Текст книги "Безумие толпы. Как мир сошел с ума от толерантности и попыток угодить всем"

Врожденное пытается стать приобретенным

Когда дело касается различий между мужчинами и женщинами, а также того, как внести в отношения между ними порядок, всегда есть многое, чего мы не знаем. Но есть и многое, что нам известно. Или было известно. И, как показывают примеры из популярной культуры, описанные выше, это была не узкая область знания, а нечто широко известное. Но что-то случилось. В какой-то момент все отношения между полами перемешались. Что-то спровоцировало огромный всплеск гнева и отрицания – как раз в тот момент, когда почти были достигнуты консенсус и согласие.

Без сомнения, то, что запутало отношения между полами, и сводит с ума больше всего. Для этого требуется невероятное количество перемен в поведении, к которым нужно приспособиться, и даже после этого невозможно достичь нужного результата, не причиняя огромных страданий отдельным личностям и обществу в целом. К этому все сводится. Борцы за права геев в течение 1990-х годов и далее пытались убедить мир в том, что гомосексуальность является врожденным свойством человека, но, как мы уже убедились, это, возможно, так, а может, и нет. Но их желание преподнести все именно так довольно очевидно. Идея врожденной гомосексуальности хороша, потому что она защищает ваш статус. Но пока в гей-сообществе шла эта борьба, случилось нечто по-настоящему ошеломляющее. Благодаря усилиям некоторых людей – включая тех, кого ошибочно принимали за ратующих за феминизм – движение борьбы за женские права в то же самое время отправилось по совершенно противоположному пути.

До предыдущего десятилетия считалось, что пол (или гендер) и хромосомы относятся к наиболее фундаментальным особенностям нашего вида. Факт нашего рождения мужчиной или женщиной был одной из главных и неизменных данностей нашей жизни. Принимая эту данность, мы учились справляться – как мужчины, так и женщины – со связанными с ней аспектами жизни. Поэтому абсолютно все – не только то, что связано с каждым из полов, но и то, что происходит между ними – перемешалось, когда укоренилась идея приобретённой, основополагающей и врожденной характеристики. Так было заявлено – а спустя пару десятков лет эта идея укоренилась в обществе, и внезапно каждый стал обязан верить в то, что пол – это не биологическая реальность, а лишь «повторяющийся социальный перформанс».

Эта идея заложила под феминистскую повестку бомбу замедленного действия с совершенно предсказуемыми последствиями – этой проблемы мы коснемся в четвертой главе. Она оставила феминизм практически безоружным перед лицом мужчин, утверждающих, что они могут стать женщинами. Но попытка выдать «врожденное» за «приобретенное» причинила – и продолжает причинять как мужчинам, так и женщинам – больше боли, чем любая другая проблема. Она лежит в основе современного безумия. Поскольку она требует от нас веры в то, что женщины – не такие, какими мы их представляли. Она предполагает, что все, что женщины и мужчины наблюдали – и знали – до сегодняшнего дня, было просто миражом, и что все полученные знания о наших различиях и о том, как нам поладить друг с другом, неверны. Весь этот гнев, включающий в себя дикое, разрушительное мужененавистничество, двоемыслие и самообман – происходит из следующего факта: нас всех не просто просят – от нас ожидают, что мы кардинально изменим свои жизни и свои общества, следуя заявлениям о том, что наши инстинкты обманывают нас.

Интерлюдия. Влияние технологий

Если основания новой метафизики неустойчивы, а положения, которым предполагается следовать, кажутся немного неправильными, то, добавив к ним революцию в области коммуникаций, мы получим все условия для безумия толпы. Если мы уже движемся в неверном направлении, то технологии помогают нам двигаться в разы быстрее. Это – тот самый ингредиент, который создает ощущение, будто беговая дорожка под нашими ногами движется быстрее, чем нас несут ноги.

