Текст книги "Золушка"

Глава 21

В первые три дня своего пребывания в замке Эльза вполне оправдала носимое ею прозвище. Она вела себя, как дикий зверок, и именно как газель, то есть зверек чуткий, пугливый, робко озирающаяся огненными глазами вокруг себя и с грациозной быстротой вмиг уносящийся от всякой опасности, иногда лишь кажущейся…

Впрочем, Эльза-Газель стала настоящей дикой газелью среди обитателей замка почти поневоле и в силу обстоятельств. С вечера первого же дня она почуяла около себя трех врагов, одинаково опасных, хотя каждый действовал на свой лад.

Художник по два раза в день призывал ее к себе, творя с нее «куклу»-изваяние в натуральную величину… Голова и лицо уже начинали поражать сходством…

Но у коричневой куклы из глины, которая была так удивительно на нее похожа, был, однако обнаженный стан, голые руки и ноги… Эльза только изредка, совестливо или обиженно, тайком и искоса, взглядывала на работу художника… и тревожилась, стыдилась, оскорблялась и недоумевала… Девочке чудилось, что художник поступает нечестно по отношению к ней. Ведь было же условлено между артистом с графиней и ее матерью, что Монклер будет лепить из глины только ее голову. Впрочем, он это и делает! Всякий раз он был занят одной отделкой лица… А тело он на второй день вылепил без нее, «сам», то есть выдумал, сочинил…

«Да… Сам… Сам! – повторяла Эльза про себя. – Это все не с меня… У нее только лицо мое».

А между тем, от этого соображения ей было не легче. Девочке все казалось в будущем нечто, чем ей грозят. Ей, как чуткой газели, слышалась или чудилась опасность, еще пока укрытая утесами и ущельями, но уже приближающаяся к ней… Все же, надо быть наготове…

Монклер был добродушно ласков с Эльзой, старался, как бы понравиться ей, и стать ее хорошим приятелем, он постоянно угощал ее сластями, за которыми посылал в Териэль, шутил с ней и изыскивал все на свете, чтобы смешить ее… В его обращении не было и тени ухаживания. Он добивался простого дружеского расположения девочки, добивался быть с ней en camarade[273]273
  в качестве товарища (франц).


[Закрыть].

Но именно в этом старании, неумелом или неискусно скрытом, и чудилась Эльзе опасность. В этом всячески навязывающемся друге она предвидела своего врага. У него, очевидно, было что-то на уме и что-то для нее враждебное!

Второй человек, на которого косилась Эльза, был сам граф. Старик, лишь изредка встречая ее в замке и раза два встретив в парке вместе с субреткой, любезно заговаривал с ней, говорил по нескольку слов и удалялся… В пустых незначащих словах не было ничего особенного. Но взгляд старого графа, его слащавые глаза, окруженные морщинами, смущали девочку. Она сама себе не верила и спрашивала себя, не грезится ли ей то, что она видит в них. Неужели и граф Отвиль, знатный и богатый человек, важный землевладелец и депутат от их округа… может походить на людей вроде…

«Ну, хоть вроде урода и нахала Филиппа!» – невольно сравнивала Эльза.

И против воли, девочке постоянно казалось, что во взглядах, украдкой бросаемых на нее важным владельцем замка и депутатом, было что-то такое же отвратительное, что раздражало ее в рабочем с мельницы.

Однако Эльза, размышляя о графе Отвиле, постоянно уверяла себя, что она ошибается, и что старик неумышленно «противно смотрит». Тем не менее, раза два, завидя в парке старого графа и будучи одна, Эльза искусно избежала встречи и разговора с ним.

Относительно третьего человека, считаемого девочкой своим врагом, не могло быть ни сомнений, ни недоразумений. Виконт Камилл не стеснялся и вел себя по отношению к Эльзе прямо и открыто дерзким образом…

«Этот уже совсем Филипп», – говорила себе девочка, для которой рабочий с мельницы стал вдруг в замке каким-то мерилом.

Разница между графом и виконтом была та, что старик смотрел лисой, а молодой человек волком. Первый будто стеснялся посторонних и свидетелей, второй действовал, говорил и глядел, не стесняясь никем и ничем.

Виконт на второй же день сказал Эльзе при графине:

– Mademoiselle Gazelle, я собираюсь от тоски начать за вами ухаживать. Можно?

