Текст книги "Детский сон: зеркало развития ребенка"

Часть восьмая
Примеры из практики

Нарушения сна у малышей раннего возраста (до 3 лет) нередко становятся основным поводом для обращения к врачу, в то время как применительно к детям постарше они редко предъявляются в качестве ведущей или единственной жалобы. Гораздо чаще их обозначают в ряду других жалоб: эмоциональных проблем, вегетативных нарушений, расстройств поведения. Поскольку – так уж сложилось – моя практическая деятельность осуществляется по трем специальностям: неврология, психотерапия и сомнология, могу сказать с уверенностью, что таким детям в большинстве случаев бывает необходима помощь по всем перечисленным направлениям, а иногда приходится прибегать к помощи других специалистов. Однако, вне зависимости от характера жалоб, психотерапевтическая помощь необходима ребенку и родителям во всех без исключения случаях расстройств сна, а иногда становится единственным способом терапии. Поэтому каждый случай работы с детьми, страдающими теми или иными формами нарушений сна, сопряжен с психотерапевтической работой с ребенком и членами его семьи.

Психотерапия детей и подростков занимает особое место в моей жизни. Эта очень специфичная и ни с чем не сравнимая форма деятельности. В ней невозможно что-либо планировать, действовать по шаблону. Каждая встреча совершенно непредсказуема. Надо всегда быть готовой к самым неожиданным мнениям и суждениям, непредсказуемым всплескам эмоций в твой адрес и, даже – к оригинальным советам.

Взрослый человек приходит к психотерапевту осознанно, в той или иной степени понимая цель своего визита, задачи свои и врача в процессе совместной работы. Дети редко оказываются на приеме психотерапевта по собственной воле. Обычно их приводят родители, другие члены семьи или няни. Чаще всего они абсолютно не имеют представления о том, зачем они оказались в психотерапевтическом кабинете, чего от них хочет этот незнакомый человек, одетый в белый халат и почему он задает столько вопросов. И что делает мама за дверью, бросив его одного с этим «не – понятно – кем»?

Постепенно первый страх проходит. На столе и в руках этого «не-понятно-кого» нет ничего похожего на шприцы, щипцы и другие «орудия пыток». Незнакомец не ставит отметок, не читает нотаций и не делает замечаний. И вообще, оказывается, что оставаться с ним один на один совсем не страшно. Можно говорить что хочешь, о чем хочешь и сколько хочешь. И даже пожаловаться. Этот человек предлагает интересные игры. И еще… и еще… Постепенно встречи с психотерапевтом становятся для ребенка явлением привычным и ожидаемым.

В работе с детьми от психотерапевта требуется невероятный такт, чтобы, с одной стороны, не оттолкнуть доверившегося ему ребенка, а с другой – довести до его сознания нехитрую мысль: советы возможны, но решать свои проблемы он может только сам, никто и никогда не сделает это за него.

Кроме того, иногда очень остро встает вопрос о конфиденциальности. Ребенок требует от психотерапевта сохранения своих тайн и вроде бы имеет на это полное право. Но как быть, если речь идет об употреблении наркотиков? Вовлеченности в криминальную группировку? Должны ли родители узнать об этом? Вроде бы да. Но ведь подросток, узнав, что его предали, окончательно перестанет доверять окружающим его взрослым людям, замкнется в себе и бог знает сколько дров еще наломает. Здесь невозможны никакие общие советы и рекомендации, каждый случай рассматривается отдельно, в контексте семьи и сложившихся в ней отношений.

Есть и другие сложности в работе детского психотерапевта. Не бывает пациентов, требующих столь высокой изобретательности, творческого подхода, высокой степени искренности, как дети. В то же время, нет пациентов более отзывчивых и более благодарных.

В практике психотерапевта не бывает банальных случаев. Каждый по-своему уникален и оставляет свой след в памяти. Тем не менее, любой психотерапевт может вспомнить и привести отдельные наиболее яркие примеры, которые помогли приобрести особо значимый профессиональный опыт.

В книге невозможно передать со всей полнотой психотерапевтический процесс, слагавшийся из десятков разговоров, поэтому в каждом случае я постаралась дать его обобщенную картину, отражающую суть проблемы и привести отдельные короткие фрагменты, отражающие смысл наших усилий в процессе работы.

