Текст книги "Безумие толпы. Как мир сошел с ума от толерантности и попыток угодить всем"

Культурная апроприация

Одним из очевидных способов остановить это бесконечное ковыряние вопроса расы и расовых характеристик могло бы быть размытие границ, например, путем превращения тех аспектов расы, которые могут обсуждаться, в общий опыт для всех. Аспекты культуры одного человека или народа, которые вызывают восхищение у других, могли бы, например, стать предметом культурного обмена, который повел бы за собой более глубокое понимание друг друга, преодолевающее любые различия. Могло быть такое стремление. Однако, к сожалению, появилась одна теория – до того, как это стремление могло быть полностью реализовано. Эта теория тоже зародилась в академической среде, а затем выплеснулась в реальный мир. Она называется «культурная апроприация».

Она появилась в области «постколониальных исследований» и выросла из идеи о том, что колонизаторы не просто навязали свою культуру колонизованным странам, но и забрали часть культуры этих стран и присвоили себе. Благожелательная интерпретация этой идеи могла бы расценить это как подражание и самую искреннюю форму лести. Но, чем бы еще ни были знамениты профессоры в области «постколониальных исследований», они точно не знамениты благожелательными интерпретациями чего-либо. Вместо этого на сцену вышла наименее благожелательная интерпретация, согласно которой кража чужой культуры – это последнее оскорбление, нанесенное колониализмом, и, истощив природные ресурсы колонизированной страны и подчинив ее население иностранному владычеству, колонизаторы не смогли даже оставить угнетенным народам их собственную культуру – оставить нетронутой и неосвоенной.

Возможно, то, что противники зародившейся в университетах «культурной апроприации» устраивали скандалы в городах, где находились университеты, было неизбежно. Ранняя волна обвинений в «культурной апроприации» была реакцией на неприемлемые праздничные костюмы – вроде тех, которые так ужасали студентов Йельского университета накануне Хэллоуина в 2015 году. Их страх состоял в возможности того, что люди, которые не являются коренными американцами, будут носить, к примеру, головные уборы индейцев Северной Америки. Это – используя их собственный жаргон – не нормально.

С некоторых пор Портленд, штат Орегон, начал выделяться как испытательный полигон для каждой сумасшедшей идеи. Особенно в последние годы этот город донимали случаи культурной апроприации. Это включало в себя превращение из – по словам одного местного писателя – «рая для гурмана» во что-то близкое к зоне боевых действий[159]159
  See Andy Ngo, ‘Would you like some strife with your meal?’, Wall Street Journal, 31 May 2018.


[Закрыть]. В 2016 году одна местная женщина открыла здесь бистро под названием «Колониальный шафран». Взбешенные толпы стояли у дверей ее бистро, обвиняя ее в расизме и прославлении колониализма. Сайты с отзывами вроде «Yelp» заполонили люди, оставлявшие негативные комментарии об этом заведении, пока его владелица, наконец, не сдалась и не переименовала его. Ее обвинили в том, что она открыла заведение, призванное вернуть к жизни империю – задним числом, посредством открытия ресторана в Портленде. Но можно было найти и более вопиющие случаи. Хуже всего, по мнению местных жителей, было то, что люди, работавшие в ресторане, не имели права готовить ту еду, которую они там готовили – потому что их набор ДНК был для этого неподходящим.

В 2017 году произошел инцидент с парой, которая начала торговать буррито из фургончика. В соответствии с новыми местными правилами, они были виновны в культурной апроприации – если говорить точнее, они «украли» мексиканскую культуру, так как продавали буррито, не будучи при этом мексиканцами. Владельцы фургончика в конце концов начали получать смертельные угрозы и были вынуждены закрыть все свои аккаунты в социальных сетях, а затем и свой бизнес. Сказать, что подобные победы ободряют людей – ничего не сказать. Последствием победы над фургончиком с буррито стал список, составленный и распространенный местными активистами из Орегона, под названием «Альтернативы ресторанам, которыми владеют белые апроприаторы, в Портленде». Вместо этих ресторанов были предложены рестораны, которыми «владеют цветные люди»[160]160
  Robby Soave, ‘White-owned restaurants shamed for serving ethnic food: it’s cultural appropriation’, Reason, 23 May 2017.


[Закрыть].

