Текст книги "Русская идея и американская мечта"

Горэйшо Элджер – «продавец» Мечты

Отмена рабства, промышленная революция, рост народонаселения, в том числе за счет все усиливавшегося притока иммигрантов, стремившихся всеми силами интегрироваться в уже сложившееся американское общество, способствовали бурному развитию капитализма в Америке XIX в. Обнаруживаются и проблемы. Площади свободных земель сокращаются, а сами эти земли становятся объектом спекуляции, усиливается социальное расслоение общества, ставящее под вопрос представление о неограниченных и равных возможностях, и т. п. Но одновременно появляются и новые факторы, работающие на Американскую мечту.

Одним из таких факторов становится развитие американской демократии в первой половине XIX в., получившее блестящее отражение в книге знаменитого французского мыслителя Алексиса де Токвиля «Демократия в Америке». Токвиль видел и слабые, и сильные стороны политической системы США. Но в целом он, говоря современным языком, сделал Америке такую рекламу, которая убеждала: это страна демократической мечты, «Развитие демократических начал в Америке поразило Токвиля, и французский либеральный аристократ высказал суждение, что некоторые из них могли быть позаимствованы европейскими обществами… Влияние демократии и народа, волю которого олицетворял Джексон, достигло такого размаха, что богатые американцы были обречены жить в постоянном страхе. Подлинным политическим властелином джексоновской Америки, по заключению Токвиля, был народ, а не элита»⁴⁹.

Да и сам Эндрю Джексон, седьмой президент Соединенных Штатов, был, казалось, наглядным, предметным, конкретным олицетворением одного из фундаментальных принципов Американской мечты – равенства возможностей: если их что-то и ограничивает, то не социальное положение или происхождение, а внутренние, личностные пределы самого индивида, его таланты и способности. Родившись в бедной семье, Джексон сумел выбиться в люди: стал богатым плантатором, генералом и, наконец, президентом страны. Историки относят Джексона к числу самых малообразованных ее руководителей, не друживших с книгой. Но при этом подчеркивают, что он хорошо разбирался в политической обстановке и обладал столь ценимым американцами здравым смыслом, помогавшим ему принимать правильные решения. Как писал много лет спустя Джеймс Труслоу Адамс, «тот факт, что возможность [стать главой государства] представлялась, по крайней мере, открытой для каждого, поддерживал веру в Американскую мечту. После (появления в Белом доме. – Э.Б.) Эндрю Джексона каждому мальчишке говорили, что он может стать президентом Соединенных Штатов»⁵⁰.

Вторым фактором, работавшим в XIX в. на Американскую мечту и делавшим Америку привлекательной в глазах той части европейцев, которые были одержимы реформаторским духом, оказался опыт социального – а точнее, утопического – экспериментирования, в которое были вовлечены и сами американцы, и европейцы, рискнувшие пересечь океан и попробовать осуществить в Новом Свете то, чего им не удавалось сделать в Европе.

Можно с уверенностью утверждать, что ни в одной другой стране не было предпринято такого количества социально-коммунитарных экспериментов, как в США. Их (письменно зафиксированная) история восходит к концу XVII в. Но периодом наибольшего расцвета утопических общин в США стала первая половина XIX в., особенно 20-40-е годы. Сторонники Шарля Фурье, Этьена Кабе, Роберта Оуэна, других европейских социалистов-утопистов сделали Америку своей полевой лабораторией.

Особую активность проявлял Роберт Оуэн, несколько раз посещавший Америку и встретивший интерес к своей реформаторской деятельности со стороны не только рядовых граждан, готовых на эксперимент, но и властей: он дважды выступал в конгрессе США и создал в стране ряд общин (наиболее известной из которых была «Новая Гармония»), воплощавших его идеал социалистического общества. Для английского утописта Соединенные Штаты являли собой «новый мир, люди которого оставили далеко позади, как только пересекли океан, многие из худших черт старого мира. Это был мир без королей и аристократов, мир гражданской и религиозной свободы, мир, который – по крайней мере, на расстоянии и при условии, если закрыть глаза на такое зло, как рабство, – казалось, обеспечивал некоторое подобие равенства возможностей для всех, кто вступал в его пределы. И революция, свершившаяся в нем менее полувека назад, привела к осуществлению первой и все еще единственной полной политической демократии на земле»⁵¹.

