Текст книги "Золушка"

Глава 33

Вся семья Отвилей привыкла к девочке и полюбила ее, но за время ее пребывания у матери все, часто поминая ее, называли ее всякий своим прозвищем, ей данным:

– Mais que fait donc notre… Gazelle, Lutin, Psyché, Négrillon, Singe, Cherubin?[429]429
  Ну, что делает наша… Газель, Бесенок, Психея, Негритенок, Обезьянка, Херувимчик? (франц)


[Закрыть] – спрашивали все друг у друга.

Эти разнородные прозвища, выражавшие понятия, не имеющие ничего общего между собой, – как Психея и обезьяна, бесенок и херувим, – свидетельствовали лучше всего, что девочка была незаурядным существом. Вместе с тем они доказывали, что Эльзу никто вполне еще не знал, не понял и не определил для себя ее нравственного облика.

Самым верным, хотя и неполным определением было все-таки выражение Аталина:

«Прелестный несчастный ребенок».

«Un diamant dans la boue»[430]430
  «Бриллиант в грязи» (франц)


[Закрыть] – думал про себя Изидор.

И это определение было еще ближе к истине.

Едва только графиня проснулась, как спросила у Жюли, явилась ли Газель, и горничная доложила, что она давно уже сидит у привратника, но, похоже, что не в духе или хворает.

Монклер, посвистывая, прохаживался в своей мастерской улыбающийся, довольный и уже отдал приказ, чтобы как только le petit singe[431]431
  маленькая обезьянка (франц)


[Закрыть] напьется кофе, чтобы сейчас же посылать к нему.

Графиня, выйдя из уборной, поздоровалась с ожидавшим ее пасынком и тотчас объявила ему:

– Ну, слава Богу, сегодня Монклер нас пощадит. La Psyché пришла, а с ней вместе и мир в дом вернулся.

– Мир! – воскликнул виконт комично. – Я думаю, наоборот, грядет междоусобица. Le potin, le diable et son train![432]432
  Скандальное и опасное дело! (франц)


[Закрыть]

– Почему же…

– А плечи? Плечи ведь нужны теперь.

– Так что же?

– Я вам, maman, говорил и повторяю. Се lutin[433]433
  этот бесенок (франц)


[Закрыть] лучше даст себя зарезать, нежели надеть платье, которое вы ей приготовили.

– Quelle idée![434]434
  Какая идея! (франц)


[Закрыть]

– Точно вам говорю! Поверьте моему опыту и знанию женщин… Этот негритенок все-таки женщина.

– Однако, надо это устроить, – заявила графиня, раздумывая. – Иначе Монклер опять нам отравит существование своим ворчанием. Да, оно ему и действительно необходимо, чтобы окончить работу.

– Каприз художника… Лицо, я еще понимаю, необходимо. Иных черт лица не выдумаешь, когда и уловить-то их нужно вдохновение, нужен талант… А плечи, бедра, une jambe, un bras[435]435
  ноги, руки (франц)


[Закрыть] – пустяки. Монклер может приделать плечи с вас, даже с Жюли.

– Так ты полагаешь, – лукаво улыбнулась графиня, – что я могу еще тоже poser pour une Psyché?[436]436
  позировать, изображая Психею (франц)


[Закрыть] Спасибо за комплимент…

– Pas tout du long[437]437
  ну, не полностью (франц)


[Закрыть], – рассмеялся Камилл и прибавил вдруг такую остроту, что графиня взмахнула обеими руками, потом оглянулась, нет ли кого в комнате и затем вымолвила отходя:

– Ты, Камилл, невозможен! Тебе, что гостиная, что бульвар, что un estaminet[438]438
  кабак (франц)


[Закрыть] – все равно…

Между тем сам граф и Аталин гуляли вместе в парке, и когда они приближались к дому через палисадник, то услыхали голос повелительный и отчасти нетерпеливый:

– Эй! Смотрите, не задержите мне mon singe![439]439
  мою обезьянку (франц)


