Текст книги "Ошо. Ключи к новой жизни. 9 книг"

Лао-цзы говорит:

Когда человек рождается, он нежный и слабый; в смерти, он твердый и тугой. Когда вещи и растения живы, они мягкие и гибкие; когда они мертвы, они хрупкие и сухие. Таким образом, твердость и жесткость сопутствуют смерти, а мягкость и гибкость сопутствуют жизни.

Поэтому если армия упорна, она проиграет в битве. Когда дерево твердо, его срубят. Большое и сильное принадлежит низшему, мягкое и слабое – вершине.

Жизнь – это река, поток, продолжительность без конца и начала. Она никуда не движется, она всегда есть. Она не движется из одного места в другое; она всегда движется отсюда сюда. Единственное время для жизни – это сейчас, и единственное место – здесь. Нет никакой борьбы ради достижения, и достигать нечего. Нет никакой борьбы ради завоевания, и завоевывать нечего. Нет попыток защититься, потому что защищаться не от чего. Существует только жизнь, одна, абсолютно одна, прекрасная в своем одиночестве, величественная в своем одиночестве.

Ты можешь жить двумя способами: ты можешь течь вместе с нею – тогда ты тоже величествен, тогда в тебе есть грация, грация ненасилия, отсутствия конфликта, борьбы. Тогда в тебе есть красота, подобная ребенку, подобная цветку, мягкая, деликатная, неразвращенная. Если ты течешь с жизнью, ты религиозен. Вот именно это является религией для Лао-цзы, или для меня.

Обычно религия означает борьбу с жизнью ради Бога. Обычно она означает, что Бог – это цель, а жизнь нужно отвергнуть и победить в борьбе. Жизнь нужно принести в жертву, чтобы достичь Бога. Обычная религия – это не религия. Обычная религия – это просто часть обычного, насильственного, агрессивного ума.

Нет Бога за пределами жизни; жизнь есть Бог. Если ты отвергаешь жизнь, ты отвергаешь Бога, если ты приносишь в жертву жизнь, ты приносишь в жертву Бога. Во всех жертвоприношениях в жертву приносится Бог. Георгий Гурджиев говорил, – это кажется парадоксальным, но это правда, – что все религии против Бога. Если жизнь есть Бог, тогда отрицать, отвергать, жертвовать значит идти против Бога. Но, кажется, Гурджиев не много знал о Лао-цзы. Или, даже если бы он знал о Лао-цзы, то все равно сказал бы то же самое, потому что Лао-цзы не кажется религиозным в обычном смысле. Он скорее как поэт, музыкант, художник, творец, чем как теолог, священник, проповедник, философ. Он так обычен, что нельзя подумать, что он религиозен. Но действительно быть религиозным значит быть так необычайно обычным в жизни… что часть не против целого, часть течет с целым. Быть религиозным – значит не быть отдельным от потока.

Быть нерелигиозным значит уметь собственное мнение в усилии победить, завоевать, куда-то прибыть. Если у тебя есть цель, ты не религиозен. Если ты думаешь о завтра, ты уже упустил религию. В религии нет никакого завтра. Именно поэтому Иисус говорит: «Не думайте о завтра. Смотрите на лилии в полях, они цветут сейчас». Все, что есть, есть сейчас. Все, что живо, живо сейчас. Сейчас – единственное время, единственная вечность.

Есть две возможности. Ты можешь бороться с жизнью, можешь иметь личные цели, идущие против жизни – а все цели личны, все цели личностны. Ты пытаешься навязать жизни образец, что-то свое собственное. Ты пытаешься тащить жизнь, чтобы она за тобой следовала, – ты сам лишь крошечная часть, такая маленькая, а пытаешься тащить с собой всю Вселенную. Конечно, ты обречен на поражение. Ты обязательно потеряешь изящество, ты обязательно станешь твердым.

Борьба создает твердость. Только подумай о борьбе, и в тебе возникнет тонкая твердость. Только подумай о сопротивлении, и вокруг тебя возникнет корка, покрывающая тебя как кокон. Сама идея того, что у тебя есть определенная цель, делает тебя островом, и ты больше не часть безграничного континента жизни. И когда ты отделен от жизни, ты чувствуешь себя как дерево, отделенное от земли. Оно может прожить некоторое время на прошлом питании, но на самом деле оно умирает. Дереву нужны корни; дереву нужно быть в земле, соединенным с ней, частью ее.

