Текст книги "Цвингер"

Бэр переобщался со всеми.

– В частности, в ваших интересах, Зиман. И на похоронах, и потом пришлось претерпеть в каком-то зале стоячий прием с окнами на Кремль. Удивительно невкусно.

Виктор воочию вообразил. Спаржа белесая, будто консервированная. Волокнистый тунец из банки. Резиновые анемичные креветки. Луковые колечки, которые непривычные иностранцы хватают с лету, думая, это фенхель, а потом стоят с вытаращенными глазами и разинув рот. Ко всем тарелкам прилагается изузоренный, будто для Хеллоуина, лимон, но никому не приходит в голову поставить подносики для огрызков и объедков.

– Эх, а в прежние времена в высоких эшелонах власти, – съехидничал Бэр, – бывали дивные погребальные обеды. Медальоны из косули с ломтиками медовых яблок, кулебяка с форелью, кетовая икра, рулеты из белуги, холодная оленина! Незачем вам, Зиман, ездить на нынешние похороны… Незачем и мне! Но я там Павлогородского видел. Он мне сообщил, что в Конторе на вас никаких разработок не содержится. А сейчас я еду встречаться с Левкасовой женой.

Виктор сделал стойку, переспросил героически равнодушным голосом:

– С женой, не с ним?

– У жены ко мне конфиденциальный разговор. Голос у нее загадочный. Она сказала – встреча в моих интересах. Странно, конечно, что не с ним. Левкаса почему-то не подозвали. Я-то надеялся от него вызнать все для вас. Позвонил, подошла жена к телефону, выслушала. Сказала, ждет на городской квартире. Что Мирей? Не вышла до сих пор на связь? Ну что же это такое, не нахожу объяснения…

– Думаю, скоро объясним. До завтра мы ее найдем. Надеюсь. Мы как раз за ней почти уже едем.

– Так она во Франкфурт приехала? И отвлекает от работы вас троих? Я чего-то подобного и ждал! Заупрямилась: хочу, мол, во Франкфурт со всеми. Говорила об этом не раз. Но я против. Самоуправство! Так и передайте Мирей, что я возмущен. Я ей только что отказал. Всему свое время. А она настояла, как вижу… Передайте ей, мне нужен обратный билет из Москвы. Хорошо? Слышали? Сделает?

– Бэр, попросите лучше Сергея, он вам на месте организует билет.

– Ладно, попрошу. Но вообще Мирей подвела меня, конечно, здорово.

«Пидманула, пидвела!» – икнул чей-то грубый бас в готовом к помешательству мозгу Виктора.

Бэр пока что рассерженно гнул свое:

– Гостиницу в Москве Сергей заказывал. Вселил меня в «Космос», в блядюшник, с разваленными лифтами, неработающими кранами, с официантами-полемистами, с какой-то активной жизнью, нацеленной вовсе не на меня. И интернета нет… Вся-то радость, что забивают перед самым фасадом последний кол в творение местного серийного убийцы, этого архитектора…

– Какое творение убийцы?

– Перед гостиницей доделывают истукана, вашего спасителя, Зиман. Шарля де Голля. Сдали памятник еще в мае, дошлифовывают, весь из золота.

– И сам «Космос», помню, год дошлифовывали, когда построили. И через год все равно в ванной раковина отходила от стены… А де Голль, да, золотой человек, мой спаситель.

Дальше молчать невозможно. Виктор зажмуривается и решает наконец сказать Бэру (осторожно и не все) про Мирей. Что Мирей не во Франкфурте. Да и он, Виктор, не во Франкфурте сейчас. Он в Италии. Как раз Мирей ищет. И конечно, найдет. И уже нашел почти. Думается, в Тоскане Мирей оказалась. Это, вероятней всего, одна российская домработница подстроила.

И про передоверенный Роберту аукцион.

Похоже, на том конце провода потерян дар речи.

– Бэр, вы в порядке?

– И вы мне ничего не до сих пор не говорили?

– Извините, Бэр, но я сам мало что знал. Теперь ситуация обрисовалась. Мы действуем. Я позвоню. Но сейчас, вы извините, я действительно говорить не могу, потому что мы доехали до этнографического института и бежим проводить экспертизу голоса этого шантажиста на акцент. По результатам, обещаю, перезвоню.