[Закрыть]

Это был Монклер, стоявший на своем балконе в белой рабочей блузе и с руками в карманах панталон. В зубах торчала большая сигара. Взлохмаченные длинные волосы, борода клином и выразительное лицо художника делали его фигуру оригинальной. В ней было какое-то могущество, власть и порыв… Монклер чувствовал приступ вдохновенья, знал, что сегодня он будет работать хорошо, оживленно, отдастся своей глине весь, corps et âme…[440]440
  и телом, и душой (франц)


[Закрыть]

Граф и Аталин подошли под самый балкон, выступавший на высоте четырех метров и, закинув головы, стали глядеть на художника. Им обоим одновременно пришла та же мысль.

– Вы сегодня настолько в духе, что даже издали видно, что Газель в замке, – сказал граф Отвиль.

– Все, что вы сегодня сделаете, вы поправлять не будете, – добавил Аталин и, обернувшись к графу, прибавил шепотом: – Вы часто спрашивали, что такое хороший русский мужик, породистый и характерный. Вот вам.

– Vrai?[441]441
  Правда? (франц)


[Закрыть] – удивился граф, еще больше задирая голову на балкон и Монклера.

– Да. Только надо подпоясать блузу шнурком или веревочкой.

– Зачем?

– Русскую рубашку подпоясывают всегда. А это мужественное лицо, эти длинные волосы и борода на белом полотне… Vous avez la un paysan russe… peu s’en faut[442]442
  перед вами настоящий русский крестьянин… или почти настоящий (франц)


[Закрыть].

– Вы слышите… – проговорил Монклер сквозь зубы и грызя сигару. – Не задержите мне моего негритенка вашим любезничаньем. Я как на иголках в ожидании, ибо чувствую себя в ударе… Да, messieurs… В такие минуты я счастлив, что я скульптор, а не депутат, не министр, даже не пейзажист или музыкант. Да… Священная Истоpия не солгала, когда сказала, что последнее и главное деяние Творца в конце миротворения было – скульптурный сеанс. Первый ваятель был Господь Бог. Да. Бог был прежде скульптором, а затем уже стал правителем Mиpa.

– Qu’est се que vous nous chantez là?![443]443
  Что вы там поете!? (франц)


[Закрыть] – воскликнул граф. Но Аталин, уже догадавшийся, начал смеяться.

– А сотворение Адама и Евы, mes frères![444]444
  братья мои! (франц)


[Закрыть] Из чего и как они произошли на свет?! – воскликнул Монклер с балкона с таким жестом и поддельным пафосом, к каким прибегают католические священники, проповедуя с кафедр церквей…

– Oui, mes frères! – продолжал сверху скульптор, – Le Seigneur, avant de devenir maitre et juge supréme, a daigné se faire sculpteur[445]445
  Да, братья мои! Господь, прежде чем стать Всевышним, соизволил сначала стать скульптором (франц).


[Закрыть].

– Позвольте, однако… Исключите Еву… Она не из глины и не тем способом… – начал было Отвиль, но художник прервал его и, продолжая театрально жестикулировать, заговорил нараспев:

– Исключаю, уступаю, mes frères… Но фокусов не допускаю… Ева тоже изваяна, но при содействии самого Адама. Только один мужчина, в минуты тягостного одиночества и восторженных мечтаний о товарище, себе подобном, но лучшем, идеализированном, мог выдумать, зачать и выполнить то, что именуется нами «женщина». Oui, mes frères. Eve est le chef-d’oeuvre du Créateur, mais Adam aidant[446]446
  Да, братья мои, Ева – шедевр Творца, но только помогающего Адаму… (франц)


[Закрыть]…

И вдруг Монклер быстро обернулся к дверям балкона, спиной к стоящим внизу и воскликнул:

– Viens! Viens, fille d’Eve… N’aiye pas peur[447]447
  Заходи! Заходи, дочь Евы… Не бойся. (франц)


[Закрыть]. У меня нет плода, который я хотел бы предложить.