Еще одним фактором, работавшим на распространение Американской мечты в самих США и за их пределами, стала художественная литература. Неоспоримый, хотя и не равный по масштабу, вклад в формирование и аранжировку великого мифа внесли такие крупные мастера культуры XIX в., как Герман Мелвилл, Натаниел Готорн, Фенимор Купер, Уолт Уитмен, Ралф Эмерсон, Генри Торо и др. «Выявление скрытых потенций нашей Америки, развитие до логических пределов коммерческой системы, появление новых нравственных движений, которым суждено изменить нашу страну, придают картине Будущего такое величие, что воображение страшится себе его представить. Только одно ясно всем, кто наделен здравым смыслом и чистой совестью: здесь, у нас, в Америке, – дом человека. Даже после того, как мы сделаем необходимую и существенную скидку на то, что мы проводим жалкую политику… на всю неразумность наших поступков, – даже после всего этого остаются органически присущие нам простота и свободолюбие, и, когда гармоничность нарушается, они вновь и вновь помогают ее восстановить, открывая тем самым перед человеком в Америке возможности, каких он не знает где бы то ни было»⁵².

Но, пожалуй, никто из великих американских писателей не сравнится, как мифотворец, с второразрядным литератором, оказавшим огромное (сопоставимое разве что с влиянием великих манипуляторов из масс-медиа, появившихся во второй половине XX в.) воздействие на формирование стереотипов массового сознания – прежде всего на формирование массового представления об Американской мечте как мечте об успехе, достигаемом упорным трудом и целеустремленностью.

Речь идет о Горейшо (Горацио) Элджере (Алджере) (1832–1899), авторе многочисленных (исследователи называют точное число: сто тридцать пять) повестей о том, как молодые люди без средств и связей (вроде героя его повести «Оборванец Дик, или Уличная жизнь в Нью-Йорке с чистильщиком обуви», опубликованной впервые в 1868 г. и принесшей ему огромный успех), но верившие в свою звезду и в Америку, добивались успеха и воплощали в жизнь свои мечты. «Хотя его описания экономической жизни Америки грешили чрезмерной сентиментальностью», замечают историки П. Тестер и Н. Корде, «мелодраматические портреты», выписанные Элджером в его «сказках», «наделяли Американскую мечту плотью и кровью»⁵³.

«Сказки» Элджера были откликом на требования времени. Реалии XIX в. потребовали некоторой модификации Американской мечты. Община, в условиях которой действовали пилигримы, постепенно распадается и перестает быть условием выживания людей, попавших в Америку. Мечта приобретает тот самый ярко выраженный индивидуалистический характер, который ей свойствен и сегодня и который иногда ошибочно приписывают ее ранним вариантам. Синонимом счастья становится индивидуальный успех, а мерилом успеха – деньги, (Как говорит один из героев повести Элджера «Молодой торговец», мистер Тауэр, «юноша, работающий не из-за денег, стоит не более того, что получает. Он теряет самоуважение и желание карабкаться вверх».)

Отчетливо зазвучал в сочинениях популярного литератора и другой мотив, связанный с индивидуальным успехом и отсутствовавший у того же Кревекера и у других сочинителей. Это мотив самостоятельного, без существенной поддержки со стороны, творения человеком самого себя как героя успеха, продвижения вверх по социальной лестнице (или, как сказали бы социологи, вертикальной мобильности)⁵⁴.

Любой американец, говорят нам, может при желании и упорстве стать самосозидателем, а в итоге – продуктом собственного творчества, тем, что американцы называют self-made man. «Звенящая гордостью фраза – «человек, создавший себя сам», – пишет исследователь этого феномена Т. Венедиктова, – родилась полтора столетия назад именно в устах американца. Идеал человека, который не принял будущее покорно из рук судьбы, случая или могущественных внешних сил, а сам взялся его лепить, ковать, строить и преуспел, добился своего, – очень американский идеал, хотя, разумеется, не исключительно американский»⁵⁵.

