Текст книги "Полное собрание стихотворений"

451

 
Когда глаза твои сияли
И руки обвивали шею —
С тобою мы не распознали.
Что в нашей кроется затее.
 
 
Была ли это лишь забава.
Порыв случайного влеченья.
Иль мы уже имели право
На долгое прикосновенье?
 
 
Не все ль равно, чем встреча эта
Обоих нас заворожила.
Когда вся жизнь своим ответом
Нам это право присудила!
1974
 

452

 
Есть радости, что не вернутся боле:
Флоренция, влюбленность, юность, ты…
Они еще томят, еще неволят,
Но все бледнее милые черты.
 
 
О, только бы мне с ними не расстаться,
О, только бы еще хоть иногда
С тобою мне на Арно повстречаться,
Иль нет: у царскосельского пруда!
 
 
А почему не взять мне все с собою,
Не сохранить и «там»? Ведь все равно
Оно живет и дышит лишь со мною
И без меня здесь ни к чему оно!
1971
 

453

 
Листок, что с ним дружил все лето,
Покинув только в сентябре,
Оставил светлую замету
На ярко-красной кожуре.
 
 
То, что сначала было тенью,
Теперь сиянием на ней!
Пускай игра воображенья,
Но это яблоко – вкусней!
 
 
А почему б и нет? Быть может.
Смягчила бережная тень
Все, чем томит и чем тревожит
Тяжелый, знойный летний день?
 
 
И стал душистей отчего-то
Листком убереженный плод!
Ведь вот и нас порой забота
Для лучшей доли бережет.
1972
 

454

 
Если только девушка допустит
Первое к себе прикосновенье —
Что реке, приговоренной к устью,
Нет ей ни возврата, ни спасенья.
 
 
Побежит все легче, все смелее
К дальнему, неведомому морю,
Ни себя, ни встречных не жалея,
Расточая радости и горе.
 
 
Чтобы после, медленной, усталой,
Добрести до тихого залива,
Из всего, что так ее прельщало,
Сохранив одну лишь ветку ивы.
 
 
Ту, что ей на память подарило
Деревце когда-то, под которым
Жизнь ее впервые напоила
Поцелуем влажным и нескорым.
1971
 

455

 
Живите, государи мои русские, в ладу
со своей старой сказкой. Горе тому, у
кого ее не будет под старость!
Лесков
 
 
Кто в детстве не был в царстве сказок.
Тот до своих последних дней
Благоразумием наказан
И в мире нет его скучней.
 
 
Глоток таинственного зелья.
Что был нам подлит в молоко.
Хранит от скуки и безделья
И с ним нам дышится легко.
 
 
И если в жизни невидимкой
Ты не таился никогда
И наугад лесной тропинкой
Не брел неведомо куда.
 
 
А по ночам о небывалом.
О невозможном не мечтал —
То это значит: слишком мало
Ты в детстве сказок услыхал!
1971
 

456

 
Мы сохраняем в памяти былых
Друзей, подруг, а иногда знакомых
Такими всех, какими знали их:
Него седевших, стройных, невесомых.
 
 
И вот к тебе через полсотни лет.
Жестокой не поддавшись перемене.
Вернется вдруг Мариинский Балет
С Карсавиной на окрыленной сцене.
 
 
Иль девушка, что много лет назад
Так радостно близка была с тобою.
Повторит тот же помутневший взгляд
И так же мягко губы приоткроет.
 
 
Как важно кем-то для кого-то быть.
Стать в чьей-то жизни гостем, не прохожим!
Ты можешь этим образ свой продлить,
Пусть незаметно для себя, но все же!
1974
 

457

 
Придется, видно, стать поэтом
Для лозунгов и для реклам!
Ведь ритм и рифма только в этом
И торжествуют! Только там!
 
 
А в тех стихах, что для печати,
Я находил уже не раз
От этих чистых двух понятий
Неубедительный отказ.
 
