Текст книги "Безумие толпы. Как мир сошел с ума от толерантности и попыток угодить всем"

Только оратор, а не его речь

Вот еще одна причина современного безумия толпы. Иногда, как это было в случае Рэйчел Долезал, Кэндейс Оуэнс и Томаса Соуэлла, можно увидеть определенное отношение. Оратор и его врожденные характеристики не важны. Что важно, так это речи, которые они произносят, а также идеи и чувства, которые они выражают. Затем, без предупреждения и без возможности ее предвидеть, возникает совершенно противоположная шкала ценностей. Внезапно содержание речи не представляет совершенно никакого интереса или в лучшем случае становится объектом третьестепенного интереса. В этих случаях внезапно появляется мнение, что только говорящий важен, а речь можно отбросить – мнение, идущее рука об руку с идеей о том, что речь важна, а произносящий ее не имеет значения.

Подобное развитие почти наверняка связано с одним из величайших подарков, которые нам принес век социальных медиа, а именно – возможность публиковать жестокие и неискренние интерпретации того, что сказали другие. Когда столько внимания сосредоточено на ком-то известном, медиа могли бы воспользоваться возможностью уделить гораздо больше внимания честным и великодушным высказываниям. Результат этого можно увидеть в новостях. Заголовок может описывать, как кого-то известного «раскритиковали» за что-то, что этот человек сказал, только для того, чтобы оказалось – как станет ясно из текста ниже – что «критика» исходила от пары каких-то пользователей, которых журналист отыскал в Twitter. Это – та причина, по которой политики так пугаются, когда кто-то пытается завести их на скользкую дорожку. Не только потому, что цена произнесения мыслей вслух невероятно высока, и не из-за страха, что правила игры изменились с тех пор, как они освежали их в памяти, а потому, что даже один негативный ответ (от кого угодно в мире) может превратиться в бурю. Этот страх захлестнул практически всех публичных людей, поскольку, когда они думают, что искусно – или героически – дерзят, они могут отключить микрофон и обнаружить, что звон, стоящий в их ушах – это не аплодисменты, а звуки разрушения их карьеры.

В январе 2015 года актер Бенедикт Камбербетч давал интервью на шоу Тэвиса Смайли на канале PBS. Часть времени он посвятил возмущению против того, что его друзья-актеры из Великобритании, принадлежащие в группе этнических меньшинств, легче находили работу в США, чем у себя на родине. Из его слов было очевидно, что он стоит на стороне чернокожих актеров, а не на стороне, скажем, Ку-Клукс-Клана. Ни у кого не было особых причин подозревать Камбербетча в тайном расизме, который он непроизвольно открыл Тэвису Смайли. Тем не менее этот актер оступился не из-за своих намерений, а – как это часто бывает за недостатком других доказательств – из-за «словесного преступления». В своей речи Камбербетч говорил об «актерах с темной кожей». Это термин, который часто используется в его родной стране без каких-либо негативных коннотаций. До недавнего времени он также был распространен в США. Но незадолго до интервью с Камбербетчем правила немного изменились. Новым правильным способом называть «людей с темным цветом кожи» стало словосочетание «цветные люди» (people of colour). С точки зрения лингвистики можно сказать, что здесь нет значительной разницы.

Тем не менее общественный протест был так велик, как если бы он сказал слово на букву «н». Действительно, актер был вынужден немедленно принести унизительные публичные извинения. В быстро опубликованном после шоу публичном заявлении он писал: «Я опустошен тем, что нанес оскорбление, используя устаревшую терминологию. Я приношу свои искренние извинения. Мне нет прощения за то, что я идиот, и я знаю, что уже навредил»[170]170
  ‘Benedict Cumberbatch apologises after calling black actors “coloured”’, The Guardian, 26 January 2015.


[Закрыть]. Несмотря на эти заголовки, СМИ писали, что актер был «под обстрелом» («The Guardian») и стал центром «расового скандала» («The Independent»). Во то время, когда разворачивались эти события, никто всерьез не утверждал, что Камбербетч – расист. И не было никакого реального способа интерпретировать ту или иную его ремарку как расистскую. Но его имя теперь было связано с «расовым скандалом». Если бы люди слушали то, что пытался сказать Камбербетч, возможно, это могло принести какую-то пользу, и для его друзей появились бы новые актерские вакансии в Великобритании. Но более легкий путь, видимо, состоял в том, чтобы собрать несколько заявлений в социальных сетях, сделанных блюстителями нравственности языка, и превратить это в полномасштабный «скандал». Подобные ситуации для любых публичных людей становятся первым уроком. И большинство людей никогда не учтет добродетельность, исходящую из исполнения роли Шерлока Холмса и других популярных персонажей, которая могла бы помочь ему вынырнуть из этой пропасти.