Говоря конкретно, американцем, из уст которого вылетели эти слова – self-made man, – был Генри Клэй, и прозвучали они впервые в стенах Сената конгресса США в 1832 г.⁵⁶ Сегодня это органическая часть Американской мечты. Ты не просто можешь добиться в этой стране успеха. Ты не просто имеешь равные с другими шансы. Ты можешь сделать это самостоятельно, в одиночку, без богатого дядюшки, даже без поддержки семьи, не говоря уже о государстве. И очень часто – вопреки сопротивлению среды и в жестокой конкурентной борьбе. Добиться благодаря упорству, а порой и удаче, которая всегда приходит к тому, кто много трудится, сметлив и не скисает после первых неудач.

Справедливости ради следует сказать, что эти мотивы звучали в американской литературе до и помимо Элджера – прежде всего в автобиографиях знаменитых или даже выдающихся американцев. Яркие приметы – «Автобиографии» одного из отцов-основателей Бенджамина Франклина, и одного из крупнейших американских предпринимателей, Эндрю Карнеги. Оба пытались на личном примере убедить, что каждый американец – творец собственного счастья. Оба раскрывали «секреты» своего жизненного успеха и обращались к потомкам с советами.

«Воздержанности он (Франклин говорит о себе в третьем лице. – Э.Б.) обязан тем, что так долго не знал болезней и до сих пор не жалуется на здоровье; Трудолюбию и Бережливости – тем, что рано вышел из бедности и приобрел достаток, а с ним и знания, позволившие ему стать полезным гражданином и удостоиться внимания в ученых кругах; Искренности и Справедливости – тем, что заслужил доверие своей родины и почетные миссии, какие она на него возложила, а влиянию всех добродетелей, вместе взятых, хотя ни в одной из них он не достиг совершенства, – тем, что ровный нрав и бодрость в беседе заставляют даже младших его знакомцев до сих пор искать его общества. Это и позволяет мне надеяться, что хотя бы некоторые из моих потомков последуют моему примеру и получат от этого выгоду»⁵⁷ (курсив мой. – Э. Б.).

О том, как он боролся с «призраком нищеты», преследовавшим его «как кошмар»; как он «однажды… ухватил свой шанс», а впоследствии «сделал свой первый серьезный шаг на пути в гору»; как ступенька по ступеньке поднимался в гору, рассказывал и Карнеги. И при этом давал полезные советы: помнить, «как часто успех дела решается пустяком»; развивать в себе «способность американцев приспосабливаться к любым обстоятельствам»⁵⁸; уметь сконцентрироваться на главном и, в частности, не распылять капитал и т. д. и т. п.⁵⁹

Однако было очевидно, что все эти полезные советы и рекомендации по части покорения вершин коммерции, политики и т. п. не смогут стать моделью для широкого подражания. Тут-то и пришел на выручку Элджер. Он создавал не только массовое чтиво, издававшееся многомиллионными (!) тиражами, – он создавал модель для массового подражания. Типичный герой его повествований – беспризорный или одинокий подросток (чаще всего родившийся в сельской местности), порой сирота, оказавшийся в большом городе без средств к существованию и без работы. Но это человек, наделенный смекалкой, упорный, целеустремленный, готовый трудиться с утра до ночи, ищущий шанс пробиться наверх. И такой шанс у него появляется, пусть не сразу. Он встречает благодетеля, готового протянуть ему руку помощи – отчасти из нравственных побуждений, отчасти из дальновидного расчета. Порой юношу преследуют неудачи и разочарования, он сталкивается с коварством и предательством. Но в итоге добродетель торжествует, он добивается материального успеха и прочного положения в обществе.

При этом стоит обратить внимание на одну очень важную деталь. Как правило, герой Элджера, добиваясь достатка, не становится богачом (миллионером) и пробивается не на самый верх, а в средний класс, Это был сигнал «простому» американцу: так можешь и ты, так может каждый. Словом, это была воплощаемая (и в итоге воплощавшаяся) в жизнь мечта маленького человека, который несколько десятилетий спустя замелькает на голливудских экранах.

Но была черта, которая роднила и Франклина, и Карнеги, и «оборванца» Дика, и «молодого торговца» Скотта Уолтона – всех американцев, у кого была Мечта. Это понимание (ощущение) того, что ее осуществление требует не только свободы, но и активной деятельности, Американец – мечтатель, но мечтатель деятельный, лишенный столь знакомой русскому человеку маниловской созерцательности, Как резонно замечает Джим Каллене, «деятельность… лежит в самой основе Американской Мечты, составляет базовую предпосылку, от которой зависит все остальное»⁶⁰.

