Текст книги "Охота на тень"

21

На следующее утро инспектор Линда Буман подъехала за Ханне прямо к воротам дома. Ханне не хотелось спрашивать, но ей показалось, что Линда была примерно её ровесницей. Свои волнистые светлые волосы Линда убрала в конский хвост. У неё было лицо сердечком и глубоко посаженные тёмные глаза, которые создавали яркий контраст с почти прозрачной белизной её кожи. Они пылали двумя угольками из-под светлых бровей.

На своём Вольво Линда провезла Ханне мимо площадей Нибруплан и Норрмальмсторьет, а затем поехала вверх по улице Хамнгатан. Движение было плотным и нервным, а сильный снегопад превратил дорогу в каток, но Линда только ухмылялась и без умолку болтала.

Она смеялась часто и громко. Так громко, что Ханне, которая была человеком сдержанным, почти смутилась.

– Для начала прокатимся на Норра Смедьегатан, – заявила Линда, на мгновение задержав взгляд тёмных глаз на лице Ханне.

Ханне сразу пришлась по душе попутчица. Было нечто безусловно притягательное в её безыскусной, почти детской манере держать себя. Линда живо напомнила Ханне всех подруг её юности, которые были такими же открытыми. Они тогда словно приняли Ханне в свою семью и всегда принимали на себя обязанность делать первый шаг в различных ситуациях, покуда Ханне оставалась на безопасном расстоянии – наблюдала, анализировала и делала выводы.

– Ты и в самом деле, – заговорила Линда, не сводя глаз с Ханне, – настоящий профайлер?

– Да, только…

Линда перебила её:

– Ты была на стажировке в ФБР и там всему научилась?

– Нет, но…

– Чёртов идиот!

Линда зло засигналила и погрозила кулаком автомобилисту, который без всякой видимой причины затормозил прямо перед ней.

– Ты что, заказал права по почте, чёртов придурок?! – воскликнула она и ухватила несколько чипсов из пакетика, лежавшего на сиденье рядом с ней.

Едва Ханне собралась озвучить свой хорошо продуманный ответ на вопрос Линды о ФБР, как та затормозила у тротуара. Линда указала на здания на другой стороне улицы.

– Вот там находилась улица Норра Смедьегатан.

Ханне вытянула шею и принялась шарить взглядом по современным зданиям, одетым в стекло и полированный гранит, тщетно пытаясь отыскать среди них тот переулок с домами восемнадцатого века, который запомнила по фотографиям.

– Находилась? – переспросила она, покосившись на вход в крупный торговый центр, куда толпами валили горожане, чтобы купить подарки к Рождеству или просто погреться.

– Ага. Всю Норра Смедьегатан снесли в конце шестидесятых, чтобы выделить место под торговый центр «Галлериан». Так что никакого места преступления с 1944 года не сохранилось. Но я всё равно решила, что тебе нужно увидеть это. Всё же это часть истории Стокгольма.

Линда сорвалась с места, и они помчались в сторону площади Серъельсторьет.

– Только представь себе, они всё посносили, – бормотала она. – Чертовски жаль. Моя бабка работала там в лавке в шестидесятых. Молочная лавка Майи Эрикссон. Мило, правда?

Очередной взрыв хохота.

– Ну, что скажешь? – продолжала Линда. – Едем в Эстертуну?

Через двадцать минут они уже миновали съезд с шоссе в сторону Эстертуны. Несколько высоких зданий окаймляли дорогу в центр городка, судя по виду, возведённого в шестидесятые годы. Они проехали площадь, где несколько одиноких продавцов предлагали свой товар – рождественские ели и венки. Ханне успела разглядеть кинотеатр, вино-водочный магазин и сетевой универмаг «Оленсварухюс». Центр Эстертуны ничем не отличался от центра любого другого предместья.

– Торчтуна, – пробормотала Линда.

– Разве это место так называется?

Линда звонко расхохоталась, одновременно бросая удивлённый взгляд на Ханне, словно не могла взять в толк, каким образом прозвище «Торчтуна» могло не достигнуть её ушей.

– Эээ… нет. Так называют этот район Эстертуны. Короче говоря, всё в Эстертуне, кроме вилл. С этим местом довольно много проблем. Преступность, наркотики. Не спрашивай меня почему, но кажется, все чилийцы и иранцы, перебравшиеся на жительство в Швецию в последние годы, решили осесть именно здесь. Здесь вообще теперь сложно найти человека, говорящего по-шведски. Но я слышала, здесь продают чертовски вкусный кебаб.

