Текст книги "Золушка"

Глава 31

Смерть стариков Аталиных, разумеется, повлияла коренными образом на судьбу их детей. И молодой «соломенный вдовец», как он сам себя назвал, грустно шутя, и девочка-подросток – были свободны, могли начать жить, как им хотелось.

При этом оказалось, что влечение у Аталина, которому не было еще 30 лет, и у сестры его, которой минуло только четырнадцать, было одно и то же – уехать за границу. Его манило во Францию, которая из всех стран была ему наиболее симпатична, а сестра стремилась в свою дорогую Швейцарию на берега милого Лемана поблизости к Dent du Midi[407]407
  район в Швейцарских Альпах


[Закрыть], где у нее давно уже завелись друзья-товарки всевозможных национальностей, и где была милая старушка, которую она, как и все ее подруги, звала «maman».

И через два месяца чада замоскворецкого купца, хваставшегося тем, что он мужик, и гордившегося тем, что он пришел в Москву в лаптях, с семью рублями ассигнациями – его родной сын и родная дочь – в восхищении, искреннем и восторженном, переезжали границу русской земли.

Аталин снова вез сестру в пансион с намерением, затем проехать далее… И уже не с целью «ознакомления с производством всяких тканей», а просто «так»… И не на шесть месяцев, а настолько времени, сколько Бог на душу положит.

По странному стечению обстоятельств при переезде через границу, Леночка, совершенно чуждая своему отечеству и не знавшая, иногда даже не понимавшая иных российских обычаев и порядков, расспрашивала брата и просила разъяснить нечто из ее последних впечатлений. Так на похоронах отца было семейство, про которое сказали ей, что это дворяне, был один господин, плешивый и в синих очках, про которого говорили, что он «советчик», при том «колясский» или каретный. Вообще что-то по части экипажей.

Аталин объяснил сестре, что такое мещанин, купец, дворянин, что такое чиновники и даже пытался объяснить, что такое «барин» в наше время. Затем он пояснил, что «Колляских советчиков» нет, а есть коллежские советники. Что это значит, он объяснял на всяческие лады, но Леночка не поняла.

– C’est une absurdité![408]408
  Это же нелепо! (франц)


[Закрыть] – восклицала она.

– Certes[409]409
  Конечно (франц)


[Закрыть], – соглашался брат.

– Се sont des sobriquets, alors![410]410
  Какие-то сословные прозвища! (франц)


[Закрыть] – объясняла она.

– Certes[411]411
  Конечно (франц)


[Закрыть], – соглашался он вновь.

Леночка, говорившая плохо по-русски, когда дело касалось обихода обыденной жизни, окончательно не могла говорить на родном языке, когда дело шло о серьезных вопросах. Было это потому, что она «думала» по-французски.

Выслушав все объяснения брата, она спросила, отчего в Швейцарии этой «сортировки людей» на сословия нет. Там есть только простолюдин и господин.

– Des paysans et des barines![412]412
  Крестьяне и баре! (франц)


[Закрыть] – сказала она.

Аталин заметил, что и бар нет.

– Но ведь, по-твоему, барин – c’est un individu bien mis[413]413
  это хороший человек (франц)


[Закрыть]. Стало быть, в дворяне жалует король или царь, а в барина – портной, – сострила она.

И беседа кончилась тем, что самолюбивая Леночка заявила о своем непременном желании по окончании учения остаться в Швейцарии и выйти замуж за швейцарца.

– Что ж? Пожалуй. Я против этого ничего не буду иметь, – отозвался Аталин.

Довезя сестру до Лозанны, и сдав ее с рук на руки в пансион, он уехал в Париж и безвыездно прожил в нем около года.

Только крайняя необходимость, дела на фабрике заставили его вернуться в Москву. Но пробыв три зимних месяца в своем доме на Ордынке, он счастливый и довольный снова очутился в Париже, уже в своем собственном домике среди парка Нельи, который тотчас по приезде прикупил себе с аукциона.