Как и в случае с событиями, происходившими в университетах, можно было ожидать, что события, развернувшиеся в Портленде, останутся в Портленде. Но опять же, как и в случае с университетами, нарастает чувство, что в эту эпоху гиперкоммуникаций мы все рискуем оказаться «в Портленде». Летом 2018 года, пока большинство людей отдыхало в отпусках, в Великобритании разразились войны на почве культурной апроприации еды, когда член парламента Доун Батлер, чернокожая, осудила одного из самых знаменитых шеф-поваров на британском телевидении. Джейми Оливер незадолго до того выпустил новое блюдо – «острый рис с курицей джерк». Его моментально раскритиковали за отсутствие ингредиентов, которые традиционно используются в маринаде для приготовления курицы джерк. А от критики по поводу недостающих ингредиентов скандал моментально сместился к разговору о расе. Батлер написала в своем Twitter, что испытывает отвращение к шеф-повару. Она задавалась вопросом о том, знает ли Оливер, «что такое ямайский джерк? Это не просто слово, которое можно поставить в название продукта, который хочешь продать». Она продолжила: «Ваш рис с курицей джерк не нормален. Эта апроприация ямайской культуры должна прекратиться»[161]161
  Dawn Butler Twitter, 18 August 2018.


[Закрыть]. К счастью, принадлежащая Джейми Оливеру сеть итальянских ресторанов «Jamie’s Italian», многие из которых есть в десятках британских городов, похоже, не привлекли внимания Доун Батлер.

Но одной из особенностей подобных случаев является то, что обвинения, вызванные высокоморальным гневом, могут быть предъявлены и совершенно неизвестным людям – точно так же, как они предъявляются знаменитостям. В обычное время выпускной вечер в школе штата Юта не вызывает такого ужаса, как ссора члена парламента со знаменитым шеф-поваром. Но в 2018 году 18-летняя девушка по имени Кезайя опубликовала в Интернете фотографии платья, которое собиралась надеть на выпускной вечер. Она, очевидно, надеялась получить лайки от других пользователей за свое красное платье в китайском стиле. Однако вместо похвалы она получила гнев от пользователей по всему миру. «Тема твоего выпускного – обыкновенный расизм?» – спросили ее в Twitter. Другие пользователи присоединились, чтобы обвинить девушку некитайского происхождения в культурной апроприации платья в китайском стиле[162]162
  ‘Teenager’s prom dress sparks cultural appropriation debate’, Independent, 30 April 2018.


[Закрыть].

В разумном мире все произошедшее стало бы невероятным подарком для деятелей искусства, в том числе для сатириков. Однако даже критический взгляд на этот феномен вызывает шквал обвинений и еще больший рост числа жалоб и уровня чувствительности. В сентябре 2016 года писательница Лайонел Шрайвер подняла вопрос о «художественной прозе и политике идентичности» на Фестивале писателей в Брисбене. Шрайвер (перу которой, среди прочих, принадлежит роман «Цена нелюбви») использовала эту возможность, чтобы поговорить о «культурной апроприации». В течение нескольких недель, предшествующих лекции, этот термин не раз всплывал в различных контекстах. Он появлялся и тогда, когда обсуждалось право немексиканцев носить сомбреро, и тогда, когда речь шла о праве людей не из Тайланда готовить и есть тайскую еду.

Поскольку умение использовать воображение и проникать в мысли других людей и является, можно сказать, задачей писателя, Шрайвер решила, что активисты подошли чересчур близко к ее территории. Ее речь в Брисбене была посвящена защите искусства и праву других писателей на то, чтобы писать обо всем, о чем они пожелают. Шрайвер заявила, что, задумывая нового персонажа для одного из своих романов, она может для начала придумать такой аспект его личности, как например, то, что он армянин. Но «просто быть армянином – это не то же самое, что иметь личность – в том смысле, в каком я ее понимаю». Она продолжила: «Быть азиатом – это не идентичность. Быть геем – это не идентичность. Быть глухим, слепым, пользоваться инвалидным креслом – это не идентичность, и быть экономически непреуспевающим – тоже не идентичность».

Ответ был предсказуем. Ловия Гьяркье, автор в журнале «New Republic», написала, что «Лайонел Шрайвер не должна писать о меньшинствах. Ее нетактичная речь 8 сентября в Брисбене доказывает, что она в этом ничего не понимает». У Гьяркье был и вопрос к Шрайвер. «Мой вопрос к Шрайвер таков: если эти ярлыки – не идентичности, если быть геем или иметь ограниченные возможности – это не часть того, кем мы является, тогда почему сотни людей подвергаются насилию, их стыдят и убивают каждый день именно из-за этого?.. Чего не понимает Шрайвер о культурной апроприации, так это ее неразрывной связи с властью»[163]163
  Lovia Gyarke, ‘Lionel Shriver shouldn’t write about minorities’, New Republic blog, September 2016.


