Текст книги "Молния"

15

Пояс Кокошки в мгновение ока вернул Штефана назад, в главную лабораторию, и он вошел в ворота, полностью открыв сопло баллона с «вексоном». Штефан так крепко нажимал на спусковой крючок, что у него разболелась рука, и боль начала потихоньку подниматься к раненому плечу.

Из полумрака обитого медью бочонка Штефан мог видеть лишь часть лаборатории. Его взгляд зацепился за двоих мужчин в темных костюмах, заглядывавших в ворота. Мужчины смахивали на агентов гестапо, словно клонированных преимущественно из дегенератов и фанатиков, и Штефан с облегчением понял, что они не видят его так же ясно, как он их; по крайней мере, в первую секунду они наверняка решат, что это Кокошка.

Штефан прошел вперед, держа в вытянутой левой руке баллон с «вексоном», а правой сжимая пистолет. Люди в лаборатории, не успев понять, что к чему, упали на пол возле ворот и к тому времени, как Штефан спустился в лабораторию, уже бились в агонии. У них возникла неукротимая рвота, из ноздрей хлынула кровь. Один из них, повернувшись на бок, судорожно дрыгал ногами и ногтями царапал горло; другой, лежавший в позе эмбриона, скрюченными пальцами, точно когтями, пытался вырвать себе глаза. Возле панели управления воротами трое знакомых Штефану ученых в лабораторных халатах – Гёпнер, Эйке, Шмаузер, – словно безумные, корчились на полу и разрывали руками тело. Все пятеро умирающих пытались кричать, но мешало распухшее горло; они могли выдавить из себя лишь едва слышные, леденящие душу жалобные звуки, похожие на мяуканье мелких животных в руках живодеров. Штефан стоял над ними, живой и невредимый, но объятый ужасом. Спустя тридцать-сорок секунд все было кончено.

Применив против этих людей «вексон», Штефан добился торжества жестокой справедливости, поскольку все они были исследователями, разработавшими в 1936 году при финансовой поддержке нацистов первый нервно-паралитический газ, известный как «табун», – фосфорорганическое соединение, которое фактически лежало в основе всех следующих поколений нервно-паралитических газов, убивавших путем воздействия на нервные импульсы. В том числе и «вексона». Люди из 1944 года были убиты оружием будущего, хотя это отравляющее вещество было создано в их собственном уродливом обществе, нацеленном на уничтожение себе подобных.

И все же смерть этих пятерых не принесла Штефану особого удовлетворения. В своей жизни он видел столько смертей, что ликвидация виновных для защиты невинных – убийство ради торжества справедливости – вызывала у него отвращение. Однако он был вынужден делать то, что должно.

Штефан бросил пистолет на лабораторный стол, снял с плеча «узи» и положил рядом. Достал из кармана джинсов кусок проволоки и зафиксировал в поднятом положении спусковой крючок «вексона». Выйдя в коридор, он поставил баллон с газом в центре. Через несколько минут газ распространится через лестничные колодцы, шахты лифтов и вентиляционные шахты по всему зданию.

К величайшему удивлению Штефана, в коридоре было включено ночное освещение и в остальных лабораториях не было ни одной живой души. Оставив газ распыляться, Штефан подошел к панели управления главной лаборатории, чтобы узнать точное время своего возвращения с помощью пояса Кокошки. На часах было 21:11 16 марта.

Исключительная удача. Штефан ожидал, что вернется в институт в тот час, когда большинство сотрудников института – кое-кто начинал работу в шесть утра, а некоторые засиживались до восьми вечера – будут на рабочих местах, а следовательно, по всему четырехэтажному зданию окажется разбросано около ста мертвых тел. Обнаружив эти тела, представители службы безопасности сразу догадаются, что убийства – дело рук Штефана Кригера, перенесшегося из будущего с помощью пояса Кокошки. И непременно поймут, что он вернулся не только для того, чтобы убить максимально возможное число сотрудников института, но и для осуществления какого-то другого замысла, после чего устроят всестороннее расследование, чтобы раскрыть его план и компенсировать нанесенный им урон. Но сейчас… если в институте практически никого не окажется, Штефан сможет ликвидировать несколько тел для сокрытия следов своего пребывания, сделав так, чтобы подозрение пало на погибших людей.