Ханне наблюдала за женщинами, пересекавшими площадь. В руках они несли коробки с едой, а одна толкала перед собой детскую коляску.

– Вон там, – сказала Линда, указывая на пиццерию, расположенную в десятке метров от полицейского участка. – Там подростки толкают гашиш. И другие, более тяжелые вещества.

– Прямо рядом с участком?

– Ага.

– Невероятно, – отозвалась Ханне, разглядывая на первый взгляд совершенно неприметный ресторанчик.

Она ненадолго задумалась.

– Какая здесь обстановка? После убийства, я имею в виду.

– В первые недели народ был сильно напуган, – ответила Линда. – Газеты печатали тонны всякого дерьма, что явно не улучшало ситуацию. Но репортёры быстро теряют интерес к теме, и всё забывается. Сейчас здесь тихо.

Линда свернула на какую-то улочку, проехала несколько сотен метров и припарковалась возле парка. Кусты и деревья стояли в глубоком снегу, узкие тропинки протоптаны между сугробами. На краю парка стояли трёхэтажные дома с балкончиками и плоскими крышами.

– Берлинпаркен, – отрекомендовала Линда. – Собственной персоной.

– Наслышана.

Они выбрались из машины, и Ханне решила осмотреться. Среди деревьев виднелась небольшая детская площадка. Кто-то расчистил снег возле горок и качелей. Рядом с качелями стояла частично укрытая снегом бронзовая статуя, судя по очертаниям, изображавшая женщину с младенцем на руках. В самом конце парка высилось современное здание практически без окон. Оно значительно превосходило по высоте все близлежащие дома и выглядело здесь совершенно неуместным из-за своих толстых бетонных стен и полного отсутствия какого бы то ни было декора.

– Этот многоуровневый гараж построили в семидесятые годы, – сообщила Линда, кивая в сторону здания. – Урод, согласись?

Вместо ответа Ханне кивнула.

– Жители округи объединились и создали петицию о его сносе, – продолжала Линда, плотнее запахивая стёганую куртку. Потом она указала на дом прямо напротив.

– Вон там на третьем этаже проживала Ивонн Биллинг. Та самая, которая в семьдесят четвёртом избежала смерти благодаря тому, что сосед стал барабанить к ней в дверь. Сейчас в той квартире живёт семья, поэтому попасть туда мы не сможем. Но мне кажется, это и не обязательно, потому что квартира очень похожа на наше место преступления. К тому же, я подумала, что мы сможем навестить саму Ивонн Биллинг, когда закончим здесь.

Она повернулась к Ханне спиной и пошла вперёд.

– Я здесь сейчас себе всю задницу отморожу, – бросила она через плечо. – Идём!

Дверь квартиры на третьем этаже была опечатана. «Опечатано на основании главы 27, пар.15 процессуального кодекса», – прочла Ханне. Линда вытащила из кармана связку ключей, отыскала среди них нужный и отперла дверь.

– Криминалисты завершили обследование места преступления, но нам, пожалуй, лучше снять обувь, чтобы там не натоптать, – предложила Линда, зажигая верхний свет.

Прихожая оказалась тесной. Там помещалась лишь полка для обуви, вешалка и зеркало. Через открытую справа дверь была видна кухня, а налево вела ещё одна дверь.

– Спальня, – пояснила Линда, открывая её.

Ханне заглянула внутрь. У одной из стен стояла большая кровать, а у стены напротив – детская кроватка, на которой лежало множество подушек. У детской кроватки высились разноцветные кучи игрушек, сваленных друг на друга. На голубом коврике валялась пара маленьких чулок и книжка с картинками, словно кто-то их только что отшвырнул от себя.

Они прошли дальше, в гостиную.

На полу у окна виднелись тёмные пятна – следы крови, которая впиталась в изношенные паркетины.

Линда опустилась на колени и провела рукой по нескольким маленьким отверстиям в полу.

– Здесь, – сказала она, и указала на место чуть поодаль, – и вот здесь. Практически на том же месте, что и Маргарета Ларссон в 1974 году. Но следов того нападения не осталось – пол с тех пор перестелили.