Любой психотерапевт, пытающийся поделиться своим опытом, сталкивается с проблемой конфиденциальности. Казалось бы, нет ничего проще: измени имя, внешний облик пациентов, добавь долю фантазии – и пациент будет абсолютно неузнаваем. Однако – по крайней мере для меня – это сопряжено с большими сложностями. В памяти настолько четко запечатлевается образ пациента, что кажется: изменишь всего лишь какую-то деталь внешности, добавишь несколько выдуманных фраз в беседу (что, кстати, невероятно трудно), и изменится все содержание случая. В связи с этим в данной и предыдущих главах я старалась приводить примеры, которые для пациентов уже остались далеко в прошлом, а, возможно, вообще стерлись из памяти. Я все же внесла очень небольшие изменения, касающиеся имени и внешних атрибутов и в наименьшей степени – содержания нашей работы.

Глава 1. Черт и его слуги

Чем выше интеллект человека, тем меньше для него существует повода для поверхностных эмоций и тем глубже его внутренние переживания, ощущения.

А. Дзитиев

Более скверную погоду трудно представить. Дождь, не прекращающийся, казалось, целую вечность, соревнуется со столь же неистовым и непрерывным градом. Пронизывающий холодный ветер безжалостно срывает головные уборы и выворачивает зонты. Какое облегчение оказаться в теплом уютном кабинете! С удовольствием сбрасываю вымокшую одежду и облачаюсь в медицинский халат. Три минуты прихожу в себя, затем просматриваю список пациентов на сегодня – полная запись. Звуки за окном заставляют содрогнуться. Будет неплохо, если придет хоть кто-то из записавшихся на прием. Для детей путешествие по улице в такую пору небезопасно. Вопреки моим предположениям, пациенты следовали один за другим. И лишь последняя в списке – девочка с красивым именем Марианна – задерживалась уже на 10 мин. «Все-таки, испугалась дождя» – подумала я. И снова ошиблась. Звонок из регистратуры известил о приходе пациентки.

Сначала был разговор с мамой. Очень подвижная, энергичная, Эльвира говорила быстро и сбивчиво, словно боясь что-то забыть. Марианну она воспитывала одна. Отец оставил семью, когда девочке было 3 года, поэтому отца она не помнит. Лишенная материальной поддержки, Эльвира целыми днями проводит на работе, она – коммерческий директор в одной из крупных торговых компаний. Женщина старается делать все возможное, чтобы дочь «всесторонне развивалась» и «не в чем не нуждалась». С трехлетнего возраста девочка занималась с педагогами, усваивая не только общеобразовательные дисциплины, но и углубленно изучая языки, посещая уроки рисования и игры на фортепиано. Усилия педагогов падали на благодатную почву: девочка быстро схватывала материал, демонстрируя гибкость ума, прекрасную механическую память, неординарность и образность мышления, и, ко всему прочему, большую увлеченность процессом обучения. С 8 лет она с интересом читает русскую классику.

По мнению мамы, девочка чересчур много думает и анализирует, утомляя ее разнообразными «зачем» и «почему». «Вы знаете, она настолько умная, что я порой ее боюсь!» – с тревожной иронией говорит мама.

В школу Марианна пошла в 6 лет. Учится легко и на «отлично», по уровню подготовки значительно превосходит одноклассников. Несмотря на это, не ощущает себя «белой вороной» в коллективе, имеет подруг.

С недавнего времени девочка стала особенно беспокойной. Со слов няни, она каждый день с тревогой ожидала прихода матери с работы. Ухудшился аппетит, и, что особенно беспокоит Эльвиру, нарушился сон. Засыпать стала с трудом и только при свете ночника. Часто перед сном зовет маму или приходит в ее спальню. На вопрос о причине отвечает односложно: «Я боюсь!» Чего именно – ответить затрудняется.

Весьма примечательно, что девочка и мама любят друг друга, легко общаются. Вместе с тем мама, при всей тревожности, плохо знает, что творится в душе у дочери. Девочка же не постаралась ей все объяснить, хотя секрета в своих переживаниях не видит. Приглашаю дочь.

