что у Холмса есть причины не распространяться на эту тему, но оказалось, что я ошибался, поскольку вскоре он сам завел об этом разговор.

Четвертого марта (у меня были основания запомнить эту дату) я проснулся несколько раньше обычного и застал Шерлока Холмса дома. Он завтракал. Наша домовладелица уже привыкла, что я встаю поздно, поэтому на столе меня не ждали ни завтрак, ни кофе. Со свойственным всем мужчинам беспочвенным раздражением я вызвал ее звонком и сообщил, что уже проснулся и жду завтрака. После этого взял со стола журнал, собираясь с его помощью скоротать время. Мой сосед молча дожевывал гренки. Один из заголовков был обведен карандашом, и я, естественно, пробежал статью глазами.

В ней под несколько претенциозным названием «Книга жизни» рассказывалось о том, как много может узнать внимательный человек, наблюдая за всем, что его окружает. Меня поразило, как в этом сочинении сплелись воедино удивительная проницательность автора и полнейшая нелепость рассматриваемой им темы. В рассуждениях была логика и здравый смысл, но выводы показались мне чересчур натянутыми и раздутыми. Автор статьи пытался убедить читателя в том, что по выражению лица, малейшему движению мускулов или взгляду можно определить самые потаенные мысли человека, и опытного специалиста обмануть невозможно: его выводы будут такими же верными, как теоремы Евклида. Для неподготовленного человека это может выглядеть настолько необычно, что, если ему не объяснить, каким образом наблюдатель пришел к своим выводам, он может счесть того колдуном.

«По капле воды, – говорилось в статье, – логик может сделать вывод о существовании Атлантического океана или Ниагарского водопада, ни разу в жизни не видев и не слышав ни о первом, ни о втором. Так и вся наша жизнь представляет собой одну гигантскую цепь, о сущности которой можно судить, имея перед глазами лишь одно из звеньев. Как и любой другой вид искусства, искусство делать выводы и анализировать постигается долгим и упорным изучением, но ни один смертный не в состоянии прожить так долго, чтобы достичь в этом искусстве совершенства. Прежде чем углубляться в являющиеся наиболее сложными моральные и психологические аспекты данного вопроса, наблюдателю следует обратиться к решению более простых задач. Для начала можно попытаться, глядя на постороннего человека, определить, чем он занимается, где работает, что пережил. Хоть данное упражнение может на первый взгляд показаться легкомысленным, оно обостряет наблюдательность, помогает понять, на что нужно обращать внимание и как это правильно делать. Ногти, рукава, обувь, пузыри на коленях, мозоли на указательном и большом пальцах, выражение лица, воротник сорочки – любое из перечисленного может дать исчерпывающую информацию о роде деятельности человека. Соединенные воедино, эти факторы дают способному наблюдателю почти полную гарантию безошибочности выводов».

– Какая несусветная чушь! – воскликнул я и швырнул журнал обратно на стол. – Ничего более глупого мне читать не приходилось.

– О чем вы? – спросил Шерлок Холмс.

– Вот об этом, об этой статье, – сказал я и, усаживаясь за завтрак, ткнул ложечкой для яиц в сторону журнала. – Вижу, вы тоже это читали, раз там стоит ваша пометка. Не спорю, написано интересно, но статейки подобного рода меня раздражают. Наверняка все это теории какого-нибудь бездельника, который от нечего делать сидит в своем кабинете в уютном кресле и сочиняет всякие несуществующие парадоксы. К чему все это? Его бы следовало посадить в вагон третьего класса подземки, вот тогда я бы посмотрел, как он стал бы определять профессии попутчиков. Я бы поставил тысячу против одного, что у него ничего не выйдет.