– Зачем? – просто отозвалась Эльза, прямо и твердо глядя ему в лицо и выдерживая его насмешливо заигрывающий взгляд.

– Зачем? Pour vous séduire[274]274
  Чтобы соблазнить вас (франц).


[Закрыть].

Эльза презрительно улыбнулась и хотела ответить резко, что это будет очень мудрено, но графиня ответила за нее:

– Peine perdue![275]275
  Напрасный труд! (франц)


[Закрыть]

Гувернантка мальчуганов мисс Эдвин почему-то с первого же дня возненавидела Эльзу, неприязненно взирала на нее и девочка старалась избегать ее, как и ее неблаговоспитанных питомцев.

Зато у нее неожиданно оказался новый и настоящий приятель в лице старого привратника, человека с несколько оригинальным прошлым.

Господин Изидор Мартен уже более десяти лет был консьержем в замке Отвиль и недаром пользовался большой известностью в округе. Старик уже за шестьдесят лет, но бодрый, живой, умный, страстно любил чтение, был яростный политикан, подписчик на «Petit Journal» и на «Gazette de France». Первый журнал он выписывал почти со дня его основания, то есть лет уже тридцать, а второй, давно отпраздновавший столетие существования, он стал получать с тех пор, как появился в Отвиле.

Господин Изидор, на вид личность более или менее заурядная, был человеком с одной характерной особенностью, которую и сам в себе не подозревал или объяснял не верно. Еще будучи сравнительно очень молодым человеком, он, оглянувшись сознательно вокруг себя в Mиpe Божьем, тотчас почувствовал в себе потребность жить не так, как хочется, а как подсказывает самообожание. Жить не для себя, а для других. И этим, так или иначе, если и не быть выше толпы, то всегда, всячески, старательно отличать себя от нее чем бы то ни было.

И с этих двадцати пяти или тридцати лет Изидор как бы надел на себя костюм, избранный из многих других, избранный очень умно, догадливо и лукаво. И остался в нем до старости.

Костюм этот стал еще ярче впоследствии. Мартен, будучи главным заведующим большого ресторана в Париже с обычными званием «gérant»[276]276
  управляющий (франц)


[Закрыть], стал приглядываться к элегантной и веселой толпе молодых прожигателей жизни, которые посещали этот Café-Royal, где он приглядывал за гарсонами и за кухней.

Это было в дни славы и могущества Второй Империи. Звезда Наполеона III была в зените. И, в те самые дни, когда представители многих древнейших французских фамилий становились бонапартистами, господин Изидор, не принадлежавший по своему происхождению или по своим политическим убеждениям ни к какой парии, так как таковых убеждений у него и быть не могло, внезапно объявился отчаянным и яростнейшим легитимистом.

В его маленькой комнатке появились те самые портреты короля и королевы – мучеников, которые висят и теперь.

Изидор Мартен сообразил, что быть легитимистом – костюм несравненно красивейший для человека, вышедшего из крестьян. Если бы он был на службе или мечтал сделаться членом какого-либо бюро, какой-либо администрации, то, конечно, было бы выгоднее стать бонапартистом, но существуя на свете в качестве «gerant» в ресторане и мечтая открыть свой собственный кабачок, Изидор не нуждался в благорасположении правительства.

В этом стремлении отличиться от толпы он, однако, едва не пострадал серьезно.

В день покушения на жизнь императора, совершенного итальянцем Орсини, Изидор, будучи в густой толпе народа, осаждавшей здание Оперы, близ которой произошло покушение, вел себя так мятежно, что был арестован. Он прямо заявил в толпе, что было бы очень хорошо, если бы Badinguet, – кличка Наполеона, – был убит, а на его место Франция призвала бы Генриха V. Разумеется, странного легитимиста, заведующего рестораном, недолго продержали под арестом, приняв за придурковатого выскочку и, пригрозив ему, выпустили.

Но явившийся вновь к исправлению должности Изидор сразу увидел, что он сделался в Café-Royal некоторого рода знаменитостью. И с этого дня он начал уже напропалую рисоваться своими политическими убеждениями. Прежде всего, он завел визитные карточки, на которых значилось – «Isidore Martin, legitimiste», а внизу стояло мелкими буквами, как бы обозначая его звание: «Plus royaliste que le roi»[277]277
  «Изидор Мартин, легитимист. Больше роялист, чем сам король» (франц)


[Закрыть].