 
Но вряд ли верный наш читатель
Прельстится этой новизной,
Для Русской Музы столь некстати,
Столь оскорбительно чужой!
 
 
Пути к бессмысленной потере
Так приблизительно легки,
Но все же верю, крепко верю
В бессмертье девственной строки!
1971
 

458

 
Досадно мне, когда поэт снабжает
Свои стихи цепочкой точных дат:
Мол, начал в январе, закончил в мае,
В таком-то городе, деревне, крае,
Такого-то числа.
Скажи, собрат,
Ужель ты так гордыней изувечен,
Что должен возвестить вселенной всей
О дне и месте неудачной встречи
С многоречивой музою своей?
Побольше скромности! Поменьше спеси!
И помни, что не годы, а века
Твои стихи неторопливо взвесят
И что еще не Пушкин ты пока!
1974
 

459

 
Еще не все иссякли ассонансы,
Не всем мазкам уже подведен счет
И если не симфонии – романсы
Еще напишет кто-то и споет.
 
 
И все-таки оно на то похоже,
Что все искусство мира в этот час,
Прощаясь с нами, топчется в прихожей
И постепенно покидает нас.
 
 
Возможны ль вновь высокие удачи:
Разящий жест, крылатый взлет плаща.
Те строки, над которыми заплачем,
Те звуки, что услышим, трепеща?
 
 
Иль нам осталось только бормотанье,
Косноязычье боли и стыда,
И золотой подарок мирозданья
Истрачен нами весь и навсегда?
1971
 

460

 
Луна опять пасется, бродит
Овечкой около земли,
И все почти как прежде, вроде
Того, что не уберегли.
 
 
И от живого дерзновенья,
От окрыленного прыжка
У нас остались лишь каменья
Да пыль – и это все пока.
 
 
Конечно, будем вновь и снова
Тревожить лунный твердозем
И много разного другого
К себе оттуда привезем.
 
 
Но будет так же озаренно
И так же царственно она
Светить поэтам и влюбленным,
Невинна и обнажена.
 
 
И это самым главным будет
Из наших всех надлунных прав,
Тем, чем всегда пленялись люди.
На ней еще не побывав.
1972
 

461. Поэт зарубежья

 
Он живет не в России – это
Неизбывный его удел.
Но он русским живет поэтом
И другим бы – не захотел.
 
 
Пусть доходят всего лишь строчки
До запретной его страны —
Эти порванные листочки
И желанны там и нужны.
 
 
Их заучивают с опаской.
Переписывают тайком.
Их берут, как ребенок сказку,
В свой, замученный явью, дом.
 
 
Пусть сжигают в печи казенной
Неугодливые стихи,
Пусть свирепо и неуклонно
Обличаются их «грехи» —
 
 
Перебродит, перетомится,
Отстрадает моя страна
И обугленную страницу
Прочитает тогда сполна!
1973
 

462

 
Сегодня совсем спокойный
Пригожий осенний день
И листья легко и стройно
Слетают в сырую тень.
 
 
Нет, сравнивать я не буду
(То делали, и не раз),
Что с листьями схожи люди
В их смертный, последний час.
 
 
Но так бы хотелось все же,
Для близких и для чужих,
Чтоб час этот был пригожим,
Спокойным, на тот похожим,
Что в первых строках моих.
1971
 

463. Себе

 
Не пиши последних строк
Предпоследним вечером!
Ведь уже на все, что мог,
Здесь тобой отвечено!
 
 
Брось вопросы задавать —
Обо всем ведь спрошено!
Можно ль там цветок сорвать,
Где кругом все скошено?
 
 
Просто тропкою иди,
Чужеземной, узкою,
Что, быть может, впереди
Все ж сольется с русскою.
1971
 

464

 
Может, жизнь меня не накажет.
Пощадит, хоть уже пора?
Может, осенью, поздней даже,
Будут теплые вечера?
 
 
Может, прежнею теплотою
Будет снова мой сад вспоен
И поднимется надо мною
В свежих листьях мой старый клен?
 