В 1933 году Джеймс Тэрбер опубликовал свой рассказ «День, когда лопнула плотина», в котором он вспоминал события 12 марта 1913 года – в этот день целый город в штате Огайо пустился в бега. Тэрбер вспоминал, как начал распространяться слух о прорыве плотины. Около полудня «вдруг один человек побежал. Он, может быть, просто вспомнил в тот миг, что обещал жене не опаздывать, и понял, что уж безнадежно опоздал». Очень скоро кто-то еще побежал, «может быть, мальчишка-газетчик от хорошего настроения. Тут поскакал трусцой плотный конторский джентльмен».

«…и через десять минут уже всё на улице Высокой понеслось. Громкое бормотание постепенно приняло форму ужасного слова: „плотина“. „Плотину прорвало!“ Так кто же первый облёк этот страх в слово – старушка в котиковом пальто, регулировщик или мальчишка – как знать и какая разница? Две тысячи человек понеслись. „На восток! – вздымался крик: – Прочь от реки! На восток, там безопасней! На восток! На восток! На восток!“»

Пока весь город, охваченный паникой, бежит на восток, никто не останавливается, чтобы подумать о том, что плотина находится так далеко от города, что ни один ее ручеек не мог бы достичь улицу Высокую. Точно так же никто не замечает, что вокруг нет никакой воды. Самые резвые горожане, убежавшие на мили прочь от города, в конце концов вернулись домой, как и все остальные. Тэрбер пишет:

«На следующий день город занимался своими обычными делами, будто ничего не случилось, но на счет шуточек – Боже упаси! Только года через два с лишком можно было обиняком упомянуть плотину в разговоре. И даже теперь, двадцать лет спустя, еще много тех, кто вроде доктора Мэллори, хранят каменное молчание, если кто-то ненароком намекнет в разговоре на тот День Великого Дёра»[118]118
  James Thurber, My Life and Hard Times (1933), reprinted Prion Books Ltd, 2000, pp. 33 – 44.


[Закрыть].

Сегодня наше общество постоянно находится в бегах и постоянно находится под угрозой быть пристыженным не только за наши собственное поведение, но и за то, как мы обращались с другими. Каждый день появляется новый предмет ненависти и морального осуждения. Это может быть группа школьников, надевших не те бейсболки не в том месте и не в то время[119]119
  See the case of the Covington Catholic High School boys in January 2019.


[Закрыть]. Или кто-нибудь еще. Как показала работа Джона Ронсона и других[120]120
  Jon Ronson, So You’ve Been Publicly Shamed, Riverhead Books, 2015.


[Закрыть], посвященная «публичному порицанию», Интернет позволил новым формам травли под прикрытием социального активизма стать лейтмотивом нашего времени. Желание найти людей, которых можно обвинить в «неправильном способе мыслить», работает, потому что оно вознаграждает задиру[121]121
  Barrett Wilson (pseudonym), ‘I was the mob until the mob came for me’, Quillette, 14 July 2018.


[Закрыть]. Компании, работающие с социальными медиа, поощряют этот феномен, поскольку он является частью их бизнес-модели. Но изредка – если это вообще происходит – люди в паническом бегстве пытаются понять, почему они бегут в том направлении, в котором бегут.

Исчезновение приватного языка

Есть одна фраза, приписываемая то датскому специалисту в области компьютерных наук Мортену Кингу, то американскому футурологу Рою Амара, которая гласит: единственное, что мы можем сказать с уверенностью о появлении новых технологий – это то, что люди переоценивают их влияние в краткосрочной перспективе и недооценивают их влияние в долгосрочной перспективе. Не остается практически никаких сомнений в том, что после первоначального воодушевления мы значительно недооценили то, что Интернет и социальные медиа сделают с нашим обществом.

Среди множества вещей, которые мы не предвидели, но теперь осознали, есть тот факт, что Интернет и социальные медиа ликвидировали то пространство, которое существовало между публичным и приватным языком. Социальные медиа оказались непревзойденным средством для укоренения новых догм и подавления противоположных мнений – именно тогда, когда их просто необходимо услышать.