Через пять минут баллон с «вексоном» полностью опустел. Газ распространился по всему зданию, за исключением двух охраняемых вестибюлей у центрального и заднего входа, где не было общих вентиляционных шахт с остальными помещениями. Штефан прошел по всем этажам, из комнаты в комнату, в поисках новых погибших. Кроме тех пятерых, единственными жертвами оказались первые путешественники во времени: животные, содержавшиеся в цокольном этаже. Их трупы представляли собой душераздирающее зрелище, расстроившее Штефана едва ли не сильнее, чем вид убитых «вексоном» людей.

Вернувшись в главную лабораторию, Штефан взял из белого шкафа пять специальных поясов, которые застегнул на покойниках поверх одежды. Затем поспешно перепрограммировал ворота, чтобы послать тела убитых сотрудников института приблизительно на шесть миллиардов лет в будущее. Штефану хотелось отправить тела в то время, когда на Земле уже не останется людей и, следовательно, никто не сможет воспользоваться поясами возвращения. В свое время Штефан где-то читал, что через шесть миллиардов лет Солнце или станет красным карликом, или вообще потухнет.

Возиться с мертвецами в тиши опустевшего института было жутковато. Время от времени Штефану слышались крадущиеся шаги, и он цепенел от страха. Пару раз он прерывал работу, прислушиваясь к звукам – плодам его больного воображения, но кругом стояла абсолютная тишина. Он даже оглянулся на одного из мертвецов, почти поверив, что тот собирается подняться, опершись холодной рукой о механизмы. Только сейчас Штефан понял степень разрушительного воздействия на его психику бесчисленных смертей, свидетелем которых он был за последние годы.

Один за другим Штефан затаскивал зловонные трупы в ворота, проталкивая тела за точку переноса во времени и складывая их штабелем поперек энергетического поля. Они мгновенно исчезли, свалившись во временной портал, чтобы появиться в неподдающейся воображению далекой эпохе – либо на Земле, холодной и мертвой, без флоры и фауны, либо в безвоздушном пространстве, где существовала Земля до того, как ее поглотило взорвавшееся Солнце.

Штефан усиленно старался не переступить через точку переноса во времени. Если он окажется в вакууме космического пространства и перенесется на шесть миллиардов лет вперед, то моментально погибнет, даже не успев нажать на кнопку возвращения в лабораторию.

Избавившись от всех пяти тел сотрудников института и убрав отвратительные следы их смерти, Штефан вконец обессилел. К счастью, нервно-паралитический газ не оставлял видимых следов, благодаря чему можно было не вытирать каждую поверхность. Раненое плечо Штефана болезненно пульсировало, совсем как в первые дни после ранения.

Но по крайней мере, он умело замел все следы. Завтра утром начальство наверняка решит, что Кокошка, Гёпнер, Эйке, Шмаузер и двое гестаповцев, разуверившись в победе Третьего рейха, дезертировали в далекое будущее в поисках мира и материального благополучия.

И тут Штефан вспомнил о животных в цокольном этаже. Если сотрудники института обнаружат в клетках трупы животных, будет проведена проверка для выяснения причин их гибели, и полученные результаты наверняка посеют ядовитые семена сомнения относительно версии, согласно которой Кокошка и остальные дезертировали через ворота времени. И тогда основным подозреваемым вновь станет Штефан Кригер. Нет, лучше, чтобы животные просто испарились. Если не будет трупов, их исчезновение навсегда останется тайной, но напрямую не укажет на истинную причину произошедшего.

Горячая пульсирующая боль в плече стала еще сильнее, когда Штефан, использовав вместо саванов чистые лабораторные халаты, связал животных веревкой и отправил их уже без поясов на шесть миллиардов лет в будущее, а затем убрал из коридора пустой баллон, чтобы послать его в том же направлении.