Эта покупка ясно доказывала, что, пробыв год в Париже и только три месяца в Москве, Аталин окончательно убедился, где ему живется вольно и где не живется…

В причины он не вникал. Он знал только, что по его натуре ему нужна Европа, что, переезжая границу, он замечал в себе то же чувство или ощущение, какое является на человека, подходящего к отворенному окну поглядеть на небо, вместо потолка, и подышать не комнатным, а чистым воздухом.

С этого года в продолжение многих лет Аталин два раза в год аккуратно приезжал в Москву, ради контроля дела, ему чуждого, но дающего большой доход. Остальное время года он жил в Париже или путешествовал, побывав всюду в пределах Европы. Америка или Восток его не интересовали.

За это время Леночка выросла и похорошела, стала невестой, и Аталин привез, однажды, из швейцарского пансиона в Париж, чтобы вывозить в свет, une grande et belle fille avec un magot[414]414
  большая и красивая девушка с кругленькой суммой (франц)


[Закрыть].

Разумеется, через одну зиму балов и вечеров в несколько мещанском и экзотическом обществе, в котором они вращались, mademoiselle Helene d’Ataline стала по мужу vicomtesse de Raucourt[415]415
  графиней Рокур (франц)


[Закрыть], а вскоре истой парижанкой, едва помнившей Замоскворечье и называвшей его в разговоре с родней и друзьями: «la rive gauche de Moscou»[416]416
  «левый берег Москвы» (франц)


[Закрыть].

– Le quartier latin?! – объясняли французы[417]417
  латинский квартал?! (франц)


[Закрыть].

– Oh!.. Le quartier crétin… plutôt! – острила виконтесса[418]418
  Ох!.. скорее кретинский! (франц)


[Закрыть].

На вопросы о детстве, о России она не любила отвечать и всегда восклицала:

– Ne m’en parlez pas… Russie, cécité, choléra, enfer, torture – c’est tout un!..[419]419
  Не говорите мне об этом… Россия, слепота, холера, ад, пытка – все одно!.. (франц)


[Закрыть]

Это отношение виконтессы Рокур к ее отечеству было, однако, не аффектацией и не кривлянием, а было настолько естественно и глубоко, что даже самые «квасные» патриоты из ее соотечественников извиняли молодую женщину. Они даже забавлялись иногда ее искренним ужасом при воспоминаниях о морозах, тулупах, щах, поросенке с кашей, извозчиках…

За это время Аталин жил холостяком и почти не знал, что делает его благоверная супруга, а знал только, что она живет в Петербурге и известна всем летним обывателями Павловска по своим ярким туалетам. Госпожа Аталина принадлежала к очень большому и очень пестрому кругу общества, где вращались и купцы, и офицеры, и чиновники, и разночинцы, то есть всякие «barines» в смысле и по определению Леночки.

Два раза госпожа Аталина присылала, однако, к мужу поверенного с предложением «ради приличия» снова сойтись и жить вместе частью в Петербурге, и частью в Париже.

В первый раз Аталин, будучи в Италии, ответил на словах, что только изумлен ее дерзостью. Во второй раз, будучи в Биаррице, он не выдержал и написал записку, которую поверенный бережно повез в Петербург.

Он отвечал кратко:

«Я все думал, милостивая государыня, что вы развратная и нахальная женщина, а теперь убеждаюсь, что вы просто-напросто – дура.

Георгий Аталин».

На этот раз в парижском резиденте сказался, должно быть, замоскворецкий уроженец. Однако, если не всякий на месте Аталина ответил бы так же, то все-таки это была сущая правда. В госпоже Аталиной сочетались безнравственность с ограниченностью.

Разумеется, со времени своего «соломенного вдовства» и пребывания в Париже Аталин перевидал и «близко перезнавал» немало женщин. Но все они были исключительно одного сорта, из тех, что кометами и даже иногда метеорами появляются и исчезают на горизонте парижских театров и ресторанов.

Про всех этих женщин, с которыми сближался он иногда на месяц, иногда на целый год, можно было сказать, что все они были красивы, веселы и жадны. И все они были простодушны до ребячества во всем, что не касалось денег.