Тебе нужно быть соединенным с континентом жизни, быть ее частью, быть в ней укорененным. Когда ты укоренен в жизни, ты мягкий, потому что не боишься. Страх создает жесткость. Страх создает идею безопасности, страх создает идею о том, чтобы защитить себя. И ничто не убивает так, как страх, потому что сама идея страха состоит в том, что ты отделен от земли, вытащен с корнем.

Тогда ты живешь прошлым – именно поэтому ты столько думаешь о прошлом. Это не просто совпадение. Ум постоянно думает либо о прошлом, либо о будущем. Зачем столько думать о прошлом? Прошлое прошло! Его нельзя восстановить. Прошлое умерло! Почему ты продолжаешь думать о прошлом, которого больше нет, и о будущем, с которым ничего нельзя сделать? Ты не можешь его прожить, ты не можешь в нем быть, но можешь разрушить свое настоящее мгновение. Но у этого должна быть какая-то глубоко укорененная причина. Эта глубоко укорененная причина состоит в том, что ты всю жизнь борешься. Борясь с целым, борясь с рекой жизни, ты лишаешься корней. Ты становишься крошечным, подобным капсуле явлением, заключенным в самом себе. Ты становишься индивидуальным, ты больше не часть этой расширяющейся вселенной, безграничного. Нет, ты больше не часть его. Ты должен жить как нищий на своем прошлом питании; именно поэтому ум продолжает думать о прошлом.

И ты должен, так или иначе, собраться, чтобы быть готовым бороться; именно поэтому ты постоянно думаешь о будущем. Будущее дает тебе надежду, прошлое дает тебе питание, а между ними двумя – вечность, сама жизнь, которую ты упускаешь. Между прошлым и будущим ты умираешь, не живешь.

Есть другой способ жить – на самом деле, есть только единственный способ жить, потому что путь борьбы не должен быть способом жить; борьба – это не способ жить. Единственный способ – течь с рекой, течь до такой степени вместе, чтобы ты не чувствовал, что ты отделен и течешь с ней. Нет, ты становишься ее частью – не только частью, ты в нее погружен; ты стал рекой, теперь не существует разделения. Когда ты не борешься, ты стал жизнью. Когда ты не борешься… на Востоке такое состояние названо капитуляцией, доверием – то, что мы называем шраддхой, доверием жизни. Доверие не своему индивидуальному уму, но целому. Доверие не части, но целому, доверие не уму, но существованию. В капитуляции внезапно ты становишься мягким, потому что нет необходимости быть жестким. Ты не борешься, нет никакой враждебности. Нет необходимости защищаться, нет потребности в безопасности; ты уже слился с жизнью.

И жизнь есть безопасность! Только индивидуальные эго незащищены; им нужна защита, им нужна безопасность, им нужно окружать себя броней. Они боятся, постоянно дрожат – как тогда ты можешь жить? Ты живешь в тоске и тревоге; ты вообще не живешь. Ты теряешь все наслаждение, сущую радость просто быть – а это сущая радость. У нее совершенно нет причины; она просто возникает из-за того, что ты есть. Она просто всплывает в тебе, потому что ты есть. Как только ты открыт и течешь с жизнью, ты постоянно бурлишь от радости, совершенно без причины! Ты просто начинаешь чувствовать, что быть значит быть счастливым.