– Извините за опаздание. Ничего, что я в сапогах? – с этими словами девочка с красивым именем Марианна появляется в кабинете. Умные и внимательные серые глаза смотрят застенчиво и чуть исподлобья.

– Красивое у тебя имя, – говорю, пожимая ей руку.

– Главное, редкое! – иронизирует моя гостья, при этом в глазах прыгают лукавые искорки. С первых слов понимаю, что передо мной абсолютно взрослый человек. Ее лексикон и формулировки, совершенно не детские, как-то не вяжутся с хрупким телосложением и цветными ленточками, вплетенными в косички. Тем не менее, без скидки на детскую внешность, я беседую с ней так, как говорила бы со взрослым человеком. Марианна принимает такой стиль общения с удовольствием, и даже, как мне кажется, с благодарностью. Быстро возникает взаимная симпатия. Говорим о школе, увлечениях, о литературе, искусстве. Вопрос о любимых игрушках, столь традиционный для подобных ситуаций, задаю с осторожностью, так как в выбранном контексте беседы рискую попасть впросак. Тем не менее, девочка начинает оживленно рассказывать о своем любимце – лисенке и других «плюшевых друзьях». Все-таки, она еще ребенок.

Несмотря на готовность к общению, девочке трудно вписываться в коллектив. Причем, в большей степени на субъективном уровне. Коллектив сверстников девочку не отвергает, у нее есть подруги. Однако, они существенно отличаются по интеллектуальному уровню, «живут своими интересами». Марианне с ними скучно и трудно «найти общую тему для разговора». Тем не менее, девочка сохраняет отношения с ними, боится потерять друзей и остаться в одиночестве.

Марианна не скрывает того, что скучает по маме, хочет чаще ее видеть и проводит вечера в тревожном ожидании ее прихода. Воображение рисует самые ужасные картины тех событий, которые могли произойти с мамой.

Один из самых бесполезных вопросов, который взрослый задает плачащему ребенку: «Что с тобой случилось?» Если даже мы не в силах понять, что происходит с ребенком, то как может разобраться в этом неопытный, незрелый малыш?

Когда ребенок рождается, ему страшно. Очень страшно. Поскольку взрослым почти невозможно припомнить события и ощущения из своего раннего детства, им нередко сложно понять, насколько ребенку трудно выживать среди хаоса нового, еще не познанного мира. Первый и чрезвычайно важный для ребенка этап в поисках способа взаимодействия с миром – игра. Когда маленький ребенок изображает маму, папу, доктора, полицейского или летчика, это позволяет ему лучше почувствовать, что из себя представляют эти взрослые роли. Проигрывание ролей помогает ребенку справиться с новыми ситуациями и отношениями со сверстниками и взрослыми. И, пожалуй, самое важное значение игры состоит в том, что она способствует созреванию и развитию эмоциональной сферы. Игра учит правильно взаимодействовать со своими собственными эмоциями, свободно и адекватно их выражать, а также распознавать и реагировать на эмоциональное состояние другого человека. Если родители стремятся быстрее подменить ее чтением, письмом и арифметикой, – это слишком рано разрушает тот естественный путь эмоционального развития, который помогает ребенку познать себя и окружающий мир.

Иногда забывается, что природа имеет свое собственное расписание развития человека. Пытаться обучить четырехлетку писать – это все равно что обучать трехмесячного ребенка ходить. Естественность и гармоничность развития ребенка в данном случае может быть нарушена слишком ранней концентрацией на теоретических задачах. Ускоренное интеллектуальное развитие может привести к тому, что ребенок перепрыгнет через определенную ступень эмоционального развития, необходимую для полноценного усвоения новой информации.

Постепенно мы дошли до главной проблемы.

– Никак не могу заснуть. Могу пролежать час, два, иногда до утра.

– Как ты сама полагаешь – что тебе мешает заснуть?

– Меня пугает темнота.

– Чем темнота тебе угрожает?

– Не знаю. Кажется, что в темноте может возникнуть… Кто-то…

Марианна как-то напряглась, сжалась в комочек. Сейчас самое время для работы с ее чувствами. Чтобы усилить эффект, выключаю свет в кабинете. Марианна вздрагивает.

– В темноте может возникнуть… – напоминаю я ее последние слова.

– Не знаю. Наверное, это находится где-то в подсознании.