Сложность в обсуждении расы и даже в ее упоминании в таком ключе, в каком о ней говорил Камбербетч, указывает на глубокую методологическую проблему, которую весь публичный дискурс затрудняется вынести на обсуждение. До сих пор любой политик, писатель или другой публичный человек мог вполне успешно продвигаться в своей карьере, следуя заранее оговоренной линии. Эта линия заключалась в том, что говорить, писать и даже думать вслух нужно так, чтобы ни один здравый человек не мог это неверно интерпретировать. Если кто-то необоснованно искажал смысл ваших слов, это говорило плохо о нем самом. Каждый, кто утверждал бы, что Бенедикт Камбербетч – опасный расист, раскрывший сам себя, мог бы ожидать, что его засмеют и не станут даже воспринимать всерьез.

Но в последние годы – неслучайно пересекающиеся с эпохой социальных медиа – это правило изменилось. Сейчас политик, писатель или другой публичный человек находится в том же положении, что и другие члены общества. Мы больше не можем быть уверенными в том, что наши слушатели честны и преследуют те же цели. Всплеск неискренних заявлений от членов общества может проявляться с той же охотой, что и искренние мнения. И поэтому коллективное стремление публичных людей должно заключаться в том, чтобы писать, говорить и размышлять вслух таким образом, чтобы ни один нечестный критик не мог нечестно исказить их слова. Само собой разумеется, что это невозможное, безумное стремление. Это невозможно. Нельзя сделать это, не сойдя с ума.

Очевидным решением является исследование возможных вариантов. Один из них – это не говорить ничего, или ничего, во всяком случае, ничего значимого не говорить публично, и это выбор, который сделали многие политики – этот путь оставляет открытой дверь для тех, кто готов сказать абсолютно все что угодно. Другой вариант – это попробовать понять, что за игра здесь ведется. Для этого стоит сравнить случаи: случаи, когда ничего особенного не было сказано, но было заявлено о большом оскорблении, и случаи, когда говорились поистине ужасные вещи, жалобы на которые были проигнорированы. Хорошим примером здесь может послужить история с Сарой Джонг, случившаяся в августе 2018 года.

Сара Джонг

Именно тогда газета «The New York Times» объявила о включении 30-летней журналистки, специализирующейся на технических вопросах, в свою редколлегию. Как и все подобные назначения, повышение Джонг до такой позиции в столь молодом возрасте привлекло к себе определенную долю внимания. А внимание в век Интернета, безусловно, означает прочесывание всего, что назначенный на новую должность человек когда-либо говорил. В случае Джонг это привело к обнаружению твитов определенной направленности, которая представляла собой продолжительное и довольно грубое оскорбление белых людей. Среди твитов Джонг были такие: «Являются ли белые люди генетически предрасположенными к тому, чтобы быстро сгорать на солнце, из чего логически следует, что им следует жить под землей, как пресмыкающимся гоблинам?», «Бросаю вам вызов: откройте „Википедию“ и поищите там статью „Вещи, которые однозначно являются заслугой белых людей“ – это очень сложно», «Белые мужчины – говно», «ОтменитеБелыхЛюдей», а также цепочка твитов: «Вы когда-нибудь задумывались о том, что из того, что позволено делать белым людям, не является культурной апроприацией? Буквально ничего. Ну, может, катание на лыжах, ну, еще гольф… Должно быть, быть белым так скучно»[171]171
  Sarah Jeong tweets from 23 December 2014; 25 November 2015; 31 December 2014; 18 November 2014; 1 April 2014.


[Закрыть]. Справедливо было бы сказать, что ее профиль в Twitter отражал одержимость этой темой. Она даже совершила распространенную ошибку – сравнила людей, которые ей не нравятся, с животными. «Тупые поганые белые люди пачкают Интернет как собаки, ссущие на пожарные гидранты»[172]172
  Sarah Jeong tweets from 28 November 2014.