Именно поэтому индуисты называли предельное сатчитанандой – истиной, сознанием, блаженством. Это означает, что быть значит быть блаженным, быть истинным значит быть блаженным. Нет другого способа быть. Если ты несчастен, это только показывает, что ты потерял контакт со своим существом. Быть несчастным означает, что так или иначе ты выкорчеван из земли; ты стал отдельным от реки, ты стал замороженной льдиной, кубиком льда, плывущим по реке, но никогда не текущим с ней. Борясь, даже пытаясь плыть против течения, – эго всегда хочет плыть против течения, потому что везде, где есть вызов, эго чувствует себя хорошо. Эго всегда ищет борьбы. Если ты не можешь найти никого, с кем можно бороться, то почувствуешь себя очень несчастным. Нужен кто-то, чтобы бороться. В борьбе ты чувствуешь себя хорошо, ты есть. Но это патологический, невротический образ бытия. Невроз – это борьба с рекой. Если ты борешься, ты становишься твердым. Если ты борешься, ты окружаешь себя мертвой стеной. Конечно, твое собственное существо мертво. Ты теряешь мягкость, прозрачность, изящество, нежность. Тогда ты просто тащишься, не живешь.

Лао-цзы за капитуляцию. Он говорит: «Сдайся жизни. Позволь жизни себя вести, не пытайся вести жизнь. Не пытайся манипулировать жизнью и контролировать ее, позволь жизни манипулировать собой и контролировать себя. Пусть жизнь владеет тобой. Просто сдайся, просто скажи: Меня нет. Дай жизни полную власть, и будь с ней».

Это трудно, потому что эго говорит: «Кто же тогда я? Если я сдамся, меня больше не будет». Но когда эго нет, фактически, впервые есть ты. Впервые ты не конечное, ты бесконечное. Впервые ты не тело, не воплощенное, ты невоплощенное, безграничное, то, что продолжает расширяться, – безначальное, бесконечное.

Но эго ничего об этом не знает. Эго боится. Оно говорит: «Что ты делаешь, теряя себя? Когда ты потеряешься, ты будешь никем». Если ты послушаешь эго, это снова приведет тебя на невротичный путь, путь того, чтобы кем-то быть. И чем более ты кто-то, тем более исчезла из тебя жизнь. Посмотри на людей, которые преуспели в этом мире, которые кем-то стали, чьи имена в «Кто есть Кто». Посмотри на них, наблюдай их: ты найдешь, что они живут фальшивой жизнью. Это только маски, у которых внутри ничего нет – полые люди, может быть, набитые чучела, но не живые. Пустые.

Наблюдай людей, которые добились успеха в мире и стали кем-то – президентами, премьер-министрами, миллионерами, которые добились всего, чего только можно добиться в мире. Наблюдай их, касайся их, смотри на них; ты почувствуешь смерть. Ты не найдешь в них пульсирующих сердец. Может быть, сердце еще бьется, но его биение механично. Это биение потеряло всю поэзию. Они смотрят, но их глаза безжизненны; в них нет блеска жизни. Они пожмут тебе руку, но в их руках ты не почувствуешь ничего текучего, не почувствуешь никакого обмена энергией, не увидишь никакого тепла, приветствующего тебя. Мертвая рука – ты найдешь тяжесть, но не найдешь любви. Посмотри, что их окружает – они живут в аду. Они добились успеха, они стали кем-то, и теперь их окружает ад. Ты на том же пути, если пытаешься кем-то быть.

Лао-цзы говорит, будь никем, и тогда к тебе потечет бесконечная жизнь. Для потока жизни, если ты кто-то, это становится преградой. Если быть никем, безграничной пустотой, это позволяет все. Облака могут двигаться, звезды могут войти. И ничто этого не беспокоит. И тебе нечего терять, потому что все, что можно было потерять, ты уже отдал.

В таком состоянии существа человек вечно молод. Тело, конечно, состарится, но глубочайшее внутреннее ядро твоего существа останется молодым, свежим. Оно никогда не стареет, никогда не умирает. И Лао-цзы говорит, это способ быть действительно религиозным. Дрейфуй с Дао, двигайся с Дао и не создавай личных целей и достижений. Целое знает лучше, просто будь с ним. Целое создало тебя, целое дышит в тебе, целое живет в тебе. О чем ты беспокоишься? Пусть ответственность лежит на целом. Просто иди, куда бы оно ни вело. Не пытайся принуждать и планировать, не проси никаких личных целей, потому что тогда последует разочарование, и ты станешь жестким, и упустишь возможность быть живым.