Выходит Стелла, злая, ибо уже окончился рабочий день, который вдобавок пятница. В полувоенном комбинезоне, он же и в мае был на ней, когда катались на катере на Лаго-Маджоре. Наряд, правда, смотрится очень эффектно, но доставил уйму проблем, когда настало время стаскивать с нее эту тесную сбрую при лунном свете. Стелла выходит в комбинезоне, видит перед собой Наталию. Замирает. Отмирает. Ноу коммент. Та тоже держится по-британски. Глазами не стрижет. Всем не до того.

Не теряя времени, Стелла повела их в лабораторию, где сидели, честно не уезжая домой, беллинцонские лингвисты.

Наталия лепечет, что хотела проделать экспертизу для одной статьи в газете. Что она собирает материал о работе экспертов.

Виктор закатывает глаза – он-то Стелле совершенно другую версию излагал.

Но та, морща лоб, соображает техническую сторону, на болтовню не реагирует.

«Виктор, помоги! Спаси меня! Они меня хотят… Виктор!» – надрывается на повторяемой и повторяемой пленке по-французски Мирей.

– Миленький материальчик для эксперимента, – поджавши губы, наконец выцеживает Стелла-этнограф. – А можно поинтересоваться, Виктор, отчего у тебя ботинки неодинаковые?

В этот момент он наконец понимает, что же безотчетно нервировало его с самого рассвета. Вот результат обувания одной рукой под телефон. На правой ноге – шнурованный туфель, на левой – мокасин с кисточками.

Виктор теряется, заталкивает ноги под стул, алеет. Но выхода не предвидится. Разве что, если подумать, заталкивать можно только одну, любую, ногу.

– Акцент мужского голоса, – высказывается один из двух беллинцонских экспертов, – это или Луниджана, или побережье Тосканы, Версилия.

Другой, поколебавшись, склоняется определенно в пользу Версилии.

Ученые переводят голос в звуковой файл и отправляют в Беллинцону на компьютер к шефу лаборатории. Тот, разумеется, уже дома, и у него уикенд и уже почти барбекю, но ради срочного запроса он извиняется перед своими приглашенными – слышится со двора гогот – и приникает к компьютеру. Сразу перезванивает. Телефон ставят на конференс-колл.

– Версилия, неоспоримо. Но если мы хотим понять, какое именно место в Версилии… Должен напомнить вам, коллеги, что диалекты на территории Версилии крайне неоднородны. Камайорский в Валь-Фреддане, а южнее в районе Массарозы выговор уже ближе к диалекту Лукки. В то же время в Пьетрасанта и Форте-деи-Марми распространен вариант «версильезе», из группы гарфаньино-версильских наречий…

– Которые отличаются от луккского.

– Которые кардинально отличаются от луккского! Они гораздо ближе к северным формам, сходным с теми, что наблюдаются в речевом обиходе Массы и Луниджаны. Там уже выговор по эмилианско-лигурийскому типу. А в долине Камайоре, в зоне Моммио, Корсанико-Бардеккии и Стьявы… почти так же, как в Массарозе… присутствует версильский вокализм, то есть закрытый дифтонг ie. Дифтонг uo трансформируется в ó. Консонантизм же у них луккский, выраженный элизней интервокального c.

Ну, в общем, удается понять вспотевшим слушателям в Монце, мораль сей сказки – что похититель говорит с акцентом Фортедеи-Марми, Серавеццы, Стаццемы, какого-то из этих мест.

– И вот туда она везла ребенка! Она везла Марко к какому-то мерзавцу в Версилию! – выкрикивает Наталия таким диким голосом, что пугается на том конце провода беллинцонский спец.

– А вот этот голос – другое дело, это Турин, район Монкальери, – лепечет он, придя в себя.

От Джанни на заглушенном телефоне уже шесть неотвеченных звонков. Наталия наконец, когда кончается экспертиза, нажимает кнопочку отзвона.

– Все в порядке, сидим с дитятей запертые. Я заказал нам на дом мексиканские такос. Но наш сын Марко почему-то их не ест. Я не думал, Наталия, что у него такой инфантильный вкус. Так что я их сам все пока что съел.

– Джанни, я тебя прошу, ты умеешь делать пасту с пармезаном?

– Пасту нет. Но я могу просто дать ему пармезан.