[Закрыть]. В другом твите она писала: «Ох, даже странно, сколько удовольствия я получаю, когда веду себя жестоко по отношению к белым старикам»[173]173
  Sarah Jeong tweet from 24 July 2014.


[Закрыть].

Еще Джонг была большой любительницей фразы «Убейте всех мужчин». Но в тех обстоятельствах для ее критиков это стало второстепенной проблемой. Именно непрекращающийся расизм по отношению к белым людям вызвал гнев на нее и на «The New York Times» – за то, что наняли ее. Со своей стороны, газета стояла на стороне своей новой сотрудницы. Никаких подачек ненасытным толпам в Интернете не делалось. Официальное заявление, которое опубликовала газета, гласило, что Джонг была нанята «за свою выдающуюся работу в Интернете». Сразу после этого было сказано: «Ее журналистская работа и тот факт, что она является молодой азиаткой, сделали ее предметом онлайн-харрасмента. В течение некоторого времени она отвечала на этот харрасмент, имитируя тех, кто ее оскорблял. Теперь она видит, что такой подход только добавляет масла в огонь, который разгорелся в социальных сетях. Она сожалеет об этом, и «The Times» не оправдывает это». Заметка заканчивалась словами о том, что получившая свой урок Джонг точно станет «важным голосом, способствующим дальнейшей работе редакции»[174]174
  Statement from The New York Times, 2 August 2018.


[Закрыть].

В действительности «некоторое время», в течение которого Джонг вела свою противоречивую активность в Twitter, началась в 2014 году и закончилась всего за год до того, как «The New York Times» наняли ее. Но защита со стороны ее нового работодателя сработала. Упоминание ее пола, молодого возраста и расы в сочетании с модным сейчас указанием на ее положение жертвы позволили ей выйти сухой из воды. Опять же, если бы Джонг сказала, что ее никогда не оскорбляли онлайн, или что она не проверяла Twitter, не беспокоясь о том, что другие говорят о ней, или (самое неправдоподобное) заявила, что оскорбления в Интернете ее не особенно беспокоили, ее алиби было бы менее действенным.

Но случай с Джонг позволил сделать одно потрясающее открытие. Журналист издания «Vox» по имени Зак Бошамп встал на защиту Джонг, написав в Twitter: «Сейчас многие люди в Интернете путают экспрессивные вещи, которые антирасисты и представители меньшинств говорят о «белых людях», с реальной ненавистью к другим расам – по какой-то непостижимой причине»[175]175
  Quoted in Zack Beauchamp, ‘In defence of Sarah Jeong’, Vox, 3 August 2018.


[Закрыть]. Не было никакого разъяснения того, что является, а что не является «экспрессивным» в расовых эпитетах, как и не было никакой инструкции о том, как отличить «реальную ненависть к другим расам» от «экспрессивных» выражений. Но еще более интересная аргументация в защиту Джонг была выстроена другим журналистом «Vox». Эзра Кляйн начал свою защиту, сказав, что весь этот шум случился из-за того, что «настоящие расистские ультраправые тролли недобросовестно использовали старые твиты, чтобы азиатку уволили с работы». Это высказывание подняло тему не только расовой идентичности, о которой также говорила «The New York Times», но и предполагаемых политических мотивов любых (и, возможно, всех) людей, которые хоть как-то протестовали против ее твитов.

Но самое интересное в тексте Эзры Кляйна начинается здесь, потому что это в точности отражает аргумент Сальмы Эль-Уордани, который та привела в защиту людей, пишущих твиты «все мужчины – мусор», и аргумент, который привел Кляйн, сказав, что «#Убейтевсехмужчин» – это лишь другой способ сказать «было бы здорово, если бы для женщин все было не так хреново». В защиту Сары Джонг, которая неоднократно оскорбила белых людей, Кляйн схожим образом объяснил, что, когда Джонг использует термин «белые люди» в своих «шутках», это означает совсем не то. Как он выразился, «в Twitter’e социальной справедливости этот термин означает что-то более близкое к «доминирующая властная структура и культура», чем к реальным белым людям»[176]176
  Ezra Klein, ‘The problem with Twitter, as shown by the Sarah Jeong fracas’, Vox, 8 August 2018.


[Закрыть].