Через мгновенье в дверях балкона появилась Эльза задумчивая и угрюмая, но увидев стоящих внизу, она тотчас попятилась и снова скрылась из их глаз.

– Ба, ба, ба… – воскликнул громко художник. – Счастье мое, что я уже окончил лицо… Что с вами было?..

Аталин хотел увидеть девочку, но, вероятно, Эльза, ответив что-нибудь удивившее художника, совсем скрылась в студии, потому что Монклер развел руками и, тоже уйдя с балкона, затворил за собой дверь.

– Я заметил еще вчера, что она немного чем-то расстроена, – сказал Аталин графу. – Мне жаль эту девочку. Странная эта семья, – прибавил он, двинувшись за ним. – И мать, и сестра, и братишка… И этот сожитель неизвестной национальности.

Но граф ничего не ответил. Полагая, что он думает о чем-то другом, Аталин взглянул на него, и двусмысленность лица старика, какое-то лукавое равнодушие, озадачило его.

«Он это все знает лучше меня, – подумалось Аталину, – но говорить об этом не хочет. Почему?»

И идя около молча шагающего графа, он задумался.

Между тем Монклер, оглядывая Эльзу, становился все мрачнее. Он ожидал ее в другом новом платье более открытого покроя с вырезным лифом ради того, чтобы лепить ее шею и плечи… Эльза сменила свое нелепое голубое платье на то же, подаренное ей графиней, в котором она ходила первые дни пребывания в замке.

– Вам приготовили другое платье. В этом вы мне не нужны| – сурово заявил Монклер.

– У того лифа нет. Его нельзя надеть, – ответила она.

– Как нет? Я его видел. Что вы сочиняете?

– Я вам говорю, что того надеть нельзя! – тихо, твердо и решительно вымолвила Эльза. – Я его сейчас видела у Жюли.

– Qu’est се que vous bavassez![448]448
  Что вы болтаете! (франц)


[Закрыть] – резко воскликнул скульптор. Грубое слово вырвалось у него как бы поневоле, настолько он был рассержен.

Но едва Эльза успела назвать имя горничной, как кто-то постучался в дверь, и на пороге появилась сама Жюли. Многозначительно и двусмысленно улыбаясь, она вошла театральным шагом ради шутки, приблизилась к Монклеру и присев не хуже маркизы времен Людовика XV, грациозно и чинно подала ему записку.

Монклер, сердито удивляясь, развернул листок бумаги и, пробежав его глазами, выговорил:

– Vous m’embetez avec toutes vos simagrées[449]449
  Вы меня утомили со всем вашим притворством (франц).


[Закрыть]. Это еще что? Я сегодня в ударе, в духе и должен из-за прихотей…

– Это очень, очень серьезно, сударь, – сказала Жюли. – Можно все совсем испортить. Немного терпения – и все отлично устроится.

Монклер быстро обернулся в Эльзе, очевидно собираясь что-то спросить у нее, но Жюли предупредила его:

– Графиня просит вас никому не говорить о том, что она вам тут пишет. Никому! – многозначительно прибавила горничная.

– Sacré nom de nom![450]450
  Святые небеса! (франц)


[Закрыть] – уже смягчаясь, но нетерпеливо и досадливо заворчал Монклер. – Надо быть с вами святым, а не человеком. Ну, ступайте. Скажите, что я волосы на лбу и уши буду исправлять. Как это приятно… Чувствуя в себе удачное настроение, заниматься ушами… Sacré nom… Ступайте…

Жюли вышла из комнаты и, пройдя весь замок, явилась с докладом к графине.

– Разумеется, взбесился, – сказала она. – Но не особенно. Я думала, кидаться начнет и кусаться. Я вошла, ломаясь и кривляясь, чтобы его рассмешить и показать вид, что мы смеемся этой незадаче. И это удалось. Он займется сегодня волосами и поправками. Самое лучшее, графиня, ne pas le prendre au serieux[451]451
  не принимать этого всерьез (франц)


[Закрыть]. Ведь эти артисты те же дети.