Теперь Штефан оказался готов к двум решающим путешествиям в будущее, исход которых должен был привести к полному уничтожению института и окончательному поражению нацистской Германии. Подойдя к панели управления, Штефан достал из кармана джинсов сложенный лист бумаги с результатами многодневных вычислений, сделанных на компьютере в Палм-Спрингсе.

Если бы у него была возможность вернуться из 1989 года с достаточным количеством взрывчатки, чтобы превратить институт в груду раскаленных камней, он справился бы с этой работой прямо здесь и сейчас. Однако, поскольку Штефану пришлось тащить на себе тяжелый баллон с «вексоном», рюкзак с шестью книгами, пистолет и «узи», ему удалось бы взять с собой не более сорока-пятидесяти фунтов пластида, чего явно не хватало для выполнения задачи. Взрывчатку, которую Штефан заложил на чердаке и в подвале института несколько дней назад по местному времени, обезвредил Кокошка. Штефан мог бы вернуться из 1989 года с парой канистр бензина, чтобы сжечь институт дотла, однако многие важные исследовательские документы были заперты в несгораемых картотечных шкафах, к которым даже у Штефана не было доступа, и только опустошительный взрыв мог превратить содержимое шкафов в пепел.

Штефану определенно не удастся уничтожить проклятое заведение в одиночку.

Но он знал, кто ему сможет помочь.

Сверяясь с цифрами, полученными на компьютере, Штефан запрограммировал ворота так, чтобы перенестись на три с половиной дня вперед, взяв за точку отсчета ночь 16 марта. Географически он окажется на британской земле в самом сердце разветвленных подземных убежищ под правительственным зданием с видом на Сент-Джеймс-парк возле Сториз-Гейт. Именно там во время войны было создано бомбоубежище со штаб-квартирой премьер-министра и других официальных лиц. Штефан рассчитывал прибыть ровно в 7:30 в конкретную комнату для совещаний. Столь точный скачок во времени можно было осуществить лишь с помощью компьютеров образца 1989 года, способных произвести сложные расчеты для определения нужных пространственно-временных координат.

Оставив оружие и взяв с собой лишь рюкзак с книгами, Штефан вошел в ворота, пересек точку переноса в будущее и материализовался в углу комнаты для совещаний, в центре которой стоял большой стол в окружении двенадцати стульев; десять из них пока пустовали. В комнате находились только два человека: секретарь в британской военной форме, с карандашом в одной руке и блокнотом – в другой, и мужчина, диктовавший ему срочное сообщение, – Уинстон Черчилль.

16

Клитман, скрючившийся возле «тойоты», неожиданно понял, что, даже если бы они оделись, как цирковые клоуны, это было бы куда уместнее, чем выбранный для них властный стиль. Вокруг лежала белая пустыня с вкраплениями светло-коричневого, бледно-розового и персикового, с редкой растительностью и практически с полным отсутствием скалистых формирований, за которыми можно было бы укрыться. И пытавшиеся окружить женщину люди Клитмана в своих темных костюмах были так же хорошо заметны, как жучки на свадебном торте.

Хубач, который стоял перед «тойотой» и короткими очередями вел из автомата огонь по «бьюику», низко пригнулся:

– Они с мальчишкой спрятались за капотом машины вне зоны видимости.

– Скоро здесь объявятся местные власти. – Брахер посмотрел на запад, в сторону автомагистрали 111, затем – на юго-запад, туда, где в четырех милях отсюда рухнул с насыпи патрульный автомобиль.

– Снимите пиджаки, – распорядился Клитман, стягивая свой. – Белые рубашки лучше сольются с ландшафтом. Брахер, ты оставайся здесь, помешай бабе ускользнуть этим путем. Фон Манштейн и Хубач, попытайтесь обойти ее справа. Рассредоточьтесь и не выходите из укрытия, пока не найдете другого. Я направлюсь на северо-восток, попробую подобраться к ней слева.