Если недавно имя заведующего рестораном, попав в газеты вследствие ареста, обежало весь Париж, то теперь несколько сотен карточек этого забавника-фрондера распространилось по всему Парижу.

Разумеется, все хохотали над карточкой, но шли в кафе-ресторан, чтобы посмотреть на заведующего им. Успех был колоссальный. Такой, какой только может быть в новом Вавилоне. Разумеется – успех порций бифштекса, омлета и чашек кофе.

Сообразительный Изидор рассчитался со своим патроном, а затем открыл свой собственный ресторан около площади Бастилии, но опять – с загадочным наименованием.

Мартен, подав прошение на открытие ресторана, заранее изготовил вывеску огромных размеров с ярко золотыми буквами и радостно принялся устанавливать ее над входом. Надпись гласила: «Café-réstaurant a Henry Cinq»[278]278
  «Ресторан Генриха Пятого» (франц)


[Закрыть].

Разумеется, полиция тотчас стащила вывеску, уничтожив ее, а Мартену объяснили в префектуре, что его имя уже хорошо известно агентам тайной полиции, и посему ему рекомендуется вести себя более или менее смирно.

Но Мартен не унялся и добился того, что ему позволили нацепить вывеску: «Café-réstaurant aux Cinq Henry»[279]279
  «Ресторан Пяти Генрихов» (франц)


[Закрыть]. Разумеется, происшествие и новая выходка тоже прогремели, а праздная парижская толпа повалила в ресторан «Пяти Генрихов», болтая о том, что вывеска мистификация и насмешка над правительством, а ресторан назван в честь претендента на престол Франции.

Став более свободен в качестве хозяина, Изидор начал много читать, еще более заниматься политикой и трактовать со своими приятелями и знакомыми о шансах спасения Франции под державой Генриха V. Прежде всего, яростный приверженец графа Шамборского занялся чтением, чтобы узнать, кто такие были предки этого Генриха V и каким образом Бурбоны потеряли престол, а главное, узнать и понять, что собственно за событие la grande Révolution, которое всем его знакомым легитимистам представлялось ввиде явления миpy самого Антихриста.

Одним словом, Изидор занялся чтением истории.

Сильнейшая тоска часто одолевала его, но он нашел от нее лекарство, или стимул к продолжению чтения. Все, что он прочитывал днем, он рассказывал вечером. И это доставляло ему наслаждение. Иногда он зазывал знакомых приятелей и даже незнакомых людей в свой ресторан, даром угощал их, заставляя выслушивать целые речи, целые тирады из истории Франции. Друзья, утомленные его рассказами, частенько говорили ему:

– Mais oui, oui! Connu! Connu![280]280
  Да! Это нам все известно (франц)


[Закрыть]

Но Изидор продолжал подробно рассказывать, как был убит Генрих III, или как мальчишески был влюблен Генрих IV в Гарбиэль Д’Эстрэ и т. д. Слушатели, ради дарового вкусного обеда или ужина, все это выслушивали, и патрон «Пяти Генрихов» был бесконечно счастлив.

Впрочем, через год или два Изидор, начитавшийся всяких мемуаров, в том числе вызубривший хронику «de l’Oeil de Boeuf», или «Круглого окна», разумеется, мог рассказать уже действительно интересные для своих слушателей интимные подробности нравов при дворах Людовиков XIV и XV.

Однако, дела ресторатора-политикана шли не очень, а затем пошли еще хуже. Наконец, однажды, в те самые дни, когда Изидор, просветившись, уже мечтал сам начать писать свои мемуары про времена короля «La Poire» императора «Badinguet», он прогорел… Он очутился на улице, не имея даже возможности продать инвентарь и движимое имущество своего ресторана, так как все было в плачевном состоянии.

Один из его приятелей предложил ему скромное место заведующего «порядком» в банкирской конторе. Увы! Знаменитый легитимист должен был теперь смотреть за чистотой помещения и состоять по пыльной или мусорной части.

Конечно, прославившийся фрондер времен Наполеона, известный во всем Париже своими визитными карточками, долго не мог примириться со своей судьбой и утешиться. И много мест, по крайней мере, семь или восемь, переменил неугомонный лицедей-легитимист, когда, наконец, по рекомендации попал в консьержи замка Отвиль, где, уже утомленный своей «политической карьерой», перестал мечтать о славе.