Глава 34

Среди дня, когда Эльза освободилась от художника, вся семья Отвилей сидела в гостиной, вернувшись с прогулки. Виконт Камилл рассказывал что-то накануне случившееся в Париже, куда он ездил на один день. Он смешил всех, изображая какую-то пожилую даму с зонтиком, причем роль зонтика играли щипцы, взятые им от камина.

Больше всех смеялись граф и два мальчика. Мисс Эдвин ежилась и сдерживалась ради приличия… Аталин сидел поодаль у окна за газетой, но, изредка отрываясь от чтения при взрывах хохота, невольно улыбался, хотя не слушал и не знал в чем дело.

Шутовство Камилла и общий смех вдруг прекратились.

В комнату вошла Эльза сказать графине, что Монклер просит ее прийти тотчас к нему в мастерскую.

Молодая женщина лениво и неохотно поднялась.

Художник был давнишний общий друг семьи, и балованный ребенок в доме, даже более избалованный и капризный, нежели двое мальчуганов сыновей. Все ему повиновались ради того только, чтобы он не ворчал и не брюзжал.

Отношения графини с артистом были странные. Она постоянно жаловалась и мужу и пасынку и друзьям на невыносимый характер Монклера и его капризы. А вместе с тем она протестовала лишь на словах, а на деле подчинялась ему вполне, всегда и во всем. Сам Монклер деспотически относился к другу графине, был несколько резок, но приличен при посторонних, и совершенно дико резок и даже груб, когда они бывали наедине. Будь Монклер моложе, все окружающие имели бы право начать подозревать сущность их дружеских отношений.

Пропустив графиню мимо себя из гостиной, Эльза хотела последовать за ней, но увидала в углу комнаты Аталина и невольно остановилась. Лицо ее прояснилось, и она пристально глядела на него…

– Как вы поживаете, la fille prodigue?[452]452
  блудная дочь (франц)


[Закрыть] – вскрикнул Kaмилл добродушно.

Аталин глянул через газету, увидел Эльзу и слегка кивнул ей головой. Но лицо его было серьезно. Не таким оно показалось девочке, каким было вчера, когда они весело беседовали в траве под мостом.

«Что же он в их присутствии боится быть фамильярным?»

Лицо Эльзы вдруг омрачилось, и она быстро вышла, не ответив виконту.

– Этого зверька нельзя упрекнуть в излишней вежливости, – сказал Камилл.

Англичанка захихикала.

– Она с душком, – заметил граф ухмыляясь. – Потому что африканская кровь… К тому же quoi donc?[453]453
  что из этого? (франц)


[Закрыть] Ведь это почти крестьянка – с фальшью в интонации добавил он.

– Я этого не нахожу, – вдруг отозвался Аталин из своего угла. – Она напротив… Très bien elevée, et distinguée de nature[454]454
  Очень возвышенна и отмечена самой природой (франц)


[Закрыть].

– Un sauvageon![455]455
  Маленькая дикарка (франц)


[Закрыть] – воскликнул граф.

– Да, дичок, но в которого, однако, можно и влюбиться – странно произнес Камилл, перемигиваясь с мисс Эдвин.

Англичанка умышленно ужаснулась и многозначительно вытаращила на него глаза, как бы говоря: «Что вы делаете? Догадается».

Аталин закрылся газетой и думал: «На чей счет? На счет графа или на мой?»

Эльза выйдя из гостиной, задумчивая и почти грустная, снова отправилась к своему другу Изидору.

Она сама не знала, что чувствует, но что-то на сердце сказывалось болью. Ее будто сейчас обидели. «Он» сделал кивок головой и равнодушное выражение лица…

«Но чего же я ждала? Чего я хочу?.. – спрашивала себя девочка. Не мог же он вскочить и броситься ко мне. Конечно, нет… А все-таки это лицо… Он будто даже не сознавал, что это я… А кивнул головой кому-то, вошедшему в комнату… Не зная и не видя, кому… Умышленно?!»