Ханне наклонилась вперёд и уставилась на дырки от гвоздей, пытаясь осознать тот факт, что Ханнелора Бьёрнссон была убита на том самом месте, где сейчас стояла на коленях сама Ханне. Что женщина со светлыми волосами и потемневшим передним зубом умерла здесь, на этом полу, меньше месяца назад.

– Можно…? – спросила она, протягивая руку к отверстиям, оставшимся от гвоздей.

– Конечно.

Ханне потрогала пол. Вокруг каждого отверстия паркет был разбит, и из его древесины торчали длинные щепки, словно сам пол протестовал против вбивания гвоздей. Практически посередине между двумя группами отверстий на полу были видны тёмные трещины.

– Что это? – спросила Ханне.

– Мы думаем, здесь он бил её головой об пол.

– О, – Ханне отдёрнула руку.

– Это, вкупе с ударами ногой по голове, и стало наиболее вероятной причиной смерти.

– Я прочла, что вы не выяснили, как он смог пробраться внутрь, – сказала Ханне, выпрямляясь. – Что ты об этом думаешь?

Линда сложила на груди руки и огляделась вокруг. Её тёмные глаза обшарили мебель и плакаты на стенах, и остановились на прихожей.

– Мне кажется, он вошёл через дверь. Вероятно, она сама его впустила, или он каким-то образом смог вскрыть замок отмычкой. Но следов взлома не было.

– А через балкон? – поинтересовалась Ханне, кивая в сторону окна.

Линда покачала головой.

– Нет. В это время года балкон должен был стоять закрытым. К тому же, если бы он проник в квартиру этим путём, оставил бы следы. А криминалисты ничего не обнаружили ни на балконе, ни на крыше.

Ханне снова огляделась. Она пыталась запомнить обстановку маленькой, поразительно аккуратной квартирки. Парк, раскинувшийся за окном, укрытый снегом и по-открыточному красивый. Свидетельства немыслимого злодейства под ногами.

В тот момент Ханне сама себе пообещала сделать всё, что будет в её силах, чтобы упечь за решётку монстра, разрушившего маленькую семью, которая здесь жила.

Линда легонько тронула её за плечо.

– Мы едем к Ивонн Биллинг? Она живёт в городе.

22

На вид Ивонн Биллинг было около сорока пяти. Она сохранила стройную фигуру, и была одета в «вареные» джинсы и вишнёвый вязаный свитер с рукавами «летучая мышь». Каштановые волосы она убрала пластиковым гребнем черепахового оттенка, а на её гладком точёном лице не было и следа косметики.

Квартира, расположенная в доме на площади Нюторьет на Сёдермальме каким-то непостижимым образом казалась одновременно богемной и очень опрятной. Книги были сложены на полу в высокие, очень ровные стопки, рисунки и чёрно-белые фотографии служили украшением стен, а мебель была потёртой, но очень красивой.

– Добро пожаловать, – с неуверенной улыбкой поприветствовала Ивонн визитёров. Она проводила их в небольшую кухню, окно которой выходило во двор. Когда Ханне с Линдой устроились, Ивонн принесла чайник.

– Я не держу дома кофе, но могу предложить зелёный чай.

– Зелёный чай? – прыснула Линда. – Это что-то новенькое!

– Тогда, наверное, стоит попробовать, – с улыбкой ответила Ивонн.

Она разлила горячий напиток по пузатым керамическим кружкам и устроилась напротив. За окном виднелся укрытый снегом двор. Одинокое дерево тянуло к свету обнажённые ветви. Узкая цепочка тёмных следов соединяла внешний дом в квартале, фасад которого выходил на улицу, с внутренним. Какие-то птицы парили в вышине над городом, словно иглы, накрепко сшивающие по-декабрьски серое небо с ещё более высокими сферами.

– Так значит, он вернулся?

Лицо Ивонн помрачнело, и в её голосе Ханне услышала страх.

– Мы считаем это вероятным, – ответила Линда.

– Я прочла об убийстве в газете, но убедила себя, что это не мог быть тот же самый человек. Прошло ведь столько лет.

– У нас пока нет в этом уверенности, – пояснила Линда.

Ивонн молча кивнула и сделала глоток чаю, держа кружку обеими руками.

Линда продолжала:

– Мы изучили старые протоколы допросов. Но тем не менее, нам было бы полезно ещё раз услышать от вас рассказ о том, что тогда произошло.