Место оказалось спокойное, Отвили обращались с ним ласково и, главное, крайне вежливо, а в районе и в Tepиэле monsieur Isidore стал сразу другого рода знаменитостью. Про него говорили, что он знает все на свете, и, изумляясь, рассказывали, что он и химик, и астроном, и философ.

Наконец Генриха V уже не было на свете, а легитимистам пришлось сделаться орлеанистами или Blancs d’Espagne или ренегатами. Лагерь республиканцев вокруг Изидора все увеличивался. Сначала изо всех щелей появились гамбеттиеты, а затем зародились и вдруг пошли расти, как грибы – буланжисты, опортунисты, ферристы, гедисты и всякие прочие «исты». Но Мартен всех их называл «Saligaudistes»!

Граф Отвиль – сын известного роялиста – был еще недавно усердным бонапартистом, как вдруг сделался Янусом-республиканцем, Raillé, и тотчас попал в палату депутатов.

За все это время всяческих превращений в стране, Изидор остался себе верен и именовал себя званием собственного изобретения: «Légitimiste quand même»[281]281
  Легитимист вопреки всему (франц).


[Закрыть].

А про орлеанов он продолжал выражаться:

– Les descendants du traitre![282]282
  Потомки предателей (франц)


[Закрыть]

Одно время старика смущало, как бы свежеиспеченный республиканец Отвиль не выкинул его вон из его «Домика консьержа», и как бы опять не пострадать за свои политические убеждения. Однако вскоре лукавый старик понял, что республиканцу графу Отвилю очень нравится иметь привратником в замке отчаянного монархиста «qui a fait ses preuves»[283]283
  «проявившего себя» (франц)


[Закрыть], и который оказался вдобавок остроумнее господ les blancs d’Espagne, изобретя себе звание «Легитимист вопреки всему».

В действительности старинные дворяне, давно ставшие политическими ренегатами, забавлялись своим слугой как бы в оправдание самих себя. Отвили подшучивали над его любовью к чтению, его водевильным политиканством, над событиями его прошлой жизни, арестом, рестораном «Пяти Генрихов» и даже над его портретами Людовика и Марии-Антуанетты. И привратник замка частенько служил темой забавных разговоров с гостями из Парижа.

Впрочем, безукоризненно чистоплотная и чопорная фигурка маленького старика с театрально важной, но вместе с тем с сугубо почтительной манерой разговаривать с господами – нравилась всем, и Отвилям, и их гостям.

Конечно новой обитательнице замка, девочке из домика железнодорожного сигнальщика, этот добрый, вежливый и чистенький старичок понравился сильно. Эльза нашла в этом человеке то, что инстинктивно любила – искренность и простоту. Изо всех обитателей замка он показался девочке самым честным. Кроме того, он всегда радостно встречал девочку, и она с удовольствием заходила в eго маленький, безукоризненно чистенький домик.

Изидор, давно не ораторствовавший, так как последнее время хворал и не отлучался к знакомым в Териэль, был радехонек, что мог заполучить девочку в качестве слушательницы и ученицы. Он без конца повествовал различные истории, и с наслаждением слушал самого себя. Но, кроме того, на этот раз он понимал, что видит перед собой довольно умную и любознательную девочку, которая с трепетом слушает его, распахнув удивленные глаза, не проронив ни слова, или жадно расспрашивает, с воодушевлением вникая во все, о чем бы ни шла речь.

Не прошло и трех дней, как Эльза уже любила старика, а одинокий monsieur Isidore стал серьезно и искренно относиться к этой умной «petite gazelle qui veut tout connaître, tout savoir»[284]284
  «маленькая газель, которая хочет все знать и все уметь» (франц).


[Закрыть].

Глава 22

Однажды после целой почти недели пребывания Эльзы в замке случились две довольно простые и заурядные вещи, но имевшие, как оказалось впоследствии, огромное значение в жизни девочки… Она почти не обратила внимания на эти два случая, но позднее, она вспомнила, что произошли они в один и тот же день. Со временем она стала чаще вспоминать о них, так как они сыграли немалую роль в ее последующей жизни.

Граф и русский – вошли в ее жизнь!..