И в этом суть – если ты позволяешь жизнь, случается больше жизни. Тогда, если ты позволишь себе быть живым, случится еще больше жизни. Иисус постоянно говорит: «приди ко мне, и я покажу тебе путь бесконечной жизни, жизни изобильной… Жизни переполняющей, жизни наводняющей». Но мы живем как нищие. Мы могли бы жить как императоры; никто кроме нас за это не ответствен. Твоя хитрость, пытающаяся кем-то быть и цепляться за эго – единственная причина всего страдания.

Теперь сутры:

Когда человек рождается, он нежный и слабый.

Наблюдай маленького ребенка, новорожденного. Он не окружен никакой скорлупой, – уязвимый, открытый, невинный, – жизнь во всей чистоте. Это ненадолго, вскоре вокруг него начнут расти личности, и он будет заключен в клетку, порабощен обществом, родителями, школами, университетами; вскоре жизнь станет отдаленным явлением. Он будет более как заключенный. Жизнь будет продолжать биться где-то глубоко внутри него, но даже он не сможет слышать ее биения.

Но когда ребенок рождается, наблюдай его. Снова и снова происходит чудо. Снова и снова жизнь продолжает тебе показывать, каким быть, снова и снова жизнь продолжает говорить, что жизнь обновляется каждый день. Старый человек умирает, новые младенцы рождаются. Какой в этом смысл? Совершенно ясно, что жизнь не верит в старость. Фактически, если бы жизнью управляли экономисты, это казалось бы очень неэкономичным, пустой растратой. Старый человек, тренированный, опытный в путях жизни и мира – когда он готов, когда он думает, что стал мудрым, смерть захватывает его и заменяет старого человека маленьким ребенком, без всякого знания, совершенно без всякой мудрости, абсолютно свежим, tabula rasa; все нужно писать заново. Если ты спросишь экономистов, они скажут, что это глупо! Бог должен был сначала посоветоваться с экономистами. Что он делает? Это растрата, пустая растрата! Тренированный человек восьмидесяти лет умирает, а на его место становится ничему не обученный ребенок – все должно быть наоборот, тогда все было бы более экономичным.

Но жизнь не верит в экономику. И хорошо, что она в нее не верит, иначе весь мир стал бы большим кладбищем. Она постоянно заменяет старых людей новыми, мертвых – молодыми, жестких – мягкими. Указание ясно: жизнь любит мягкость, потому что в мягком существе она может течь легче.

Когда человек рождается, он нежный и слабый.

И второе, на чем настаивает Лао-цзы: жизнь не верит в силу. В слабости есть своя красота, потому что она нежная и мягкая. Приходит буря, большие деревья падают. Небольшие растения просто гнутся, и когда буря уходит, мало-помалу они снова начинают улыбаться и цвести. Фактически, буря их освежила, буря дала им хороший душ. А старые деревья, очень сильные, упали, потому что сопротивлялись. Они не гнулись, они были очень эгоистичными. Лао-цзы говорит: «Жизнь любит слабых». И в этом смысл высказывания Иисуса: «Блаженны кроткие, бедные духом. Блаженны плачущие, ибо они утешатся». Христианство продолжает упускать смысл изречений Иисуса, потому что эти изречения в духе Лао-цзы. Не связав их с Лао-цзы, их нельзя истолковать правильно. Вот все учение Иисуса: «Будь живым и слабым». Именно поэтому он говорит, что если кто-то ударит тебя по лицу, повернись к нему и другой стороной. Если кто-то возьмет у тебя пальто, отдай ему и рубашку. И если кто-то заставит тебя пройти с ним милю, пройди две мили. Он говорит: «Будь слабым. Блаженны кроткие».

Что блаженного в слабости? – Потому что обычные так называемые лидеры мира, учителя мира постоянно говорят: «Будь сильным». А эти Лао-цзы с Иисусом, они говорят: «Будь слабым». В слабости что-то есть – потому что она не тверда. Чтобы быть сильным, человек должен быть твердым. Чтобы быть твердым, человек должен быть против жизни. Если хочешь быть сильным, тебе придется бороться с потоком, только тогда ты станешь сильным. Нет другого пути стать сильным. Если хочешь быть сильным, двигайся против течения. Чем больше река с тобой борется, тем сильнее ты становишься. Чтобы быть слабым, теки с рекой; куда бы она ни текла, иди с ней. Если река говорит: «Пройди со мной одну милю», пройди две мили. Если река берет у тебя пальто, отдай ей рубашку. И если река бьет тебя по щеке, подставь ей другую.