Я почти уверена, что Марианна правильно понимает смысл слова «подсознание», однако предпочитаю уточнить, так как нам важно говорить на одном языке.

– Что такое «подсознание»?

– Это где-то глубоко в душе. Мы это не осознаем, но в один прекрасный момент можем вспомнить.

– Как ты смотришь на то, чтобы попытаться это вспомнить сейчас?

– Я попробую.

– Не торопись. Прислушайся к себе.

То, что должна сейчас сделать Марианна, если она хотела продвинуться в понимании своих страхов, так это войти в центр своих переживаний. Она должна остаться один на один со своим «я». Только таким образом она действительно поймет, что так сильно пугает ее и от чего она должна освободиться. Я пытаюсь помочь Марианне немного глубже продвинуться в «темную комнату».

Девочка остается в той же позе. Глаза широко открыты, взгляд погружен в себя. Сейчас она полностью в своих переживаниях. Я не мешаю ей. Проходит не менее двух минут молчания.

– Какая-то тень… – наконец, произносит она глухим голосом.

Я решаю использовать технику «пустого стула».

– Присмотрись внимательно. Она здесь, на этом стуле. Как она выглядит?

Проходит еще минута.

– Он не один.

– Сколько их?

– Как минимум, трое.

Ставлю рядом еще два стула.

– Как они выглядят?

– Они похожи на… нечистую силу. Выглядят как люди, но с рогами (пауза). Один (указывает на ближайший стул) у них главный.

– Черт-шеф?

Марианна нервно усмехается, немного расслабившись.

– Да, черт-шеф. Другие – его подчиненные.

Ранняя интеллектуализация, перенасыщение мозга информацией нередко приводит к вытеснению неприемлимых, «мешающих» чувств и ощущений. Полагаю, что именно так произошло у Марианны. По ночам, в отсутствие отвлекающих моментов, вытесненные эмоции всплывают на поверхность, и с ними трудно справиться. «Чудовища» – всего лишь форма, приданная неудобным и непривычным эмоциям.

В данном случае ситуация усугубляется тем, что у Марианны отсутствует полноценный эмоциональный контакт с матерью при всей их любви друг к другу. Если мать воспитывает ребенка одна, то она одна становится и мамой, и папой одновременно. Конечно, она любит своего ребенка, но все-таки ей сложно тянуть эмоциональный и физический груз обоих родителей. И волей-неволей получается так, что у мамы, с головой погруженной в зарабатывание денег и домашние дела, совершенно не остается времени на то, чтобы просто побыть рядом с ребенком, пообщаться с ним.

У Марианны налицо диссонанс между высоким интеллектом и эмоциональной незрелостью. Встретившись «лицом к лицу» со своими вытесненными чувствами, девочка испытывает растерянность, ощущает себя маленькой и беспомощной.

– Поговори, пожалуйста, с чертом-шефом.

Марианна напряглась, вцепившись в подлокотники кресла с такой силой, что побелели пальцы.

– Марианна, что тебе хочется сказать, сделать?

– Не знаю…

Марианна настолько поглощена чувствами, что почти не осознает моего присутствия.

– Возможно, ты хочешь о чем-то его спросить.

– (Обращаясь к черту-шефу) Зачем ты здесь? Что тебе от меня надо?

Самый частый вопрос, который в подобной ситуации задают пациенты своим «монстрам». Разумеется, ребенок не осознает того факта, что ставит вопрос перед самим собой. И кому, как ни ему самому, на этот вопрос отвечать?

– Теперь ты – черт-шеф. Пожалуйста, займи его место и поговори от его имени.

Марианна посмотрела на меня, словно очнувшись, и молча проследовала на соседний стул.

Я повторяю вопрос, стараясь копировать ее интонации.

– Зачем ты здесь? Что тебе от меня надо?

С минуту девочка сидит, сведя плечи и опустив голову. Затем резко выпрямляется, упирается ладонями в колени, разводит локти, вытягивает шею и произносит угрожающе-шипящим голосом:

– Я хочу, чтобы ты меня боялась. Я хочу, чтобы ты мне подчинялась…

Марианна резко выдохнула и немного расслабилась.

– Что ты чувствуешь?