[Закрыть]. Таким образом драматизация и Фуко слились в одном утверждении.

Однако гневное заявление Гьяркье было вытеснено Ясмин Абдель-Магид, которая присутствовала среди зрителей в Брисбене. Ее рассказ из первых рук был подхвачен и опубликован в «The Guardian». Абдель-Магид писала:

«Прошло 20 минут с начала речи, когда я повернулась к своей матери, сидевшей рядом со мной в первом ряду. „Мама, я не могу сидеть здесь, – сказала я, и уголки моих губ опустились. – Я не могу это узаконивать…“»

За этим последовал увлекательный, подробный рассказ о том, каково это – вставать и уходить.

Оказалось, что речь Шрайвер не совпадала с образом мышления Абдель-Магид. Настолько не совпадала, что едва ли походила на речь. Это скорее была «отравленная посылка, упакованная в высокомерие и доставленная со снисхождением». Абдель-Магин попыталась разъяснить опасность случаев, когда люди пишут от лица тех, кем не являются. В качестве примера она привела собственные взгляды:

«Я не могу говорить от лица сообщества ЛГБТКИА, от лица человека с неврологическими отличиями или от лица человека с ограниченными возможностями, но в этом тоже есть смысл. Я не говорю от их лица, и я должна дать возможность их голосам быть услышанными, а их опыту – быть легитимным».

Порассуждав какое-то время о колониализме, Абдель-Магид пришла к заключению:

«Неуважение к окружающим, заложенное в речи Лайонел Шрайвер, – это та же сила, которая заставляет людей голосовать за Полин Хэнсон. Это – та причина, по которой коренные народы борются за то, чтобы их признали, и это – та причина, по которой мы продолжаем терпеть офшорные иммиграционные тюрьмы. Именно такое отношение закладывает основу для предрассудков, ненависти и геноцида»[164]164
  Yassmin Abdel-Magied, ‘As Lionel Shriver made light of identity, I had no choice but to walk out’, The Guardian, 10 September 2016.


[Закрыть].

К своей чести «The Guardian» опубликовал вслед за этим полный текст речи Шрайвер, чтобы читатели смогли сами решить, являлось ее ли выступление в Брисбене остроумной критикой модного поветрия или скорее было частью фундамента для построения фашизма.

Шрайвер пережила шквал нападок отчасти потому, что у нее уже была репутация человека, который говорит что думает. Но у тех, кто хотел объявить себя ее жертвами, все же был стимул. Если бы Абдель-Магид (позже покинувшая Австралию уже из-за скандала, связанного с ней самой) решила написать беспристрастную и вдумчивую критику позиции Шрайвер, она вряд ли бы стала привлекать к себе внимание и публиковать свой рассказ в крупной газете. Если бы она не почувствовала, как опускаются уголки ее рта, и не сказала бы своей матери, что одно лишь их присутствие в зале «узаконивает» ненависть, ее мнение было бы не более значимым (и публичным), чем любое другое. Это важный винтик в сводящем толпу с ума механизме: человек, который объявляет себя наиболее обиженным, получает больше всего внимания. Каждый, кого это не задевает, игнорируется. В эпоху привлечения внимания криками в социальных сетях механизм поощряет всплески ярости кровожадностью. Что до Шнайдер, то в течение нескольких лет после речи в Брисбене она была одной из немногих писателей, которые публично протестовали против введения издательствами практики решать, достойны ли книги публикации, на основании сексуальной ориентации и расовой принадлежности их авторов.

Центральная проблема

Центральной проблемой во всем этом является огромное смятение, происходящее не из недопонимания, а из того факта, что наше общество пытается запускать одновременно несколько программ. С одной стороны, есть программа, которая подразумевает, что мир – это место, в котором для счастливой жизни нужно научиться ценить все культуры, а также сделать их более доступными. С другой стороны, другая программа гласит, что культурные границы могут пересекаться только при определенных условиях. Эта вторая программа не только не была завершена – кто угодно, кто хотел бы дописать ее правила, вполне мог это сделать. Еще одна программа подразумевает, что раса и культура – не одно и то же. И в то же время еще одна – запущенная одновременно с предыдущей – говорит, что это практически одно и то же и что посягательство на чью-то культуру является актом расистской агрессии или «апроприации».