И Эльза, будто споря сама с собою, тихо двигалась через двор в домик привратника. Она защищала Аталина от невидимого обвинителя, который упорно нашептывал ей что-то. Этот обвинитель был ее сердце.

– Encore plus triste, la petite Gazelle[456]456
  Дела еще печальнее, маленькая Газель? (франц)


[Закрыть], – встретил девочку Изидор. – Mat-tin!?[457]457
  Сложный денек? (франц)


[Закрыть]

Между тем в доме готовился уже целый заговор против маленькой Газели.

Утром графиня совещалась с Жюли, а теперь о том же совещалась с Монклером. Перед тем, чтобы идти на сеанс к художнику, Эльза собралась было переменить платье свое на подаренное графиней, но к ее удивлению Жюли стала предлагать ей надеть другое, новое, сшитое за ее отсутствие. Платье понравилось девочке, но когда она его взяла в руки, то увидела, что лиф сделан наполовину или даже был просто как-то странно обрезан. Материи не хватило на плечи и шею. Совершенно так же, как в сорочках, которые видела она на Марьетте. А, эти сорочки?! Как часто смеялся над ними презрительно ее покойный отец, говоря о бесстыдстве женщин. Однажды Эльза заметила, что такие сорочки с открытым воротом и короткими рукавами, вероятно, должны быть более удобны для сна, нежели ее собственные с длинными рукавами и грубой сборкой полотна на шнурке вокруг шеи.

– Пока я жив, – воскликнул отец, – у тебя других не будет. После этого недалеко и до платьев, в каких ходят по вечерам парижанки. С голою грудью и с голою спиной!

И теперь, оглядывая новое платье, принесенное горничной, Эльза спрашивала себя: «Не окончено и не дошито это платье, или именно такое, про какое говаривал отец? Но тогда, что же все они? Насмехаются надо мной!»

Хитрая Жюли поняла прозорливо мысли девочки, и тотчас же, взяв обратно новое платье, сказала, что отдаст его докончить.

– Сразу, вдруг, мы ничего не добьемся, – доложила барыне смышленая горничная. – Ни лаской, ни угрозой ничего не сделаем. Надо потихоньку и хитростью… обманом.

– Но как же обманом… Не сонную же или спящую одеть ее и нести к Монклеру?

– Придумаем, как убедить ее… Но главное не спеша…

И теперь графиня, вернувшись от Монклера, снова совещалась с горничной, как заставить Эльзу надеть это новое платье, с совершенно бальным, вырезным лифом.

И горничная придумала хитро и ловко. Объяснившись, она кончила:

– Надо ей сразу при всех очутиться. И не одной, конечно, а с вами. После этого при одном Монклере оно ей уже будет нипочем.

– Верно, верно. Вы, Жюли, умница – ответила графиня.

Перед обедом, когда графиня сообщила что-то на ухо своему пасынку, виконт воскликнул:

– Браво! Гениально! Кто это придумал?

– Жюли.

– Не может быть. Вот не думал. В ней, стало быть, de l’étoffe[458]458
  задатки (франц)


[Закрыть] Христофора Колумба.

– Ты прав, – вымолвила графиня. – Открыть Америку, право, легче, нежели…

– Открыть иные плечи, – рассмеялся Камилл.

За обедом всем обитателям замка графиней было объявлено, что так как сегодня день рождения господина Монклера, то он дает soirée monstre[459]459
  бал монстров (франц)


[Закрыть] у себя в мастерской. Дамы приглашаются décoltées et manches courtes, а кавалеры en habit noir et cravate blanche[460]460
  в декольте и с короткими рукавами, а кавалеры во фраке и белом галстуке (франц).


[Закрыть].

Все удивились и стали переглядываться. Аталин удивился больше всех.

– Правда? – спросил Отвиль.

– Rien de plus serieux, mon ami[461]461
  ничего серьезного, мой друг (франц)


[Закрыть], – ответила графиня.