Мы провели первые несколько лет XXI века в попытках осмыслить революцию в коммуникациях – столь огромную, что по сравнению с ней изобретение печатного станка выглядит всего лишь заметкой на полях в книге истории. Нам пришлось учиться жить в мире, где в любой момент мы можем разговаривать с одним человеком и при этом – с миллионами других людей в мире. Границы частного и публичного были размыты. То, что мы говорим в одном месте, может быть опубликовано в другом – и не только в любом месте в мире, но и в любое время в будущем. И поэтому нам необходимо найти способ говорить и вести себя онлайн так, как если бы мы говорили и вели себя перед всеми – зная, что стоит нам оступиться, следы наших ошибок будут доступны везде и всегда.

Одним из неприятных свойств здесь является то, что стало практически невозможно соблюдать эти публичные принципы. Поскольку, если только эти принципы не идентичны для всех в любое время, всегда будут люди, которые будут получать от этого выгоду, и люди, которые окажутся в относительно невыгодном положении из-за этого. И хотя когда-то те люди, которые находятся в невыгодном положении, были довольно далеко от нас, сейчас они находятся прямо перед нами. Сегодня говорить публично – значит искать способ обращаться или хотя бы иметь в виду представителя каждой возможной группы, заявляющего о чем угодно, в том числе о его или ее возможных правах. В любой момент нас могут спросить о том, почему мы забыли, ущемили, оскорбили или отрицали существование конкретного человека и других таких, как он. Понятно, что поколения, взрослеющие в этих гипервзаимосвязанных с помощью социальных сетей обществах, беспокоятся о том, что они говорят, и ожидают подобного беспокойства от других. Также понятно, что перед лицом критики со стороны всего мира практически безграничное количество саморефлексии – включая осмысление своих собственных «привилегий» и прав – может выглядеть одной из немногих выполнимых и достижимых вещей. Сложные и спорные вопросы требуют серьезного осмысления. А серьезное осмысление, в свою очередь, требует того, чтобы теории пробовались на практике (это включает неизбежное совершение ошибок). Однако размышление вслух на наиболее спорные из тем стало настолько рискованно, что в соотношении «риск/результат» второе не оправдывает первого.

Если кто-то, кто является мужчиной, говорит, что он является женщиной и хочет, чтобы к нему обращались как к женщине, вы можете взвесить свои возможности. С одной стороны, вы можете просто пройти этот тест и продолжить жить своей жизнью. С другой стороны, вы можете быть названы «-фобом», а ваши репутация и карьера могут быть разрушены. Как выбрать?

Несмотря на то, что ряд философов оказывал влияние на происходящее, свирепые ветры современности дуют не со стороны академической философии или отделений социальных наук. Они происходят из социальных медиа. Именно там укрепляются предположения. Именно там попытки взвесить факты переупаковываются в моральные прегрешения или даже в акты насилия. Требования социальной справедливости и интерсекциональности приходятся весьма к месту в этой среде, поскольку вне зависимости от того, насколько эти требования необходимы, люди могут говорить, что стремятся к их удовлетворению. Социальные медиа – это система, которая утверждает, что может рассмотреть любые проблемы, в том числе любое недовольство. И она это делает, поощряя людей практически полностью фокусироваться на себе – а это что-то, в чем не всегда следует поощрять пользователей социальных медиа. Еще лучше, если вы чувствуете себя не на все 100 % удовлетворенными своей жизнью: вот вам тоталитарная система, способная объяснить все, с целой базой данных разъяснений о том, что именно удерживает вас от успеха.