– Жуткий тип… Но когда я была им, я ощущала что-то похожее на злость.

– Как часто в жизни ты злишься?

– Редко. Я умею с собой справляться.

– «Справляться» – это значит сдерживаться?

– Да, сдерживаться.

– Поговори снова с чертом-шефом.

Марианна живо вернулась на свой стул. Ее поза стала свободнее. На «собеседника» она смотрела не столько со страхом, сколько с любопытством.

– Он очень смешно двигает ушами!

– Тебе страшно?

– Совсем немножко. (Обращаясь к черту) – Ты не такой страшный, как кажешься. Ты даже немножко смешной.

– Побудь снова чертом-шефом.

Марианна быстро пересаживается на стул. Растопыривает пальцы. Принимает угрожающе-комичную позу.

– Ах, как я зол! – смеется.

Очевидно, что энергетика катарсиса (эмоциональная разрядка) сместилась к позитивному полюсу.

Сама без моего напоминания девочка весело перебежала к своему стулу.

– Я тебя совсем не боюсь!

– Ты по-прежнему не хочешь его видеть?

– Нет. Пусть сидит себе. Он мне не мешает.

– Скажи это черту-шефу.

– Я тебя не боюсь. Можешь сидеть здесь, если хочешь. Ты мне не мешаешь.

К концу нашей сессии Марианна была уже другая, не поникшая, не растерянная. Ее лицо расслабилось, она села ровнее, расцепила руки и спокойно смотрела на меня.

Девочка посещала сессии регулярно. Работать с ней было легко и очень интересно. Высокий интеллект, глубина понимания сути нашей работы и готовность к сотрудничеству явно шли на пользу психотерапевтическому процессу.

Ключевым моментом психотерапии была работа с ее чувствами. Особенно эффективным в данном случае было использование техник гештальттерапии: «пустой стул», использование в речи только в настоящем времени, чтобы все интенсивно проживалось «здесь и теперь» в противоположность полусветскому разговору на тему проблемы.

Видно было, что девочка вышла из неопределенного ожидания разрешения данной ситуации. Я почувствовала, что в ней появилась решимость, уверенность в своих силах и способностях. Девочка существенно продвинулась в умении выражать свои чувства, не бояться их и воспринимать как совершенно естественное.

Работа с мамой также принесла свои плоды: мать и дочь заметно сблизились, стали регулярно вместе посещать плавательный бассейн, чему девочка была несказанно рада.

Страхи ушли очень быстро – уже через несколько сессий, однако девочка продолжала посещать занятия еще около месяца. Прощаясь, сказала мне, что ей немного грустно расставаться. Признаюсь откровенно – те же чувства испытывала и я.

Глава 2. О чем мечтают и зайчик, и гиппопотам

Сорока – белобока,

Кашку варила,

Деток кормила,

Этому дала,

Этому дала,

Этому дала,

А этому не дала.

Этот мал, не дорог…

Скороговорка

Я беседую с Ириной Викторовной, бабушкой 7-летней Юли, которая в этот момент ожидает в холле.

– Что вас беспокоит? – задаю я традиционный вопрос.

– У ребенка нервоз, – с видом знатока отвечает моя собеседница.

– Расскажите, пожалуйста, подробнее.

Юля – младший ребенок в многодетной семье, где кроме нее еще четверо детей. С самого детства отличалась робостью и застенчивостью. «Тихая, как мышка», – говорит о ней бабушка. Могла подолгу спокойно играть где-нибудь в углу, ничего не требуя.

Столь же незаметной Юля выглядела и в классе. Дружила с одной девочкой, похожей на нее по характеру. Училась неплохо, хотя отличницей никогда не была. Педагоги не предъявляли к ней претензий, но и не хвалили.

Большую часть времени дети проводят с бабушкой, родители работают ежедневно и допоздна. «Нервоз» стал проявляться в последние два года. Юля всегда спала беспокойно, часто просыпалась, однако в последнее время трудность засыпания усугублялась. Чаще всего Юля многократно зовет маму перед сном и просит побыть с ней. Нередко, зайдя в детскую спальню, родители или бабушка застают Юлю плачущей. На вопрос о причине говорит: «Боюсь!» Иногда, случайно просыпаясь, кто-то из родителей находят Юлю сидящую в углу родительской спальни и «дрожащую как осиновый лист».