 
Может, будет дано склониться
Над нежданной уже строкой
И смогу дописать страницу
Не озябшей еще рукой?
1974
 

Последнее

Как всегда – моей жене

465

 
Пусть иной из поэтов
Что затворник живет.
В одиночестве этом
О себе лишь поет.
 
 
Никогда одиночкой
Не останется он.
В ком-то, строчка за строчкой.
Он всегда отражен.
 
 
Вот и бродят по свету.
От души до души.
Из копилки поэта
Золотые гроши.
 
 
И поэту известно.
Что он чей-то двойник.
Что он в ком-то безвестном
Повторенным возник.
 
 
И награда поэту
За творимое им
В том, что где-нибудь это
Пригодится другим.
1975
 

466

 
Нагрянет, все и навсегда
Решающая переделка —
Пошли мне, Господи, тогда
Посимпатичнее сиделку.
 
 
Нет, мне, конечно, не нужна
Красавица! К чему? Но все же
Нельзя ли, чтоб была она
И постройней, и помоложе!
 
 
Вот если б русской! Чтобы ей
Не обернулось криптограммой
То, что в одну из злых ночей
В бреду наговорю стихами.
 
 
Не так уж важно, может быть,
Когда, Онегину подобна,
Она хорея отличить
От ямба будет неспособна.
 
 
Зато, когда наедине
Останусь я с самим собою,
Она глаза закроет мне
Своею русскою рукою —
 
 
Как будто родина со мною
Прощается в чужой стране!
1975
 

467

 
На детском крестике моем
«Спаси и сохрани» стояло,
И вот судьба моя во всем
Такую просьбу оправдала.
 
 
Конечно, эта же мольба
На многих крестиках таилась,
Но много ль тех, кому судьба
Такую же явила милость?
 
 
Я не решаюсь утверждать.
Что промысел в ней виден Божий.
Но почему опять, опять
На то бывает так похоже!
 
 
Я заблудиться не хочу
В моих земных недоуменьях
И просто верою плачу
За смутное предположенье.
1975
 

468

 
С каждым изменением названия
Что-то милое идет на слом.
Город Пушкин у меня в сознании
Царским не становится Селом.
 
 
Петроград с его тяжелой тризною
Петербургу нашему не брат.
И уже совсем зловещим призраком
Нынешний маячит Ленинград.
 
 
А за ним пришло на память множество
Оскверненных сел и городов —
Жалкое словесное убожество.
Повторенье омертвелых слов.
 
 
Вновь и вновь шагами молча мерю я
Кладбище погубленных имен.
Что же: примириться мне с потерею
Или мертвый будет воскрешен?
 
 
Может быть, в часовне, за околицей,
Где-нибудь в олонецкой глуши,
Сам Господь наш за Россию молится.
За спасение ее души!
1976
 

469. Молчанье

 
Помолчать мне что-то захотелось
На моем любимом старом пне.
Где порою так легко мне пелось.
А сегодня – не поется мне.
 
 
Помолчать? Но в тайне кто не знает.
Что молчанье тоже говорит.
Что оно карает и прощает.
Позволяет, терпит и сулит.
 
 
Пусть в молчаньи дремлет послушанье.
Но обида тоже в нем жива.
Вероятно где-то на молчанье
Пишут музыку как на слова.
 
 
Может статься, что уже когда-то,
Кто-то мне незримым другом стал:
На мое молчание сонату
(Не плохую даже) написал.
 
 
И не здесь, а там, куда я свыше
Вероятно доступ получу,
На концертной, меж других, афише
Я ее название прочту.
 
 
И войдя в обещанное зданье
На свидание с самим собой,
Я услышу там мое молчанье,
Самый сокровенный опус мой.
1976
 

470

 
Мы постоянно здесь живем
В каком-то трудном разночтеньи:
То с тайным спутником вдвоем.
То в пустоте, в уединеньи.
 