– Сколько вам лет минуло сегодня? – усмехаясь, обернулся виконт к скульптору.

– Сорок три, без четырех месяцев и семи дней, – ответил Монклер.

– Что это значит? – спросил Аталин. – Тут какая-то загадка?

– Разгадка простая, – ответила графиня. – Мы начинаем скучать… Надо разнообразить существование всякими невинными затеями. И вот Монклер дает бал по случаю его дня рождения.

– Хотя он родится только через четыре месяца, а пока еще находится в утробе матери, – добавил Камилл.

Графиня покачала головой, поглядела на пасынка и показала ему глазами на гувернантку.

– Что же, maman? Подобное ни для кого не тайна. Mademoiselle a aussi passé par la[462]462
  Мадемуазель также прошла через это (франц).


[Закрыть].

– Камилл! – воскликнула графиня. – Я, наконец, не хочу, не позволяю тебе так острить.

– Послушайте, mon cher ami, – строго выговорил Аталин. – Уверяют, что французы тоньше других понимают или чуют, где границы приличия. Похоже, на вас эта пословица не оправдывается.

– Он уже давно… – сурово вымолвил граф. – Il a perdu le sentiment… de toute chose[463]463
  утерял всякую связь… с окружающим миром (франц).


[Закрыть].

– Merci, mon pere! – резко отозвался виконт. – Я действительно по молодости и неопытности de moeurs relachés[464]464
  плохо блюду нравы (франц)


[Закрыть], но больше на словах… Когда я состарюсь, то пойду по стопам старших.

– Voyons! Voyons![465]465
  Посмотрим! Посмотрим! (франц)


[Закрыть] – произнесла графиня укоризненно. – Что мы делаем после обеда?..

Но никто не ответил и не помог ей переменить разговор. Всем было неловко, кроме двух мальчиков, ничего не понявших в словах брата.

– Желаю тебе в мои годы, – сухо выговорил граф сыну, – так же как и я быть депутатом, оратором и спортсменом.

– И носить кавалерийскую курточку покроя des chasseurs de Vincenne![466]466
  Венсенские охотники (франц)


[Закрыть] – добавил, посмеиваясь Монклер.

Все улыбнулись, переглядываясь, но граф поглядел победоносно на мисс Эдвин, затем обвел всех глазами и самодовольно выговорил:

– Je chasse encore…[467]467
  Я по-прежнему еще охочусь… (франц)


[Закрыть]

– Oh! – раздалось со всех сторон.

Англичанка покраснела и сильно сконфузилась. Она не ждала, что граф вдруг при всех заявит, что ухаживает за ней.

– Tant va la cruche a l’eau[468]468
  Все в порядке, пока кувшин с водой (франц)


[Закрыть], – начал было Монклер, но графиня нетерпеливо и даже строго перебила его:

– Я вас прошу… Довольно. Здесь три существа, о присутствии которых вы забываете.

– Два, maman… – вмешался Камилл. – Третье уже знакомо с яблоком…

– Assez, je vous dis![469]469
  Довольно, я вам сказала! (франц)


[Закрыть] – рассердилась графиня.

К постоянному препирательству между отцом и сыном в семье давно привыкли. Отношения между графом и его старшим сыном от первой жены были особенными, как бы отношения двух братьев-забияк, но казались дикими только русскому сердцем и разумом, Аталину. Монклеру и другим эта постоянная маленькая война и какое-то соперничество старика и молодого человека казались только забавными…

Встав из-за стола, все общество собралось на прогулку в парк, и все одновременно и единогласно потребовали:

– La Gazelle.

Девочка, тоже кончив обед в своей комнате, куда по новому распоряжению графини приносили ей еду со стола господ, уже ушла снова к другу-привратнику.

Общество двинулось в парк, а графиня приказала лакею поскорее позвать к ним Эльзу, но Аталин вдруг предложил зайти за ней самому и привести.