– Марко не будет есть просто пармезан. Сто тысяч проклятий… Ничего, это я так, не тебе. Будь так, Джанни, добр, дозвонись до пиццерии против дома и попроси, чтоб принесли пиццу маринару без чеснока, ту, что всегда у них берем для Марко.

Лопаясь от злости, Наталия сщелкивает телефон-ракушку, но мигом, вспомнив, что с ребенком все в порядке – в то время как могло бы быть! Какой бы ужас мог быть! – блаженно и широко улыбается.

Распрощавшись и разблагодарившись, расцеловав всех участников, Виктор с Наталией покинули Стеллины владения. Что в душе Стеллы после этой встречи всклокотало – Виктор не узнает никогда, учитывая Стеллин хмурый нрав. Ведь успела, наверное, настроиться на очередную воскресную поездку. А повела себя на высоте. На большой высоте.

Наталия, видимо, вся в мыслях об услышанном.

– Так. Версилия. Что будем делать, Виктор? Надо туда двигать. Нам пригодился бы Джанни, конечно. Но на нем висит Марко. Ох, до чего у меня мозги уже плывут. Чуть было не сказала – дождется Любы, Люба придет и отпустит Джанни… Привыкла к этой Любе. А все-таки, кстати, я не могу забыть дурацкую историю с ключом твоей квартиры. Ты мне скажи все-таки, какая у моего бывшего мужа новая пассия? Ты зачем привечаешь их в квартире, гостиниц разве в Милане свободных нет?

– Ох, да у мужа твоего ничего такого. Ключ к нему не имеет отношения. Скорее у меня новая пассия.

– Да, и кто же эта счастливица?

– А вообрази себе, ты! Из-за тебя и весь сыр-бор. Из-за этого, я думал раньше, и Мирей неадекватно себя повела. Сейчас я уже, впрочем, так не думаю.

– Ну давай, скорей, за поиск. Немедленно отправляемся в Версилию. Кстати об экспертах. О тебе, Виктор, и твоих делах, как и обещала, я не буду распространяться. Но об экспертах-языковедах, способных определять по акценту местность, об этих потрясающих людях могу я все же написать? О том, что я видела в Монце сегодня? Не уточняя, какой именно материал мы приносили?

– Пиши, что хочешь, конечно. Хотя они этого совершенно не ожидают. Увидев тебя, Стелла уже не верит ни в какие предлоги…

Так, проболтался и про Стеллу, получил укол – холодный удар синих глаз. Ума у тебя, Виктор, на подобную женщину совершенно не хватает.

Виктор мысленно пинает себя и тут вспоминает, что надо звонить и Ульриху и Бэру. Сначала Бэру. Тот не берет. Ну ясно, в Москве одиннадцать, привычки Бэра никогда не меняются. Звонить ему с этой минуты до завтрашнего утра – напрасный труд.

Теперь, что ли, Ульриху? О, где взять сил. А трезвонит кто? Роберт с Сэмом Клоповым из Франкфурта. Блестяще продаем Ватрухина, самые высокие ставки в истории международных аукционов. Исчезновение Виктора и Бэра сработало на руку. Все решили, что они скрылись, потому что дело опасное. От этого, естественно, котировки возросли.

– А вот если к тому же нас с Бэром укокошат…

– У, как тогда поднимутся котировки! Да, еще познакомились наконец с Ортанс Франкини. Передали ей твои слова. Но Ортанс все-таки пошла искать болгар.

– Да их уже простыл и след.

– А она их вызвонила по телефону. Болгары уже в Болгарии. Но Ортанс их достала и там.

– А где она взяла их телефон? Мне они так его и не дали.

– Ну, Ортанс работает лучше тебя. Умеет, значит. Не сердись, Виктор. Я же просто так, я пошутил. Сходила в болгарский стенд, ей дали сотовый Зофки. Дозвонилась: вы-де не имели права вообще продавать… А та в ответ: сам Бэр нам предложил, и он сам выписал чек. Да какой еще Бэр? – обозлилась Ортанс. Ну, они и ответили: лощеный, с азиатскими чертами. По описанию стало ясно, что Бэр в их представлении – кореец. Или они притворяются такими идиотами. Что вероятнее.

Ну, Роберт поскакал к корейцам из «Никсоса», сумел их выискать.