Под всем этим скрывается настолько взрывоопасное предположение, что неудивительно, что его прячут подальше. Это вопрос, который мы не задаем, поскольку знаем, какой ответ неверный. Этот вопрос – о том, является раса «врожденной» или «приобретенной» характеристикой. В прошлом, за которое «National Geographic» и другие компании испытывают довольно оправданный стыд, раса считалась «самой врожденной» из всех характеристик. То, к какой расе относился человек, его определяло. Зачастую – в ущерб всем остальным качествам. По мере того, как происходили изменения в XX веке, вырабатывалось все более просвещенное понимание этого – оно заключалось в том, что раса была важна, но не была несокрушима. Действительно, люди могли быть частью других культур или группы других людей сколько угодно, если сами того хотели и если погружались в эти культуры с благодарностью и любовью. Были и подводные камни: например, в XX веке стало понятно, что этот путь допускает движение только в одну сторону. Индиец мог стать заметно британизированным, однако белый британец не мог стать индийцем. Границы возможного и невозможного сдвигались понемногу, но беспрерывно. В последние десятилетия они двигались вокруг вопроса о межрасовом усыновлении детей и о том, было ли полезно и уместно родителям одного культурного происхождения растить детей другого культурного происхождения. Но проблема для нас заключается в том, что все начало двигаться вновь. И уже поступают ранние сигналы о том, что в этот раз границы не просто могут сдвинуться куда угодно – похоже, что они движутся в наихудшем из возможных направлений.

Черный – значит политический? Важна речь, а не оратор

В 2016 году, когда Питер Тиль одобрил Дональда Трампа на Республиканском национальном съезде в Кливленде, он моментально перестал быть геем в глазах самого значимого гей-журнала Америки. Превращение в правого – причем в смысле «правого как Дональд Трамп» – было настолько вопиющей виной, что «Advocate» отлучил Тиля от гей-церкви. Два года спустя практически та же самая сцена разыгралась среди афроамериканцев.

Спустя почти год молчания Канье Уэст вернулся в Twitter весной 2018 года. В соответствии со своим главным умением он сразу сделал из этого инфоповод. В апреле он выразил одобрение чернокожей консервативной публицистке и активистке Кэндес Оуэнс. Это произошло после того, как Оуэнс произнесла речь в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, в рамках которой она раскритиковала некоторых членов движения «Black Lives Matter», устраивавших протесты против нее, и сравнила их с чернокожими студентами, сидевшими в первых рядах в зале и слушавшими ее речь. В видео, ставшем популярным в Интернете, Оуэнс говорит:

«То, что происходит сейчас в сообществе чернокожих… Идет идеологическая гражданская война. Есть чернокожие, которые сосредоточились на своем прошлом и кричат о рабстве. И есть чернокожие, которые сосредоточены на своем будущем. То, что вы видите, – это мышление жертвы против мышления победителя».

Затем она обвинила протестующих в зацикленноести на «угнетении».

После просмотра этого видео Канье Уэст написал в Twitter: «Мне нравится образ мышления Кэндес Оуэнс». И на какой-то момент показалось, будто произошел сбой в матрице. Или, по меньшей мере, сбой во вселенной Twitter. За последние годы появлялись многие чернокожие консерваторы, включая судью Верховного суда и некоторых из наиболее выдающихся философов Америки. Но никогда раньше звезда такой величины, как Канье Уэст, даже не намекала на существование какой-либо партии, кроме Демократической, к которой могли бы принадлежать афроамериканцы. И вот половина одной из – к лучшему иили к худшему – самых знаменитых пар мира решается ступить на это минное поле.

Можно отметить, что некоторые обстоятельства позволяли Канье Уэсту начать этот путь. Во-первых, у него было столько денег, что он мог позволить себе вести себя как заблагорассудится. Даже если его интрижки в политике делали его токсичным для большой части его аудитории – и для чернокожих, и для белых – он всегда мог положиться на свои деньги и деньги своей жены. Во-вторых, было широко распространено убеждение, с которым он не брезговал позаигрывать – убеждение, что он немного не в себе. Похвала в адрес Кэндес Оуэнс скоро переросла в открытое одобрение Дональда Трампа. И вот в октябре 2018 года Канье Уэст присутствовал в Овальном кабинете на встрече на высшем уровне и на обеде, что было странно даже по относительным меркам. Во время встречи Уэст по большей части говорил сам, пока президент сидел на противоположном конце стола и сосредоточенно кивал. Уэст воспользовался шансом поговорить о сообществе чернокожих, о тюремной реформе, о том, что ношение бейсболки с надписью «Make America Great Again» заставляет его чувствовать себя «Суперменом», а также о наличии «альтернативных вселенных». Он пожаловался: «Если ты чернокожий, то люди ожидают, что ты – демократ». Затем он сказал, что любит Трампа.