Джеймс Адамс – «аранжировщик» Мечты

Одной из главных вех в истории Американской мечты стал 1931 год, когда появилась книга Джеймса Труслоу Адамса «Американский эпос». Ее автор не только «аранжировал» основные «мелодии» Мечты, звучавшие до него в произведениях многочисленных авторов, а главное – в сердцах и головах миллионов людей. Он соединил эти мелодии в едином звучании и дал им имя. С тех пор⁶¹ это имя – Американская мечта – прочно вошло сначала в американскую, а затем и в мировую культуру, хотя содержательные границы его – отметим это обстоятельство еще раз – как были, так и остаются размытыми.

История американского народа, заметно отличающаяся от историй других народов, утверждает Адамс, это – «великий эпос». И было бы полезно «проследить, как мы стали теми, кем мы стали», совершить восхождение к истокам «типично американских представлений» о мире и о жизни⁶². Ключ к такому исследованию и одновременно объект такого исследования Адамс видит именно в Американской мечте, ибо «Америка всегда была страной мечтаний, страной надежды»⁶³.

«Надежда» – одно из самых любимых слов автора книги. Это синоним Американской мечты. Адамс так и пишет: «мечта, или надежда»⁶⁴: надежда на лучшую жизнь для себя и своих детей⁶⁵. Но это не «вся правда», ибо в самой этой надежде нет еще ничего специфически американского: какой народ не мечтает о счастье, у кого не теплится в душе надежда на лучшее будущее?

В Американской мечте «лучшее будущее» – при всем многообразии его проявлений – не только жестко привязывается к Америке, но и наделяется более или менее устойчивыми, уникальными в своем сочетании чертами. А главное – достижение этого будущего обусловливается определенными требованиями, предъявляемыми к субъекту Мечты. Адамс, в сущности, повторяет то, что говорилось и до него, но он впервые сводит разрозненные черты и требования воедино и предлагает посмотреть на то, что он назвал Американской мечтой, как на нечто целостное.

Уже в самом первом, самом общем из предложенных Адамсом определений Американской мечты он говорит о ней как «мечте о лучшей… более счастливой жизни для всех граждан, какое бы положение они ни занимали…»⁶⁶. И это естественно: после провозглашения Декларации независимости и придания ей статуса одного из основополагающих документов нации не говорить о счастье как об одной из базовых ценностей американского народа, а значит, и его национальной Мечты было бы просто невозможно.

Но рядом со счастьем Адамс ставит материальный достаток, богатство. Американская мечта – это «мечта о лучшей, более богатой» жизни для всех и каждого⁶⁷. Порой даже складывается впечатление, что именно в материальном достатке Адамсу прежде всего и видится счастье. Это объяснимо: одним из источников Американской мечты были мечтания простых людей о куске хлеба и крыше над головой. Не стоит забывать и о том, что книга вышла в тяжелые для Америки годы, когда миллионы американцев находились в тяжелейшем материальном положении.

Неудивительно, что, излагая историю Соединенных Штатов, автор «Американского эпоса» снова и снова возвращается к вопросу об экономической мотивации иммиграции в США и материальному аспекту Мечты. «Экономический мотив, несомненно, занимал важное место, а часто доминировал в сознании тех, кто вливался в великий миграционный поток…»⁶⁸ Люди, отправляясь за океан, повторяет Адамс, мечтали о «материальном достатке»⁶⁹, о собственной земле⁷⁰ и т. п.

Вместе с тем автор «Американского эпоса» настаивает на том, что экономическая мотивация устремленности европейцев в заокеанские дали была не только не единственной, но для многих и главной. Словно отвечая тем, кто сводит Американскую мечту к плоской, но популярной (в том числе и в современной России) формуле «дом – семья – машина», он пишет: «Это не просто мечта об автомобиле и высокой зарплате… Это не просто мечта о материальном достатке, хотя последний, несомненно, значил многое. Это нечто гораздо большее»⁷¹.

Американская мечта, по Адамсу, – это мечта о новом «социальном порядке»⁷², какого никогда не знала Европа и какого она не могла даже представить себе, но какой, как надеялись иммигранты, можно было создать здесь, в Новом Свете.