Отбыв однажды свое скучное и утомительное занятиe – сидеть не шевелясь перед скульптором, Эльза наконец весело отправилась к своему новому другу в его домик. Изидор на этот раз оказался хворающим, был не в духе и не стал ораторствовать о королях Франции.

Когда Эльза, не желая стеснять друга, собралась уже уходить, старик обратился к ней с просьбой. Так как граф позволял привратнику брать для чтения книги из библиотеки замка, то Изидор попросил Эльзу принести ему следующий пятый том «Путешествия вокруг света» Дюмон-Дюрвиля. Он объяснил девочке, где библиотека, в какую дверь из коридора надо войти, и в каком шкафу найти книгу. Эльза охотно согласилась и пустилась бегом услужить доброму старику.

В первый раз девочка рассмотрела, что в коридоре были в ряд три большие и одинаковые двери из дуба с красивой отделкой и одна дверь попроще и поменьше… Изидор объяснил ей, что в библиотеку ведет вторая дверь от столовой. «Но считать ли маленькую дверь?» – думала Эльза, застыв в нерешительности.

Сообразив, что если она и ошибется, то большой беды не будет, Эльза смело отворила первую большую дверь после маленькой и, глянув в комнату, увидела два больших шкафа, картины и высокие кресла, обитые красной кожей. Не успела девочка осмотреться с порога на затейливую обстановку комнаты, как из угла раздался громкий голос, от которого она невольно вздрогнула:

– Ба! Дорогая гостья. Soyez la bienvenue, mademoiselle Caradol[285]285
  Добро пожаловать, мадемуазель Карадоль! (франц)


[Закрыть].

И навстречу к Эльзе двинулся сам граф Отвиль, поднявшийся с кресла с книгой в руках.

– Pardon![286]286
  Извините! (франц)


[Закрыть] – воскликнула Эльза.

Испугавшись, сама не зная чему, девочка резко захлопнула дверь и собралась бежать прямо к себе, отложив поручение старика до другого раза.

Но дверь тотчас же снова отворилась, и граф вышел в коридор. Эльза окаменела на месте, словно виноватая.

– Нет! Нет. Коль скоро вы ко мне попали волей судьбы, то пожалуйте, – настойчиво и любезно заговорил он. – Я покажу вам много интересных вещей… Мы поболтаем. Мне сейчас нечего делать и я скучаю до смерти.

Эльза застыла в нерешительности.

– Извините, я ошиблась! Я не знала, какая дверь мне нужна… Я думала, что…

– Знаю, знаю! Такова судьба… Пожалуйте!

И граф уже собирался взять Эльзу за талию, чтобы заставить все же войти. Девочка поневоле, хотя и сильно смущаясь, снова переступила порог.

– Садитесь! – весело воскликнул граф. – Прежде всего, не смотрите на меня, как на депутата и пожилого человека. Traitez moi en camarade![287]287
  Будьте мне просто товарищем (франц).


[Закрыть] Несмотря на мои годы, я такой же весельчак, как и любой двадцатилетний. И вдобавок я обожаю хорошеньких женщин.

Усадив Эльзу в огромное кресло, куда могли бы поместиться три таких девочки, как она, граф сел напротив и стал ее обо всем расспрашивать. Начались все те же вечные вопросы о том, кто она, чем занята, что делает, где ее отец и мать, кто они такие. И расспросы привели все к тому же жгучему вопросу о ее происхождении.

По счастью граф не стал настаивать подробно на том, что больше всего раздражало Эльзу, и спросил, бывала ли она когда-нибудь в Париже?

– Никогда! – отозвалась она.

Граф ахнул и начал рассказывать: что такое Париж, как там весело, и затем перевел речь на то, что Эльзе надо бы так устроиться, чтобы жить в Париже. Такая хорошенькая девочка вправе не только не озабочиваться заставами на железной дороге, но вообще не иметь никакой работы, а жить в довольстве, спокойно и весело. И вдруг, наклонившись, старик взял Эльзу за руку:

– Выслушайте внимательно, ma jolie enfant[288]288
  мое прелестное дитя (франц)


[Закрыть], что я вам скажу, – вымолвил он.

Его старческое сладко-приторное и лукавое лицо показалось вдруг Эльзе настолько отвратительным, что урод Филипп показался бы сейчас напротив графа очень недурным малым.