Вот отличный толчок к безумию. Если Бенедикт Камбербетч и Сара Джонг оказались в центре «расовых скандалов», обычно это значило бы, что они были виновны в схожих провокациях. И тем не менее это было не так. Камбербетч оказался замешан в «расовом скандале», потому что употребил устаревший термин. Джонг оказалась в «расовом скандале», потому что в течение нескольких лет неоднократно использовала расовые эпитеты в уничижительном ключе и получала от этого удовольствие. Что еще хуже, мотив может приписываться без указания на жестокость слов. В то время как слово, невольно произнесенное человеком, может в некоторых случаях обратиться против него (Камбербетч), в других случаях вызывающие термины, которые люди употребляют осознанно, фактически не рассматриваются буквально. Этому дается объяснение, данное Кляйном, Эль-Уордани и другими. В то время как некоторые люди неосознанно используют неверный термин и могут подвергнуться за это бичеванию, другие люди используют совершенно ужасные и грубые слова и не клеймятся за это. По какой-то причине.

Может быть всего пара возможных причин для этого. Первая заключается в том, что все заявления о поле, расе и многом другом перемешались, а когда нужно вернуть все как было, никто не может этого сделать. Кляйн и Эль-Уордани, очевидно, могли бы, но неясно, как многие другие люди должны понять, какие слова были произнесены намеренно, а какие – нет. Должны ли мы всегда полагаться на чье-то мнение о значении тех или иных слов? Как именно это должно работать?

Другое объяснение этому состоит в том, что происходит гораздо более простое смешение. Это смешение не имеет ничего общего ни со словами, ни с намерениями, а лишь с врожденными характеристиками того или иного оратора. Камбербетч занимает наиболее небезопасную позицию. Он – белый гетеросексуальный мужчина. Должно быть, с его стороны хорошей идеей было предоставить доказательства своего антирасизма на шоу Трэвиса Смайли. С другой стороны, стоило бы ожидать, что кто-то, кто годами делал уничижительные высказывания в адрес другой этнической группы, нарвался бы на большие неприятности. Если только их идентичность не окажется «правильной». Если бы Камбербетч в течение нескольких лет писал в Twitter о том, что азиаты живут в норах, как гоблины, и о том, как ему нравится доводить азиатов до слез, он бы так просто не отделался. Джонг это удалось, но только благодаря ее расовой идентичности (хотя «азиатская привилегия» сейчас также взвешивается на весах социальной справедливости) и из-за того, какую расу она атаковала. Невозможно распутать клубок двойных стандартов, применяемых к речи, потому что сама речь перестала иметь значение. Что имеет значение, так это расовая или иная идентичность говорящего. Его идентичность может как привести к его осуждению, так и отвести его от неприятностей. Это означает, что если слова и их смысл еще имеют значение, то уже очень второстепенное. Это также означает, что вместо того, чтобы научиться игнорировать расовые характеристики, мы проведем все обозримое будущее, будучи постоянно зацикленными на них – потому что только фокусируясь на расовой принадлежности людей, мы сможем понять, кого мы можем позволить себе слушать.

Возникновение риторики

Что-то из этого будет выражаться криком. Поскольку есть в том, что происходило в последние годы в дискуссии о расе, нечто невероятно похожее на сдвиг в феминизме, случившийся примерно в то же время. Аналогичное ускорение риторики и обвинений, похоже, возникло как раз в тот момент, который можно было расценить как победу. Как и в случае с феминизмом, нельзя сказать, что расовое неравенство или расистские мнения не существуют – нельзя сказать, что ни одной женщине не приходится испытывать трудности из-за ее пола. Но эта эпоха любопытна тем, что в тот момент, когда дела обстоят лучше, чем когда бы то ни было, все преподносится так, будто никогда не было времен хуже.

Движения, которые стали политическими или которые находятся в процессе превращения в политические, нуждаются в мыслителях, которые будут разжигать эти движения, а не представлять их. И точно так же, как Мэрилин Фрэнч и другими восхищались за радикальность их высказываний, так и в последние несколько лет премия за статус самого значимого автора, занимающегося расовыми вопросами, досталась не самому ободряющему или умиротворяющему деятелю, а писателю, который больше, чем кто-либо другой, представлял вопрос расы в Америке в частности как находящийся в стадии беспрецедентного упадка.