– Неужели мы убьем ее, не выяснив, что задумал Кригер? – спросил Брахер.

– Да, – не раздумывая, отозвался Клитман. – Она слишком хорошо вооружена и живой нам не дастся. Клянусь честью, Кригер к ним скоро присоединится! Еще пара минут – и он вернется сюда через ворота времени. Нам будет легче с ним справиться, если уберем женщину. А теперь вперед. Марш!

Хубач, а за ним и Манштейн вышли из-за «тойоты» и короткими перебежками, низко пригнувшись, двинулись на юго-юго-восток.

Оберштурмфюрер с «узи» в руке, старясь держаться поближе к земле, побежал в северном направлении в сторону чахлого мескитового дерева, над которым повисли несколько перекати-поле.

Лора, слегка разогнувшись, выглянула из-за переднего крыла «бьюика», и как раз вовремя. Двое мужчин в белых рубашках и черных брюках выбежали из-за «тойоты» и направились на восток, в ее сторону, забирая чуть-чуть южнее, явно собираясь обойти «бьюик» с тыла. Лора выпустила короткую очередь в сторону первого нападавшего, но тот укрылся за похожим на зуб скальным образованием и благополучно исчез из виду.

При звуке выстрелов второй мужчина распростерся ничком в небольшой впадине, которая, если и не скрывала его целиком, все же не позволяла вести прицельный огонь. Ну а Лора не хотела тратить впустую патроны.

Она видела, где именно укрылся второй мужчина, но вот третий нападавший открыл огонь, спрятавшись за «тойотой». Пули отскакивали от «бьюика», пролетая в дюйме от головы Лоры, и ей пришлось снова пригнуться.

Штефан должен был вернуться буквально через три-четыре минуты. Что совсем немного. Совсем немного. Целая вечность.

Крис сидел, прислонившись спиной к переднему бамперу «бьюика», прижав колени к груди и обняв их руками. Мальчик дрожал как осиновый лист.

– Держись, малыш, – сказала Лора.

Он посмотрел на мать, но ничего не ответил.

За последнюю пару недель им пришлось пережить немало ужасов, но Лора еще ни разу не видела, чтобы Крис настолько упал духом. Его лицо побледнело и осунулось. Сын наконец понял, что эта игра в прятки отнюдь не была невинной забавой и только в кино все легко и просто. От этого кошмарного открытия взгляд Криса стал потухшим и обреченным, что пугало Лору до потери пульса.

– Держись, – повторила она.

Лора переползла к левому переднему крылу, а оттуда – на переднее сиденье, где, скрючившись, оглядела местность к северу от них. Ее беспокоило, что, если убийцы подберутся с фланга, они с Крисом не смогут использовать «бьюик» в качестве баррикады и им некуда будет бежать, кроме голой пустыни, где их расстреляют с расстояния пятидесяти ярдов. «Бьюик» был здесь единственным приемлемым укрытием, а значит, Лоре следовало постараться, чтобы автомобиль постоянно находился между ней и нападавшими.

Но на северном фланге она никого не обнаружила. В этом направлении рельеф казался более неровным, с редкими низкими грядами камней, белыми барханами и впадинами в рост человека, которых Лора отсюда, конечно, не видела, но где наверняка мог укрыться преследователь. Она не заметила никакого движения, разве что три перекати-поле хаотично перемещались, подгоняемые слабыми порывами изменчивого ветра.

Проскользнув мимо Криса, она обнаружила, что двое мужчин, подбиравшихся к ней с юга, возобновили свои попытки. Они уже были в тридцати ярдах от Лоры, всего в двадцати ярдах от капота «бьюика» и приближались с пугающей скоростью. И если первый из них по-прежнему бежал, пригнувшись и лавируя, то второй вел себя гораздо смелее, возможно решив, что Лора сосредоточилась на бегущем впереди.