– И что сказали корейцы?

– Что в четверг утром сделали Бэру предложение на ватрухинский архив, ударили с Бэром по рукам и оставили чек в залог за Ватрухина. Так что Ватрухин теперь принадлежит им.

– Надеюсь, только на корейской территории?

– Естественно.

– То есть они посчитали Чудомира Бэром, дурни, – не выдерживает Виктор. – Как можно устроить такую безалаберщину?

– А дело в том, по словам корейцев, что они только начали с Бэром, он сразу потребовал чек, они поудивлялись, но чек все же вынули подписывать. Тут посреди всего влетела ватага людей и с криками: «Собаки! Наглые твари! Поплатитесь за свои поступки! Боитесь высунуться, трусы! Признавайтесь, кто из вас Бэр!» – подскочила к столику. Знойные, сердитые люди.

– Да, то муслимская братия портить жизнь Бэру прискакала, – отозвался Виктор.

И дальше Виктор с Робертом, хохоча, перебивая друг друга, вместе восстанавливают эту буффонаду: самый толстый кореец показывает на косматого болгарина, косматый, наоборот, тычет пальцем в него, и оба выкрикивают: «Бэр!» И утекают прочь от преследователей между столиками!

Наталия, слыша английское ржание Виктора, кой во что пыталась вникать, но ее телефон тоже поминутно звонил. Машина летела по миланской окружной на весьма некорректной скорости в направлении выезда на Болонью, и Наталия извещала Джанни, что она домой не явится, а едет в Версилию.

– Шантажист говорил с версильским акцентом. Хотя это все же немного странно, потому что про того дружка, Николая, я вспомнила, Люба говорила, он работает в Риме.

– Не в Версилии? – Джанни кричит так, что тоже все слышно.

– Нет, я точно помню, в Риме. Как она еще выразилась – в Римской империи. Я еще подумала, что дикие у них представления об Италии. Не знает, что у нас уже шестьдесят лет – республика…

Виктор перебивает и вставляет: вот вспомнилось, что, похоже, водительские права, которые он по просьбе Любы переводил, где-то они должны быть в компьютере, там указывалось место жительства шофера, Виктор нечетко помнит, но, кажется, Форте.

Наталия доносит до Джанни и эту информацию. Виктор участвует третьим во взвинченной беседе. Все гадают, перебивают, галдят, и постепенно из реплик Наталии становится понятно, что ее муж совсем не пребывает по обратную сторону стеклянной стенки.

Выясняется, Джанни Наталию в одиночку и не думает отпускать.

– Почему это в одиночку, ты же со мной.

– Он не согласен. Говорит, Марко нам будет не помеха. Он вместе с Марко пойдет и заявит в полицию в Форте-деи-Марми. Или меня пошлет в полицию с ребенком, а вы с ним пока что будете ловить злодеев. Оказался такой шериф! Как-то за ним никто этого раньше не замечал. А сейчас – просто другой человек. Если я еду, то и он выезжает. Говорит, чтоб я въезжала в город, там мы встретимся, и чтоб зашла взять себе смену одежды и прочие вещи для поездки. А ты чтобы шел к себе домой и искал фамилию этого мужика в компьютере.

Это сообщение, понятно, для Виктора как холодный душ.

Наталия на поводу у своего экс-мужа, а не у Виктора.

– Ну, я возвращаюсь в город. Ты возьми свою машину. Или хочешь – мы с Джанни и Марко заедем за тобой.

– Не надо, Нати, ты в дурацком состоянии. Не надо менять планы на ходу. Доказательство, до чего ты спеклась, – это что ты меня глядеть в компьютер посылаешь, притом что компьютер известно где. Давай уж без заездов в город. Ехать так ехать. И ехать уж как есть. Двигай дальше по окружной на автостраду Дель Соле. А Джанни, если хочет ехать с Марко, пусть на своей машине. Зубную щетку и сменную майку тебе возьмет Джанни.

– Майка есть. В багажнике. Я Марко в бассейн возила. Пока его помоешь, сама вымокнешь, так у меня запасная всегда.

– А что еще понадобится, на заправке купим. Созвонимся с ними, когда перекочуем через горы. Давай после Чизы назначим с ними созвон.