Кремниевая Долина не морально нейтральна

Каждый, кто, как и я, успел провести там время, знает: политическая атмосфера в Кремниевой Долине на несколько градусов левее той, что царит в каком-нибудь колледже свободных искусств. Предполагается – причем верно – что активизм за социальную справедливость является настройкой по умолчанию для всех работников крупных компаний, а большинство из них, включая Google, заставляют потенциальных работников проходить тесты, чтобы отсеять всех носителей нежелательных идеологических взглядов. Те, кто проходил подобные тесты, вспоминают, что в них содержится множество вопросов, связанных с «разнообразием» – сексуальным, расовым, культурным – и что «правильные» ответы на эти вопросы являются непременным условием для получения работы.

Возможно, здесь идет речь об ощущении вины, поскольку технологические компании редко способны практиковать то, что они стремятся проповедовать. К примеру, среди работников Google лишь 4 % являются латиноамериканцами и 2 % – афроамериканцами. Составляющие 56 % белокожие работники представлены в малом по сравнению со всем населением числе. А вот азиаты составляют 35 % работников Google и стабильно вытесняют белых коллег, несмотря на то, что составляют лишь 5 % населения США[122]122
  Tess Townsend, ‘Google is still mostly white and male’, Recode, 29 June 2017.


[Закрыть]. Возможно, именно когнитивный диссонанс, который возникает из-за этой ситуации, заставляет Кремниевую Долину стремиться к тому, чтобы скорректировать мир, поскольку она не может скорректировать сама себя. Большие технологические компании нанимают тысячи людей, которые получают за свою работу шестизначные суммы и работы которых заключается в формулировании и регулировании контента – в такой форме, которая знакома любому студенту исторического факультета. На недавней конференции, посвященной модерации контента, главы Google и Facebook сообщили, что в их компаниях модерацией контента занимаются 10 000 и 30 000 человек соответственно[123]123
  Private account of discussions involving a major tech company in Brussels, 5 February 2019.


[Закрыть]. И эти цифры, вероятнее всего, будут расти. Конечно, это не то, чем Twitter, Google и Facebook изначально планировали заниматься. Но, раз они поняли, что должны этим заниматься, то неудивительно, что правила Кремниевой Долины стали распространяться на весь остальной онлайн-мир (за исключением стран вроде Китая – Кремниевая Долина осознает, что там ее принципы не работают). Но в остальных случаях все, что касается наиболее «горячих» проблем современности, не является местной традицией или даже фундаментальной ценностью существующих обществ – это лишь специфические взгляды, существующие на самой одержимой социальной справедливостью части суши.

По поводу любой из сводящих с ума современных проблем – касающихся пола, сексуальности, расы и трассексуальности – Кремниевая Долина имеет свое «правильное» мнение и призывает всех разделить его с ней. Это – та причина, по которой Twitter способен забанить женщину за твиты «Мужчины – не женщины» и «В чем разница между мужчиной и транс-женщиной?»[124]124
  See ‘Twitter “bans women against trans ideology”, say feminists’, BBC News, 30 May 2018.


[Закрыть]. Если люди принимают «неправильную позицию» в вопросе о трансгендерности, Кремниевая Долина сделает все для того, чтобы их голоса не транслировались на ее платформах. Twitter настаивает, что твиты, упомянутые выше, например, «разжигали ненависть». В то время как аккаунты, атакующие так называемых «ТЭРФ» (транс-эксклюзивных радикальных феминисток), могут остаться. Одновременно с тем, как Twitter велел фем-активистке Меган Мёрфи удалить два вышеуказанных твита, Тайлер Коутс, редактор журнала Esquire, просто сказал: «К черту ТЭРФ!» и легко получил тысячи ретвитов[125]125
  Meghan Murphy, ‘Twitter’s trans-activist decree’, Quillette, 28 November 2018.


[Закрыть]. В 2018 году политика Twitter относительно «поведения, разжигающего ненависть», изменилась, и теперь Twitter смог навсегда банить людей, которые называли транссексуалов их «старым» именем, которое те носили до перемены пола, или тех, кто использовал по отношению к ним неправильные местоимения[126]126
  ‘Twitter has banned misgendering or “deadnaming” transgender people’, The Verge, 27 November 2018.