Ивонн издала вздох, потянулась и сложила руки на коленях.

– Если бы вы знали, сколько раз я уже это повторяла. Всё, чего я бы хотела, – забыть это. Я переехала, и нога моя больше никогда не ступит на землю Эстертуны. Пока я жива. Много лет я вообще не могла оставаться одна, поэтому мы с Даниэлем жили у моей мамы. Но в итоге я смогла собраться в кучу, перебралась сюда и выучилась на социолога. Возможно, потому, что у меня было желание помогать другим женщинам, пострадавшим от насилия. Но вероятно, воспоминания об этом роковом происшествии никогда не перестанут меня преследовать. А я всего лишь хочу, чтобы это закончилось.

– Я понимаю, – отозвалась Линда, наклоняясь вперед. – Но, может быть, сделаете одно исключение?

Ивонн некоторое время хранила молчание, а потом схватилась руками за лицо и закрыла глаза. Она всем телом задрожала, и Ханне на мгновение почудилось, что Ивонн сейчас начнёт плакать. Однако в следующий миг Ивонн кивнула, справившись с собой, и начала рассказ о незнакомце, который посреди ночи возник с большим ножом в руках в квартире, где спали Ивонн и её сын. Ивонн рассказала, как он наступал ногой ей на горло, когда она пыталась кричать, и как он бил её головой об пол, снова и снова, пока Ивонн не потеряла сознание. И как потом очнулась от жгучей боли и ударов тяжелого молотка, которым незнакомец забивал гвозди ей в ладони. И как сосед, который принялся стучать в дверь, напугал убийцу, и тот исчез, не доведя своё дело до конца.

Наконец слабым голосом она рассказала о долгих часах, проведённых на полу. Время тогда словно остановилось, а отчаянная убеждённость в том, что он вернётся, чтобы убить её вместе с сыном, росла с каждой минутой.

– Я даже не могла успокоить Даниэля, чтобы он не плакал. Ведь я не могла говорить. А я изо всех сил стремилась его утихомирить. Я так боялась, что этот псих вернётся.

На этом месте Ивонн стала всхлипывать, и Ханне поспешила подать ей бумажную салфетку, рулон которых обнаружился у мойки.

– Благодарю, – произнесла Ивонн и высморкалась.

– Это мы должны благодарить, – мягко возразила Линда. – И знайте, что мы сделаем всё, что будет в наших силах, чтобы схватить и посадить за решётку это чудовище.

Ивонн молча кивнула, не отрывая взгляда от своей кружки.

– Даниэль неотступно следовал за мной долгое время после случившегося… много месяцев. Он спал, тесно-тесно прижавшись ко мне, и мне всё никак не удавалось его отучить от этого. Хорошо, что существует снотворное.

Она невесело рассмеялась.

– Может быть, есть что-то ещё, над чем ты успела поразмыслить? – спросила Линда. – Что-нибудь, что пришло тебе в голову потом, впоследствии. Может быть, детали его внешности, его запах, голос?

Ивонн покачала головой.

– Он ничего не говорил.

Повисла тишина.

Из рассказа Ивонн они не почерпнули никаких новых сведений. Ханне уже ознакомилась с протоколами допросов, но несмотря на это, хотела услышать всё заново именно из уст Ивонн. Словно вся история могла получить привязку к действительности лишь в этой маленькой уютной кухне.

– Мне интересно вот что, – заговорила Ханне, которая до сих пор только слушала и делала записи. – Вы оставляли балконную дверь открытой на ночь?

– Мне кажется, кто-то из ваших коллег уже задавал такой вопрос тогда, в семидесятых, – помедлив, отозвалась Ивонн. – И да, так всё и было. Тем летом, да и осенью стояла жара. Душная, липкая.

– А мужчина, которого вы заметили в парке тем вечером, можете вспомнить, как он выглядел? – не сдавалась Линда.

– Нет. Я не смогла его хорошо рассмотреть.

Ивонн перевела взгляд на окно, а в следующий миг её лицо исказила гримаса, более всего напоминающая гримасу боли.

– Знаете, что самое худшее? – спросила она.