 
Мы здесь с нездешним наравне.
Здесь вперемежку прах и чудо.
Вот даже этот вздох во сне:
Ведь он и здешний и оттуда!
1976
 

471

 
Когда бы не могли собою
Владеть сады, луга, леса —
К нам доносились бы весною
Взволнованные голоса.
 
 
Не может быть, чтоб в полдень мая
Когда к цветку прильнет пчела,
Не трепеща, не воздыхая,
Твоя черешня зачала.
 
 
Он нам не слышен, затаенный,
Завороженный этот стон,
И только женщине влюбленной
Быть может смутно внятен он.
1976
 

472

 
Не Вечный Город под подушкой
Для сна сегодня сберегу.
А маленькую деревушку
На генуэзском берегу.
 
 
Туда взобраться мне придется
По руслу старого ручья
И неожиданно найдется
Все то, что там оставил я.
 
 
Головоломка коридоров.
Ступенек, арок приведет
Туда, где старая сеньора
Все ту же комнату сдает.
 
 
Где та же самая мадонна
С прозрачной бледностью лица
Теперь все так же умиленно
Глядит на нового жильца.
 
 
Откуда из оконной ниши
Совсем по-прежнему видны
Обрывок неба, выступ крыши,
Сверканье вспененной волны.
 
 
И мнится: если бы отсюда
Я никогда не уезжал —
Причастником того же чуда
Неизменяемости стал.
 
 
Остался бы навеки юным,
Все ту же девушку любил,
Перебирал все те же струны
И тех же голубей кормил.
 
 
Все сохранилось бы как было.
И даже – кто подумать мог! —
Не потускнели бы чернила
Тогдашних юношеских строк.
1976
 

473

 
Я вспомнил, нет, не «чудное мгновенье»,
Хотя, конечно, было и оно,
А наше терпеливое сближенье,
Слиянье двух, еще чужих, в одно.
 
 
Да, наша дружба нам далась не даром!
Сперва нам повозиться с ней пришлось,
Она не раз бывала под ударом
И строилась сначала на авось.
 
 
Припомним, как ее мы пеленали,
Баюкали, учили говорить,
Как бережно ее мы приучали
Правдивой, честной и разумной быть.
 
 
И выросла она пригожей, стройной
И вот уже не мы ее – она
Нас учит нынче шепотом спокойным
Всю горечь жизни, всю допить до дна.
 
 
Счет времени уже ведем часами
И жаль, что в неизбежности земной
Ей умереть придется вместе с нами
Такой еще и свежей и живой.
1976
 

474

 
Ты пришла ко мне сегодня.
Но пришла во сне.
Я проснулся. Старой сводней
Дремлет ночь в окне.
 
 
Я зову, я жду ответа!
Объясни же мне.
Почему пришла ко мне ты
Именно во сне?
 
 
Ты живешь неподалеку.
Пять минут пути.
Ты могла бы ненароком
Наяву зайти!
 
 
Я ответ твой все больнее
В сердце берегу.
Ты сказала: «Лишь во сне я
Прежней быть могу!»
 
 
Прежней будешь лишь со спящим?
Все понятно мне!
Приходи ко мне почаще.
Но всегда во сне!
1975
 

475

 
Нас судьба с тобой уберегла
От одной мучительной науки.
Той, что никому не помогла —
От ползучей, медлящей разлуки.
 
 
Будто бы и ладно и подстать,
Словно все пригоже и в порядке.
Но уже с подругою играть
Начинаешь понемногу в прятки.
 
 
А затем заметишь как-нибудь.
Что тебе уже ненужным стало
Ни в глаза, как прежде, заглянуть.
Ни к губам прижаться, как бывало.
 
 
Нет в улыбке прежнего тепла,
С каждым днем все глуше, все тускнее
Пеплом покрывается зола
И ладоней не согреешь ею.
 
 
Вот еще раз вздрогнул и погас
Уголек уступки и терпенья…
 
 
Хорошо, что миновало нас
Это хладное самосожженье!
1976
 

476. Aufforderung zum gluck

 
Вот опять стоишь ты на подножке
Поезда, что медлит отойти.
Разберись же хоть сейчас немножко
В остановках на твоем пути!
 