– Tiens, tiens, tiens![470]470
  Так, так, так! (франц)


[Закрыть] – пропел виконт.

– Мне нужно переговорить с ней! – просто объяснил Аталин.

– У вас уже взаимные тайны?

– Знаете, что я вам скажу, милый Камилл, – выговорил вдруг несколько серьезно Аталин… – Впрочем, нет… Не скажу ничего… потому что невозможно и не следует vous prendre au serieux![471]471
  принимать вас всерьез (франц)


[Закрыть]

– Признайтесь, monsieur Georges, – сказал виконт… Что этот негритенок vous a tapé dans l’oeil[472]472
  сглазил вас (франц).


[Закрыть].

– Да, она мне нравится. Но не так, как кому другому. Я перестал бы сам себя уважать, если бы был способен ухаживать за шестнадцатилетней девочкой вообще, и в мои годы в особенности.

– Почему?

– Се serait hideux![473]473
  Это было бы отвратительно (франц)


[Закрыть] – пожал Аталин плечами.

– Вот как? – воскликнул иронически граф. – Pruderie de cosaque et de[474]474
  Казачья неприступность и… (франц)


[Закрыть]…

– Mangeur de chandelles![475]475
  Глотание огня! (франц)


[Закрыть] – добавил виконт смеясь.

– Толкуйте, как хотите, – улыбаясь, ответил Аталин, – но вы знаете мой взгляд на это. Я лучше предпочту быть mangeur de chandelles, que mangeur de coeurs[476]476
  Глотателем огня, чем глотать чье-то сердце (франц).


[Закрыть].

– Тем лучше, мой друг, – сказал граф, кладя ему руку на плечо комически-торжественно… Мы заключим договор и свято воспользуемся предоставленными взаимно правами. Вам предоставляются все свечи в замке, а вы оставьте мне и Камиллу прекрасный пол…

– Согласен, – рассмеялся Аталин, – но все-таки я иду за Эльзой.

Когда Аталин, выйдя с подъезда без шапки, прямо направился к домику Изидора, Эльза, увидевшая его, быстро выскочила из комнаты, скользнула в калитку и исчезла за оградой парка. Она догадалась, что он идет к ним, и не захотела ни видеться, ни говорить с русским. Почему? Она даже не могла отдать себе отчета.

Изидор объяснил Аталину:

– Выпорхнула сейчас, как спугнутая птичка. От вас! Это даже странно?..

Аталин хотел предупредить девочку, что в замке против нее что-то затевается. Но что именно он не знал сам…

В тот же вечер мастерская Монклера была освещена a giorno[477]477
  за день (итал)


[Закрыть], люстрой, лампами и свечами, и маэстро прохаживался во фраке в ожидании гостей… Он был в духе, но бурчал:

– Sacrées simagrées![478]478
  Кривлянье какое-то (франц)


[Закрыть] Все графиня со своей деликатностью. Просто бы прикрикнуть или насильно… Церемонится со всякой девчонкой… Ну, да я, погодите, не того еще добьюсь. Что ж я Психею в платье что ли ваять буду? Тогда уж прямо в пальто.

Посреди комнаты стояла его работа, обернутая мокрым холстом, и Монклер, походив, стал снимать его… Открыв фигуру молодой девочки в натуральную величину, он отступил на шаг, и проницательным, чутким глазом художника окинул ее…

Голова была совершенно окончена, и в лице было поразительное сходство с Эльзой… Но не с той Эльзой, что была утром в мастерской, а с той, что сидела перед Аталиным в траве под железнодорожным мостом.

Эльза, улыбающаяся невинно и наивно, но с огоньком в широко раскрытых глазах и с грациозно наклоненной на плечо головой… Художник искусно и даровито поймал тот момент, когда лицо Эльзы, изменчивое, как калейдоскоп, бывало ребячески-страстным и как бы наивно-пылким… В минуты такого сочетания черт лица оно было менее характерно красиво, нежели в минуты сознательного пыла или гнева и даже горя. Но подобный момент был не нужен художнику, был неподходящим для его произведения.