Эльза высвободила свою руку. Граф снова потянулся за ней… Сдвинувшись с кресла, он еще ближе наклонился к девочке, ухмыляясь ей в лицо. Эльза быстро поднялась.

– Позвольте мне уйти? – выговорила она.

– Voyons! Voyons![289]289
  Как же так! (франц)


[Закрыть] – вымолвил граф нежно и укоризненно. – Ne faites pas l’enfant[290]290
  не ребячьтесь (франц)


[Закрыть], вы ведь уже взрослая и умная девушка. Скажите мне лишь одно слово… – Граф запнулся, будто колеблясь, и вдруг прибавил: – Одно слово, дитя мое… И у вас будет все: деньги, счастье, наряды…

И вместе с тем, поднявшись тоже, граф обошел ее и стал между ней и дверьми. Это нежданное объяснениe, и это движение подействовали на Эльзу, взбесили ее и сразу изменили выражение ее лица.

Разнородные чувства быстро и легко отражались и сменялись на лице пылкой креолки и моментально вполне преображали красивые черты, иногда делали его восторженно оживленным, иногда грациозно-угрюмым, иногда же искажали его совершенно. Лицо темнело, дурнело, а широко раскрытые глаза искрились злобой.

И теперь с графом случилось то же, что бывало и с другими. Он отступил на шаг от дико озлобившегося юного существа и, изумленно застыл, вглядываясь в ее лицо.

– Comment? Un ange comme vous[291]291
  Как? Такой ангел как вы (франц)


[Закрыть], – заговорил он, – может иметь вдруг такое выражение лица! Мгновение назад вы были ангелом, и вдруг…

– Нет, я далеко не ангел, monsieur le comte![292]292
  господин граф (франц)


[Закрыть] – холодно ответила Эльза. – И если желаете, спросите, чем считает меня Баптист, которого вы знаете.

– Знаю, знаю! Я его очень люблю – прекрасный малый. Un excellent garçon[293]293
  Превосходный мужчина (франц).


[Закрыть].

– Неужели! Первый раз слышу, чтобы о нем так отзывались. C’est un miserable![294]294
  Обыкновенное ничтожество! (франц).


[Закрыть]

– Ба! – удивился граф и вдруг прибавил; – Ах, ну да, понимаю. Вы его ненавидите за… Понимаю! Ну, и чем же он вас считает?

– Une vielle sorcière en nourrice[295]295
  Коварной и опасной ведьмой-служанкой (франц)


[Закрыть].

Граф расхохотался сиплым, противным смехом и вымолвил нараспев точно так же, как и его сын:

– Charmant! Cha-ar-mant![296]296
  Прелестно! Пре-лест-но! (франц)


[Закрыть]

Дверь в эту минуту неожиданно растворилась. На пороге появилась графиня и, остановившись, иронически оглядывала и мужа, и Эльзу.

– Признаюсь, не ожидала такого! – вымолвила она, – И меня крайне интересует, как это произошло? Vous etes impayable, mon cher ami![297]297
  Вы неугасимы, мой дорогой друг! (франц)


[Закрыть] – обратилась она к мужу. – А в данном случае скажу: impayable et impitoyable[298]298
  неугасимы и всеядны (франц)


[Закрыть]. Вы скоро будете ухаживать за новорожденными девочками. Я сейчас слышала слова en nourrice. Да, грудным младенцам и тем нет пощады.

Граф слегка насупился, но, продолжая улыбаться кривой ухмылкой, обратился к Эльзе:

– Сажите правду, mademoiselle Elza, оправдайте меня от обвинения, от клеветы. Скажите, как вы оказались здесь?

Эльза, смущаясь снова, объяснила графине свою ошибку.

– Ну, славу Богу! – ответила графиня. – А я уж подумала, что вы, – обернулась она к мужу, – que vous faites des progres![299]299
  делаете успехи! (франц)


[Закрыть] Пойдемте со мной, дитя мое! Но помните… послушайтесь моего совета… Пока будете в замке, старайтесь не переступать порога этой комнаты! – показала графиня на дверь.

– Vous êtes ridicule, chère ami![300]300
  Вы, смеетесь, дорогой друг! (франц)


[Закрыть] – отозвался граф, выпрямляясь и меряя жену с головы до пят комически-надменным взглядом.