 
Сколько было лишних и напрасных,
Но ведь сколько было и таких,
Что могли бы даже стать прекрасны,
Если б лучше ты вгляделась в них.
 
 
Подожди, помедли хоть минуту!
Главное, в глаза мои взгляни,
В те, куда все чаще почему-то
Ты заглядывала в эти дни!
 
 
Спрыгни же с подножки посмелее!
Хорошо бы – прямо мне на грудь!
И пускай твой поезд все быстрее
Без тебя летит куда-нибудь.
1976
 

477

 
Ты глазами предупредила,
Что к тебе прикоснуться можно,
Что решилась ты, уступила
И не нужно быть осторожным.
 
 
Чудо первого поцелуя
Не вернется уже, конечно,
И теперь я тебя целую
Хоть и радостно, но беспечно.
 
 
И в беспечности той, в привычке,
Что-то милое есть, такое,
Словно входишь ты без отмычки
В крепко запертые покои.
 
 
Где навстречу тебе, нескоро,
Не солгав ни рукой, ни взглядом,
Поднимается та, с которой
Торговаться уже не надо.
 
 
Ни настойчивым быть, ни смелым
И без жадности, без смятенья
Подарить и душе и телу
Благодатное повторенье.
1975
 

478

 
Те очень нежные слова.
Что ты когда-то мне сказала.
Не все, а иногда едва
Скупая память удержала.
 
 
Их было много. Столько есть
На площади Святого Марка
Ленивых горлиц, и не счесть
Участниц этого подарка.
 
 
Вот так же не пересчитать
И не запомнить без ошибки
То, что успела ты сказать
Сквозь смех, сквозь слезы, сквозь улыбки.
 
 
И все-таки порой еще
Меня твой голос догоняет,
Венецианской на плечо
Внезапно горлицей взлетает.
 
 
И слышу снова, что едва
Еще возможным мне казалось,
Те очень нежные слова,
Что ты когда-то мне сказала.
1976
 

479

 
Тот берег был не пляжем модным.
Но трудной долей рыбака.
А потому и несвободным
От чешуи и сорняка.
 
 
Там билось подлинное сердце.
Но жизнь была бедным-бедна,
Венки из чеснока и перца —
Все, чем украсилась она.
 
 
Вдоль стен, на лавках, так же сухи,
Как эти самые венки,
Сидели черные старухи,
А чуть поодаль – старики,
Поджарые, с серьгою в ухе,
Кто без ноги, кто без руки.
 
 
Там словно всё и все дремали
И просыпались лишь тогда,
Когда обратно приплывали
С уловом ветхие суда.
 
 
Тогда толпились и бранились
И было много суеты
И за поживой торопились
Со всей окрестности коты.
 
 
Потом опять все шумы гасли
И лишь порою кое-где
В оливковом шипели масле
Сардинки на сковороде.
1976
 

480

 
Ты не забудешь никогда
Того, что было.
Того, как радостно тогда
Меня любила!
 
 
Пускай придет в свой должный срок,
Сменяя лето,
Сухой осенний холодок,
Прощальный этот —
 
 
Ты лучшее в своей судьбе
Не позабудешь,
Ты задремавшее в тебе
Порой разбудишь.
 
 
И зная, что и даль ясна
И путь нестрашен,
Захочешь ты вернуться на
Цитеру нашу.
 
 
Ты ступишь на ее песок
Уже не робко,
Легко отыщешь между строк
В былое тропку.
 
 
И платье сбросив на бегу,
Уже нагая,
Очнешься там, где берегу
И жду тебя я.
 
 
Где жив еще и посейчас
Наш летний вечер,
Где я тебя, как в первый раз
Губами встречу.
1976
 

481

 
Я всегда ее крестил.
Разлучаясь с нею.
Чтоб Господь ее хранил
Той же и моею.
 
 
Может быть, и без того
Так же получилось
И с любимой ничего
Ровно не случилось.
 