Не дожидаясь ответа, она продолжала:

– Самое худшее – так и не узнать, кто это. А так как я не знаю, кто он, то это может оказаться любой человек. Старик, который выгуливает свою хромоногую таксу здесь, на Нюторьет, один из моих соседей или коллег. Мужчина, сидящий напротив в вагоне метро за книжкой, или парень, который звонит по телефону, предлагая купить газетную подписку. Вы понимаете, о чём я? Все мужчины для меня теперь – Болотный Убийца, хоть я и знаю, что это не так.

– Я понимаю, – ответила Линда.

Ивонн терпеливо улыбнулась и аккуратно поставила кружку на стол.

– Нет, друзья мои. Не понимаете. Вот это – самая меньшая из моих проблем.

Она вытянула вперёд руки, и Ханне впервые обратила внимание на рубцы с тыльной стороны ладоней Ивонн. Широкие бугристые холмики бледной кожи, окружённые белёсыми пятнами меньшего размера – на тех местах, где были швы.

Позднее в тот же день они собрались в небольшом конференц-зале в полицейском управлении на острове Кунгсхольмен. Помимо Роббана и Линды там появился ещё один следователь.

Лео Карпу было сорок лет. Он выглядел поджарым, даже измождённым, однако глядел цепким взглядом из-под кустистых бровей. Его редкие тёмные волосы были собраны в конский хвост, и он беспрестанно разминал пальцами подушечку снюса.[21]21
  Снюс – вид некурительного табачного изделия. Представляет собой измельчённый увлажненный табак, который помещают между верхней губой и десной на длительное время, при этом никотин поступает в организм. Известен в Швеции с 1637 года, в основном производится и употребляется именно там. В ЕС (кроме Швеции) с 1992 года запрещена продажа снюса.


[Закрыть]

Снаружи уже опустилась тьма, и окно казалось чёрным прямоугольником в белой рамке, мимо которого время от времени в своём неотвратимом падении на землю проносилась одинокая снежинка.

Стены конференц-зала были сплошь увешаны различными документами, имевшими отношение к делу. Там были фотографии искалеченного тела Ханнелоры, карта Эстертуны, на которой были отмечены места преступлений и прорисована схема передвижений и занятий Ханнелоры в сутки, предшествовавшие убийству.

Линда потянулась за банкой с печеньем, которая стояла посреди стола, и зачерпнула сразу горсть.

– Держи, – невнятно проговорила она с набитым ртом, протягивая банку Ханне.

– Спасибо, я попозже, – вежливо отказалась Ханне, которая не забыла, что Уве попенял ей на округлившуюся пятую точку.

Сам Уве, похоже, нимало не был обеспокоен тем фактом, что у него вокруг талии отрос целый спасательный круг. Но порой, когда он упоминал в разговоре вес Ханне, та досадливо тыкала его рукой в живот, чтобы напомнить, что тому тоже не мешало бы подумать, прежде чем что-то запихнуть в рот.

После короткого введения, которое взял на себя Роббан, Линда рассказала о встрече с Ивонн Биллинг.

– Да, это было ожидаемо, – прокомментировал Роббан. – Было бы просто сенсацией, если бы она вдруг вспомнила что-то ещё.

Затем Роббан пояснил, в чём ему виделась роль Ханне. Ей предлагалось участвовать в общих собраниях, присутствовать при определённых допросах и оказывать следственной группе поддержку путём составления психологического профиля преступника.

– И кстати, наверное, всем было бы интересно послушать немного о том, что такое профилирование?

Ханне поймала взгляд Лео.

Ей показалось, что в его серых глазах отражался определённый скепсис, но от этого Ханне только сильнее захотелось убедить всех, и его в том числе, что она в самом деле может помочь. Ей уже доводилось ставить скептиков на место. Ханне забавлял процесс доказывания своей правоты, и до сих пор ей не встретился ещё никто, способный победить её в академическом споре.

Ханне одёрнула васильковый пиджак, возвращая накладные плечи на свои места, и откашлялась.

– Психологическое профилирование преступников – это техника, разработанная в начале семидесятых годов в ФБР, после смерти их бывшего шефа, Эдгара Гувера. Гувер довольно скептически относился ко всему, что было связано с психологией, так что лишь после его смерти в Бюро появилось подразделение, занимающееся поведенческими исследованиями. Путём интервьюирования людей, совершивших тяжкие насильственные преступления, можно получить представление о том, как выглядят разные типы преступников, каким образом действуют, и каковы их мотивы. Научная модель была психологичной, но основывалась также и на эмпирическом опыте. Целью этой деятельности было создание некой методики по выдвижению обоснованных предположений о преступнике путём анализа совершённого преступления. Предположений, которые помогли бы полиции в её работе.