[Закрыть]. Начиная с момента, когда человек заявляет, что он трансгендерная личность, и объявляет о смене имени, у каждого, кто называет его «старым» именем или использует по отношению к нему его «прежнее» местоимение, деактивируется аккаунт. Twitter решил, что является, а что не является поведением, разжигающим ненависть, и посчитал, что трансгендерные люди нуждаются в защите от феминисток больше, чем феминистки нуждаются в защите от транс-активистов.

Технологические компании неоднократно придумывали жаргон, позволяющий защитить их решения, всегда ангажированные в пользу только одной стороны. У спонсорского вебсайта «Patreon» есть «Команда доверия и безопасности», предназначенная для отслеживания и анализа приемлемости «авторов», использующих «Patreon» как краудфандинговый ресурс. Генеральный директор компании «Patreon» Джек Конте заявил:

«Мониторинг контента и решение удалить „автора“ с платформы не имеют ничего общего с политикой и идеологией и целиком завязаны на концепте „наблюдения видимого поведения“. Смысл „наблюдения видимого поведения“ состоит в том, чтобы команда, изучающая контент, отстранилась от своих ценностей и убеждений. Это – метод изучения, полностью основанный на видимых фактах. На том, что зафиксировала камера. На том, что записало звукозаписывающее устройство. Не важно, каковы ваши намерения, ваша мотивация, не важно, кто вы, какова ваша идентичность, ваша идеология. „Команда доверия и безопасности“ смотрит только на „видимое поведение“»[127]127
  Jack Conte interviewed by Dave Rubin on ‘The Rubin Report’, YouTube, 31 July 2017.


[Закрыть].

По словам Конте, это – «отрезвляющая ответственность», потому что «Patreon» знает, что забанить человека на платформе означает отнять у него источник дохода. Но это то, что его компания проделывала неоднократно, и в каждом из случаев это было направлено на людей, чье «видимое поведение» было «неправильным» и было связано с «неверной» позицией по поводу одной из современных догм. Технологические компании постоянно транслируют такие догмы, и порой – самыми странными способами.

Машинное обучение справедливости

В последние годы Кремниевая Долина не просто приняла идеологические взгляды сторонников интерсекциональности и борцов за социальную справедливость. Она укоренила их в себе на таком глубоком уровне, что каждое общество, перенимающее их, открывает для себя совершенно новый вид безумия.

Для того, чтобы скорректировать свои предубеждения и предвзятые мнения, недостаточно просто пройти процедуры, описанные в главе «Женщины». «Уроки о бессознательных предубеждениях» могут заставить нас перестать доверять своим инстинктам, могут даже показать, как перестроить наше уже существующее поведение, позицию и мировоззрение. Они могут заставить нас обратить внимание на наши привилегии, сравнить с привилегиями и обездоленностью других, и назвать место, которое мы занимаем в любой из существующих иерархий. Уделяя внимание пересечениям систем угнетения, люди узнают больше о том, когда им следует промолчать и когда они могут говорить. Но все это – корректирующие меры. Они не могут заставить нас начать с нуля более справедливыми людьми. Они могут лишь исправить нас, когда мы идем по «неверному» пути.

Именно поэтому технологические компании возлагают столь большие надежды на «Машинное обучение справедливости» (МОС). МОС не просто отнимает у порочных, полных предубеждения и нетерпимых людей процесс вынесения суждений. Оно также передает право суждения компьютерам, которые точно не смогут перенять наши предвзятые мнения. Это происходит за счет встраивания в компьютеры таких наборов мнений и суждений, которых, наверное, никогда не придерживался ни один человек. Это – разновидность справедливости, на которую не способен никто из людей. Только после того, как пользователи стали замечать, что с результатами поиска в поисковых системах происходит что-то странное, технологические компании посчитали нужным объяснить, что такое МОС. Понятное дело, они постарались рассказать о нем как можно более спокойно, словно ничего особенного не происходило. Однако это было не так. Совсем не так.