 
Но в кресте прощальном том
Есть такое что-то.
Что двоих хранит вдвоем:
Нежность и забота.
 
 
Вот и тянет, и притом
Так неудержимо,
Осенить своим крестом
Путь своей любимой.
1976
 

482

 
Не знаю, почему, сегодня,
Еще в рассветном полусне,
Как будто волею Господней
Немного легче стало мне.
 
 
Иль это попросту пилюли
Да снисходительная ночь
Мои сомненья обманули,
Сумев мне все-таки помочь?
 
 
Я две возможности, гадая.
Кладу на чашечки весов.
Что перевесит – я не знаю.
За правду все принять готов.
 
 
И пусть поддамся я неверью,
Уже не сердцу, а уму —
Я все же сохраню доверье
К прикосновенью Твоему.
1976
 

483. Scherzo

 
Проходящие поезда!
Все торопитесь вы! Куда?
Может, именно в те края,
Где когда-то бывал и я
И куда мне сегодня страсть
Как хотелось бы вновь попасть!
 
 
Проходящие поезда!
Я за вами слежу всегда
И завидую вам давно!
Вот бы мухою к вам в окно
Мне на станции залететь,
А на утро уже поспеть
(Музой Странствий и тут храним)
Во Флоренцию, Парму, Рим.
Я бы знал, что мне делать там:
Погулял бы по куполам,
Кампанильям, паркету зал,
По музеям бы полетал,
Где рафаэлевский мазок
Я на память слизнуть бы мог.
С мушкой там заведу роман.
С той, чей предок, ретив и рьян,
По преданью так осмелел,
Что Джоконде на губки сел
(С той поры у ней, говорят,
Та улыбка и этот взгляд).
 
 
Ну, конечно, и там вот-вот
Мой нехитрый конец придет,
Но умру я не так, как тут,
В нашем городе, мухи мрут.
Пусть прихлопнутым быть и мне,
Но на мраморном на столе,
А мой прах сдунет ветер в сад,
В иглы пиний и треск цикад!
Или в жаркий базарный день
На лотке заберусь я в тень
Меж лимонов, гранат, олив
И навеки усну, счастлив,
Под звучащий со всех сторон
Колокольный немолчный звон.
1975
 

484

 
Я все готов простить сполна,
Без очной ставки, без дознанья,
И ни одна твоя вина
Не омрачит воспоминанья.
 
 
Но есть предел, и сквозь него
К тебе пробиться я не в силах:
Я не смогу простить того,
Что ты мне, ты – не все простила.
1976
 

485

 
О том, что я уже дошел.
Что вот и там тебя целую.
Что мне там даже хорошо —
Сказать оттуда не смогу я.
 
 
Вот почему уже сейчас
За то, что верю в это чудо,
Разрешено мне в первый раз
Тебе сказать о том отсюда.
1976
 

486

 
Под лодкой, килем вверх лежащей,
Я тоже килем вверх лежу
И в развлеченьи подходящем
Свое там время провожу.
 
 
В песке копаюсь и оттуда
Я извлекаю наугад
Не драгоценности, не чудо,
Но все же некоторый клад:
 
 
Флакончик с яркой этикеткой,
Колечко с мелкой бирюзой,
Полуистертую монетку
С какой-то надписью чужой.
 
 
Вот камешек в забавных пятнах,
Ракушка с острым завитком
И крабик тот, что так занятно
Передвигается бочком.
 
 
Все это мелочи, конечно!
Бродя по берегу не раз.
Я наступал на них беспечно.
А вот увидел лишь сейчас.
 
 
Явившись словно из могилы
На этой отмели пустой.
Они мне сразу стали милы
Своей наивной простотой.
 
 
Не так ли вот у нас с тобою!
Всю опознать тебя готов.
Я целый мир в тебе открою
Каких-то милых пустяков.
 