В слабости есть определенная красота. Это красота изящества. Это красота ненасилия, ахимсы. Это красота любви, прощения. Это красота отсутствия конфликта. И пока человечество не поймет хорошо и не начнет чувствовать Лао-цзы, оно не сможет жить в мире.

Если вас учат быть сильными, вы обязательно будете бороться, и будут продолжаться войны. Все политические лидеры мира продолжают говорить, что любят мир, и все они готовятся к войне. Они говорят, что стоят за мир, и продолжают накапливать вооружения. Они говорят о мире и готовятся к войне, и все они говорят, что готовятся к войне, потому что боятся кого-то другого. И другой говорит то же самое! Все это выглядит так глупо. Китай боится Индии, Индия боится Китая. Почему вы не видите сути! Россия боится Америки, Америка боится России. Обе они говорят о мире, и обе готовятся к войне. И конечно, то, к чему ты готовишься, случится.

Ваши разговоры о мире кажутся просто ерундой. Ваши разговоры о мире – не что иное как холодная война. Фактически, политикам нужно время, чтобы подготовиться – в то время, когда они говорят о мире, они успевают подготовиться. Веками человечество жило только в двух периодах времени: война, период войны и период подготовки к войне. Есть только два периода. Вся история человечества кажется просто невротичной.

Но так и будет, потому что восхваляется сила, восхваляется эго. Если два человека борются на дороге, один сильнее, другой слабее – слабый упал, и сильный сидит у него на груди – кем ты восхищаешься? Тем, кто победил? Значит, ты насильствен, значит, ты за войну. Тогда ты – разжигатель войны; тогда ты очень опасен и невротичен. Или ты восхищаешься тем, кто слаб? Но никто не восхищается слабым; никто не хочет ассоциироваться со слабым, потому что глубоко внутри ты тоже хочешь быть сильным.

Восхищаясь сильным, тем самым ты говоришь: «Да, это мой идеал, я тоже хочу быть таким как он». Если восхваляется сила, тем самым восхваляется насилие. Если восхваляется сила, тем самым восхваляется смерть, потому что сила убивает – убивает другого и убивает тебя. Сила и убийственна, и суицидальна.

Слабость – само слово кажется осуждающим. Но что такое слабость? Цветок слаб. Рядом с цветком скала очень сильна. Ты хочешь быть скалой или цветком? Цветок слаб, помни, очень слаб – достаточно небольшого ветерка, и его не станет. Лепестки опадут на землю. Цветок это чудо; чудо, как цветок вообще существует… Такой слабый, такой мягкий! Это кажется невозможным – как это может быть? Со скалами, кажется, все в порядке; они существуют, это оправдано структурой. Но цветок? Кажется, он совершенно лишен поддержки – но все же цветок существует; это чудо.

Хотел бы ты быть как цветок? Если ты себя спросишь, глубоко внутри твое эго скажет: «Будь как скала». И даже если ты настаиваешь, потому что скала выглядит уродливой, тогда эго скажет: «Даже если ты хочешь быть цветком, будь пластмассовым цветком. Будь, по крайней мере, сильным! Ветры не будут тебя беспокоить, дожди тебя не разрушат, и ты сможешь оставаться вечно». Настоящий цветок приходит утром, мгновение смеется, распространяет аромат, и уходит. Ненастоящий цветок, искусственный цветок может оставаться вечно. Но он ненастоящий, он сильный, потому что ненастоящий. Реальность мягка и слаба. И чем выше реальность, тем она мягче.

Вы не можете понять Бога, потому что ваши умы понимают логику скалы. Вы не понимаете логики цветка. Твой ум может понять математику. У тебя недостаточно эстетического чувства, чтобы чувствовать цветы. Только поэтический ум может понять возможность Бога, потому что Бог это самое слабое и самое мягкое. Именно поэтому он – высочайший, предельный цветок. Он цветет, но цветет лишь на долю секунды. Эта доля секунды известна как «настоящее». Если ты упустишь это мгновение – а это такое маленькое мгновение, что тебе нужно быть очень интенсивно внимательным; лишь тогда ты сможешь его увидеть, иначе ты его упустишь. Оно всегда цветет – каждое мгновение оно цветет, но ты не можешь его увидеть, твой ум засорен прошлым и будущим. А настоящее – это такое узкое явление; мгновение ока, и его больше нет. И в это узкое мгновение цветет Бог.