Google с перерывами выложил, затем удалил, а затем вновь выложил доработанное видео, в котором рассказывалось о МОС самым понятным образом из возможных. В видео, которое представляет собой лучшую из этих попыток на сегодняшний день, дружелюбный женский голос говорит: «Давайте сыграем в игру», а затем предлагает зрителям закрыть глаза и представить себе обувь. На экране появляются кроссовок, стильный мужской ботинок и туфля на высоком каблуке. «Хоть мы и не знаем, почему, – говорит закадровый голос, – мы все склонны представлять себе один предмет обуви, а не иной». Если вы попытаетесь научить компьютер тому, что такое обувь, возникнет проблема. И заключается она в том, что вы расскажете компьютеру о том, что является обувью по вашим меркам. Поэтому, если для вас лучшей обувью являются туфли на каблуке, вы научите компьютер ассоциировать с обувью именно их. На экране появляется сложная сеть из линий, дающая понять зрителю, как сложно все это устроено.

Машинное обучение помогает нам «перемещаться» онлайн. Оно позволяет Интернету рекомендовать нам что-то, советовать нам маршруты и даже переводить тексты. Для того, чтобы это стало возможным, люди раньше вручную вводили код, позволяющий пользователям решать их проблемы. Но машинное обучение позволяет решать проблемы при помощи «нахождения закономерностей в данных»:

«Легко подумать, будто человеческая предвзятость тут ни при чем. Однако тот факт, что нечто основано на данных, не делает его автоматически нейтральным. Даже имея лучшие намерения, невозможно сепарироваться от наших собственных человеческих предубеждений. Поэтому наши человеческие предубеждения становятся частью технологии, которую мы создаем».

Вновь рассмотрим обувь. В рамках недавнего эксперимента людей попросили нарисовать обувь, чтобы потом обучить с помощью рисунков компьютер. Поскольку многие нарисовали нечто похожее на кроссовок, компьютер, обучающийся в процессе, не распознал туфли на высоком каблуке как обувь. Эта проблема известна как «предвзятость взаимодействия».

Но «предвзятость взаимодействия» – не единственный вид предвзятости, беспокоящей Google. Существует также «латентная предвзятость». Покажем на примере: представьте, что вам нужно научить компьютер тому, как выглядит ученый-физик, и для того, чтобы это сделать, вы показываете компьютеру изображения физиков прошлого. На экране показаны восемь белых ученых-физиков, начиная с Исаака Ньютона. В конце показана Мария Кюри. Это доказывает, что в данном случае компьютер будет иметь скрытое предубеждение, когда будет искать физиков – в этом случае он будет «склоняться к физикам-мужчинам».

Третий и последний вид предвзятости (на данный момент) – «предвзятость выбора». В качестве примера предлагается ситуация, в которой вы учите компьютер распознавать лица. Зрителя спрашивают: «Берете ли вы фотографии из Интернета или из своей домашней коллекции, уверены ли вы в том, что учитываете каждого?» Среди фотографий, которые появляются в видео, есть люди в тюрбанах и без, люди всех цветов кожи и очень разных возрастов. Голос заверяет нас: поскольку большинство продвинутых технологических систем используют машинное обучение, «мы работаем над тем, чтобы предотвратить увековечивание негативных человеческих предубеждений в технологии». Среди вещей, над которыми они работали, – устранение «оскорбительной или явно неверной информации» из числа первых результатов поисковых запросов и предоставление инструментов для жалоб на «ненавистнические или неприемлемые» варианты автозаполнения поисковых запросов.

Нас уверяют: «Это сложная проблема, и не существует чудодейственного средства для ее решения. Но все начинается с нашего осознания проблемы – для того, чтобы мы все могли присоединиться к разговору о ней. Потому что технологии должны работать для всех»[128]128
  Google video at https://developers.google.com/machine-learning/fairnessoverview.