Многое можно предположить о культурных ожиданиях издателей, которые готовы опубликовать автора, чья первая книга – мемуары. Такой чести удостоился Та-Нехиси Коутс, первая книга которого, «Прекрасная борьба» (2008), с достойной восхищения честностью описывала не только детство автора в Балтиморе, но и его собственное отношение к каждому его аспекту. В своей книге он признается, что когда он видит белых людей на стадионе в Балтиморе, он смотрит на их бейсболки, одежду и фастфуд с презрением: «Мне казалось, они выглядят грязными, и это делало меня расистом – и гордым»[177]177
  Ta-Nehisi Coates, The Beautiful Struggle: A Memoir, Spiegel & Grau, 2008, p. 6.


[Закрыть]. Он описывает, как его отец – член движения «Черные пантеры» – завел семерых детей от четырех разных женщин. Он жил в мире, полном насилия с применением огнестрельного оружия, враждующих группировок, состоящих из чернокожих, запугивающих других чернокожих. И в то время как Коутс признается, что на уроках латыни он болтал с друзьями и попросту упустил свой шанс получить образование, его мать рассказала ему о рабстве и восстаниях рабов. Он описывает свое презрение к гражданскому национализму – такое же, какое когда-то испытывал его отец. Та-Нехиси Коутс отвергает отца как человека «той эпохи, приверженца той своеобразной веры чернокожих, которая делает вас патриотами, несмотря на ярмо». Его отец боготворил Джона Кеннеди и увлекался старыми военными фильмами[178]178
  Ibid., p. 70.


[Закрыть].

Позже отец «приходит в сознание». «Годы сна проходят», и Коутс-старший «присоединился к тем, кто смог понять, что наше состояние, худшее состояние из всех в этой стране – бедные, больные, необразованные, хромые, тупые – было не просто внутренней опухолью, а доказательством того, что все тело было одной сплошной опухолью, что Америка не была жертвой гниения, а была гнилью сама по себе»[179]179
  Ibid., pp. 74 – 5.


[Закрыть]. У Коутса есть учитель английского («маленький человек с тихим голоском»), о котором он пишет: «Я относился к нему с почтением и сам ожидал в ответ почтения». Юный Коутс в один прекрасный день ввязывается в драку с этим учителем, потому что тот на него накричал, «и я не мог отступить», и все заканчивается тем, что Коутс «ударил учителя в лицо». Затем он без зазрения совести описывает свое участие в расистской атаке на белого мальчика[180]180
  Ibid., p. 168.


[Закрыть]. И все же только Коутс и члены его общины считаются обреченными.

«Я знаю, как мы умрем, – говорит он. – Мы – ходячая низшая ступень, и все, что стоит между нами и превращением в чудищ, между нами и зоопарком – это уважение, естественное уважение. Мы знаем, кто мы, что мы расхаживаем так, будто нам плевать на мир, которому плевать на нас»[181]181
  Ibid., p. 177.


[Закрыть]. Книга обрела невероятный успех, получила высочайшие похвалы и была превосходно раскручена. После этого Коутс получил грант за «гениальность» от фонда Макартура и, ворвавшись с мемуарами, в 2015 написал свою вторую книгу («Между миром и мной») в форме письма к своему 15-летнему сыну. Две автобиографии до сорока лет.

В книге «Между миром и мной» Коутс описывает свою реакцию на события 11 сентября 2001 года. Коутс приехал в Нью-Йорк всего за пару месяцев до того, но он восхитительно честен насчет своей реакции на 9/11. Он пишет, что, когда он стоял вместе со своей семьей на крыше многоквартирного дома и смотрел на дым, вздымающийся над Манхэттеном, его «сердце было холодным». Он размышляет о том, что «никогда бы не назвал ни одного американца чистым. Я был не в ладах с городом». Годом ранее его одноклассник был убит офицером полиции штата Мэриленд, который ошибочно счел его – Принса Джоунса – наркодилером. То, к каким выводам о пожарных, рискующих и отдающих свои жизни за американцев всех рас и культур, это приводит Коутса, шокирует. «Они для меня не были людьми, – пишет Коутс. – Чернокожие, белые, неважно – они все были угрозой по своей природе; они были огнем»[182]182
  Ta-Nehisi Coates, Between the World and Me, The Text Publishing Company, 2015, pp. 86 – 7.


[Закрыть].