Их мерило Божьего Mиpa – червонец. Обычно их принято презирать! И напрасно!.. Они только тем виновны, что опередили век, живут и мыслят столетием вперед, как существа конца двадцатого века.

Их катехизис таков:

– День мой – век мой! Не обходи ничего на пути. Все испробуй! Ничем не брезгуй и все презирай. Прежде всего, мужчин, затем приличия, дружбу, законы, религию, даже смерть и после всего, больше всего, опять-таки мужчин. Мир, марево и ложь, и обманывает тебя с колыбели до гроба. Отвечай тем же… и оно путь к удаче и счастью. Жить – лгать, а лгать – жить. Ou il у a de l’honnêteté, il n’y a pas de plaisir! Honneur et bonheur – chien et chat[420]420
  Честь и счастье – собака и кошка. Или одно, или другое (франц)


[Закрыть]. Мир – глуп, жизнь – глупость. Но на земле есть одно гениальное человеческое изобретение, если только не божеское откровение… Деньги!! Червонец – это не желтый кружочек. Это платье, обед, карета, дом, поместье, amant de coeur[421]421
  сердечная любовь (франц)


[Закрыть], людское удивление и уважение. Он – любые вещи и предметы земные. Он – все чувства, ощущенья и наслажденья человеческие. Как зеркало отражает он в себе весь мир… Он всемогущ во всем возможном, но подчас даже… и чудеса делает! Не сотвори себе кумира иного как Маммона и будешь счастлива.

Но по фатуму, эти существа – жертвы исповедуемого ими Бога! Он пожирает их!

Конечно, умный, честный и глубоко правдивый по природе Аталин только забавлялся этими женщинами и ни разу не увлекся серьезно ни одной из них. Он смотрел на них, как истый парижанин: они аксессуар нынешней комфортабельной жизни.

Однажды, лет пять назад, Аталин вдруг серьезно увлекся молодой девушкой, с которой провел целое лето в замке зятя. Она была дальней родней виконта Рокура…

Сестра, угадав его чувства к кузине, стала стремиться женить брата на этой поистине прелестной девушке, красавице, даровитой музыкантше с ангельской душой. Виконтесса стала уговаривать брата развестись с женой, а в случае ее упрямства откупиться от нее, что было очень возможно, пожертвовав большой суммой.

Аталин сознался сестре в своем серьезном увлечении, но отвечал отказом жениться, так как не допускал и мысли о разводе.

После долгих убеждений и просьб сестры, он, наконец, признался однажды, что умирающий отец взял с него клятву, никогда не разводиться с женой ради второго брака. Старик сказал ему:

«Венчает священник, служитель Бога, и в храме. А развенчает ябедник-стрекулист и в суде. То таинство, а то скоморошество. Помни это, сын. И не предстань на суд Божий двоеженцем, насмеявшимся над заповедями Господними. Лучше плоти поблажку дай, да душу свою соблюди. Плоть здесь останется, а душу твою, не оскверненную, моя будет безбоязненно ждать»…

Эти предсмертные слова отца Аталин хорошо помнил, и они стали ему заветом.

– C’est russe! Exceptionnellement russe! – отозвалась на это его сестра досадливо и грустно. – C’est meme trop russe[422]422
  Это – русское в тебе! Исключительно русское! (франц)


[Закрыть]. И требование это, и клятва твоя, и соблюдение ее.

– Тем больше чести для России! – отвечал он.

– Как, однако, много в тебе еще осталось русского, – печалилась сестра.

– Да, много, – отзывался, улыбаясь Аталин, – но я, право, только самое лучшее оставил в себе, а остальное растерял.

И брак этот, несмотря на взаимную любовь и на все усилия сестры и зятя, все-таки не состоялся. Аталин бежал от искушения в Россию и жил до тех пор, пока не изгнал совсем из памяти и из сердца милого облика чудной девушки.