Но Лора, вопреки ожиданиям второго убийцы, высунувшись из-за «бьюика», выпустила в него длинную очередь. Чтобы прикрыть товарищей, стрелок возле «тойоты» открыл по Лоре ураганный огонь, однако ей удалось попасть в цель: второй человек, взлетев в воздух, упал в колючие вечнозеленые кусты. Он еще не умер, но явно вышел из игры, так как его пронзительные вопли свидетельствовали о том, что он смертельно ранен.

Снова пригнувшись ниже линии огня, Лора поймала себя на том, что злобно ухмыляется. Вопли этого человека, в которых слышались ужас и боль, ласкали ей слух. Лору потрясла собственная дикая реакция, эта неукротимая жажда крови, но она решила не сдерживаться, инстинктивно поняв, что первобытная ярость лишь придаст ей бесстрашия и коварства.

Итак, одним меньше. Возможно, осталось лишь двое.

А скоро вернется Штефан. Не важно, сколько времени уйдет у него в 1944 году на осуществление задуманного, он запрограммирует ворота, чтобы вернуться сюда почти сразу после отправления в прошлое. Он присоединится к ней и вступит в бой буквально через две-три минуты.

17

Когда Штефан материализовался, премьер-министр смотрел прямо на него, но мужчина в форме – сержант – узнал о прибытии гостя из прошлого по сильному электрическому разряду, сопровождавшему его появление. От Штефана исходили тысячи ярких извивающихся лучей сине-белого света, словно их генерировало его тело. Возможно, во внешнем мире, находящемся над этими подземными помещениями, небеса содрогнулись от оглушительных раскатов грома и ярких разрядов молнии, но остаточная энергия путешествий во времени была частично высвобождена прямо здесь, и это яркое зрелище заставило потрясенного сержанта в ужасе вскочить на ноги. Шипящие электрические змеи, разбежавшись по полу, поползли по стенам и, слившись на мгновение на потолке, исчезли. Единственный урон был нанесен лишь настенной карте Европы, которая сморщилась в нескольких местах, хотя и не обгорела.

– Охрана! – закричал сержант.

Он был не вооружен, но явно уверен, что на его крик оперативно откликнутся, поскольку, повторив свой призыв, не сделал ни шага в сторону двери.

– Мистер Черчилль, – не обращая внимания на сержанта, начал Штефан, – я не причиню вам зла.

Дверь распахнулась, в комнату вбежали два солдата – один держал револьвер, другой – автоматический карабин.

Опасаясь, что его сейчас застрелят, Штефан поспешно произнес:

– Сэр, я вас очень прошу, выслушайте меня. От этого зависит судьба мира.

Во время суматохи премьер-министр оставался сидеть в кресле в конце стола. Штефану показалось, что в глазах великого человека промелькнуло удивление, а возможно, и страх, хотя трудно сказать наверняка. Лицо премьер-министра сохраняло озадаченное и одновременно суровое выражение, известное Штефану по многочисленным фотографиям.

– Погодите. – Остановив охрану взмахом руки, премьер-министр в ответ на протесты сержанта сказал: – Если бы в его намерения входило меня убить, он наверняка сделал бы это сразу же после появления в штаб-квартире. – И, повернувшись к Штефану, добавил: – Сэр, ваш выход на сцену – это нечто особенное. Не хуже, чем у молодого Лоуренса Оливье. И не менее эффектно.

Штефан невольно улыбнулся. Он вышел из угла комнаты, но, сделав шаг по направлению к столу, заметил, что охрана сразу напряглась, и заговорил с почтительного расстояния:

– Сэр, судя по способу моего появления здесь, нетрудно догадаться, что я не просто курьер. То, что я собираюсь вам сообщить, несколько необычно. Информация моя весьма деликатного свойства, и, возможно, вы захотите сохранить ее в тайне.

– Если вы рассчитываете, что мы оставим вас наедине с премьер-министром, значит вы просто сумасшедший! – возмутился сержант.