Карьера Коутса была настолько безупречной, что даже малейшая критика в его адрес либо скрывалась, либо – если появлялась – вызывала шок. Когда «Между миром и мной» была опубликована, Тони Моррисон написала в своем кратком рекламном отзыве, что Коутс заполнил «интеллектуальную пустоту», которая тревожила ее со дня смерти Джеймса Болдуина. Как минимум один человек – доктор Корнел Уэст – возразил этому, хотя причины, по которым он это сделал, были типичными и восхитительно своеобразными. «Болдуин был человеком огромного мужества, который говорил правду в лицо власти, – писал Уэст. – Коутс – умный автор с журналистским талантом, избегающий любой критики в адрес чернокожего президента, находящегося у власти»[183]183
  Dr Cornel West on Facebook, captured at https://www.alternet.org/2017/12/cornel-west-ta-nehisi-coates-spat-last-thing-we-need-right-now/


[Закрыть]. Коутс негативно отреагировал на это, поскольку был уязвлен тем, что кто-то сказал, что он не равен Болдуину. Но, помимо привилегии, которую это демонстрирует, здесь также кроется полезное напоминание об одной вещи.

Поскольку, помимо того, что он являлся одним их великих писателей и нравственных сил конца XX века, Болдуин рос в то время, когда ярость по отношению к несправедливости в Америке была не только обоснованной, но и необходимой. Кроме того, что ужасная несправедливость царила в обществе, в котором он рос, он также испытал ее на себе. Как он пишет в своей книге «В следующий раз – пожар», его избили двое полицейских, когда ему было 10 лет. Его недовольство было даже преуменьшено. И все же он всегда писал с целью найти способ примирить различия, которые существовали в Америке, а не сделать пропасть между ними еще шире. Коутс, в противоположность ему, построил свою карьеру на преувеличении различий и раздражении ран[184]184
  For some chapter and verse examples of this see Kyle Smith, ‘The hard untruths of Ta-Nehisi Coates, Commentary, October 2015.


[Закрыть]. В делах больших и малых он готов выполнять эту задачу: готов требовать, чтобы Америка выплатила репарации, даже спустя столетия, чернокожим американцам; он всегда готов нацелить самое мощное оружие на самый маленький грех. В 2018 году, когда «Atlantic Magazine» (в котором Коутс работал «национальным корреспондентом») объявил, что нанимает в свою редакцию консервативного журналиста Кевина Уильямсона, началось прочесывание старых статей Уильямсона. Оказалось, что он ярый противник абортов, что уже раздражало многих его критиков, но его статья, опубликованная в «National Review» и посвященная Иллинойсу, была несправедливо осуждена как содержащая в себе уничижительные слова в адрес чернокожего мальчика.

Уильямсон был освобожден от своей должности в «The Atlantic» менее чем через две недели после объявлении о его приеме на работу. Но после приема на работу и увольнения состоялось собрание сотрудников, в рамках которого редактор – Джефф Голдберг – сидел на сцене с Коутсом. Хотя никто не требовал от Голдберга, чтобы тот контролировал движения своих рук, как это было в случае с ректором Колледжа Вечнозеленого штата, было очевидно, что он сражался за свою карьеру, а Коутс был его спасительной соломинкой. В какой-то момент Голдберг взмолился: «Послушайте, мне очень сложно отделить Та-Хениси-профессионала от Та-Хениси-человека, потому что… В смысле, вот что я хочу сказать. Я чувствую, что должен это сказать. Я хочу сказать, что он один из самых близких мне людей. Я готов был бы за него умереть». Многие журналисты сочли бы такую верность по отношению к себе достаточным основанием для того, чтобы стать дружелюбнее. Коутс не стал.

В рамках обсуждения Уильямсона Коутс умудрился сделать то, что делал во всех своих опубликованных к тому моменту мемуарах: посмотреть на ситуацию сквозь самую мрачную призму – с высоты, на которую он сам себя возвел. Коутс использовал собрание для того, чтобы сказать, что он не ожидал от Уильямсона ничего, кроме цветастой прозы. Никаких ожиданий, кроме понимания, что Уильямсон – и вот тут он делает поразительное замечание – не способен «видеть меня или, честно говоря, многих из вас полноценными людьми»[185]185
  ‘Leak: The Atlantic had a meeting about Kevin Williamson. It was a liberal self-reckoning’, Huff ngton Post, 5 July 2018.