Зато в душе его воцарилась пустота, и она все более расширялась… Да, эта пустота не есть – ничто… Эта пустота – гигантская гранитная глыба, ложащаяся на сердце и мозг и гнетущая их пуще, чем болезни и печали.

Со времени этой последней вспышки сердца, вспышки потребности любить и быть любимым, прошло пять скучных лет.

Аталину шел уже сорок шестой год, он был пожилой человек, а сердце было будто юно, еще вовсе не жило, но и не хотело или отчаивалось жить. И Аталин начал, наконец, в ответ на приставания сестры и других поговаривать с оттенком простодушной грусти о «хорошем самоубийстве», простом, спокойном, порядливом без проклятий и стенаний.

Так, порой, ребенок на крайне заманчивые предложения простодушно отвечает:

– Спать хочу…

Глава 32

На следующий день, после встречи и беседы с Аталиным под железнодорожным мостом, Эльза около девяти часов утра снова шла по дороге в замок Отвиль. Она была задумчива, и на лице, хотя спокойном и сосредоточенно грустном, все еще будто отражались следы душевной смуты, пережитой накануне.

Вчерашний день был незаурядный. Вчера она нравственно потеряла сестру, о которой так часто мечтала за все время ее безвестного отсутствия. Вчера же она, нежданно и странно, встретила человека, к которому в ней вдруг что-то возникло… Как будто это был не чужой ей человек, а родственник. Она вдруг «увидела» его, совершенно так же, как случается нежданно найти среди глуши на дороге ценную вещь, чужую, но не известно чью. И первое возникшее чувство было только одно удивление, перешедшее тотчас в радость, но затем к радости примешалось смутное oпaceниe: ведь эта находка и эта ценная вещь – чужая, и ее права на нее сомнительны.

Встреча и беседа Эльзы с Аталиным, приведенным внезапно под железнодорожный мост ее братишкой, была как нельзя более похожа на подобный случай: находку чужой ценной вещи на дороге.

Этот иностранец стал для нее вдобавок загадкой. Он слишком походил на француза и на хорошего француза.

В нем было что-то привлекательное, притягивающее, и во внешности спокойно приветливой, ласковой, и в том, что он говорил кротко, добродушно, но твердо… Главное, поразившее Эльзу, была одна едва уловимая особенность во всем этом человеке.

«Он честный» – объяснила Эльза эту особенность.

Действительно, девочка, подозрительно относившаяся ко всем, видящая во всех притворство, обман, ложь, не только на языке, но и в глазах, даже «ложь руками и ногами», как объясняла она, теперь видела в Аталине только правду и правду. Она чувствовала глубоко эту правду в лице его, во взгляде, в словах и во всяком движении. И его естественность и искренность неотразимо влияли на нее, будто очаровывали и манили к себе.

Аталин был для нее тот же Фредерик, хотя между обоими была громадная разница. Эльзасец был Аталин вдурне, а русский был Фредериком вхороше. В ее расположении к Фредерику была доля снисхождения и жалости. Она будто поневоле позволяла ему тихонько прокрадываться, чтобы занять место в ее сердце… В ее влечении к Аталину сочетались чувства уважения и сладкой боязни, и она позволяла себе поневоле самой стремиться к нему всей душой.

Пробыв вчера вместе около часу, они расстались, как давнишние знакомые и даже друзья. Как это произошло, Эльза не понимала. Кажется потому только, что русский думал и говорил про все так же, как и она. Когда он недоговаривал или умалчивал что-либо, она все-таки знала его мысль, угадывая и чувствуя ее.

К Этьену он относился дружелюбно и ласково, о сестре Марьетте отозвался сухо и, хотя ничего не сказал про нее резкого, но Эльза почувствовала, что он презирает Марьетту. Мать ее он будто снисходительно жалеет. Баптист, которого он видел одно мгновение, все-таки ему не нравился. Дружеские отношения его к Отвилям Эльза вполне угадать не могла, но поняла, что в замке ближайшее лицо Аталину графиня, что к виконту и к Монклеру он относится добродушно, а к старому графу как-то совершенно особенно, и непонятно для нее. При этом Аталин удивил Эльзу, сказав буквально то же, что она сама втайне думала.