– Это очень интересно, – сказал Роббан, подавшись вперед, поближе к Ханне. – Об этом и твоя научная работа?

– Именно, – подтвердила Ханне. – Моя диссертация основана именно на этом. Может быть, вы слышали фамилию Шёвалль? Профессор Шёвалль был моим научным руководителем. В Скандинавии он был одним из пионеров в данной сфере.

– Так что ты думаешь о нашем деле? – глядя Ханне в глаза, задал вопрос Роббан.

– Ещё слишком рано говорить об этом. Я, конечно, могла бы поделиться с вами своими первыми размышлениями, но, по всей видимости, ничего нового вы от меня сейчас не услышите – вы с этим делом знакомы уже давно.

– Пожалуйста, – настаивал Роббан. – Мне бы очень хотелось услышать твоё мнение.

В конференц-зале стало тихо. Единственными звуками, нарушавшими тишину, были хруст печенья во рту у Линды да тихий гул вытяжки.

– Убийство в сорок четвёртом, – заговорила Ханне. – Убийство и нападение в семьдесят четвёртом. Наконец, убийство, произошедшее меньше месяца назад. Между этими преступлениями существуют любопытные сходства и различия. Если говорить о способе действия преступника, его модус операнди, то он во всех случаях совпадает. Жертвы были избиты и прибиты к полу гвоздями, после чего, за исключением случая Ивонн Биллинг, они были убиты и их тела были осквернены. Во всех случаях причиной смерти жертв стали серьёзные травмы головы. Ещё одна любопытная деталь – на местах преступлений обнаружено крайне мало технических улик.

– В семьдесят четвёртом нашли кровь и сперму, – подал голос Лео.

Ханне кивнула.

– Да, но, к сожалению, никого нельзя опознать по пробам крови и спермы. А мне кажется, преступнику об этом было известно.

– Криминалисты обнаружили в квартире Ханнелоры Бьёрнссон некие волокна, – сказал Лео.

– Волокна шерсти чёрного цвета, – согласилась Ханне. – В это время года такие волокна можно найти повсюду.

– Подожди-ка, – воскликнул Роббан. – Ты говоришь, он осквернял их тела. А что ты скажешь по поводу предметов, которые он засовывал им в рот? Может быть, он таким образом добивался тишины?

Ханне снова кивнула, собирая длинные рыжие волосы в свободный узел на шее, ниже затылка.

– Вполне может быть и так. Но в квартирах жертв была одежда и другие текстильные вещи, которыми преступник мог бы воспользоваться, чтобы заставить женщин молчать, засунув тряпки им в рот. Однако вместо этого он тратил время на поиски поварёшки, туалетного ёршика, и ёршика для мытья посуды. Мне кажется, его целью было их унизить.

– Очень занимательно, – похвалил Роббан, с энтузиазмом кивая головой. – Что ещё?

Лео бросил на него долгий усталый взгляд.

– Различия тоже весьма интересны. К примеру, выбор жертвы и время преступления. Но к этому я вернусь позже. Я скажу об этом, когда смогу представить вам предварительный профиль преступника.

– Как скоро ты сможешь это сделать? – тут же спросил Роббан.

Ханне задумалась.

– Дайте мне неделю-другую. Я с радостью буду присутствовать на ваших собраниях и допросах, чтобы быть в курсе дела. Я работаю по совместительству в университете, но когда у меня нет лекций, я совершенно свободна.

Наступила тишина.

Роббан прокашлялся и поёрзал на стуле.

– Еще кое-что. Есть одна вещь, которую тебе стоит узнать. В материалах, которые ты получила, этого нет. В сентябре 1974 года без вести пропала одна из следователей. Тогда её исчезновение не стали связывать с Болотным Убийцей. К тому же, она оставила нечто вроде прощального письма мужу и отпросилась с работы, так что всё выглядело так, будто она скрылась по собственной воле.

– Без вести пропала?

Ханне всем телом подалась вперёд и осторожно положила ручку рядом со своими записями. На её бледных щеках вспыхнул румянец, а взгляд был прикован к загорелому лицу Роббана.

– Да, – подтвердил тот. – Инспектор Бритт-Мари Удин.