 
Да, пустяков! Но ими все же
Ты станешь мне еще родней,
Еще немного приумножишь
Богатство близости твоей.
1976
 

487

 
Будем, Женщина, откровенны!
Расскажи-ка мне о себе.
О своей такой сокровенной,
Потаенной такой судьбе.
 
 
Ты пришла из глубокой дали,
Из угасших пространств и лет,
Где тогда тобой торговали,
Продавая за горсть монет.
 
 
Где тебя опалило пламя
Инквизиторского костра,
Целомудрия пояс ранил.
Ранил с вечера до утра.
 
 
Ты за это под нежной маской
Затаила в душе вражду
И недаром всегда с опаской
На свиданье с тобой иду.
 
 
Ведь с мужчиною в поединке.
Пусть не зная того сама.
За невольничьи мстишь ты рынки.
За гаремы и терема.
 
 
Но давнишний твой облик снова
Возникает еще порой!
Вот рабыней, на все готовой.
На ковре ты передо мной.
 
 
Неужели забыть могла ты.
Что за тело твое когда-то.
Где-то, кажется, три дуката
Сторговавшись я заплатил,
На костер твой дрова тащил
И в мошну мою ключ твой прятал!
1976
 

488

 
Я никогда не забываю
Твоей единственной цены,
Но расплачусь ли я – не знаю!
Поэты, видишь ли, бедны!
 
 
Я золота в стихотворенья
Свои никак не умещу,
А медяками посвященья
Тебя обидеть не хочу.
 
 
Вот так и будешь постоянно.
Без ясных фраз и четких слов
Бродить негромкой, безымянной
Меж строчками моих стихов.
1975
 

489

 
Сколько тайн у любимой.
Начиная с былого.
Сокровенных, таимых,
О которых ни слова.
 
 
Жизнь еще приумножит
Тайны старые эти,
Есть другие, быть может,
У нее на примете.
 
 
Тайна дремлет до срока,
Не наступит он сразу,
Самой страшной, жестокой
Ты еще не наказан.
 
 
Только знай – это будет
И наверное даже,
Если, смотришь, разлюбит
И об этом – не скажет.
1976
 

490

 
Не знаю, согласиться захотите ли.
Но верю я (а может быть и ты?).
Что подмечают ангелы-хранители
Не только просьбы, но и все мечты.
 
 
Стараются предостеречь заранее,
Когда для нас таится в них беда,
А если в них не скрыто злодеяние —
То даже исполняют иногда.
 
 
Иначе б я не побывал в Италии,
Любимых женщин не поцеловал,
Сюда, на волю, выбрался едва ли я,
А, значит, и стихов бы не писал.
 
 
За все, за все благодарю Создателя,
Но, вероятно, более всего
За то, что терпит на земле мечтателя,
Порою даже балует его.
1975
 

491

 
Я молюсь Ему стихами,
Мне мерещится давно,
Что общенье между нами
Тем прочней закреплено,
 
 
Что порой одной строкою
Вся молитва решена
И летит тогда стрелою
Ко Всевышнему она.
 
 
Что Он делать будет с нею —
Я не знаю. Может быть.
С ангелом мою затею
Он захочет обсудить?
 
 
И велит ему пожалуй.
Осторожно мне внушить.
Что такой молитвы мало.
Чтоб просимого достичь.
 
 
Чтоб от гордости лечился.
Не всегда считал, что прав.
И молиться научился
Без лирических приправ.
1976
 

Стихотворения, не включавшиеся в сборники

492. Первая любовь

 
Есть в жизни каждого одна
Неистребимая страница.
И ей, мучительно верна.
Душа не устает молиться.
 
 
На золотой заре любви
Она записана навеки.
Она, тая лучи свои,
Все озаряет в человеке.
 
 
Пройдут года. Мы перечтем
Книгохранилища любовей,
Но в этом пиршестве земном
Для нас ничто не будет внове.
 
 
И станет ясно, что давно
Прошло прекраснейшее мимо,
И что для каждого оно,
Как жизнь сама, неповторимо!
5 января 1945
Ebensee