– Знаете ли, кто самый милый человек в замке? Старик Изидор.

Аталин стал упрашивать Эльзу тотчас ехать с ним в замок, чтобы позировать и тем успокоить Монклера, который ходил озлобленный и нестерпимо надоел всем своим ворчанием.

Но Эльза, отказавшись сначала без всяких объяснений, кончила тем, что откровенно созналась, почему не может ехать тотчас. Ее присутствие в доме было, по ее мнению, необходимо, пока в нем сестра. Наутро Марьетта собиралась уйти непременно к сестре Рен, и Эльза могла тоже отлучиться.

На вопрос Аталина, зачем именно нужно в доме ее присутствие, Эльза прямо и грустно поглядела в глаза ее нового приятеля и не сказала ни слова. Но ее взгляд сказал ему многое, что она не решилась бы никогда выразить словами. Аталин понял девочку, задумался почти печально и затем долго молча глядел на нее, и этот долгий взгляд неотразимо манил и тянул ее сердце к нему.

Теперь Эльза шла к Отвилям, думая исключительно о том, как встретится со своим новым другом, русским.

Когда она задумчиво и бессознательно подошла к воротам замка и хотела позвонить, то увидела стоящего у калитки привратника. Старик улыбался, но, приглядевшись к ней, участливо вымолвил:

– Что с вами было, ma petite Gazelle?[423]423
  моя маленькая Газель (франц)


[Закрыть] Вы переменились. Вы хворали?

– Нет, monsieur Isidore.

– Но отчего же вы будто похудели?

– Я вчера много плакала, – прямо ответила Эльза.

– О чем… Горе какое-нибудь?

– Долго рассказывать, да и не любопытно, месье Изидор.

– Помочь я вам не могу?

– Нет, – улыбнулась Эльза, тряхнув кудрявой головой.

– Жаль. Но входите. Посидим, поболтаем, пока все встанут.

Эльза вошла в светленький и приветливый домик привратника и тотчас с удовольствием села. Она чувствовала легкую усталость, и это удивило ее. Ей случалось бегать до пятнадцати километров безо всякого утомления, а расстояние от дома в замок должно было быть для нее простой прогулкой.

– Знаете, о чем я хочу просить вас, Газель, – заговорил старик. – Когда вы опять пойдете домой, то приведите ко мне вашего брата. Я его хочу видеть.

– С удовольствием! – ответила Эльза, и во взгляде ее было удивление.

– Я хочу на него поглядеть, и если monsieur d’Atalin прав, то я охотно займусь им. Пускай он ходит ко мне всякий день, и я буду с ним заниматься. Буду его учить всему, что он только пожелает.

– А что сказал месье Аталин? – смущаясь, спросила Эльза. – По какому поводу вы могли заговорить об Этьене?

Изидор объяснил, что когда Аталин, ездивший за ней вчера, вернулся один, а он спросил, почему Эльза не поехала, то между ними произошла беседа о ней и о брате.

– Он назвал вас des pauvres enfants abandonnes[424]424
  брошенными бедными детьми (франц)


[Закрыть] и говорил, что готов бы был всячески помочь вам обоим, если бы на это был повод или какая-либо возможность. Он говорил, что ваш братишка – очень странный мальчик, умный не по летам.

– Это правда, месье Изидор. Он очень, очень умный! – оживилась Эльза. – И как я вам благодарна за ваше предложение. Вы увидите, какой он понятливый, любознательный. Il veut tout savoir[425]425
  Он хочет все знать… (франц).


[Закрыть]…Он умнее меня. Он часто спрашивает у меня такие вещи, которых я не понимаю и ничего, поэтому, ему объяснить не могу. А вы можете.

– Он болезненный?

– Нет… А что? Разве вам сказали это…

Изидор хотел отвечать, но запнулся. Эльза поглядела ему в глаза и заметила, что старик будто скрывает что-то от нее…

– Скажите мне всю правду, месье Изидор. Вам что-то сказали про Этьена?