[Закрыть]. Идея того, что Уильямсон не воспринимал Коутса – как не воспринимал любого другого чернокожего – как «полноценных людей», а также то, что это было печальной правдой, была ужасающим высказыванием со стороны Коутса и многое говорило о том, сколь многое сходило ему с рук за годы его карьеры. Джеймс Болдуин никогда не говорил о белых людях так, словно они были неисправимы. Также у него не было никакой необходимости преувеличивать оскорбления. Коутс же не только раздувает свою обиду, но и делает это, зная, что все вооружение на его стороне. На сцене находилось метафорическое заряженное ружье, но его держали в руках не белые люди, а он сам. Когда студенты, начинающие работать в университетах на всей территории Соединенных Штатов, задаются вопросом о том, принесет ли им выгоду произнесение неискренних заявлений и драматизация мелких событий, они могут взглянуть на Коутса и понять: принесет.

И в нынешний век информационных технологий обострение вопроса расы в одной стране этой самой страной не ограничивается. Успех Коутса в США был повторен Рени Эддо-Лодж в стране с совершенно иной историей межрасовых взаимоотношений. Когда ее книга «Почему я больше не разговариваю с белыми людьми о расе» была впервые опубликована в 2017 году, она сразу же подняла не только те же вопросы, что и книга Коутса, но и получила сопоставимое количество похвал и наград. Эддо-Лодж ввела в британский публичный дискурс такие концепты, как «белая привилегия», но ей пришлось усерднее, чем Коутсу, искать поводы для жалоб. Книга Эддо-Лодж начинается с перечисления некоторого количества ужасных инцидентов из истории Великобритании, таких, как расистское убийство чернокожего моряка по имени Чарльз Вутон, которое произошло в доках Ливерпуля в 1919 году[186]186
  Reni Eddo-Lodge, Why I’m no Longer Talking to White People about Race, Bloomsbury, 2017, pp. 14 – 15.


[Закрыть]. Эддо-Лодж подробно рассказывает о подобных необычных событиях так, будто они не только являются символом страны, но и частью ее скрытой истории. Важно то, что эти истории ей приходится отыскивать, в промежутках между ними рассказывая о том, насколько прошлое было хуже, чем мы себе его представляли, и насколько в результате этого испорчены белые люди.

Как читатели должны реагировать на людей в настоящем после того, как вернулись из экскурса в прошлое с таким карательным настроением? Одним из следствий, по-видимому, является нормализация мстительности – той мстительности, которая в последние годы просачивалась в повседневный язык. Так, на «Женском марше» в Лондоне в январе 2018 года на одном из транспарантов, которым размахивала девушка с розовыми волосами, было написано: «Белым старикам здесь не место»[187]187
  Photo via Martin Daubney on Twitter, 21 January 2018.


[Закрыть]. Ирония состоит в том, что на одном из плакатов, которые несли члены Социалистической рабочей партии рядом с ней, было написано «Нет расизму». Печально было то, что девушка размахивала своим транспарантом прямо рядом с памятником героям Первой мировой войны, который, как известно, увековечил множество белых мужчин – белых мужчин, которым никогда не довелось встретить старость.

В эту новую эру возмездия стало вполне приемлемым обвинять белых людей в целом – даже белых женщин в частности – в преступлениях, в которых другие люди не были виновны. Так, «The Guardian» считает уместным публиковать статью под названием «Как белые женщины намеренно используют слезы, чтобы избежать ответственности», в которой автор жалуется: «Часто, когда я пытаюсь поговорить или поспорить с белой женщиной о чем-то, что она сказала или сделала и что негативно на меня повлияло, она разражается слезами и возмущенно обвиняет меня в том, что я делаю ей больно»[188]188
  This piece was later retitled ‘How white women use strategic tears to silence women of colour’, 7 May 2018.


[Закрыть]. «СлезыБелых» – популярный хэштег. Также стало распространенным выражение «ветчина» – термин, считающийся приемлемым среди просветленных людей в Интернете, которые используют его по отношению к белокожим людям, способным краснеть. Термин вошел в обиход примерно в 2012 году и к 2018 году уже свободно использовался на телешоу и в Интернете, чтобы не только подчеркнуть забавный тон кожи белых людей и их свиноподобный вид, но и для того, чтобы намекнуть, что румянец маскирует некое едва подавляемое возмущение и, скорее всего, ксенофобию. Итак, вновь в стремлении к антирасизму антирасисты прибегают к расизму. Какие же негативные последствия могут быть у такого поведения?