Это высочайшее, предельное. Но очень слабое, очень мягкое – так и должно быть. Это вершина, последняя кульминация, выше которой ничего нет. Ты сможешь понять Бога, только если поймешь логику мягкости и слабости. Если вы пытаетесь быть сильными – завоевателями, борцами, воинами – тогда вы будете жить в мире, окруженном скалами, не цветами, и Бог будет отдаленным явлением. Вам невозможно будет уловить Бога нигде в жизни.

Когда человек рождается, он нежный и слабый; в смерти он твердый и тугой.

Так должно быть и в твоей жизни: оставайся мягким, нежным и слабым; не пытайся быть твердым и тугим, потому что именно так ты подводишь ближе и ближе собственную смерть. Смерть однажды придет, но суть не в этом. Страшна не смерть, проблема не в смерти. Но если ты живешь в подобной смерти личности, проблема в этом. Сама по себе смерть очень мягка, мягче жизни, очень нежна. Можно услышать звуки жизни, но нельзя услышать никаких звуков смерти. Когда приходит смерть, она так мягка, что ты не знаешь даже за секунду, что она приходит. И она так слаба, так нежна – эта смерть не проблема. Проблема в той смерти, которую ты живешь прямо сейчас. Проблема в смерти до смерти, в том, что ты живешь мертвой жизнью, – вот в чем проблема. Твердый, закрытый. У Лейбница есть для этого термин; он называет это монадой. Монада означает такую тюрьму, такую капсулу, что нет никаких окон, чтобы выглянуть наружу, или снаружи заглянуть вовнутрь. Монада – это абсолютно закрытая, лишенная окон камера. Монада происходит от того же корня, что и «монополия», «монастырь», «монах» и «моногамия»; это значит: полное одиночество. Монах это человек, который живет один, монастырь это место, где люди живут одни. Когда ты совершенно закрыт, заключен в мертвую камеру, ты в монастыре. Ты живешь в пещере один, ты не можешь достичь других, другие не могут достичь тебя. Ты совершенно закрыт.

Именно смерть – жесткая. И тогда ты несчастен, и тогда ты пытаешься найти пути и способы, как не быть несчастным. Ты продолжаешь создавать страдание, оставаясь жестким, твердым, и в то же время продолжаешь искать методы, как не быть несчастным. Фактически, если ты понимаешь явление того, как ты становишься несчастным, ты можешь отбросить это немедленно. Просто будь мягким, текучим.

Будь как облако, и всегда сохраняй чистоту и мягкость детства. Не теряй с ним контакта, и однажды ты будешь удивлен, когда обнаружишь, что ребенок, которым ты был пятьдесят лет назад, жив у тебя внутри. Если ты знаешь, как прийти с ним в контакт, внезапно ты снова ребенок.

Ребенок никогда не теряется в твоей жизни, он остается в тебе. Не происходит так, что ребенок умирает, когда ты становишься юношей, и юноша умирает, когда ты становишься стариком, нет – младенец, которым ты родился, все еще у тебя внутри; вокруг него накопилось много слоев, но если ты проникнешь сквозь все эти слои, внезапно в тебе взорвется ребенок. Этот взрыв я называю экстазом.

Иисус говорит: «Пока вы не станете как дети, вы не войдете в царство моего Бога». Именно это он подразумевает, и именно об этом я с вами говорю. Если ты проникнешь сквозь свою твердую оболочку, стены, что окружают тебя, многие слои, внезапно у тебя внутри взорвется ребенок. Снова ты посмотришь на мир этими невинными глазами ребенка. Тогда есть Бог.