И вот они наконец заключены в двусмысленной приватности, в стеклянной капсуле. Сто километров по первой автостраде, сто километров по пятнадцатой, пока не начнется неприятная Чиза, которую предстоит преодолевать в ночи.

До Чизы все разговоры могут тянуться полусонно. Можно рассказывать друг другу прошлое и настоящее.

Наталию вождение заставило собраться, ее уже не трясет. Она внимательно глядит на огоньки. Густой поток уикендных машин. Тихий разговор.

– Ну, так теперь расскажи, что там за тайны были в болгарских дневниках.

– Ты не поверишь, душа моя, я даже не заглянул в них. Бился, бился, добился – и вот, вообще не посмотрел. Потому что победа пришла вместе с такими ужасными поражениями. С угрозами. Угроза Мирей. И тебе. Всей вашей семье. Теперь это на первом плане. А добытый архив – только на втором. Он так и остался в Милане. Долежит до лучших времен.

– Кстати, тебе лучше без усов, знаешь? И забавно ты смешал карты этих мошенников. У них было фото с усами…

– А вот откуда криминальная общественность взяла мое фото? Я только краем глаза углядел снимок на верхнем листе у бродяги. Не знаю, где снимок был снят. С какой-то палкой страннейшей над ухом, если я правильно видел.

– А, с шашлыком?

– Наверно. Мне показалось со шпагой, мушкетер…

– Ну так это же я тебя снимала у Ивонны на мой сотовый, помнишь, ты шашлыком мушкетерский салют…

– Правда! Ой! Значит, держишь мое фото в своем телефоне? Мне это приятно.

– Держала и держу, но, как видим, кончилось тем, что Люба для преступных целей его оттуда сперла.

– Да как она смогла? Это надо ведь хоботком к компьютеру подключить. Разве она умеет? Она что, с компьютером умеет обращаться?

– Не думаю. Действительно не понимаю, как она это провернула…

После Пармы Западной, после долины Таро, опасно повисев в воздухе на поднебесном хайвее, они добрались до высокогорного Берчето. Совершенно новый уголок Италии. Всюду тьма. И как драгоценности разбросаны в долинах яркие точки, циркули, наугольники. Начинается прихотливая Чиза. На четвертом километре стоит глуповатого вида знак «Автодорога – Чиза» с нечитаемым текстом, похожим на россыпь запятых. Ночь, но, наверное, даже хорошо, что не вечер. Вести машину по серпантину на запад на закате, с резким светом в лицо, на склоне пятницы было бы пыткой.

Виктора подташнивает – но не от серпантина, а потому, что нарастает стресс. И совокупно со стрессом нарастают раздражение, кураж и азарт.

– Я вот думаю, – говорит Наталия, – а помнишь, в машине сиденье было, когда мы выезжали, засыпано солью. Вдруг меня озарило. Люба рассказывала, у них, у нянек, кто-то на кого-то там поставил свечку в церкви.

– Ставила мать какого-то мужика на Любу.

– Точно. Чтобы подгадить. Чтобы заболела или несчастье с ней произошло. Кто-то вечно у них на кого-то колдует. Заговаривают соль. Наводят черный глаз. Люба на прощанье, видимо, решила мне подгадить по украинскому рецепту. И поэтому в машине рассыпана наговоренная соль. Но я все равно не намерена в этой машине погибать.

Решили остановиться на ближайшей заправке, в Монтайо, выпить кофе и ноги размять. До заправки остается немного, минут десять.

– Опиши мне все по порядку, Виктор, что проделывала на твоей квартире Люба.

– Ты имеешь в виду когда?

– В воскресенье.

– Ну, зашла. Чемоданы на лестницу не потащила. Оставила у подъезда. Поднялась на этаж в квартиру.

– Думаю, в чемоданах ничего серьезного не было. Иначе бы не оставила вещи без призора.

– Не знаю. В этот час бояться особо нечего. Но может, ты права.

– Она побывала и в комнатах?

– Только в прихожей.

– Спрашивала про Мирей?

– Что она могла про Мирей спросить? Накануне видела ее первый раз в жизни. За чемодан ее схватилась, я сказал – оставьте, это заберет Мирей.

– То есть ты дал ей понять, что Мирей вернется. В ванную, может, заходила? Постой, а твой комп она видела?