– Возможно, он и сумасшедший, – заявил премьер-министр, – но очень талантливый сумасшедший. И вы не можете этого не признать, сержант. Если охрана обыщет его и не найдет оружия, я уделю этому джентльмену немного своего времени.

– Но, сэр, вы не знаете, кто он такой. Или что он такое. То, как он явился сюда…

– Сержант, я знаю, как он явился, – оборвал его Черчилль. – И пожалуйста, запомните: об этом известно только нам с вами. Я надеюсь, вы будете держать рот на замке относительно того, что здесь видели. Считайте, что это оперативная информация под грифом «Совершенно секретно».

После выволочки от начальства сержант остался стоять в стороне, периодически бросая злобные взгляды на Штефана, которого обыскивала охрана.

Никакого оружия у Штефана не нашлось, только набитый книгами рюкзак и кое-какие бумаги в карманах. Бумаги ему вернули, а книги сложили в центре стола. Штефана немного позабавило, что, выкладывая книги, никто не обратил внимания на их тематику.

Сержант, по-прежнему с карандашом и блокнотом в руках, повинуясь приказу премьер-министра, вышел вслед за охраной из комнаты. Когда дверь за ними закрылась, Черчилль показал Штефану на стул, который освободил сержант. Секунду они сидели в молчании, с интересом разглядывая друг друга. Затем премьер-министр кивнул на стоявший на подносе дымящийся чайник:

– Может быть, чая?

Двадцать минут спустя, когда Штефан изложил в сжатом виде половину своей истории, премьер-министр пригласил дежурившего в коридоре сержанта:

– Сержант, мы немного задержимся. Боюсь, мне придется на час отложить заседание военного кабинета. Оповестите всех остальных. И передайте им мои извинения.

Через двадцать пять минут Штефан наконец закончил рассказ.

Задав еще несколько вопросов, хорошо продуманных и по существу, премьер-министр сказал:

– Полагаю, для сигары еще рановато, но не хочется отказывать себе в этом удовольствии. Не желаете присоединиться?

– Нет, благодарю, сэр.

Обрезав себе сигару, Черчилль произнес:

– Если оставить в стороне ваше эффектное появление, которое на самом деле ничего не доказывает, кроме существования революционных способов путешествовать, – возможно, это действительно путешествия во времени, а возможно, и нет, – у вас имеются другие доказательства, способные убедить здравомыслящего человека в правдивости вашей истории?

Штефан предвидел подобный вопрос, а потому был готов к нему.

– Сэр, побывав в будущем и прочитав отрывки из ваших военных мемуаров, я совершенно точно знал, что вы будете в этой комнате в этот конкретный день и в этот конкретный час. Более того, я знал, что вы будете здесь делать за час до заседания военного кабинета. – (Затянувшись сигарой, премьер-министр вопросительно поднял брови.) – Вы диктовали письмо генералу Александеру в Италию, где высказывали озабоченность по поводу сражения за Монте-Кассино, которое, затягиваясь, уносило слишком много человеческих жизней.

Черчилль сохранял невозмутимый вид. Если его и удивила осведомленность Штефана, то он никак не поощрил собеседника – ни кивком, ни прищуром глаз.

Впрочем, Штефан и не нуждался в поощрении, так как знал, что не ошибается.

– Из ваших военных мемуаров, которые вы впоследствии напишете, мне запомнилась вступительная часть послания генералу Александеру, которое вы не закончили диктовать сержанту из-за моего появления. Итак: «Надеюсь, вы сможете мне объяснить, почему эта тропа протяженностью всего две-три мили через гору Монте-Кассино, где находится монастырь, стала единственным местом, выбранным вами для наступления…»

Премьер-министр снова затянулся сигарой, пустил кольцо дыма и внимательно посмотрел на Штефана. Их стулья разделяло всего несколько футов, и пристальный взгляд Черчилля нервировал Штефана больше, чем он того ожидал.

Наконец премьер-министр нарушил молчание:

– Значит, вы получили эту информацию из мемуаров, которые я напишу в будущем?