Это порядок, «при котором каждый мужчина и каждая женщина смогут подняться до таких высот, которых они только способны достичь благодаря своим внутренним качествам, а другие признают их такими, каковы они есть, независимо от случайных обстоятельств их рождения или положения»⁷³. И еще: это порядок, при котором «жизнь каждого человека будет лучше, богаче и полнее» и «перед каждым открываются возможности, соответствующие его способностям или достижениям»⁷⁴.

В этих незатейливых определениях, не претендующих на теоретическую глубину, закодированы тем не менее некоторые сущностные черты Американской мечты. И прежде всего представление о широких возможностях, открывающихся – независимо от его социального положения – перед каждым человеком, избравшим Америку своим домом. Это наибольшие (по сравнению с другими странами) возможности – даже с учетом пороков и ограничений, присущих американскому обществу. Не менее – а для многих, возможно, и более – существенно то, что это, как утверждается, равные возможности. Если их что-то и ограничивает, то не социальное положение или происхождение, а внутренние, личностные пределы самого индивида, его таланты и способности.

Равенство возможностей предполагает в качестве непременной предпосылки его реализации наличие в обществе свободы, «В отличие от множества более ранних миграций, имевших место в истории и возглавлявшихся военачальниками, за которыми устремлялись зависевшие от них последователи, в этой миграции (миграции в Америку. – Э.Б.) и простые люди, и лидеры надеялись обрести большую свободу и счастье для себя и своих детей»⁷⁵. Но не ради смутной «свободы в себе», подчеркивает историк, пересекали мигранты океан: они делали это во имя «конкретных свобод для себя»⁷⁶. И они, добавляет Адамс, эту свободу обретали. Не все, конечно, могли воспользоваться ею в равной мере, но Америка давала надежду и шанс всем и каждому, ибо была (при всех «шрамах» на ее теле) свободной страной.

Развертывая на страницах «Американского эпоса» панораму истории Соединенных Штатов, Адамс снова и снова возвращается к идее свободы, и он в этом не оригинален. Практически во всех более или менее серьезных интерпретациях Американской мечты мотив свободы оказывается одним из главных, если не центральным⁷⁷. И это понятно: люди со всего света отправлялись в Америку как страну, обещавшую свободу всем и во всех ее многочисленных проявлениях: экономическом, политическом, социальном, творческом… Это была свобода от (иначе говоря, независимость): исторического прошлого, которого в США долгое время просто не существовало; от разного рода социальных установлений, давивших на человека в Европе со всех сторон, и прежде всего от классовых ограничений⁷⁸; от остального мира, которая сохранялась на протяжении длительного времени. Но это была одновременно и свобода для: в первую очередь свобода самосозидания и самореализации.

Свобода – источник всего, что обещает Американская мечта, на что она ориентирует человека. Уберите свободу – и Мечта рухнет. При этом важно подчеркнуть, что речь идет прежде всего об индивидуальной, частной свободе, включая такое всегда ценившееся и оберегавшееся американцами ее интимное проявление, как privacy, что можно перевести как свобода от вмешательства в частную жизнь. Ценность, о которой когда-то так проникновенно написал (уязвленный ее узурпацией со стороны массового общества) Уильям Фолкнер: «Была американская мечта: земное святилище для человека-одиночки; состояние, в котором он был свободен не только от замкнутых иерархических установлений деспотической власти, угнетавшей его как представителя массы, но и от самой этой массы, сформированной иерархическими установлениями церкви и государства, которые удерживали его, как личность, в рамках зависимости и бессилия.

Мечта, равно вдохновляющая отдельных индивидов, столь разобщенных и не связанных друг с другом, что им оставались невнятные устремления и надежды, распространенные в странах Старого Света, чье существование как нации поддерживалось не идеей гражданственности, но идеей подчиненности, чья прочность обеспечивалась лишь количеством народонаселения и послушанием подчинившейся массы; мечта, сливающая в едином звучании голоса индивидов – мужчин и женщин: «Мы создадим новую землю, где каждая индивидуальная личность – не масса людей, а индивидуальная личность – будет обладать неотчуждаемым правом индивидуального достоинства и свободы, основывающимся на индивидуальном мужестве, честном труде и взаимной ответственности»⁷⁹.