Но графиня уже обхватила Эльзу рукой, пропустила вперед себя в дверь и вышла за ней. Затем она позвала свою субретку и показала ей Эльзу:

– Смотрите. Только что спасла… Пожалуйста, не забывайте, Жюли, что я вам сказала! Отнеситесь к этому серьезнее! Начало уже положено…

– Как? – изумленно отозвалась горничная.

– Да. Я, разумеется, была права. Так, пожалуйста, не забудьте!

– Будьте спокойны, графиня! Если так, то я действительно, буду внимательнее. Я думала, что это все напрасные опасения. Да, впрочем, la personne en question[301]301
  обсуждаемая персона (франц)


[Закрыть] совсем не то, что мы думаем. Хотя я мало знаю ее, но уже заметила. Она умеет царапаться и кусаться.

– Да, кажется! – отозвалась графиня, улыбаясь.

Жюли позвала за собой девочку и вместе с ней прошла в комнату, ей отведенную, маленькую, но светлую, обращенную на солнечную сторону. Из окон видна была часть того же цветника и часть того же ландшафта, которым любовалась Эльза в первый день своего прибытия в замоке с балкона Монклера.

– Сидите, ma chère enfant, больше в вашей резиденции! Делайте, что хотите, – объяснила Жюли. – Гулять в саду и в парке вы будете со мной или с господином Изидором. Если будет скучно сидеть, сложа руки, то я вам могу дать работу, например, шить что-нибудь.

– Мне не из чего шить, – заметила Эльза.

– Я вам найду какую-нибудь материю. Ну, хотите, засядьте за блузу для вашего братишки!

По внезапно оживившемуся лицу девочки Жюли увидела, что предложение ее привело Эльзу в восторг.

– Вот и отлично! Я принесу прелестную синюю материю, на вид совершенный шелк. Она английская и ей нет износу. Нарежем с вами выкройку на рост вашего мальчугана, и вы будете сидеть и работать.

– Но ведь это чужой шелк?

– Ах, полноте! Он стоит франк за метр. И что же для графини, если вы истратите хотя бы двадцать метров, она будет очень даже рада!

Эльза невольно потянулась поблагодарить Жюли, и субретка тотчас же расцеловалась с ней, прибавив:

– Вы уже успели faire la conquête de tout le monde[302]302
  завоевать весь мир (франц)


[Закрыть] в замке, а понемногу и я присоединюсь к числу очарованных. Vous êtes une charmante enfan![303]303
  Вы – прелестное дитя! (франц)


[Закрыть] Главное, что мне в вас нравится – это, что вы умеете огрызаться. Ведь я слышала, каких молодых людей вы любите… Забыли? Ну, то, что вы сказали виконту еще при знакомстве.

– Графиня не рассердилась на это? – спросила Эльза тревожно.

– Что вы! Напротив… Она тогда при мне, идя завтракать, сказала Камиллу, – ну, вот дождался, наконец, того, что les petites villageoises[304]304
  маленькие селянки (франц)


[Закрыть] тебе читают мораль!

В эту минуту на дворе замка раздался стук копыт и колес. Жюли выскочила в свою комнату поглядеть в окно. Эльза последовала за ней.

– Le voila![305]305
  Вуаля! Ну вот! (франц)


[Закрыть] Вот он! Глядите! Это будет вам любопытно!

Эльза высунулась и увидела, как из экипажа вышел господин среднего роста и поднялся на крыльцо.

– Видели? – спросила Жюли.

– Видела. И что же?

– Ну, это он и есть!

– Кто?

– Русский.

– Русский?! – воскликнула Эльза! – Да точно, ведь это он! Тот самый, которого я… – Но Эльза запнулась. Это был тот человек, которого она видела у заставы, и которого кучер назвал поляком.

Горничная поняла по-своему восклицание девочки и объяснила ей:

– Разумеется, дитя мое! Ведь я шутила. Он такой же человек, как и все другие, живущие на свете. Даже, скажу вам, очень милый и очень добрый. Вот он уж, конечно, никогда себе не позволит с вами того, что позволяет и граф, и Камилл, и хотя бы даже Монклер. Если судить по нему, то русские менее дерзки с женщинами… Впрочем, это иногда очень даже обидная вещь! – вдруг рассмеялась Жюли.