Штефан встал со стула и разложил шесть толстых книг, которые охрана вынула из рюкзака, – изданных «Хаутон Миффлин» в бумажной обложке по 9,95 доллара за штуку – на конце стола перед Уинстоном Черчиллем.

– Сэр, перед вами ваша шеститомная история Второй мировой войны. Принято считать, что эта работа является наиболее авторитетной оценкой данного военного конфликта, а также величайшим произведением не только в области истории, но и литературы.

Он собрался было добавить, что в 1953 году Черчилль стал лауреатом Нобелевской премии по литературе, в том числе и за эти работы, но решил промолчать. Ведь жизнь, лишенная таких грандиозных сюрпризов, становится менее интересной.

Премьер-министр тщательно изучил обложки всех шести книг, первую страницу и последнюю и позволил себе улыбнуться, когда прочел три строчки из критической статьи в литературном приложении «Таймс». Затем открыл один том и небрежно перелистал страницы, но читать не стал.

– И это не искусная подделка, – заверил премьер-министра Штефан. – Если вы прочтете любую страницу на выбор, то узнаете свой неповторимый стиль. Вы найдете…

– Мне нет нужды это читать. Я вам верю, Штефан Кригер. – Черчилль отодвинул книги и откинулся на спинку кресла. – Кажется, я понимаю, почему вы ко мне пришли. Вы хотите, чтобы я организовал бомбардировку района Берлина, где расположен ваш институт.

– Да, премьер-министр, вы совершенно правы. Это необходимо сделать до того, как сотрудники института закончат изучение доставленных из будущего материалов по ядерному оружию и ознакомят с ними широкую научную общественность Германии, что может произойти со дня на день. Вы должны действовать, прежде чем они вернутся из будущего с чем-то таким, что повернет ход войны не в пользу союзников. Я дам вам точные координаты института. Ведь, так или иначе, бомбардировщики военно-воздушных сил Соединенных Штатов и Великобритании с начала года совершают дневные и ночные налеты на Берлин…

– Парламент постоянно поднимает шум по поводу бомбардировки городов, даже вражеских городов, – заметил Черчилль.

– Да, но речь не идет о бомбардировке всего Берлина. Поскольку цель четко обозначена, эту миссию, естественно, придется выполнить в дневное время. Однако, если вы нанесете удар по этому району, если сотрете это здание с лица земли…

– Несколько кварталов по обе стороны от института будут разрушены до основания, – закончил за Штефана премьер-министр. – Мы не можем нанести удар с хирургической точностью, чтобы уничтожить только один квартал.

– Да, я все понимаю. И тем не менее вы должны отдать приказ, сэр. На этот район необходимо сбросить намного больше бомб, причем в ближайшие несколько дней, чем на любой другой клочок земли на арене военных действий в Европе за всю Вторую мировую войну. От института должна остаться лишь горстка пыли.

Минуту-другую премьер-министр молчал, задумчиво разглядывая сизую струйку сигарного дыма, и наконец произнес:

– Конечно, мне нужно проконсультироваться с моими советниками. Полагаю, мы сможем подготовить и начать бомбардировку не раньше чем через два дня от сегодняшнего числа, то есть двадцать второго, но не позднее двадцать третьего.

– Думаю, эти сроки вполне подойдут, – облегченно вздохнул Штефан. – Но только не позже. Ради бога, сэр, только не позже!

18

Из своего укрытия за мескитовым деревом с повисшим над ним перекати-полем Клитман наблюдал, как женщина, скорчившись у левого крыла «бьюика», обозревает пустыню к северу от себя. Клитмана она не видела. Когда она переползла к другому крылу, повернувшись спиной к Клитману, он рванул вперед и, пригнувшись, побежал к следующему укрытию – выветренной одинокой скале, за которой невозможно было спрятаться целиком.