Фолкнер с присущей ему образностью формулирует одно из принципиальных представлений Американской мечты (о ней, разумеется, говорит и Адамс) – представление об индивиде как центре социума, о его самоценности и экзистенциальной самодостаточности. Американская мечта, постоянно напоминает Адамс, – плод коллективных усилий⁸⁰. Но, возникнув на основе коллективного жизненного опыта, она обращается не к той или иной социальной общности, не к народу в целом, как Русская идея, а к отдельному человеку, и потому о ней можно сказать так: это мечта о лучшей жизни для отдельного человека и только в силу этого – для всей нации. Индивид не оторван от общества, но и не растворен в нем. Больше того, индивид – «ось», вокруг которой «вращается» вся общественная жизнь. Отсюда и определенные жизненные установки и ориентации – поведенческие и нравственные, которые, как и любой общенациональный социальный миф, заключает в себе Американская мечта.

Это установка на личностную самостоятельность и предпринимательскую инициативу. Американцу чужд патернализм как стремление опереться на чужие плечи (прежде всего на государство), переложить на другого решение собственных проблем, равно как и ответственность за свободно совершаемые им поступки. Его мечта – твердо стоять на ногах и быть хозяином собственной судьбы. И при этом рассчитывать исключительно на собственные силы.

Стремление к максимально возможной самостоятельности – одна из главных причин неизменно критического отношения американца к «большому государству», в котором он видит непрошеного (и небескорыстного) опекуна и одновременно узурпатора его законного, как он полагает, права самостоятельно определять, что для него плохо, а что – хорошо. Этими же причинами вызвано и настороженно критическое отношение американца к корпорациям.

Американский индивидуализм и стремление к самостоятельности вовсе не исключают коллективных действий. Убедительное тому подтверждение – наличие в США огромного количества разного рода неправительственных некоммерческих организаций, образующих гражданское общество. Но эти организации, как правило, вырастают снизу, т. е. создаются самими гражданами (на пересечении их индивидуальных интересов) по взаимной договоренности. Таким образом, ориентация на самостоятельность дополняется ориентацией на самоорганизацию.

Адамс, естественно, не мог не повторить – пусть в сотый или тысячный раз, – что Американская мечта ориентирует на упорный труд и личностное самосозидание. Представление о том, что каждый – кузнец своего счастья, что воля и целеустремленность сильнее обстоятельств, американец усваивает с младых ногтей, и даже жизненные неудачи не могут заставить его расстаться с этой верой.

Но мало себя создать (по собственным же чертежам). Нужно еще и выразить, реализовать созданное. Естественно поэтому, что ориентация на самоосушесшвление (self-fulfillment), самореализацию (self-realization), самовыражение (self-expression) входит органической частью в Американскую мечту. «Англичане, ирландцы, шотландцы, немцы – все, кто пристал к нашим берегам, прибыли сюда в поисках безопасности и самовыражения. Они прибыли с новой энергичной надеждой подняться и вырасти и выстроить для себя такую жизнь, в которой бы они не просто добились успеха как люди, но и были бы признаны другими как люди; жизнь, отмеченную не только экономическим процветанием, но и высокой общественной оценкой и самооценкой»⁸¹.

Одно из ключевых слов в этом высказывании Адамса – «успех». Вместе с синонимичным ему словом «достижения» (achievements) оно постоянно встречается на страницах «Американского эпоса». И это показательная позиция. Ни один серьезный исследователь Мечты не может обойти и не обходит своим вниманием такой ее ингредиент, как «успех». Без «успеха», как и без «свободы», не существует Американской мечты как общенационального идентификационного мифа. Высказывается даже мнение, что если попытаться определить Мечту одним словом, то этим словом будет именно «успех»⁸².

Конечно, Американскую мечту, как и Русскую идею, невозможно без ущерба для ее понимания свести к какому-то одному представлению (в чем отдают себе отчет и те, кто превозносит такую ценность, как «успех»). Для этого потребовалось бы по меньшей мере два понятия: «успех» и «свобода». Если представить себе рассматриваемый миф в качестве системы со своим «входом» и «выходом», то на «входе» следовало бы поместить слово «свобода», а на «выходе» – «успех». Ибо свобода – предпосылка, условие успеха. Успех – цель, результат деятельности свободного человека. Американская мечта об успехе, писал социолог Л. Ченовет, посвятивший этому предмету отдельную книгу, рассматривает мир как арену «соревнования между индивидами, где человек должен работать ради собственного интереса и откладывать удовлетворение своих желаний на будущее в надежде добиться в этом будущем богатства, славы и власти»⁸³.