– Ой. Да, видела. Да, я вот вижу прямо как в кино. Передвинула мой бедный комп с края столешницы в середину. И бумажки с пола поподбирала. И записочку Мирейкину с пола подняла.

– Что-что Люба подняла с пола?

– Мирейкину записку. Отлетевшую с холодильника из-под улитки. Хорошо, ты про ванную спросила. Я припомнил. Записка валялась под дверью ванной, ее ветром унесло.

– А что в записке говорилось?

– Дай припомню. Напрягусь. Не могу себе простить, Люба слышала же от меня, что Мирей знает все пароли от компа… Я при ней зачем-то по телефону… И кстати, по-русски я эту глупость говорил… А, про записку. Ну, в записке было сказано, что Мирей вернется в квартиру в воскресенье. Записка была на французском.

– Ну и что. Могли кого-нибудь попросить перевести. Или сами догадались. От румынского до французского один шаг… А ты удивлялся! Вот, пожалуйста, ответ на трудный вопрос. Скажи спасибо. И я тебе, конечно, Виктор, громадное спасибо.

– За что меня благодарить?

– Есть за что тебя благодарить. Конечно. За то, что мальчика удалось выручить…

И тут Наталия за рулем разрыдалась. Машина, впрочем, не утратила курса. Удивительно организованная личность все-таки. Тем не менее они перешли в правый ряд, а тут и Монтайо. Монтайо кстати подоспел. Заехали на стоянку. Как хорошо, что есть где поостанавливаться и поутешать. Чýдные миги, ради них-то мы и живем, бензоколонки, славьтесь!

– Где они держат эту девушку? – выхлюпывала Наталия с нюнями, вздохами и чудесным нежным дыханием прямо на его щеке. – Простить себе не могу, что мы не ухватили за локти эту сволочь Любу. Мы ведь смогли бы ее удержать вдвоем с Джанни. Я позвоню ей. Попробую. Потребую. Мирей освободить. Что? Ну, ясное дело, она отключила телефон. Я уж подумала, что, если заявить в полицию, ее по соте вычислят. Но она вырубила связь на фиг совсем.

Наталия и Виктор звонят Джанни, подключают к рассуждениям о Любе. Он говорит, что едет за ними с мальчишкой. Что Наталию он одну к таким опасным людям не пустит. Встреча на выезде, на автостраде Генуя – Ливорно, в Массе.

– Нет, слушай, Джанни, выезжаем в Понтремоли, я там место знаю, место хорошее, Марко покормим.

Так машина утыкается носом в парковку у Наталииной траттории в Понтремоли. В доме уже закрывали ставни, но все-таки согласились посадить в зале у камина. Постелили скатерть, дали вино, оливки, теплый пирог и холодную нарезку. И даже постругали огромный белый гриб. Через четверть часа утыкается в бордюр и машина Джанни. Марко шустро отвязывается и выскакивает из «БМВ».

– Привет, Виктор! А мы едем в путешествие. А знаешь, что с вокзала мы не поехали в Турин. Хотели к бабушке и дедушке, не получилось. Папа перехотел и сказал, что лучше всем к морю. Но не купаться, потому что простудимся. Там пляжи разбирают, как конструктор, на детали. Мы будем смотреть. А ты хочешь посмотреть, как на детали разбирают пляж? Гулять там будем и смотреть, если кто-нибудь купается. И говорить им, что нельзя, потому что простудятся и будут сопли. А мама чего сморкается? Она купалась? А ты, Виктор, чего сморкаешься? Горло болит? А на вокзале Люба уехала. Она тебе футболку сделала с портретом. Она мне вот футболку на день рождения сделала с портретом. Видишь? Это я, да? Это в бассейне. Видишь? Она и тебе подарит. Но только с твоим портретом. С моим портретом мне, а с твоим портретом тебе. И мы у мамы в телефоне твое фото тихо взяли. Сюрприз тебе сделать. Я перекачал Любе фото на телефон, и мы пошли в ателье, и Люба заказала тебе такую футболку. Ты рад, что она тебе футболку с фотографией заказала?

Вот и отгадана загадка, кто ей фотографию получить помог. Мы забываем, что в наше время и новорожденные – компьютерные гении. Наталия хватает мальчишку, внюхивается в его затылок.

– Я была тут на премии Банкарелла, – прерывает молчание Наталия.