Оберштурмфюрер мысленно проклинал лоферы «Балли» у себя на ногах. Подошва оказалась слишком скользкой для такого рода заданий. Теперь Клитман понимал, что для выполнения миссии по ликвидации людей глупо было одеваться, как молодой топ-менеджер или баптистский священник. Ну ладно, хотя бы очки «Рэй-Бан» пригодились. Слепящее солнце отражалось от каждого камня и каждого бархана; без солнцезащитных очков Клитман не видел бы лежавшую впереди местность, а значит, постоянно оступался и падал бы.

Он уже собрался было нырнуть в очередное укрытие, но внезапно услышал, как женщина открыла стрельбу в другом направлении. Убедившись, что она отвлеклась, Клитман продолжил идти вперед. Внезапно он услышал вопль настолько пронзительный, что он скорее походил не на крик человека, а на визг дикого животного, которому другое животное когтями вырывало внутренности.

Клитман, потрясенный до глубины души, укрылся в длинной каменистой ложбине, не попадавшей в поле зрения женщины. Он прополз по-пластунски до конца выемки и остался лежать, тяжело дыша. Подняв наконец голову на уровень земли, Клитман обнаружил, что находится всего в пятнадцати ярдах, если двигаться прямо на север, от задней двери «бьюика». Оставалось продвинуться еще на несколько ярдов на восток – и тогда он окажется прямо у женщины за спиной. Идеальная позиция, чтобы срезать ее автоматной очередью.

Крики стихли.

Предположив, что второй человек, к югу от нее, ошарашенный гибелью напарника, какое-то время будет лежать тихо, Лора переместилась к другому крылу «бьюика».

– Детка, всего две минуты. Максимум две минуты, – сказала она Крису.

Она съежилась у крыла автомобиля и обвела взглядом северный фланг. С той стороны в пустыне, казалось, по-прежнему никого не было. Ветер улегся, и даже перекати-поле замерли.

Если их только трое, они наверняка не оставят кого-то одного возле «тойоты», пока остальные пытаются окружить Лору с того же направления. Итак, если нападавших только трое, тогда двое подбирающихся к «бьюику» с юга разделятся и один из них двинется на север. Значит, на покрытых редкой растительностью песчано-глинистых просторах к северо-западу от «бьюика» должен быть четвертый человек, а возможно, и пятый.

Но где?

19

Когда Штефан поблагодарил премьер-министра и встал с места, собираясь покинуть комнату, Черчилль показал на лежавшие на столе книги:

– Не хотелось бы, чтобы вы забыли ваши книги. Если вы их оставите, у меня появится слишком большой соблазн заняться плагиатом у самого себя!

– То, что вы не стали уговаривать меня оставить вам книги, служит еще одним подтверждением вашей незаурядности, – заметил Штефан.

– Чепуха! – Черчилль положил сигару в пепельницу и встал с места. – Если бы у меня сейчас были все эти книги, уже написанные, то я наверняка не стал бы публиковать их в таком виде. Мне захотелось бы их подправить, и после войны я еще многие годы постоянно что-нибудь подчищал бы, чтобы после публикации обнаружить, что я поколебал те самые основы, которые в вашем будущем сделали мои работы классическими. – (Штефан рассмеялся.) – Нет, я совершенно серьезно. Вы говорили, что мои труды станут авторитетными. И вашего предсказания мне вполне достаточно. Поэтому как получится, так получится. Я не стану рисковать, предвосхищая события.

– Что, возможно, весьма мудро с вашей стороны, – согласился Штефан.

Пока Штефан упаковывал книги в рюкзак, Черчилль стоял, заложив руки за спину и слегка раскачиваясь.

– Я хотел бы задать вам так много вопросов о будущем, что их даже трудно сформулировать. О вещах, которые представляют для меня гораздо больший интерес, чем то, будут ли мои работы пользоваться успехом или нет.

– Сэр, мне действительно пора вас покинуть, но…

– Да, я знаю. Не стану вас задерживать. Но скажите по крайней мере одну вещь. Любопытство буквально снедает меня. Итак, давайте посмотрим… Например, что будет с Советами после войны?