Успех, рассматриваемый как мерило оценки человека и его поступков, возводится американцами в ранг религиозной добродетели: протестантизм, оказавший огромное влияние на формирование американской цивилизации, мало того что оправдывал стремление к богатству – он прямо ориентировал на этику успеха. Любое предприятие оценивается с точки зрения достижения конечного материального результата, т. е. по сути дела как коммерческое предприятие⁸⁴. Пожалуй, именно в ориентации на успех ярче всего обнаруживается пронизанность Американской мечты (как, впрочем, и всей повседневной жизни) духом торгашества, выгоды, расчета.

Возникает закономерный вопрос: а такой ли – приземленной, материальной, одномерной – виделась Американская мечта Джефферсону, Франклину, Пейну, другим просветителям и романтикам, создававшим новое общество, новое государство и новую культуру? Такой ли виделась она тем, кто, выстраивая в Америке новое, демократическое общество, стремился превратить его в живую Утопию?

Американский историк С. Лаперуз, автор книги «По пути духовного сближения Америки и России», полагает, что сложившееся за океаном массовое общество и порожденное им сознание приземлили Американскую мечту, выхолостили из нее духовновозвышенное содержание, входившее в представление о Мечте, разделявшееся борцами за независимость Америки и их последователями. Да и у Адамса, полагает историк, Американская мечта включает духовное измерение. «Его мысль не столько определение и констатация, сколько призыв, обращение, предписание американцам… По Адамсу, идея и реализация «Американской мечты» неразрывно связаны с жизнью индивидуальных человеческих существ, с их внутренней жизнью, с их собственными духовными жизнями и устремлениями»⁸⁵.

А что, спрашивает Лаперуз, мы имеем сегодня? «Каков доминирующий расхожий образ реализованной «Американской мечты» с ее идеей состоявшейся, полной успеха «хорошей жизни» в Соединенных Штатах Америки? Не есть ли это некоторые вариации на тему жизни в громадном шикарном собственном доме с участком земли, лужайкой и деревьями; с обилием модных украшений интерьера, внутренними и внешними удобствами и слугами, что делает жизнь легкой, комфортной и приятной; а также с множеством самых разнообразных предметов и мест для проведения досуга и развлечений, включая бассейн, лодку, теннисный корт и т. д.; с обилием еды и одежды, и т. д. и т. п. И конечно, хорошая, выгодная работа – если в ней есть необходимость, – которая, предпочтительно, приносит достаточно много денег для поддержания своего «образа жизни» и дает прекрасную возможность для отдыха и развлечений»⁸⁶.

С. Лаперуз с досадой и сожалением констатирует, что именно такое – приземленное, бездуховное – понимание Мечты доминирует в современном американском обществе. И на то у него есть основания. «Американская мечта, – пишет Вильям Хадсон о массовом восприятии этого мифа в современной Америке, – это рассказ о стремлении рядовых людей (ordinary people) к материальному успеху и социальному вхождению в новый тип общества, где такое стремление получает реальное вознаграждение»⁸⁷. В отличие от других обществ, где существует жесткая социальная иерархия, которая обеспечивает независимость, богатство и власть лишь для избранного меньшинства, «Америка, рисуемая Американской мечтой, – это место, где не существует системы социальной стратификации, преграждающей путь к индивидуальному успеху»⁸⁸.

Хадсон выделяет два популярных варианта Американской мечты, практически подтверждающие опасения С. Лаперуза. В одном случае это представление о том, как «бедный иммигрант-одиночка, не имеющий средств к существованию, высаживается на наших берегах и за несколько коротких лет благодаря упорному труду обеспечивает комфортную жизнь (a comfortable living) для своей семьи; а его дети – следующее поколение – становятся образованными профессионалами, порой богатыми, а возможно, губернаторами штатов или даже президентом»⁸⁹.