– Сказали? Месье Аталин сказал. Никто другой.

– Ну да… – смутилась невольно девочка за свое невинное лукавство.

– Le Russe очень умный человек. Столько же умный, сколько хороший… Он мне сказал, что ваш маленький брат неестественно умен по своим годам и что это даже не совсем хорошо… C’est plutôt mauvais![426]426
  Это скорее плохо! (франц)


[Закрыть]

– Как?! Я вас не понимаю! – изумилась Эльза.

– Это вредно… Мозг не должен опережать возраст и рост, сказал Аталин. И я с ним согласен… Это вредно…

– Что же может быть? – слегка взволновалась Эльза.

Изидор развел руками, замялся и, очевидно, не хотел сказать то, что было у него на уме.

– Что сказал месье Аталин?

Изидор снова сделал то же движение руками.

– Ради Бога, скажите.

– Вредно… Может дурно кончиться. Болезнью. Надо бы… остановить что ли, это раннее развитие ума…

– Как остановить. Разве это возможно?

– Направить ум на что-нибудь другое.

– На что же другое?

– Да я не знаю… Это говорит месье Аталин. Я понимаю его мысль, но вам объяснить не могу… Надо бы занять ум такими вещами… Или надо бы больше телесного труда… Работа нужна руками, ногами…

Изидор говорил неуверенным голосом. И Эльза тотчас поняла, что старик сам еще не уяснил себе вполне того, что слышал от Аталина.

Она тревожно задумалась и перестала слушать, что старик снова заговорил.

– Болезнь! – прошептала она, наконец. – Почему же? Разве быть понятливым и умным, значит болеть? Я не понимаю. Надо узнать.

В ту же минуту, прислушавшись к словам Изидора, она услыхала:

– Un charme! Un charme![427]427
  Просто очарование! (франц)


[Закрыть]

– Что такое? – спросила она.

– Он это говорит, – отозвался Изидор.

– Да, что именно – un charme?

– Вы. Вы – un charme.

Эльза не поняла.

– Он говорит, что не встречал еще никогда не только в Poccии, но и у нас во Франции une enfant aussi ravissante… Такую красивую, симпатичную, умную и вместе с тем несчастную. Un charme qui vous fait venir les larmes[428]428
  Очарование, вызывающее слезы. (франц)


[Закрыть].

Эльза вдруг смутилась и вся вспыхнула.

– И я с ним согласен. Вы милая девочка и жалкая девочка… Если бы я был богат, я бы спас вас от вашей обстановки… И вас и вашего брата… И я ему это сказал. Он ответил: «Да. Но как? По какому праву? В какой форме?» И это… увы! правда. Мало иногда желать и иметь возможность сделать доброе дело. Надо на него иметь право, и нужна еще форма. Нищий просит милостыню и его протянутая рука, даже молчаливо снятая шапка дает всякому право помочь ему, а монета есть форма этой помощи! – восторженно начал философствовать Изидор, слушая сам себя. – А здесь кто даст это право? Сами вы еще несовершеннолетняя, чтобы распоряжаться собой. А форма? Ну, положим, Этьена можно отдать в хорошую школу, хоть в Париж. А вы? С вами что делать? Учиться вам уже немного поздно. В школе – не в такой, куда вы ходите теперь, – в настоящей школе вам будет стыдно очутиться среди десятилетних девочек. А со сверстницами вам быть нельзя – вас не примут… Что же? Выдать вас замуж, дав вам приданое, за хорошего человека. Пожалуй. Да ведь его надо искать, надо найти. А где…

– Я чужих денег и не возьму! – холодно произнесла Эльза.

– Ну, вот видите… Я тоже так подумал. Вы не из таких… Мало этого… Вы с простым рабочим счастливы не будете, а человек общества… Un monsieur… польстится, конечно, на вашу красоту, но жениться… Венчаться он не захочет.

Эльза вздохнула, понурилась и, глубоко задумавшись, снова перестала слушать ораторствовавшего старика.