[Закрыть]. Действительно, должны. Но таким образом в них встраивается очень предсказуемый набор ценностей, присущих Кремниевой Долине.

К примеру, если задать поисковой запрос «физики» по картинкам в Google, очевидно, что с нехваткой женщин-физиков вряд ли можно что-либо сделать. Механизм, видимо, обошел эту проблему, подчеркнув другие виды «разнообразия». Поэтому, несмотря на то, что первая картинка, появляющаяся по запросу «физики» – это изображение белого мужчины-физика, пишущего мелом на доске в Саарском университете, на второй картинке запечатлен чернокожий кандидат наук из Йоханнесбурга. На четвертом фото мы видим Эйнштейна, на пятом – Стивена Хокинга.

Конечно, это требует каких-то объяснений. Очень немногие хотели бы, чтобы какая-нибудь молодая женщина решила, что не может стать ученой-физиком только из-за исторического преобладания мужчин в этой сфере. Точно так же немногие хотели бы, чтобы молодой юноша или молодая девушка той или иной расы решили, что эта сфера для них закрыта из-за небольшого количества представителей их расы в ней. Однако то, что выявляется при помощи поисковых запросов – это не «справедливый» взгляд на вещи, а серьезное искажение истории и преподнесение ее с точки зрения современных предубеждений.

Рассмотрим результаты простого поискового запроса вроде «европейское искусство». Существует огромное число разнообразных изображений, которые могут высветиться в результате этого запроса. Можно также ожидать, что среди первых результатов поиска будут «Мона Лиза», «Подсолнухи» Ван Гога или нечто подобное. В действительности же первое изображение, которое появляется в результате поиска, – это картина Диего Веласкеса. Это неудивительно; удивительно то, что это за картина. В качестве первой картины, появляющейся в результате поиска по словам «европейское искусства», выбраны не «Менины» и не портрет Папы Иннокентия X. Картина, которую мы видим, когда ищем «европейское искусство» – это портрет слуги Веласкеса, Хуана де Парехи, который был темнокожим.

Это потрясающий портрет, но, пожалуй, странный для помещения его первым в результате поиска. Среди первого ряда изображений остальные – это то, что мы и ожидали бы увидеть, ища «европейское искусство», и «Мона Лиза» тоже среди них. Затем впервые появляется «Мадонна с младенцем», и Мадонна на этой картине – темнокожая. Затем – портрет темнокожей женщины, отсылающий к материалу «цветные в истории европейского искусства». Этот ряд изображений заканчивается групповым портретом троих темнокожих мужчин. А следующий за ним ряд – двумя портретами темнокожих людей. Затем следует картина, написанная Ван Гогом – его картина здесь появляется впервые. И так далее, и так далее. Каждый ряд представляет историю европейского искусства как состоящего по большей части из портретов темнокожих людей. Конечно, это интересно, а также точно является «репрезентативным» с точки зрения того, что хотели бы увидеть некоторые наши современники. Но это едва ли является репрезентацией прошлого. История европейского искусства не состоит ни на одну пятую, ни на две пятые и не наполовину из репрезентации темнокожих. Портреты, изображающие темнокожих людей и написанные темнокожими людьми, были редки до недавнего времени, когда население Европы стало меняться. И в таком изображении прошлого есть не только нечто странное, но и нечто зловещее. Можно увидеть, что, по мнению компьютера, это является надлежащей репрезентацией различных групп. Но это – попросту неправдивая репрезентация истории, Европы и искусства.

И это – не единичный случай. Поисковой запрос со словами «западное искусство» предлагает портрет темнокожего мужчины (из материала «Темнокожие люди в западном искусстве в Европе») в качестве первого изображения. Далее большинство картин изображают коренных американцев.