Начиная с того момента, когда Канье Уэст пошел по этому пути, ответная реакция была предсказуема. Высказывание журналиста Та-Нехизи Коутса имело самые долгоиграющие последствия. В своем эссе в журнале «The Atlantic» он написал о своем детстве и о своей любви к Майклу Джексону. Он написал о, бесспорно, странной трансформации Джексона из чернокожего мальчика с прической в стиле афро в полупрозрачную восковую куклу, в которую тот превратился позже. А затем Коутс решил сравнить Канье с Майклом Джексоном.

«То, к чему стремится Канье, – это то, к чему стремился Майкл Джексон. Уэст называет свою борьбу правом на то, чтобы быть „вольнодумцем“, и он действительно преуспевает в достижении свободы определенного рода – белой свободы, свободы без последствий, свободы без критики, свободы быть гордым и невежественным». Заголовок статьи гласил: «Я не чернокожий – я Канье: Канье Уэст хочет свободы – белой свободы»[165]165
  The Atlantic, 7 May 2018.


[Закрыть]. Канье споткнулся о то же препятствие, что и Тиль. В какой-то момент политические обиды меньшинств трансформировались в политический активизм, а затем стали просто политикой. Признание существования избирательных блоков среди групп меньшинств выгодно некоторым политикам, ищущим избирателей, и может быть на руку профессиональным посредникам, преподносящим себя как представителей сообществ – для того, чтобы им отдавали предпочтение. Но это исключительно опасная ситуация – к ней, в свою очередь, свелись все проблемы, связанные с правами.

Предполагается, что вы можете считаться членом группы меньшинств только в том случае, если вы принимаете конкретные претензии, политические требования и соответствующие электоральные платформы, которые другие люди разработали для вас. Стоит выйти за пределы этих рамок, вы перестаете быть обладателем прежних качеств и становитесь тем, кто думает не так, как предписывает думать норма. Ваше качество у вас отнято. Тиль – больше не гей, поскольку одобряет Трампа. Канье Уэйст – больше не чернокожий, потому что делает то же самое. Из этого следует, что «черный» – это не цвет кожи и не раса, или, во всяком случае, не только это. Из этого следует, что «черный» – как и «гей» – это политическая идеология. Это предположение лежит настолько глубоко и упоминается настолько редко, что оно считается само собой разумеющимся.

Лондонская Школа Экономики называет себя одним из ведущих университетов мира в области гуманитарных наук: «Стремясь к международному глобальному охвату, ЛШЭ считает взаимодействие со всем миром основой своей миссии». На странице «Книжный обзор» на сайте ЛШЭ в мае 2012 года появился обзор на новую книгу Томаса Соуэлла. Книга «Интеллектуалы и общество» вышла двумя годами ранее, но в академическом мире интеллектуальные перестрелки часто происходят в более медленном темпе, чем в других сферах общества.

Автор обзора, Эйдан Бирн, был «главным лектором в области английской литературымедиакультурных исследований» в Вулверхэптонском университете. В этом качестве, как сообщала нам его подпись, «он специализируется на концепции мужественности в межвоенной валлийской и политической литературе и преподает широкий круг предметов». Идеальный кандидат для вынесения суждения о книге Соуэлла в «Книжном обзоре» Лондонской школы экономики. Со своей стороны, Бирн «был раздосадован крайне пристрастным» характером книги. Итак, два года спустя после публикации книги Соуэлла Бирн прицелился и попытался сделать выстрел. Уже в первых строках он предупредил, что «книга «Интеллектуалы и общество» состоит из серии устаревших и часто нечестных уколов в адрес политических врагов Соуэлла». Среди других обвинений, которые содержал обзор Бирна, было утверждение, что одна строка у Соуэлла перекликалась с идеями «Движения чаепития» и представляет собой «тонко замаскированную атаку на расовую интеграцию».