Бог – это не философская концепция, это этот мир, на который ты смотришь глазами ребенка. Тот же самый мир – эти цветы, эти деревья, это небо и ты – тот же самый мир внезапно приобретает новое качество божественности, если ты смотришь на него глазами ребенка. Нужно только чистое, мягкое, нежное сердце. Не хватает не Бога, не хватает тебя. Отсутствует не Бог, отсутствуешь ты.

Когда человек рождается, он нежный и слабый; в смерти он жесткий и твердый. Когда вещи и растения живы, они мягкие и гибкие; когда они умирают, они ломкие и сухие.

Учись. Жизнь учит многими способами. Жизнь показывает человеку, каким он должен быть.

Таким образом, жесткость и твердость сопутствуют смерти, а мягкость и нежность сопутствуют жизни.

Если хочешь быть более живым, изобильно живым, ищи то, что сопутствует жизни: нежность, мягкость.

Все, что приводит тебя в замешательство, делает тебя жестким. Живи таким образом, чтобы в каждое мгновение ты был свободен от прошлого мгновения. Твоя ситуация в точности похожа на эту: у тебя большой дом со многими комнатами, и во всех комнатах головоломки. Весь дом наполнен головоломками, на столах, на стульях, на кроватях, на полах, они свисают с потолка – везде одни головоломки, и ты не смог собрать ни одной. Ты пытаешься собрать одну, чувствуешь, что собрать ее трудно, и берешься за другую. Но первая застревает у тебя в голове, и не только она, некоторые части ты берешь с собой, чтобы поработать над ними потом. Тогда ты пытаешься собрать другую головоломку, но не можешь ее собрать, потому что уже озадачен. Тогда ты переходишь в другую комнату, и таким образом все продолжается и продолжается, кругами.

Ты переполнен несобранными головоломками, и мало-помалу ты становишься совершенно невротичным. Ни одна часть жизни не разгадана, и вокруг тебя висят тысячи головоломок. Они берут свою дань. Они убивают тебя.

Никогда не носи вещи из прошлого – оно прошло. В каждое мгновение избавляйся от него, решено оно или нет. Ничего нельзя с этим сделать, отбрось это – не носи части, потому что эти части не позволят тебе решить проблем, с которыми ты живешь в это мгновение. Живи это мгновение как можно более тотально, и внезапно ты осознаешь, что если ты живешь тотально, все решается. Тогда не нужно ничего разгадывать. Жизнь не проблема, которую нужно разрешить, это тайна, которая должна быть прожита. Если ты живешь тотально, она решена, и ты выходишь из этого красивым, обогащенным, и открываются новые сокровища твоего существа, и вокруг тебя ничто не висит. Тогда ты переходишь в другое мгновение с такой свежестью, с такой тотальностью, интенсивностью, что и другое мгновение проживается и решается.

Никогда не продолжай накапливать вокруг себя непрожитые мгновения, иначе ты станешь жестким. Ты можешь оставаться мягким, только если не несешь ничего из прошлого. Почему дети мягкие? Они ничего не несут. Их путь – путь мудреца. Если ребенок в гневе, он в гневе, и в это мгновение он не заботится о том, что говорит о гневе Будда. Он не заботится о том, что Махавира учил: «Не гневайтесь» – он приходит в настоящий гнев! Его гнев так интенсивен, что сама эта интенсивность становится красивой. Посмотри на ребенка, когда он в настоящем гневе, все его тело, его лицо краснеют, он прыгает, кричит, словно вот-вот разрушит весь мир. Взрыв энергии… а в следующее мгновение гнев ушел, и он играет, посмотри на его лицо – ты не сможешь поверить, что это лицо мгновением раньше было гневным. Сама улыбка!.. Так красиво, так счастливо.

Именно так и нужно жить. В одно мгновение будь в нем, и будь так тотален, чтобы ничего не оставалось в следующее. Ребенок проживает мгновение гнева и движется дальше. Когда в мире будет возможно лучшее образование, мы не будем учить детей не гневаться. Гнев сам по себе не плох – опасно его носить, накапливать. Вспышки гнева красивы, фактически, необходимы; они придают жизни тонус. Они делают жизнь более соленой. Иначе ты почувствуешь себя дряблым; у тебя не будет тонуса. Это само по себе хорошее упражнение, и если человек может быть в нем тотально и выйти из него тотально, без единой царапины, в этом нет ничего плохого.