Если набрать в поисковой строке словосочетание «темнокожие мужчины», то все появившиеся картинки будут изображать портретные снимки темнокожих мужчин. Потребуется промотать на более чем дюжину рядов вниз, чтобы увидеть фотографию кого-то, кто не является темнокожим. Для контраста: если ввести в поисковой строке словосочетание «белые мужчины», первым высветится фото Дэвида Бэкхема – белого мужчины – но уже вторым изображением будет фото темнокожего мужчины-модели. Каждый последующий ряд из пяти картинок будет включать в себя одно или два изображения темнокожих мужчин. Многие из картинок, изображающих белых мужчин, – это фото белокожих преступников с подписями вроде «Остерегайтесь белых мужчин» и «Белые мужчины – плохие».

Чем дальше мы спускаемся в эту кроличью нору, тем более абсурдными становятся результаты поиска. Или, по крайней мере, они абсурдны, если вы ожидаете получить то, что искали, вводя поисковой запрос, хотя очень быстро вы сможете понять, в какую сторону вас направляет эта путаница.

Если ввести в Google запрос «гей-пара», то появятся целые ряды фотографий, изображающих счастливые гей-пары. Красивые гей-пары. Поищите, напротив, «гетеросексуальную пару», и как минимум одна или две картинки в каждом ряду будут изображать лесбийскую пару или пару геев. Еще на пару рядов ниже – и высвечивается уже больше фотографий гей-пар, нежели гетеросексуальных пар, несмотря на то, что запрос выглядел как «гетеросексуальная пара».

Добавив множественное число, можно получить еще более странные результаты. Первое фото среди результатов поиска по запросу «гетеросексуальные пары» изображает гетеросексуальную темнокожую пару, второе – лесбийскую пару с ребенком, четвертое – пару темнокожих геев, пятое – лесбийскую пару. И это все – первый ряд картинок. Уже на третьем ряду картинок, найденных по запросу «гетеросексуальные пары», все результаты изображают исключительно однополые пары. «Пары учатся отношениям у гей-пар» – ссылка под фото смешанной (темнокожей и белой) пары геев. Затем: «Гетеросексуальные пары могут поучиться у гей-пар». Затем – пара геев с усыновленным ребенком. Затем – фотография милой гей-пары из элитного гей-журнала Winq. Почему спустя три ряда изображений, найденных по запросу «гетеросексуальные пары», все, кто на них запечатлен – геи?

Предсказуемым образом все становится еще более странным. Второе фото, найденное по запросу «гетеросексуальная белая пара», изображает фото кулака с написанной на нем надписью «Н А Т Е» («Ненависть»). Третье фото изображает темнокожую пару. Тот же запрос во множественном числе («Гетеросексуальные белые пары») предлагает столь странный ряд изображений, что становится очевидно, что тут что-то не так. На втором изображении среди результатов поиска – смешанная пара. На четвертом – смешанная пара геев, держащих двоих темнокожих детей. Ко второму и третьему ряду среди результатов поиска находятся главным образом гей-пары с тэгами, включающими «межрасовые пары», «милые гей-пары» и заголовком «Почему гей-пары обычно счастливее, чем гетеросексуальные пары».

Но стоит попробовать ввести эти поисковые запросы на других языках в поисковых системах Google в тех странах, где эти языки преобладают, – и результаты будут иные. Например, поиск по запросу «белые мужчины» на турецком языке в турецком Google просто выдает множество маленьких белых человечков или изображения мужчин по фамилии Уайт. Поиск в Google на французском языке выдает те же результаты, что и поиск на английском. В целом, чем дальше вы удаляетесь географически от европейских языков, тем больше шансов, что вы найдете то, что искали. Странные результаты появляются при поиске на европейских языках. И именно при поиске на английском языке результаты наиболее демонстративно, очевидно и назойливо предлагают не то, что вы искали. По факту, странность результатов для некоторых из этих англоязычных поисковых запросов столь велика, что становится ясно, что это уже не компьютер пытается навязать определенное количество разнообразия. Это уже не просто МОС.