Когда дверь за бабушкой закрылась, через порог робко переступила худенькая девочка с карими глазами, которые особенно ярко выделялись на матово-бледном личике и кудрявыми каштановыми волосами, собранными в хвостики. Юля улыбалась застенчивой улыбкой и переминалась с ноги на ногу, не решаясь зайти. К груди девочка крепко прижимала желтого плюшевого медвежонка и не ослабляла своих объятий после того, как я пригласила ее сесть. По привычке протягиваю ей руку. Нехотя оторвавшись от плюшевого любимца, девочка протянула мне руку в ответ с таким видом, словно каждую секунду готова была ее отдернуть.

Потребовалось некоторое время, чтобы девочка адаптировалась к обстановке и почувствовала себя в безопасности. Становилось все более очевидным, что Юля – очень добрый, чуткий и впечатлительный ребенок с обостренной потребностью в безопасности. У нее богатое воображение, хорошая восприимчивость к новой информации и прекрасное чувство юмора.

Предлагаю Юле картинку из детского Апперцептивного теста, помогающего выявить внутриличностные конфликты и неосознаваемые эмоциональные переживания. Тест представляет собой набор черно-белых сюжетных рисунков, которые предлагаются ребенку с простой инструкцией: глядя на картинку, придумай небольшую историю. Вот что рассказала Юля на тему одной из картинок:

– Вот зайчик. Он сидит в кроватке. Он один. Ему грустно. Все.

Юлин рассказ открывает доступ к ее глубинным переживаниям.

– Как ты думаешь, что заставляет зайчика грустить?

Юля надолго задумалась.

– Ему грустно, потому что ему не дали морковку. Всем дали, а ему нет.

– Как ты объясняешь, что именно он остался без морковки?

– Потому что… он самый маленький. И самый тихий.

Рассмотрим проблему

Многодетная семья – это минисоциум со своими внутренними законами: ребенок в ней учится налаживать контакт со всеми, общаясь с детьми как своего, так и противоположного пола, уступать и настаивать на своем, защищать собственное мнение, проявлять гибкость и великодушие. При правильном воспитании дети из многодетных семей обладают более мобильной психикой, устойчивее к стрессам и лучше адаптируются в любом коллективе. Однако как и в любом минисоциуме, в многодетной семье есть свои проблемы. Самая серьезная – невозможность выкроить отдельное время для общения с каждым ребенком с глазу на глаз, а детям для нормального развития абсолютно необходимо пристальное внимание родителей. У детей из многодетных семей часто занижена самооценка, потому что они воспринимают себя как часть большого коллектива и мало задумываются о ценности своего «я». В подростковом возрасте это может обернуться гиперкомпенсацией: ребенок начинает самоутверждаться всеми возможными и невозможными способами, доказывая свою уникальность и неповторимость. Иногда у него что-то получается – он становится форвардом школьной футбольной команды, или певцом в школьном ансамбле, или «великим химиком», или школьным юмористом, или просто классным шутом, вследствие чего поднимается в собственных глазах. В случае неудачи нарастает эмоциональное напряжение, учащаются всплески агрессии, негативно – протестные реакции.

Дети с другими характерологическими свойствами («хлюпики», «перестраховщики») могут замкнуться в себе, даже не пытаясь «бороться за место под солнцем», нарастает неуверенность в своих силах, формируется заниженная самооценка, как это произошло в случае с Юлей. К сожалению, именно детям, неспособным заявить о себе, обычно достается меньше любви и привязанностей со стороны взрослого. Расстройства сна, формирование синдрома «зова из-за двери» – единственный способ восполнить дефицит эмоционального контакта и хоть как-то привлечь внимание к своей персоне.

Совершенно понятно, что каждый новый ребенок изменяет структуру семьи и взаимодействие между ее членами. Общение с родителями заменяют контакты со старшими братьями и сестрами. В частности, значительно меньше времени остается на организацию вечернего ритуала и общение с каждым ребенком перед сном.

Оттягивание времени отхода ко сну – обычное занятие малышей в большой семье, особенно после рождения очередного ребенка. Иногда единственное время, когда ребенок получает индивидуальное внимание от родителей, – это укладывание, и если он его не получает, то все, что ему остается делать – продолжать свои игры.