Психея Монклера не сидела и не стояла, а шла и даже кралась со светильником в протянутой руке. Художник выбрал тот момент легенды, когда Психея робко идет, увлекаемая страстью и любопытством, чтобы осветить и увидеть то предполагаемое ею чудовище, которое она любит и не знает.

Обнаженные плечи и грудь фигуры были слегка очерчены и как бы только намечены. Это был бюст еще недоразвитой юной женщины, полуребенка, полудевушки. Но в этом бюсте недоставало чего-то, будто не было жизни… И главное, этот бюст не подходил к головке.

Монклер это видел, чувствовал, и оно бесило его. Он не был из числа художников, которые могут «придумывать» и довольны своей выдумкой… Монклер мог только улавливать в натуре поэзию линий и жизнь в их сочетании и умел, владел даром вкладывать эту жизнь в свои статуи, то есть умел, как говорится, вдохнуть жизнь в свои произведения.

Он видел ясно теперь в своей Психее, что ее плечи мертвы, кроме того, они не соответствуют груди. Они толсты или грубы, или, наконец, просто отсутствует в них что-то законное, необходимое. А что? Художники не знал…

– Пари держу, – пробурчал он, – что я увижу совершенно другие плечи… Такие, какие должны быть у этой головки, а не это измышление… А если она дурно сложена? Нет! Оно и через платье было бы заметно… Нет… Кажется, вся будет годиться. А если нет… Тогда в Париже найду другой торс.

Бурчанье и беседа художника с самим собой были прерваны появлением виконта, пришедшего тоже во фраке и с цветком в петлице.

– Eh bien, après tout, ça m’amuse![479]479
  Итак, в конце концов, это меня развлечет! (франц)


[Закрыть] – воскликнул он, оглядев комнату, а затем артиста и себя, одетыми по бальному. Я себя здесь в замке не видал во фраке со времени крестин второго сына maman.

Он подошел к фигуре и стал внимательно рассматривать ее.

– Курьезное энигматическое сходство, – выговорил он, наконец. – Но не сходство это замечательно. Загадка в том, что это лицо, лицо Психеи, и в то же время похоже на лицо этого бесенка Эльзы. А плечи! Pardon. Они слишком… Слишком угловаты. Croyez moi[480]480
  Поверьте мне (франц)


[Закрыть]. Я на балах и на собраниях только окружающей наготой бываю занят… Это моя специальность… И я скажу вам, что для девочки плечи слишком тяжелы, слишком четвероугольны, trop carrées… Trop grosso-modo… quoi?[481]481
  слишком квадратные… Слишком, грубо говоря… ну? (франц).


[Закрыть] Понимаете? Аляповаты. Мясисты. Иначе я не могу выразить мою мысль… У подростков, или у отроковиц, плечи вообще всегда как бы более покаты и в них есть какая-то мягкая неопределенность в линиях, недоделанность. Если хотите, нежная или грациозная мягкость и слабость… Впрочем, все это вы можете принять как лепет дилетанта в скульптуре, но, однако, специалиста во всем, что женское. J’aime, tout се qui est féminin… Je préfère l’oie au faisan par ce que son nom est du genre féminin[482]482
  Люблю все женское. И гусынь предпочитаю фазанам, потому что они женского рода (франц)


[Закрыть]. – кончил виконт, по обыкновению шуткой.

– Нет, мой милый друг, – отозвался Монклер задумчиво, – вы правы, вы чертовски правы… Да. Эти плечи скорее четырнадцатилетнего мальчика, чем девочки.

И художник громко запел:

 
                Brigadier, repondit Montclair,
                Brigadier, vous avez raison![483]483
Бригадир, сказал Монклер,Бригадир, вы снова правы!

[Закрыть]
 

Виконт рассмеялся этому припеву неприличной песенки, в которую скульптор вставил свою фамилию вместо имени дурака рекрута, вечно поддакивающего своему фельдфебелю.