И человек, который может гневаться тотально, может и быть тотально счастлив, или тотально любить, потому что дело не в том, в гневе ты, счастье или любви. Единственное, чему ты учишься из всех переживаний, это тому, как быть тотальным. Если тебе не разрешается испытывать гнев, ты будешь неполным. Ты живешь мгновение частично, другая часть остается висеть в уме. Тогда ты улыбаешься, но твоя улыбка не чиста, она развращена, потому что в ней висит гнев. Твои губы улыбаются, но они ядовиты; гнев не ушел, прошлое не ушло, ты не совершенно свободен быть здесь и сейчас. Прошлое оставило на тебе тень. И это продолжается и продолжается. Ты будешь сбит с толку. Вся жизнь становится пережитком. Тогда ты ничего не можешь прожить, не можешь любить, не можешь молиться, не можешь медитировать.

Люди приходят ко мне и говорят: «Когда мы медитируем, внезапно возникают миллионы мыслей. Обычно эти мысли не возникают, но когда мы медитируем, они возникают». Почему это происходит? Незавершенные опыты – когда ты медитируешь, ты не занят, и они набрасываются на тебя: «Ты не занят, по крайней мере, реши нас, заверши нас, осуществи нас. Ты ничего не делаешь – медитация это просто ничего-не-делание, просто сидение на месте. Сделай что-то! Вот этот гнев; реши его. Вот эта любовь; реши ее. Вот это желание, сделай что-нибудь!»

Когда ты занят, ты так занят, что все эти вещи окружают тебя, но никогда не становятся фокусом твоего внимания. Но когда ты медитируешь, все они попытаются привлечь твое внимание – «Мы незакончены!» Это привидения из прошлого.

Живи каждое мгновение тотально. И живи с осознанностью, чтобы не носить прошлое. Это легко, нужно лишь немного осознанности – больше ничего не нужно. Не живи во сне, подобно роботу; будь немного сознательнее, и ты сможешь увидеть. И тогда ты сможешь стать мягким как ребенок, гибким как новое, прорастающее растение. И это качество можно пронести до последнего мгновения смерти; ты остаешься гибким. Если ты остаешься гибким, молодым, свежим, смерть случается, но случается не с тобой. Поскольку ты несешь в себе жизнь, смерть не может случиться. Умирают только люди, которые уже мертвы. Люди, которые остаются живыми… они наблюдают, как происходит смерть – умирает тело, умирает ум, но не они сами. Они остаются вне этого, они остаются трансцендентальными.

Таким образом, если армия упорна, она проиграет битву.

Лао-цзы кажется абсурдным. Он говорит, что если армия упорна, она проиграет битву, а ты думаешь, что победишь, если будешь упорным.

Если дерево жестко, его срубят. Большое и сильное принадлежит к низшему, мягкое и слабое принадлежит вершине.

Корни тверды, они принадлежат низшему. Цветы очень мягки, они принадлежат вершине. И это правильная структура общества: если люди сильны, они принадлежат корням, а люди, которые мягки, принадлежат вершине. Поэты и художники должны принадлежать вершине. Святые и мудрецы должны принадлежать высочайшей вершине. Солдаты, политики, бизнесмены должны принадлежать низшему; они не должны принадлежать вершине. Весь мир стоит вверх ногами, потому что жесткие люди пытаются быть наверху.

Это все равно как если бы корни стали политиками и попытались быть на вершине дерева, а цветы пытались бы принудить быть на месте корней, под землей. Когда в мире было больше равновесия, например, в Индии, брамины принадлежали к вершине. Мы поместили их на вершину. Брамины – это святые, те, кто познал брахму. Это не каста, это не имеет ничего общего с рождением; это имеет нечто общее с внутренним воскресением. Те, кто познал предельное – брамины. Они принадлежали вершине, они были цветами. Даже короли, очень могущественные императоры, должны были прийти и поклониться у их ног. Это был правильный путь – король, как бы он ни был могуществен, как бы он ни был велик, все же король. Человек мира все еще невротичен, все еще гонится за амбициями и эго; он должен поклониться.