Многие родители отмечают, что детям нравится спать вместе, а ночные и утренние шушуканья и тисканья очень сближают детей. Тем не менее, взгляды ребенка на соседство с ним в комнате других детей с возрастом меняются. Маленьким приятно знать, что ночью им не придется быть в одиночестве, а те, кто постарше, нуждаются в уединении. Присутствие старшего брата или сестры может избавить малыша от ночных страхов. Старшие дети гораздо эффективнее родителей справляются с ночными пробуждениями младших членов семьи. Одного твердого заявления «Не мешай, я сплю!» от обожаемого старшего брата или сестры хватит, чтобы успокоить ребенка. Иногда детей, чтобы не мешали друг другу спать, следует укладывать в разных помещениях. Им можно пообещать, что как только они станут спать спокойнее, так вновь обретут соседа по комнате. Такой стимул обычно действует безотказно.

Приходится признавать тот факт, что одновременно удовлетворить потребности всех детей просто невозможно. Тем не менее, желательно распределить обязанности между родителями так, чтобы каждый ребенок получил свою долю безусловного внимания.

В частности, мама и папа могут заниматься с каждым ребенком по очереди: папа общается со старшими детьми, пока мама спит вместе с младшим. Если мама поднимает детей утром, то вечером их укладывает папа.

Если младенец и старшие дети находятся дома, то неплохо уложить младенца на тихий час, а старшим включить негромко музыку или предложить поиграть в спокойную игру. Такой способ решения проблемы обычно позволяет матери вздремнуть с младенцем и в то же время одним глазом присматривать за бодрствующим старшим ребенком.

Юля постепенно открывает мне источник своих вечерних страхов:

– Мне страшно засыпать, потому что я боюсь, что мне опять приснится этот… Гиппопотам! Он такой страшный!

– Давай с ним поговорим.

– Как это?

– Представь себе, что он здесь, на этом стуле. – Я ставлю напротив пустой стул. – Как он выглядит?

Юля прижалась к спинке стула и втянула голову в плечи.

– Огромный, очень страшный! Темно-серый, с красными глазами…

Юля замолчала и «сжалась в комочек». Пальцы нервно комкали рукава водолазки.

– Спроси у него, чего он хочет.

Юля смотрит на меня в нерешительности. Затем нехотя переводит взгляд на злополучный стул.

– Чего тебе надо?

– Теперь представь себе, что ты – Гиппопотам. Пересядь, пожалуйста, на его место.

Юля замерла от неожиданности. Затем медленно подошла к стулу и осторожно присела на край, словно зловредный Гиппопотам продолжал сидеть на том же месте.

– Сейчас ты – Гиппопотам, – снова ввожу я девочку в ситуацию. – Тебе задан вопрос: «Что тебе надо?»

Задавая вопрос, я стараюсь копировать Юлину интонацию. Девочка несколько секунд сидит молча, опустив голову. То, что произошло дальше, было неожиданностью даже для самой Юли. Ее подбородок задрожал, из глаз полились слезы.

– Я хочу, чтобы меня пожалели…

Сновидения стали единственным каналом, по которому Юля реализует боль, обиду и другие накопившиеся эмоции, ощущая себя одинокой среди любимых ею родных людей. Именно эти чувства спрятались за грозной и ужасающей маской Гиппопотама.

Со слов бабушки, Юля каждый раз с нетерпением ждала встречи с психотерапевтом. В процессе работы она стала вести себя намного свободнее, открыто заявлять о своих желаниях. Братья и сестры начали с ней считаться и принимать в свои игры. Юля спокойнее засыпала и не мучила более родителей бесконечными призывами в спальню. Гиппопотам бесследно исчез из ее сновидений – Юля даже по нему заскучала. Во время одной из сессий я предложила девочке ту же самую картинку из теста, которую показывала ей в самом начале работы. Вот что она рассказала:

– Вот зайчик. Он сидит в кроватке. И ждет, когда придут другие зайчики. А когда они придут, то он будет с ними играть. А потом он им скажет…

Юля замешкалась, словно колеблясь. Затем, набрав в грудь воздуха, выпалила:

– Дайте мне мою морковку!