– Здесь, в Понтремоли?

– Да. Они проводят ее частью в Монтереджо, частью в Мулаццо. Все это тут рядом. Но основное – Понтремоли, городок книготорговцев. Отсюда все книготорговцы в Италии. Они все рождаются тут, потом работают повсюду, открывают книжные магазины, торгуют книгами, а на пенсию возвращаются в Понтремоли. Все сюда скопом едут на пенсию. В верхнюю часть этого городишки, в Монтереджо. Ты не вертись, посиди, сейчас, Марко, я тебя отпущу, посиди спокойно. Слушай лучше, какой тут был праздник. Участники праздника были в средневековых платьях, на головах у тетенек такие красивые валики. За порядком смотрели три «альпийских стрелка» в шляпах с вороньими перьями.

– «Альпийские стрелки» – это, Марко, туда берут только генуэзцев… – вставляет Джанни.

– И они ходят в шляпах с перьями потом всю жизнь, – поддакивает Виктор.

– Да. Им было на троих лет двести. Румяные, бородатые. Я тогда написала, что по традиции итальянцы не носят бород. Бороды в Италии воспринимаются как художественно-поэтическая неухоженность или дань уважения Фиделю. Точно как усы почти всегда – коммунистические, в память Сталина.

– За исключением моих усов, которые я ношу в память Плетнёва.

– Которые ты не носишь, а носил. Сбрил зачем-то, ты заметила, Наталия? Я как раз только что заметил.

– Точно, сбрил, забыл.

– Зачем? – вдруг вскрикивает Джанни.

– Что, сбрил?

– Нет, зачем она волокла за собой Марко?

– Думаю, просто заехать в Форте карту отдать.

– А я думаю, хуже. Испугалась, что зашла далеко. Что ты скумекаешь – бумаги бабушкины украла. Хищение. Похищение человека. Взлом. И шантаж. Это серьезная уголовка. Тогда она решила шантажировать дальше. Выменивать нашего Марко на безнаказанность для себя.

– Себя и своего подонка.

Наталия еще крепче стискивает Марко. Тот, как умеет, борется за жизнь. Джанни со смехом расцепляет ее руки. Марко, вывинтившись от сумасшедших родителей, летит через весь ресторан смотреть аквариум.

Надо ему что-нибудь заказать. Если б согласился на пармскую ветчину или на брезаолу. Но Марко непрост, клюет только на жареную картошку, а картошку сейчас жарить некому, повар ушел.

Решение найдено сообразительным трактирщиком: шоколадное мороженое. И высокий стакан с кока-колой.

– Ну, невезучий, несчастный ты мальчик, Марко, – говорит ему трактирщик. – Кормят тебя шоколадным мороженым, бедный парень.

– Да, у Любы тоже бедный парень ее друг, – в ответ выпаливает Марко. – Povero uomo. Она меня к povero uomo везти хотела. Его тоже шоколадное мороженое заставляют? Люба даже смеялась. У них все бедные люди там богатые. Только одни богатые приходят, сказала Люба, к поверо омо, бедному человеку. Он миллионер. И мы с Любой здорово смеялись над этим.

Никто не вслушивается в болтовню, потому что на майку Марко валится глыба мягкого шоколада, а запасную майку Джанни ему не взял.

– У меня есть, возьми, Джанни, в багажнике, там не заперто, – соображает вдруг Наталия. – Только там еще мокрое купальное пончо из бассейна, так его не бери.

– В общем, у нового дружка Любы, у этого Николая, которого она завела в Италии, возникла богатая идея вытрясти из Виктора дрезденские тайники, – подводит итог Джанни, которому они, поедая луниджанские лепешки с белыми грибами, терпеливо и последовательно все наконец рассказали. – Они не понимают, что из Виктора вытрясти ничего невозможно.

– А может, по цепочке вышли на последышей наци? Кого-то поумнее себя? И те затребовали фотографии и рисунки. Сказали, хорошо заплатят. Затребовали от Любы карту – ту самую, немую. По карте собрались искать еще клады, монеты, сокровища, – кивнув, гадает Нати.

– Драгоценные мелочи из «Грюнес Гевёльбе», – подхватывает Виктор. – Вот это вероятно. А были ли наводки из Конторы, – продолжает он, – это Бэр через своих информаторов проверяет сейчас. У нас есть один полезный полковник запаса, работал в Пятом отделе КГБ, а теперь работает в Отделе новейшей истории РПЦ Свято-Тихоновского гуманитарного университета.