Еще более странное обвинение в адрес Соуэлла прозвучало, когда Бирн предупредил читателей: упоминание Соуэллом расовых проблем едва ли включало в себя более чем «разрозненные и тревожные „собачьи свистки“». Схожим образом слова Соуэлла о наследии прошлого являлись «закодированной интервенцией». С нарастающим энтузиазмом Бирн писал, что «для него [Соуэлла] культурное наследие рабства означает, что оно не должно рассматриваться как моральная проблема, и не следует пытаться его окультурить». К этому обвинению Бирн присовокупил убийственную формулировку, которая потом оказалась актом невероятного саморазрушения[166]166
  The original article is captured online here: http://eprints.lse.ac.uk/44655/1/__Libfile_repository_Content_LSE%20Review%20of%0Books_May%20 012_week%204_blogs.lse.ac.uk-Intellectuals_ver-sus_society_ignorance_and_wisdom.pdf


[Закрыть].

К своей чести, ЛШЭ добавила «поправку» внизу этого текста на своем сайте. Это одно из величайших исправлений. В нем попросту говорится об удалении строки из оригинального текста. «В оригинале этот пост содержал строку „это легко сказать богатому белому человеку“, – признавалась ЛШЭ. – Эта строка была удалена, и мы приносим извинения за эту ошибку»[167]167
  Aidan Byrne, ‘Book Review: Intellectuals and Society by Thomas Sowell’, LSE Review of Books, 26 May 2012.


[Закрыть]. И правильно. Поскольку, каким бы ни был его доход, Томас Соуэлл не является белым человеком. Он – чернокожий человек. И очень известный чернокожий человек, о котором критик ЛШЭ подумал, будто тот белый – на основании его политических взглядов.

Это было предположение, которое прокралось в либеральные дебаты с едва заметным ропотом несогласия. И оно пришло из разных направлений. Рассмотрим, к примеру, реакцию на странный и вызывающий некоторую жалость случай Рэйчел Долезал. Эта женщина стала знаменитой практически на весь мир в 2015 году, когда, будучи главой Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения, она вдруг объявила себя чернокожей. В течение знаменитого телеинтервью ее спрашивали, является ли она чернокожей. Она притворилась, будто не поняла вопроса. Когда ей продемонстрировали информацию о ее биологических родителях, интервью вошло в тупик. Поскольку родители Долезал были не просто белыми, а белыми с германо-чешскими корнями – а это было очень далеко от афроамериканской идентичности, которую приписывала себе Долезал. В конце концов, признав, что это действительно были ее родители, она стала настаивать на том, что, тем не менее, она была чернокожей. Ее самоидентификация с чернокожим сообществом в Америке, похоже, возникла из-за ее близких отношений с ее усыновленными чернокожими братьями и сестрой. Несмотря на все это, ее брат сказал: «Она росла белым привилегированным человеком в штате Монтана». Ей удалось выдать себя за чернокожую лишь благодаря тщательному нанесению бронзатора на кожу и несколько стереотипному завиванию волос. Это – а также тот факт, что людям было слишком страшно спросить ее: «А разве ты не белая?» – означало, что Долезал не просто смогла «сойти» за чернокожую, но и стать главой местного отделения организации для чернокожих людей.

Случай Долезал вызвал практически бесконечный ряд вопросов, и как сами вопросы, так и ответы на них в некотором роде давали возможность проанализировать целый ряд аспектов современной культуры. Не в последнюю очередь среди них был раскол, возникший среди знаменитых чернокожих, спикеров и активистов.

В передаче «The View» на канале ABC-TV Вупи Голдберг вступилась за Долезал. «Если она хочет быть чернокожей, пусть будет чернокожей»[168]168
  The View, ABC, 15 June 2015.


[Закрыть], – сказала она. Казалось, что «почернение» не было главной проблемой в этой ситуации. Более интересной была реакция Майкла Эрика Дайсона, который примечательным образом встал на защиту Долезал. На канала MSN ВС он описал Долезал: «Она принимает идеи, идентичности, проблемы. Она идентифицируется с ними. Готов поспорить, большее число чернокожих людей скорее поддержит Долезал, чем, скажем, Кларенса Томаса»[169]169
  MSNBC, 17 June 2015.


[Закрыть]. Все это предполагало, что «чернота» не имела ничего общего ни с цветом кожи, ни с расой. Только с политикой. Настолько, что белая женщина, намазанная бронзатором, но придерживающаяся «правильных» взглядов, стала более черной, чем судья Верховного суда – в том случае, если чернокожий судья является консерватором.