– А вам непременно надо с такими типами связываться?

– Да, непременно, Джанни. Нас самих пускают читать только те рукописи и документы, которые в архивах следственных дел. И то читать, а не публиковать. А что в оперативных подборках, и что в отчетах оперативного наблюдения, и что в материалах оперативной разработки, доступно только через чекистских архивистов… Только они имеют доступ к документам высшего сорта. Потом подробнее расскажу. Так дальше к теме. Я лично считаю, это не ватрухинский след. Но, не исключаю, это след оболенский.

– Какие такие Вартатуски Поленски? Футболисты?

Виктор кратко посвящает Наталию и Джанни в историю с аукционом по Ватрухину и в историю с Оболенским. Насчет всеядного Хомнюка, которому все на свете надо. Вот нынче потребовалась для поднесения правительству Эстонии библиотека Ивана Грозного и весь архив Петра Оболенского в придачу. И Хомнюк из-за того матерится на весь «Франкфуртер Хоф», на официанток страх нагоняет.

– Ишь, ввадился козел в огород, – пропела фальцетом Ираида с того света. – Бумажки Оболенского ему надобны. Вслед за яйцами ювелирными да сервизами герцогиниными. Национальная гордость великороссов. Чем там гордиться, в том архиве, не понимаю. Сплошные сплетни про сифилис и карточных шулеров. Такое болтают о высшем обществе, как будто пятьдесят лакеев, сгрудившись, писали неделю.

– Да, – отвечал Ираиде Вика. – Оно конечно, но Хомнюку виднее… Мы рады были бы его порадовать, однако копирайт, к сожалению, не позволяет.

Когда же обсуждение от Хомнюка переходит к варианту с реконструкторами, Джанни встрепенывается.

– Знаешь, Виктор, а ведь могло еще быть, что Николай в Румынии стакнулся с искателями сокровищ. В этих регионах, в Трансильвании, да и в Югославии, я читал недавно в газете, много кладов. Там было сколько войн. Множество ценностей перемещали с места на место без контроля. А теперь люди нуждаются в деньгах. Экономика в развале. Значит – полным ходом идет продажа реликвий. Теперь с глобальным интернетом, с возможностями, что дает eBay…

– Да, точно, этот eBay, – вступает Наталия. – Чего только на нем не продают. Машину времени, гравитационные инверсионные ботинки для спины, почтовых голубей, любовный сахар для мужчин. Американское гражданство.

Джанни:

– Один продавал даже призрак дедушки, если уж вам интересно. С сертификатом. Но только в комплекте с дедушкиными костылями.

Звонит вдруг Ульрих, хотя второй час ночи. Но Ульрих, когда идет по следу, он забывает спать и есть.

– Ты, верно, лег? Я выискал статью в русском интернете про копателей.

– О, мы как раз о том же с Наталией и с ее мужем Джанни. О копателях сидим говорим.

– С твоей дамой? И с ее мужем Джанни? А? Ну, с мужем так с мужем. Не хочу отвлекать. Так я вам, может, мешаю? Ты скажи.

У, до чего психологические практикумы человека дотренировывают. Море психологии. Деликатность. Кто бы мог ждать.

– Ульрих, миленький, не сердись. Нам сейчас не до статьи. Мы срочно ночевку организовываем…

– А, ночевку, и муж, ну да. Извини. Желаю удовольствия.

Точно. Где ночевать? Джанни тупо гуляет взглядом по карте. Трактирщик мотает головой: поздно, не найдете. Все гостиницы в округе примерно неделю назад сезон закончили. Разве что прямо у моря, на побережье, в шикарных точках, может, еще что-то и не закрылось. Знать бы, в каких. А среди ночи звонить… У мужа моей сестры разве. Он сдает комнаты рабочим, которые обслуживают пляжи и гольф-клуб в Поверомо. Но до зятя моего еще час езды, ребята.

– Поверомо! Вот в Поверомо живет бедный человек, о котором Люба рассказывала, – произносит дитятко. – У миллионеров работает! Люба к миллионерам меня везла!

Взрослые распахивают рты, будто пораженные громом.